«Ночью, – написал один частый гость, – уличные фонари давно не горят, базар освещается кучами горящего мусора».
По многочисленным сообщениям, Чечня при правлении Дудаева стала домом для организованной преступности. Ее аэропорт, практически лишенный таможенных и пограничных служб, был свободным транзитным пунктом для перевозки наркотиков, оружия и другой контрабанды в Россию и из нее. Банковские мошенничества насчитывали сотни миллионов долларов в пользу чеченских преступников, которые, как и их коллеги в других странах бывшего Советского Союза, без труда обходили примитивную систему безопасности унаследованной расчетной системы. Поезда, проходящие по территории республики, регулярно грабили. В 1992–1994 годах милиция зарегистрировала 1 354 нападения на грузовые поезда, 70 пассажирских поездов было ограблено; пассажиров предупреждали, чтобы они запирались в своих купе. Во многих нелегальных махинациях республики, скорее всего, участвовали коррумпированные покровители из Москвы, в то время как организаторы находились в Чечне. И, без сомнения, россияне-ксенофобы преувеличивали преступность своих смуглых южных соседей. Но накопление анекдотов и интервью, участниками многих из которых были этнические чеченцы, показывает, что преувеличение не было беспочвенным. В своих мемуарах Яндарбиев, который стал вице-президентом Дудаева, обвиняет одного министра в краже восьми миллионов долларов и признает, что «вся власть [учреждения Чечни] – МВД, ДГБ, спецназ, ОМОН и ДОН, а также танковый полк Шали, участвовала в разграблении нефтепродуктов под прикрытием их охраны».
То ли из-за экономического кризиса, то ли из-за запугивания со стороны вооруженных бандитов, большая часть этнически русского населения, в том числе наиболее квалифицированные нефтяники, уехала из республики в первые годы правления Дудаева. В 1992–1994 годах 147 000 человек мигрировали из Чечни, 80 % из них составляли этнические русские. Вместе с ними ушла большая часть человеческого ресурса республики.
К концу 1992 года общественная поддержка Дудаева сокращается. Большая часть элиты выступала за соглашение с Москвой. Бывшая советская номенклатура, интеллигенция, оставшиеся русские и многие чеченцы, встревоженные экономическим спадом, перестали поддерживать президента, который теперь опирался на поддержку сельской местности и социально-консервативную горную цитадель. Сторонниками компромисса были спикер правительства Чечни Хусейн Ахматов, председатель ее Комитета по иностранным делам Юсуп Сосламбеков, мэр Грозного Беслан Гантамиров и премьер-министр Дудаева Яраги Мамодаев. В декабре 1992 года и в январе 1993 года Мамодаев, Сосламбеков и Ахматов вместе с российским министром по делам национальностей и региональной политики Сергеем Шахраем и председателем верхней палаты Верховного Совета России Рамазаном Абдулатиповым вели переговоры по поводу проекта договора «О разграничении предметов ведения и взаимном делегировании полномочий между Российской Федерацией и Чеченской Республикой». Этот договор, похожий на тот, что был подписан позже с Татарстаном, оставил статус Чечни неоднозначным и установил свободные конфедеративные отношения. Чечня могла сохранить свои собственные вооруженные силы и самостоятельно присоединиться к международной исламской организации. Проект был поддержан многими ведущими политиками Чечни.
Разъяренный Дудаев отказался обсуждать это, потому что явно не признавал независимости Чечни. Те, кто напечатал документ, были уволены. По словам Ахматова, когда Шахрай и Абдулатипов вылетели в Грозный в середине января для продолжения переговоров, Дудаев хотел, чтобы их самолет не приземлился. Они продолжали кружить над аэропортом в течение часа, прежде чем им разрешили посадку. Службы безопасности Дудаева отказались гарантировать безопасность сторон, участвующих в переговорах.
Весной 1993 года противостояние Дудаева и его более умеренных противников стало неконституционным и яростным. В феврале, игнорируя правительственное вето, Дудаев созвал референдум по расширению президентских полномочий, но его легитимность была подорвана низкой явкой избирателей. Два месяца спустя, после того как правительство проголосовало за вотум недоверия Дудаеву, он приказал распустить правительство и Кабинет министров, сказав, что вводит прямое президентское правление. Отказавшись, правительство начало процедуру импичмента, а конституционный суд постановил, что указы Дудаева являются неконституционными. Затем генерал приказал также распустить суд. Наконец, в начале июня Дудаев послал Шамиля Басаева с вооруженными десантно-диверсионными подразделениями закрыть правительство и жестоко разогнать оппозиционных демонстрантов, которые регулярно собирались на Театральной площади. По меньшей мере 17 человек погибло в этой потасовке. Члены оппозиции заявили, что видели, как боевики Дудаева «стреляли в людей на площади, убивали членов правительства в здании парламента и расстреляли десяток нелояльных милиционеров в главном городском управлении милиции».
С этой точки зрения оппозиционные группы отступили в антидудаевские северные регионы, создали там свои собственные администрации и начали планировать штурм столицы. Гантамиров вернулся домой в Урус-Мартан. В декабре 1993 года Умар Автурханов – бывший офицер милиции и протеже Завгаева – сформировал так называемый Временный совет в Надтеречном регионе, в двух часах езды к северу от Грозного.
Тем не менее переговоры с Москвой продолжалась. В декабре 1993 года чеченский вице-премьер Маирбек Мугадаев начал переговоры с премьер-министром России Виктором Черномырдиным. Они смогли прийти к соглашению лишь в некоторых практических вопросах. Однако, когда Мугадаев вернулся в Грозный, Дудаев обвинил его в попытке заключить сделку за спиной. Хотя и осуждая соглашение, Дудаев на самом деле одобрил идею о проведении саммита с Ельциным, затронутую в ходе переговоров, Он даже подготовил новую форму для этого случая. Но саммит не состоялся. Аналитики приводят самые различные причины – заговоры московских политиков, приверженцев жесткой линии, покушение на Дудаева в мае, беспричинное оскорбление Ельцина Дудаевым. Наиболее логично то, что, учитывая непреклонность Дудаева в вопросе независимости Чечни, которую Ельцин не был готов признать, у последнего не было никакого желания признавать действия генерала законными. Это был тупик.
Как только линии фронта укрепились, кремлевское окружение отчаялось договориться с Дудаевым. Летом 1994 года Федеральная служба безопасности (ФСБ) убедила Ельцина позволить ей оказывать материально-техническую поддержку северным мятежникам. Как только полемика усилилась в Москве осенью того же года, сразу же ускорилась поставка оружия для оппозиции.
Затем, как и следовало ожидать, вулкан проснулся. На военных базах вокруг Москвы агенты ФСБ завербовали танкистов, пообещав одну или две тысячи долларов за несколько рабочих дней. Собрав их в Северной Осетии и отняв документы, удостоверяющие личность, солдат посадили в танки Т-72 и послали через границу в цитадель Автурханова – Толстой-Юрт. Вскоре после рассвета 26 ноября три колонны боевых машин, примерно 40 единиц, вошли в Грозный. Сначала все было мирно. Танкисты останавливались на красный свет светофора и вежливо давали понять, что они лишь участники утреннего движения. Но несколько часов спустя они были уничтожены бойцами Дудаева, которые устроили засаду для танков, направив гранатометы на их уязвимые места и взорвав их запасы боеприпасов. Те, которые достаточно быстро среагировали и выскочили из танков, были убиты снайперами, расположившимися на крышах.
Вторжение потерпело фиаско, оно было настолько ужасно организовано, что некоторые подозревали саботаж.
К концу дня оставшиеся в живых отступили. Как сообщалось, осталось всего 18 танков из примерно 40. Несколько десятков русских солдат, захваченных силами Дудаева, были закрыты в подвале президентского дворца. Чеченцы угрожали расстрелять их как наемников, если Москва не признает их своими.
Вторжение потерпело фиаско, оно было настолько ужасно организовано, что некоторые подозревали саботаж. Российский экипаж был отправлен на место назначения, не имея точных карт, четких приказов, прикрытия с воздуха и коммуникационной поддержки. Чтобы найти дорогу к президентскому дворцу, они были вынуждены спрашивать направление, что напоминало сцены из фильма Бунюэля (можно представить, что им не подсказали кратчайший путь). Секретностью полностью пренебрегали; силы Дудаева даже знали, какие радиочастоты будут использовать нападающие. Оружие давало осечку так часто, что один солдат подумал, что патроны нужно было смачивать в керосине. Пехота, имеющая решающее значение для защиты танков в уличных боях, состояла из добровольцев – «пастухов с автоматами и их сыновей», как описал их один россиянин; им выдали серые сигнальные трикотажные шляпы, чтобы можно было отличить их от простых жителей Грозного. Некоторые из них не знали, как снимать предохранитель с гранатомета. Многие просто растворились в городе, чтобы грабить киоски и магазины.
На следующий день начался унизительный фарс, когда федеральные чиновники настаивали на отрицании очевидного. Были ли российские солдаты среди боевиков, участвующих в штурме Грозного? «Бред», – сказал министр обороны Павел Грачёв 28 ноября. Если бы российские военные принимали в нем участие, добавил он, то «всю ситуацию можно было урегулировать в течение двух часов при помощи одного парашютно-десантного полка». Так и было, один отказ следовал за другим, даже когда люди Дудаева пригрозили уничтожить наемников, когда российское телевидение показывало пленных солдат, выставляющих свои военные жетоны, и их опознавали в родных городах и подразделениях (одна мать сказала, что в части, где служил ее сын, ей сообщили, что он был «в командировке»), когда солдат в своих подразделениях вербовали агенты ФСБ. Наконец, 1 декабря Грачёв признал федеральное участие, хотя операция не проходила под контролем Министерства обороны. Командир Кантемировской дивизии, генерал Борис Поляков, чьи новобранцы были завербованы под его руководством, сердито ушел в отставку.
В конце концов благодаря усилиям либеральных парламентариев и некоторых закулисных участников переговоров, большая часть захваченных россиян была освобождена. Но жребий был брошен. 29 ноября российские самолеты разбомбили аэропорт в Грозном. Две недели спустя, 11 декабря, началось наземное вторжение.
Этническое возрождение РоссииПрежде чем вернуться к войне, стоит принять во внимание ситуацию, в которой она произошла. Со своими огромными размерами, своей историей миграций и завоеваний Россия состоит из несметного количества малых этнических групп – от чукчей-оленеводов и ненецких шаманов до мусульманских аварцев и тувинцев, владеющих горловым пением. Российская перепись 1989 года установила 105 национальностей, включающих более тысячи членов. Этнические русские доминировали, составив 81,5 % населения, а затем шли татары (3,8 %), украинцы (3,0 %), чуваши (1,2 %) и башкиры (0,9 %). Чеченцы, насчитывающие 899 000 человек в 1989 году, заняли восьмое место.
Планируя административную организацию России, Сталин отдал крупнейшим неславянским этническим группам их собственные автономные республики. К 1992 году после чечено-ингушского раскола их было 21. На бумаге эти республики имели более расширенные права, чем другие 68 регионов страны. Они имели право на свои собственные конституции и официальные языки; их главы правительства служили в силу занимаемой должности в правительстве России; их границы не могли быть изменены без согласия своего правительства. Восемь республик, сосредоточенных на Северном Кавказе и вдоль Волги, были традиционно мусульманскими (Адыгея, Карачаево-Черкесия, Кабардино-Балкария, Чечня, Ингушетия, Дагестан, Татарстан и Башкортостан). Еще три (Калмыкия, Бурятия, Тува) были исторически буддистскими.
Остальные 68 регионов распались на несколько частей. Во-первых, было 49 областей, а также шесть краев, которые на практике имеют такой же статус и такие же права. Единственным отличием было то, что края могли содержать в себе малонаселенные автономные округа, которых в 1992 году было десять. Хотя автономные округа были названы в честь меньших нероссийских этнических групп, они не имели дополнительных прав и подчинялись как федеральному правительству, так и окружающему краю. Два города федерального значения – Москва и Санкт-Петербург – имели тот же статус, что и области с краями. Наконец, Еврейская автономная область на границе с китайской провинцией Хэйлунцзян существовала для того, чтобы доказать, что сталинский Советский Союз не участвовал в антисемитизме. Расположенный в одном из самых заболоченных уголков Дальнего Востока, он был населен, главным образом, нееврейскими этническими русскими.
Руководители автономных республик начали принимать свои конституции, гимны, флаги и даже объявляли себя суверенными государствами.
Когда гласность устранила все предыдущие запреты, вспышка национализма, казалось, покатилась от стран Восточной Европы и Балтии. От Карелии на финской границе до Республики Саха в Восточной Сибири руководители автономных республик начали требовать новые культурные и политические права, принимать свои конституции, гимны, флаги и, утверждая превосходство своих законов над федеральными, даже объявляли себя суверенными государствами. Декларация о суверенитете Чечено-Ингушетии на самом деле вышла довольно поздно; это была 14-я республика в составе России, которая хотела стать суверенной. Некоторые националисты призывали изменить границы. В Южной Сибири бурятская партия агитировала объединить российскую Бурятию с Монголией, а некоторые алтайцы и хакасы мечтали о тюркских республиках в Сибири. В Татарстане националисты на полном серьезе потребовали от Москвы начать мирные переговоры по поводу прекращения войны, которая шла со времен Ивана Грозного, разграбившего Казань в 1552 году. В марте 1992 года на референдуме, созванном татарским правительством, 61 % избирателей поддержали утверждение суверенитета республики. Москва, как говорят, перевела войска до границы республики.
Татарстан и Чечня были самыми рьяными охотниками за автономией.
Для тех, кто видел всплеск первичного национализма в восстаниях литовцев и грузин, этническое пробуждение России выглядело так же. Национальности, которые ассимилировали благодаря россиянам, а позже советским людям, теперь начали вновь появляться. При ближайшем рассмотрении процесс выглядел менее спонтанным. Если бы мощное, исторически сложившееся чувство государственности побудило появление демонстраций и требований автономии, можно было бы ожидать сильного давления со стороны групп, которые сильнее всего отличались от русских в культурном и лингвистическом плане и которые больше всего подвергались преследованиям. На самом деле в республиках, где большинство людей говорили на русском[130] языке, требования автономии были не менее вероятными, чем там, где почти все говорили на языках меньшинств. Как ни странно, чем больше этнических русских было в республике, тем быстрее она объявляла суверенитет. Ни группы, депортированные Сталиным, ни те, кто недавно пережил насильственные этнические столкновения с местными русскими, не были сепаратистскими. Это правда, что две традиционно мусульманские республики – Татарстан и Чечня – были самыми рьяными охотниками за автономией. Но среди других республик мусульманские традиции не были столь популярны. Большинство руководителей республик также не воплощает в себе образ националиста. Как и номенклатурные националисты в Узбекистане и Украине, узнавшие о своих этнических корнях (см. главу 5), многие руководители автономных республик России незадолго до этого были типичными аппаратчиками. Вторая область, объявившая суверенитет в августе 1990 года, была Республика Коми – просторы девственного леса и тундры в Северной России. Активистом, поддерживающим коренные народы Коми, был не кто иной, как Юрий Спиридонов – этнический русский нефтяник-шахтер и партийный работник, уроженец Омска, получивший образование в Свердловске. Он однажды попал в неприятную ситуацию, проигнорировав обратившегося к нему на языке Коми: «А ты говори так, чтобы тебя понимали». Жители Коми были одним из самых ассимилированных меньшинств. К началу 1990-х годов они составляли лишь 23 % от местного населения; почти две трети из них говорили дома на русском. С другой стороны, в Республике Коми имеются месторождения угля, нефти, газа, золота и алмазов, которые местные лидеры, понятно, надеялись взять под свой контроль. Среди других ранних декларантов за суверенитет были давний аппаратчик Минтимер Шаймиев в Татарстане и Виктор Степанов в Карелии.
В этих вспышках микронационализма экономика, казалось, занимала заметное место. Этническим группам, которым довелось жить выше месторождений полезных ископаемых или чьи республики имели ценные промышленные активы, тяжелее было добиться самоуправления, чем тем, которые зависели от федеральных субсидий. Многие требования были явно экономическими, а не культурными или даже политическими. Республики требовали признания права владения местными ресурсами и находящимися в федеральной собственности заводами и шахтами. Они требовали налоговых льгот или социальных выплат и настаивали на перечислении сниженных сумм доходов в центральный бюджет.
К 1993 году российская «весна народов» превратилась, в «весну регионов». Нетерпимые к своим этническим соседям однородные славянские области вступили в борьбу за децентрализованную власть. Вологда – глухая провинция в северных лесах, славившаяся главным образом своим маслом и сыром, стала Вологодской республикой. Свердловск, родные пенаты Ельцина, стал называться Уральской республикой и объявил о своих планах заменить рубль уральским франком. Как и их этнические коллеги, многие регионы начали снижать налоги, которые они перечисляли в федеральный бюджет. Попытки Москвы добиться согласия ни к чему не привели. К этому моменту сотрудники местной налоговой инспекции, милиции, службы безопасности и прокуратуры были кооптированы губернаторами, которые добавили им заработную плату, предоставили жилье, и на практике имели важное влияние при распределении местных должностей.