И запомни, валерьянку лучше не неси, говорят, аллергия есть на валерьянку. Коньяк можно, только если давление нормальное или если убить мужа сразу хочется. И запомни: правда всегда на стороне женщины. Даже если мужчина прав, всегда за женщину заступайся. Потому что ты женщина. А кто женщину лучше поймет, как не соседка. Мужчины пусть со своей правдой живут, а мы со своей. Поняла?
Сосед-скандалист в семейных трусах в этот момент зашел в квартиру, и оттуда раздались звуки, как хлопки.
– Она его побила? – с нескрываемым восторгом уточнила женщина у тех, кто стоял ближе.
– Конечно, побила, – ответила ей другая соседка. – Два часа терпела, пока побила! Я бы раньше побила!
Мужчина выскочил на лестницу и сбежал вниз. Из квартиры донесся протяжный вой. Соседки все, как одна, кинулись внутрь. Нину увели, чуть ли не уволокли, следом.
Несчастная женщина лежала на кровати и стонала. Соседки говорили все одновременно. Кто-то протянул стакан с валерьянкой.
– Что ты ей даешь? – воскликнула новая Нинина знакомая. – А если у нее аллергия на валерьянку? Как не бывает? У меня бывает! Мне лучше коньяк выпить. От валерьянки мне жить не хочется, только спать хочется. На коньяк не бывает аллергии!
Пострадавшей дали коньяк. Заставили выпить. Налили снова и опять заставили выпить.
– Разве можно так много? – удивилась одна из соседок.
– Конечно. Если мы сейчас уйдем, он вернется и снова начнет ей кровь портить, ей силы нужны, чтобы его побить! От коньяка она его совсем убьет, и мы будем спать спокойно, – ответила Нинина знакомая. – Только я вот чего боюсь. Как бы у нее инфаркта не было. У меня бы при таком муже уже бы точно был. Надо врачу позвонить.
Женщина немедленно набрала номер.
– Кика, девочка, здравствуй, это тетя Римма. Как ты, как муж, как дети? Вы под дождь не попали сегодня? Вот и хорошо. Что ты говоришь? Первый зубик вылез? Ах, какая радость! Что-то рано! Значит, гений будет! Пусть у него серебряных ложек будет больше, чем зубов! Скажи мне, как ты думаешь, если женщина очень толстая и муж ее доводит, слушай, тиран домашний, а не муж, ей плохо, она лежит, у нее аллергия на валерьянку, коньяк дали, так у нее инфаркт будет? У меня бы давно был! Она два часа молчала! Очень терпела. Так терпела, что уже я не могла терпеть. Да, потом побила. Конечно, побила! Сильно побила, мы все слышали. Я не знаю, за что она держится, – у нее грудь такая большая, что где у нее сердце, непонятно. Нет, под грудью сразу живот начинается! Ты говоришь, может быть инфаркт? Ой, как плохо! Хорошо! Я завтра заеду, подарки привезу на первый зуб! Спасибо тебе.
– Вы врачу звонили? – уточнила Нина.
– Да, это племянница моей золовки, Кика. Она в медицинском училище училась, пока замуж не вышла. Такая девочка хорошая. И дети у нее такие хорошие! Я думаю, надо в милицию позвонить. Если этот тиран вернется, он ее опять доводить начнет. А у нее уже инфаркт! Сейчас я Ави позвоню. Ави! Это тетя Римма! Как твои дела? Как жена? Как дети? Что ты говоришь? Уже в школу пойдет? Такая уже большая девочка! Тьфу на нее, такая красавица! Под дождь сегодня не попали? Ну и хорошо. Я с Кикой разговаривала только что. У ее сына первый зуб вылез! Да! Я завтра к ним поеду, поздравлю! Ты тоже поедешь? Очень хорошо! Да нет, я не дома, у соседки. У нее муж тиран, довел женщину до инфаркта. Да, лежит умирает. Я думаю, надо полицию вызывать или еще подождать? Нет, он ушел. Конечно, она его побила! Еще бы он на нее руку поднял! Да чтоб у него рука отсохла. Нет, пусть у него сначала язык отсохнет, а потом рука. Обе руки! Знаешь, как он ее назвал? «Сусло»! Как только язык повернулся такое произнести? И раньше он ее обзывал – «жижа», «муть», но чтобы так страшно оскорбить! Конечно, у нее инфаркт, мне Кика сказала, что точно инфаркт. Что ты говоришь? Подождать еще? Хорошо. Мы ей коньяк дали. Кика сказала, что правильно дали. Нет, мужу не дали. Пусть он вообще до конца жизни пить не сможет! Я еще позвоню.
– Это Ави, троюродный брат Кики, он в полиции работает, – объяснила Римма Нине.
Видимо, сказалось действие коньяка. Соседка, вместо того чтобы схватить нож и пойти зарезать мужа-тирана, уснула, и женщины в некотором разочаровании начали расходиться – «скорую» не вызвали, полицию не вызвали, муж сбежал, сверкая пятками, и, видимо, далеко – во дворе его видно не было.
Нина стала пробираться к выходу.
– Нино, если что, ты ко мне приходи. Я тут рядом, – схватила ее за руку соседка. – Тетю Римму спроси, меня все знают. Ох, бедная, ты по своей воле за Мераби выходишь или заставили?
– Пока не выхожу, – ответила Нина.
– Ты второй раз к Манане приходишь, да? Значит, ты сама, девочка, еще не поняла про свою судьбу. Если Манана решила тебя замуж взять, то тетя Римма тебе очень нужна будет. Да ты ж еще не местная, как же ты жить-то будешь? Ничего, я тебе помогу. Ты бедная, что ли, беда у тебя какая, или сирота, или так замуж хочешь, что на Мераби согласилась? Ладно, потом мне все расскажешь.
Тетя Римма собиралась еще что-то сказать, но вдруг женщины опять собрались толпой, перегородив проход, и заголосили. По лестнице поднимался муж-тиран и кричал на женщин, чтобы его пропустили в его собственный дом. Женщины растерялись – они шумели, размахивали руками, но расступались, давая пройти, – мужчина, хозяин, действительно шел в собственный дом, и никто не смел его задерживать.
Нине вдруг все смертельно надоело. И крики, и то, что ей все дают советы, и то, что вместо ужина она оказалась в центре скандала.
– Прекратите себя так вести! – Она вышла вперед и строго заговорила с мужчиной. Женщины тут же замолкли и смотрели на нее с интересом. Сама она тоже видела себя будто со стороны, словно не она говорит, а кто-то другой ее голосом. – Еще один звук, и я лично вызову полицию, всех вызову! Пожарных вызову! Понятно? Вы сядете в тюрьму за домашнее насилие. Свидетели есть. Ави знаете? Так он уже почти сюда едет! Я теперь здесь буду жить и только попробуйте хоть один раз голос повысить. Понятно? По закону вы обязаны соблюдать тишину и не мешать соседям. Или вам нужны штрафы за нарушение общественного порядка?
Нина никогда в жизни так не говорила. Но у нее дико болела голова, и она сорвалась. Она думала, что скандалист ее ударит, но тот что-то тихо пробормотал и по стеночке протиснулся в квартиру.
– Теперь я понимаю, почему тебя Манана выбрала, – проговорила тетя Римма, внимательно глядя на Нину. – Ты не местная, знаешь себе цену, для ее драгоценного Мераби лучше и не придумаешь. И за ней присмотришь – ты добрая и терпеливая, тетя Римма все видит.
Нина махнула рукой и пошла звонить в дверь.
На звонок ей немедленно открыли. Манана, судя по всему, все слышала и подсматривала в дверной глазок.
Нина вошла в квартиру и села на диван. Хозяйка присела на краешек стула напротив. Больше в доме никого не было. Наверняка Манана отменила гостей, учитывая скандал у соседей.
– Я уже совсем немолодая, почти старая, – начала говорить она. – Мераби – единственное, что у меня есть. Он – моя жизнь. И о нем некому позаботиться. И обо мне некому. Он не может, он мужчина. Я тебя о помощи прошу. Ты мне поможешь?
То ли это день такой был, то ли соседи так подействовали, то ли искренние неподдельные слезы Мананы, но Нина кивнула, соглашаясь.
А дальше все случилось помимо ее воли. Жужуна кричала и без конца ела шу, Шушана бегала, как заполошная, Ирма пила литрами кофе. Они собирали ей спальню, одевали, наряжали, обсуждали, ругались. Нина согласилась переехать к Манане. Она не хотела, но все случилось само собой, как всегда: от Лали неожиданно, раньше ожидаемого срока, вернулась Карина. Они поругались, сильно поругались, так что уже три дня не разговаривали, и Карина, обиженная, вернулась домой. Шушана говорила, что так каждый раз бывает – Карина возвращается, живет неделю, а потом опять к Лали уезжает. Но Нина чувствовала, что мешает хозяйке в ее квартире. Манана же в этот момент названивала Жужуне и спрашивала, когда Нина к ним переедет.
– Я не выйду за Мераби замуж, – отрезала Нина, – сейчас никакой свадьбы не будет!
Для соседей и репутации Жужуны было решено всем сообщить, что Нина с Мераби поженились, но свадьбу справят позже.
– Ох, тебе же лучше, будешь жить спокойно, Карина неизвестно, когда уедет, – говорила Шушана. – У тебя, что, паспорт будут проверять? Скажешь, что замужем, тебе жалко, что ли? Ради меня – переезжай. А то я уже не могу каждый день покупать Жужуне шу.
– Поживите, может, понравитесь друг другу, – поддержала Шушану Жужуна. – Я тебя не тороплю. Когда решишь, тогда решишь.
Нина переехала в дом к так называемой свекрови, которая торжественно выделила ей тумбочку и место в платяном шкафу. Так для Нины началась новая жизнь. Мераби, вроде бы муж, как оказалось впоследствии, занимал в этой жизни одно из последних мест. Нина жила не с Мераби, а с Мананой. И как так получилось, причем именно с ней, она не могла понять.
– Ты с ума сошла? – спросил Гоги, узнав, что Нина переезжает. – Я тебе разве плохо платил, разве я о тебе не волновался? Что мне скажет Мадлена?
– Поживите, может, понравитесь друг другу, – поддержала Шушану Жужуна. – Я тебя не тороплю. Когда решишь, тогда решишь.
Нина переехала в дом к так называемой свекрови, которая торжественно выделила ей тумбочку и место в платяном шкафу. Так для Нины началась новая жизнь. Мераби, вроде бы муж, как оказалось впоследствии, занимал в этой жизни одно из последних мест. Нина жила не с Мераби, а с Мананой. И как так получилось, причем именно с ней, она не могла понять.
– Ты с ума сошла? – спросил Гоги, узнав, что Нина переезжает. – Я тебе разве плохо платил, разве я о тебе не волновался? Что мне скажет Мадлена?
– Гоги, скажи, что у меня все хорошо.
– Ты сошла с ума. Если бы я знал, что ты так хочешь замуж, я бы на тебе сам женился.
– Гоги, дорогой, мы же с тобой друзья, правда?
– Да. Но я как друг должен был тебя спасти от Мананы и Мераби.
– Гоги, я буду работать, не волнуйся, я не уволюсь, не уйду в декрет.
– Хорошо, значит, ты не совсем сумасшедшая.
– Гоги, не говори ничего Мадлене, пожалуйста. Понимаешь, я не вышла замуж. Вернулась Карина, я ей мешаю, мне нужно где-то жить. А Манана нуждается в помощи.
– Нино, давай ты со мной будешь жить! Я тоже нуждаюсь в помощи! И ты тоже можешь не выходить за меня замуж! Нина, ты такая умная, что я не знаю, что тебе сказать! Тебе нужна квартира – я тебе найду! Тебе нужны деньги – я дам! Зачем тебе Манана? Нет, я ничего не скажу Мадлене. Потому что я хочу спокойно спать. А она не даст мне спокойно спать.
– Гоги, я решила. Мне сейчас нужна такая Манана, понимаешь?
– Не понимаю. Не понимаю, почему ты из Москвы уехала, не понимаю, почему у меня работаешь. Я уже ничего не понимаю.
– Гоги, дорогой…
* * *Нина, переехав, ходила по квартире и осваивалась на новом месте. Она попросила у Мананы разрешения зайти в спальню – хозяйке такой интерес был приятен. Нина ожидала увидеть все, что угодно, но только не то, что увидела. Манана устроила себе комнату в фиолетовых тонах. Буквально все было фиолетовым – занавески, покрывало на кровати, обои, люстра, даже рамочка для фотографий. Нина решила больше никогда не переступать порога этой спальни, чтобы не тронуться рассудком. Нельзя сказать, что она так уж не любила фиолетовый, ее скорее тошнило от оттенков фуксии, но такая предельная концентрация цвета сводила с ума. Комната Мананы сильно отличалась от остальной обстановки. Все было чересчур – броско, аляповато, грубовато. Как в квартире у Вали, например, где на кухне висела позолоченная люстра, а в спальне стояла кровать с позолоченными шишечками. Но от Мананы Нина не ожидала местечкового представления о дизайне, такого буйства цвета и особенно тяжелых штор, больше напоминавших театральный занавес. Издалека красиво, а подойдешь ближе – дыры и пыль в складках.
Нина будто попала в другое измерение, которое вызывало одновременно трепет, восторг, недоумение. Ее новоявленная свекровь, формально таковой не являвшаяся, но все же… имела странный вкус. Если собственную спальню она превратила в пыльную шкатулку под старину, то в гостиной все было иначе. Здесь для чужих глаз выставлялось все самое ценное. На обеденном столе в самом центре красовались сахарница из позапрошлого века и трехъярусная подставка для десертов. Да такую подставку нужно под стеклом держать в дальнем шкафу, а не выставлять на каждый день! Сахарница была уже со сколами, щербатая, и у Нины сердце кровью обливалось, когда она видела, как небрежно, даже презрительно относится к ней хозяйка дома. К ужину Манана всегда выкладывала столовое серебро – ножи, давно не чищенные, остро нуждавшиеся хотя бы в зубном порошке, вилки с длинными прекрасными зубьями и тяжеленными ручками, ложки – суповые и десертные. Многочисленные вазочки, медные чайники, мельхиоровые подносы, бокалы, небрежно сложенные в раковину, нож для рыбы, похожий на изящный кинжал, – Нина замирала от восторга. Она и предположить не могла, что ее настолько заворожит кухонная утварь. За неделю пребывания в квартире Нина даже похудела – такие тарелки и приборы требовали крошечных порций, изящных кусков и идеально протертого супа.
Мир Мананы – а квартира была именно ее миром, ее пространством – был удивительно непредсказуемым, алогичным, иногда абсурдным, но привлекательным, завораживающим, какими бывают приметы давнего времени, вынужденные существовать в современном мире.
Манана испытывала нежную приязнь ко всевозможным салфеточкам, связанным крючком, жестко накрахмаленным и выбеленным неизвестным науке средством. Льняная скатерть, салфетки для чая, накидки на изголовья кресел – кто их вязал и для чего – для души или испытывая крайнюю нужду, кто терял зрение и наживал мозоли на пальцах, Нина не знала, а Манана лишь загадочно улыбалась, когда Нина спрашивала, откуда появилась такая красота.
– Я тебе все расскажу, всему свое время, – отвечала свекровь с ласковой, как казалось Нине, улыбкой.
Манана любила броские и дешевые домашние украшения – к стене намертво были приколочены голубые птички, которые летели не пойми куда. По соседству громоздились в беспорядке молитвы, написанные на глине, обереги, старые ключи от неизвестных дверей на гвозде, бросовые эстампы. На полу лежал небольшой коврик, весь изъеденный молью, в прогалинах, в потертостях, но любимый Мананой. Моль давно привыкла к апельсиновым коркам и даже не чихала. На современные пластины она тоже не реагировала, поэтому продолжала доедать ковер. Манана боролась с личинками, выбивала ковер на балконе, пшикала на моль спреями, проветривала, выдувала, но моль плодилась, размножалась и не оставляла в покое ковер. Моли было ни жарко ни холодно.
При этом хозяйку совершенно не трогала прекрасная, с точки зрения Нины, лампа, которая стояла на тумбочке. Шнур был давно изношен, перетерт до проводов, его можно было легко заменить на новый, но ни Манане, ни Мераби и дела до этого не было. И Нина спрашивала себя – если она станет официальной невесткой, позволит ли ей свекровь выбросить ковер и починить лампу? Разрешит ли почистить столовое серебро и перестирать шторы? Пока Нина делала осторожные попытки вести хозяйство – протерла пыль в стеклянной витрине и перетерла все чашки и блюдца. Манана стерпела, промолчала, но ходила со своей фирменной приклеенной улыбкой.
Нина не только похудела за эту неделю, но и приобрела дикую, непроходящую головную боль и сыпь по всему телу.
Причина была в комарах, которые целыми стаями носились по квартире. Комары были мелкие, кусачие, наглые. Укусы болели и чесались. Манана утверждала, что комаров не берут современные пластины и средства, которые надо втыкать в розетку, и на ночь зажигала спираль, предназначенную для улицы. Всю квартиру немедленно окутывало едким, вонючим до отупения запахом и дымом. Комары продолжали спокойно летать, игнорируя Манану и Мераби, а нападая только на Нину. Она просыпалась с дурной, тяжелой головой, липкая от пота, после мучительных ночных кошмаров. Нина чесалась не переставая, раздирая места укусов до крови.
– Как странно, – удивлялась Манана, – а меня не кусают. Помажь содой, от соды все проходит, – советовала она.
Нина послушно мазалась содой, но никакого толку не было.
Однажды она не выдержала и без предупреждения пришла в гости к Шушане. Та была не пойми где, ее мальчишки сидели, уткнувшись в экран телевизора.
– А где мама? – спросила Нина.
– Сказала, что скоро придет. – Дети даже головы в ее сторону не повернули.
– Вот, меня комары искусали, – пожаловалась Нина детям. Ей было все равно, кому жаловаться.
– Так сделай крестик, – посоветовал Тенгиз, по-прежнему глядя на экран.
– Какой крестик? – не поняла Нина.
– Ты что? Все знают про крестик! – Тенгиз все же отвлекся от какого-то жуткого мультфильма. – Ставишь крест, и все, больше не чешется. Смотри, как надо.
Он подошел к Нине и ногтем, который давно следовало бы отстричь, поставил крестик на месте укуса. И действительно, рука перестала чесаться.
– Скажите маме, что я завтра приду, – сказала Нина и поехала домой. Манана очень нервничала, если она задерживалась.
На самом деле Нина приходила к Шушане признаться в том, что больше не может жить в доме Мананы, что готова ютиться хоть в каморке, но только не возвращаться в ту квартиру. Нина хотела прощупать почву – сразу подруга упадет в обморок от такой новости или все-таки условный договор Нины с Мананой и остальными женщинами – пожить, попробовать – можно расторгнуть? Она очень многое хотела сказать Шушане, пожаловаться, но в последний момент передумала. Ну в самом деле, разве интерьеры и комары – повод, чтобы вот так сбегать?
Нина с тяжелым вздохом зашла в квартиру и немедленно вскрикнула от боли – еще один синяк был гарантирован. В коридоре, прямо на входе, Манана поставила железного муравья. Скульптуру. И утверждала, что она стоит огромных денег и ей ее подарил известный скульптор. Муравей был пыльным, страшным и колченогим – две лапки из пяти у него были меньше остальных. И разве у муравья пять лапок? Если не включить свет, то на муравья можно было наткнуться, и пребольно. У Нины на ноге образовалась приличная гематома. Когда никто не видел, она пинала муравья и загоняла его под вешалку. Но наутро это чудовище возвращалось на свое место.