– Тогда я вручаю вас в руки господина Хонга, – подвел итог разговору Лао. – Он проверит ваши способности. А пока подождите за дверью.
Я молча вышел, чувствуя острое желание уйти, не попрощавшись. Но куда – опять на тонкую шею Пат? У меня не было денег даже на звонок в Москву. Сидоренко помог бы, достал деньги, выслал переводом на посольство. Но сегодня суббота, завтра редакция тоже не работает. А до понедельника надо было на что-то жить.
Хонг вышел из кабинета руководителя фирмы через полчаса, за ним Вилкин-Уилкинс.
– По-моему, твои дела не плохи, – со значением сказал он. – Смотри, не забудь про должок…
Я чуть заметно кивнул: вроде согласен, а вроде и нет.
Хонг кивнул на красный «Ягуар» спортивного типа, я занял покатое сиденье, и мы с ревом сорвались с места. Несколько минут по скоростной трассе – и мы были далеко за городом. Остановились у глухих ворот, за которыми в гуще деревьев угадывалась крыша здания. Хонг вытащил микропульт, набрал комбинацию цифр и послал сигнал. Створки дверей бесшумно разъехались. Он повел машину по извилистой асфальтовой дороге, мимо пальм, теннисных кортов, бассейна и спортивных сооружений, напоминающих полосу препятствий и что-то наподобие небольшого плаца. Все это было похоже на территорию образцового мотострелкового полка тропического типа. Мы обогнули трехэтажное здание, за весь путь на этой базе нам не встретился ни один человек. Хонг затормозил у одноэтажного домика дачного типа, вышел из машины, кивнув мне. В домике была одна комната, туалет с душем и умывальником. Молчаливый крепыш показал на солдатского вида кровать с двумя полотенцами на спинке.
Я молча кивнул, перенимая правила игры, хотя меня сильно подмывало спросить: приковывают ли здесь на ночь к койке?
Хонг махнул рукой, и мы пошли дальше – в трехэтажный дом. Здесь мы встретили первого человека. Он сидел за маленьким столиком, перед ним лежал радиотелефон и стояла большая бутыль пепси-колы. При нашем появлении паренек вскочил. Так же молча крепыш проследовал в очередное помещение – спортзал.
– Ты готов к бою? – наконец разжал он губы.
Я не уважаю болтунов, но слишком молчаливые, согласитесь, тоже действуют на нервы.
– Я давно не тренировался, мне нужен хотя бы час для подготовки.
– Полчаса. Кимоно в шкафу.
Сказав это, он исчез.
Заиграла национальная музыка. Коричневый мешок на канате висел, ожидая моих сокрушительных ударов. Колотила его всякая китаеза, таеза, вьетнамские товарищи, а толку так и нет. Мне пришлось размять пальчики на ногах и руках, прокрутить все хрящи на шее и спине, пояснице, отжаться двести раз, подпрыгнуть пятьсот…
И тут я вспомнил молодость, училищные, затем спецлагеря схватки, когда мы выходили один на один с равными себе, зная лишь об одном – не проиграть, но и не убить. Мы сражались в кровь, помня, что надо хранить противника от смертельных ударов, так и он будет тебя хранить, и первый же удар за плоскость жизни вызовет такой же смертельный удар…
Крепыш Хонг появился ровно через полчаса. На его желтом лице, как на той юморной майке, ничего не было написано. Простоватое лицо смотрело на меня, видимо, рассчитывая, что невозмутимость и хладнокровие удавят меня без таэквондо, конфу, кэмпо, карате-до, джиу-джитсу и лучшей борьбы рабочих и крестьян – самбо.
Я попрыгал, дабы обозначить свою жизнеспособность.
Хонг, однако, разглядел меня и, кажется, зауважал. Он думал, что я спрячусь под татами. Более того, мой противник поклонился мне. Я сделал то же самое, заметив, что не очень уважаю тайский бокс. На что мой визави заметил, что мы не в цирке.
Вместе мы ступили на татами. У нас не было рефери, а значит, мы могли драться по тем правилам, когда более побеждают не правила борьбы, а подлость, коварство и низость.
Тем не менее мы одновременно стали на колени, еще поклонились друг другу, вскочили пружинно и медленно разошлись в стороны. Настоящий боец никогда не нападает сразу, потому что становится подобен петуху, летящему с растопыренными крыльями на нож хозяина.
Я пожалел, что раскрылся перед своим противником, ритуал выдал меня, партнер не знал моего потенциала, я же прекрасно понимал, что попал отнюдь не в школу «ДОСААФ».
По ритуалу у нас остались три секунды. И вспомнился мне самый страшный фильм – «Охотник на оленей». Кровавая рулетка, которую крутили вьетнамцы на этих дальних от славянина широтах…
И вздрогнуло все во мне, страх и ужас, потребность жизни вулканическим дымом затмила и востребовала борьбы… В этих широтах подыхать не пристало…
И можно присовокупить для доказательства грязное слово…
Долю секунды мы стояли вполуприсядку, изучая конечности друг друга. Потом был неуловимый свист его ноги, локон моих волос, срезанный, упал на татами. Ложное мое падение не обмануло бойца, обратный прыжок мой достал лишь щиколоток. Я еле успел увернуть челюсть от грязных ногтей ноги, хотелось вцепиться в ногу зубами, но тогда бы я упустил тело противника с его замечательными «смертельными точками».
Колбасным переворотом я ушел на край татами, отжался с прыжком, пригнулся: мой друг свистанул «вертушкой». И тут, как из мешка, посыпались блоки, перехваты, броски, подножки, удары сбоку, слева, в прыжке, с освобождением от захвата и защитой от удара в голову, и естественно, с атакой из обратной стойки, и просто прямыми ударами во все, что идет навстречу.
Мы были железными машинами из фильмов «брюс-ли– чак-норрис-сталлоне-шварцнеггер-вася-иванов-заколеба– тельский-победитель-юнайтедстейтсов».
Но законы жизни брали свое. Один из них подпирал, как айсберг, в бок наглому «Титанику». «На миру и смерть красна», – вот одно из приличий, которое, по причине отсутствия зевак, мы решили отбросить. После двадцатой минуты мы уже щадили друг друга, как два раритета, случайно встретившиеся на перекрестках пыльных музейных дорог. У каждого из нас была своя школа, и каждый из нас мог бы биться в кровь до последнего кукареку, если б на нас смотрели, по крайней мере, две тысячи глаз. Но мы были одиноки – и это нас если и не подружило, то остудило. После очередного броска кто-то из нас, уже не восстановить в памяти, оказался на краю татами, потом мы поползли навстречу друг другу. Наши руки сплелись, как могут сплестись одинаковые души…
Мы встали, обоюдно поддерживая избитые тела…
– На хрена ты связался с этим делом? – спросил Хонг на грязном английском языке.
– Мне не оставалось ничего больше, – ответил я на еще более грязном английском.
– Тогда будь счастлив! – сказал он и протянул мне руку. Она была вялая, как у четвертинки дистрофика.
Он исчез незаметно – свойство хозяев, знающих цену крепости стен.
В моей задумчивости осталась невостребованная мысль: друг он или враг? Если друг – то лучше бы его больше не видеть: я всегда рассчитываю на себя, неожиданное лицо может спутать планы. Ну, а если враг – надо фатально готовиться к смерти: на чужой территории побеждают только сказочные супергерои из дебильных киношек.
В течение последующих трех минут в мою голову не влетело ни одной пули.
«Я жив, жив, жив, жив!..» – кричало во мне мое неубитое существо.
Однако эйфория растаяла быстрей, чем снежинки на губах после жаркого поцелуя. Пришел охранник азиатской национальности, приказал идти за ним. В темной комнатушке, которую мне показали накануне, ничего не изменилось: те же простыни, наволочки, марля на окнах.
Я задвинул антикомариный полог, проверил на слух, летает ли вампирное племя (они, подлецы, впивались в темноте, как советские самолеты «По-2» в фашистские позиции). Я ступил еще шаг – как раз до ближайшей кровати, рухнул на нее и заснул сном праведника…
Всю ночь я ловил огромных бабочек и искал ключи от самолета, на котором должен был улететь в Российскую Федерацию.
Проснулся я с первыми солнечными лучами. Они не успели вылизать мое лицо, как я уже приступил к выбриванию кожи лица. Чутье подсказывало мне, что попал я отнюдь не в комариное гнездо и лучше, если меня застанут бодрствующим. По крайней мере, можно будет завладеть инициативой. Или хотя бы делать подобающий вид. Голова моя была свежа, как дирол без сахара, зато тело ныло и стонало после вчерашней битвы. Наверное, мой напарник тоже мучился от последствий моих ударов.
Никто меня не вызвал на зарядку, построение или какую другую дисциплинарную акцию.
И я решил прогуляться, понимая, что моя долговязая фигура тут же засветилась на десятках мониторов, вызвав многоступенчатое раздражение невидимой охраны.
Хонг подкрался ко мне незаметно, но ему не хватило двух шагов, я резко развернулся. Он обнажил зубы – это считалось улыбкой. Я тоже дружелюбно оскалился. Мы сказали друг другу «хеллоу».
– Не завтракал? – спросил Хонг, как будто не знал. Ведь даже не удосужился сказать, где тут кормят.
– Да, спасибо, отбивная из крокодила была на редкость нежна.
– Да, спасибо, отбивная из крокодила была на редкость нежна.
Хонг попытался оценить мое чувство юмора, но у него не получилось. И он банальным образом отвел меня в столовку. Здесь уже сидели семь постнолицых аборигенов и глотали жареные яйца. Я взял поднос и получил в амбразуре от паукообразного дохляка пяток склеенных яиц с оранжевым желтком, как бы ужасно это ни звучало…
После еды и соков я, страшно подумать, получил боевое задание. Они, то есть Хонг и Райт, сделав напыщенный вид, так и сказали: боевая задача. И опять мне стало противно, такая пошлятина! И как я оказался в этой премерзкой компании, от которой за версту тянет смрадом тюряги и протухшей крови? Но ничего, посмотрим, что мне интересного расскажут.
Мне протянули пакет, спрятанный в другой пакет – целлофановый. Потом открыли туристскую карту «Welcome to Bangkok» и показали точку – японское посольство.
– Здесь тебя будет ждать наш человек, таец, отличительная примета – белая повязка на голове. Ты у него спросишь, где французское посольство. А он ответит: спросите у де Голля.
– Очень остроумно! – похвалил я.
Меня тут же попросили заткнуться и слушать дальше.
– Этот человек сообщит вам очередной адрес и приметы человека, которого вы должны найти. После чего последует третий этап… Ваша задача – вручить этот пакет назначенному человеку.
Мне дали пятьсот батов, предупредили, что я не имею права пользоваться такси и легковыми автомашинами, а добираться должен на общественном транспорте и на выполнение задачи мне дается четыре с половиной часа.
– И самое главное: тебя будут преследовать, ты должен оторваться. Если они вырвут у тебя пакет, ты проиграл.
– А драться можно? – поинтересовался я.
– Нелепый вопрос! – надменно произнес мистер Райт.
«Поквакай, поквакай, мелкая сошка!» – подумал я.
А Хонг заметил:
– Твое время началось.
Я взял карту и пошел к воротам. В сторону города курсировали автобусы. Я вскочил на первый же попавшийся и, сплющив нос о стекло, заметил, как от стен виллы оторвалась темно-синяя машина типа «Тойота». «Какая нечестность! – тут же определил я. – Ведь у них преимущества». Но тут же сообразил, что могу загнать этих «жучков» в «пробку», а сам использовать преимущества быстрого бега.
В автобусе я расстелил карту и тут же узнал, что 99-й автобус, на котором ехал, аккурат шел до японского посольства. У студента выяснил, где выходить. И через двадцать минут стоял под белым флагом с красным мячиком по центру. Человек с белой повязкой равнодушно дымил сигаретой. Я задал положенный идиотский вопрос и получил еще более идиотский ответ. Навстречу нам неслась зеленая машина.
– Бежим! – приказал я, дернув за руку парня.
Хорошо, он оказался смышленым. Мы завернули за угол, машина последовала за нами, мы тут же перешли на другую сторону и, пока преследователи разворачивались, затерялись в толпе.
– Запоминай, – сказал он мне. – Улица Сриа-Ютхайя, здание полиции. Женщина в белом сафари, в руке пакет с надписью «Амиго». Пароль: «Вы не знаете, почему полицейские не красят волосы?» Ответ: «Они красят. Но в свободное от службы время».
Все это стало напоминать дурацкий розыгрыш. Тут с высоты своего роста я увидел, что сквозь толпу ко мне пробираются два стандартных болвана. Они бросили свою блестящую машину в «пробке» и упрямо хотели завладеть пакетом. Что было в нем: полкило земли или сотня порциек кокаина – поди разбери. Сильным любопытством я не страдал. Жаль только, не успел спросить, как туда добираться. Шпики уже были в трех метрах. Но куда им, коротконогим. Широким краснофлотским шагом я увеличил дистанцию, они бежали вприпрыжку: хотели получить от шефа аванс. Мне пришлось перейти на быстрый бег. Самое неприятное, что я не мог развернуть карту и отыскать полицейский участок на улице… Тут я отчетливо сообразил, что название ее выветрилось бесследно. Крутилось что-то неприличное, осталась блеклая ассоциация, но вот что – забыл, хоть плачь… Я поднатужился, догнал трогающийся автобус, протиснулся в дверь и уже оттуда погрозил моим преследователям. Они в растерянности остановились, потом стали ловить проходящие автомобили…
Я тут же развернул карту. Стал искать все подряд полицейские участки, которые обозначались маленьким щитиком с буквой «Р». И слава местному божеству, нашел. Сриа-Ютхайя – что может быть благозвучней для счастливого нелегала, обретшего ориентир для связи с резидентом и любимой Большой землей.
Я не успел рассмотреть номер автобуса и стал уточнять у всех подряд. Почему-то мой вопрос вызывал удивление и нежелание отвечать. И только сердобольный старичок сказал мне, что я еду на 38-м автобусе. Мне же нужен был, по крайней мере, 39-й.
Разжимать створки дверей автобуса – занятие догоняющих. Я посчитал, что в ближайшее будущее могу ступить на землю, перешагнуть через серую лужу, ступить на мягкий островок, пройти еще дальше, задуматься, уберечь себя от ржавчины духа…
Беготня – это самое нелепое времяпровождение.
Моя шея устала от бесконечных поворотов. Я хотел обнаружить моих врагов, которые кусали отпечатки моих следов, ползли гадами, не перекрестившись, это было нечестным ходом, они знали только одно: испытание совести – это есть молчаливый поклон на могилу тех, перед кем ты виновен навсегда.
Но у них был свой бог, перед которым ладони слипались, разрезая невидимой линией симметрию лица…
Четыре слона – на все стороны света. Великие животные, опустив хоботы, прощали все грехи маленьким существам, которые так мешали им жить.
Повсюду попадались маленькие и большие беседочки, в которых скучали толстокожие животные, – ритуальный колорит Таиланда. Наших брянских бы сюда, мысленно застращал я тут же… Ух, с гармонью, да с полупузырем самогона – уж нынче мало пьют наши, а кто сильно, те уж не в счет… Поднимается деревня – и всем чужим алконавтам дает крепкого пиндаля…
Поколебавшись, как девочка на белом танце, я разжал гармонь двери (слава Будде, система знакома), выдавил свой торс, на повороте скорость была ничтожной, и я ступил на асфальт всей плоскостью подошвы. В моей карте скопился пот всего автобуса, увы, не знал, что по городу бегает тысяча микроавтобусов с кондиционерами, которыми я бы мог воспользоваться, отстегнув пару сотен из моих командировочных фирмы «000»…
Я сел на парапет, развернул карту, зная, как уязвим… Еще хотелось определить, где те, кто тщит себя надеждой…
В моих глазах перепутались номера автобусов… Как заклинание, помнил 39-й. Я останавливал девушек, кто-то шарахался в сторону, другие источали любезность, но не могли сказать, где меряет пространство 39-й.
И тут я увидел штатного преследователя, он по-прежнему был узкоглаз, напорист, туповат и хотел заработать на мне полезную сумму денег.
Побежал я, побежал, загнал в смерть и угол несчастного авточастника, подавил его ростом и выдохом. Он испугался и трижды пролепетал одну и ту же фразу. Я успокоил его. И он, нарушив все предыдущие постулаты своей жизни, доставил меня прямо к полицейскому участку. Я вытащил триста батов. Водитель отрицательно покачал головой…
Ну вот честно, я его даже пальцем не тронул.
Может, он посочувствовал мне, как жертве перестройки. Russo turisto…
Вышел я, крученый-перекрученый, у красивого строения, голубые стекла пулеждущие, непробиваемые-недосягаемые… И никто меня не арестовал, стояли мальчики-с-пальчики, автоматами «М-16» вооруженные, перетянутые, запоясованные, патронами укомплектованные.
Женщина в белом сафари стояла с таким видом, будто ждала с вечеринки своего мужа-забулдыгу. Когда я подвалил к ней, она сделала вид, будто я уже лет пятнадцать уродую и изничтожаю ее личную жизнь. И только позже, гораздо позже, через сорок или даже пятьдесят секунд, она позволила благосклонным поворотом лица задать ей вопрос. Кстати, я изменил свое отношение к тайкам как к полностью зависимым существам…
– Универсальный магазин Мерикинг на Боромрат-Чоннан. Там вас будет ждать господин с тросточкой лет тридцати.
– Чего-то сказать надо? – устало спросил я.
– Он сам вас определит, если вы потрудитесь быть там через семнадцать минут. Пакет передайте ему. Он скажет вам на чистом тайском: кхоп-кхун-кар. Вы ответите ему коротким поклоном.
– И все? – спросил я. – А в морду никому не надо дать?
Женщина оказалась на редкость непроницаема. Видно, в этой системе она была крупным психологом.
Я тоже постарался быть немножко психологом. И когда из-за поворота, освещаемые вечерними огнями, появились два моих преследователя, я тут же применил все свои прошлые умения и дарования. Сначала я побежал, как линяющий на глазах заяц. Да-да, седая от ужаса шерсть клочьями устилала путь моего позорного бегства. Преследователям же мое малодушие придавало гигантские силы. Наверное, они готовились не только вырвать пакет из моих вспотевших рук, но и с ненавистью наплевать мне в лицо… Но вот этого я не хотел. Наверное, я очень накрутил себя, ужасно накрутил… Чуть ли не сам готов был плеваться на все четыре стороны света.