— Нет, Лена.
— Есть!
— Нет, — уставился. — Неприятная тема. Но хорошо: официально вся семья Скрябиных погибла.
— Но я жива.
— Ты? А кто ты? Ты Санина. А Скрябина уехала в Брест еще до войны и все. Короче, в вашей квартире уже живут люди. Один чин, комиссованный по ранению. Живет вместе с семьей. Выселять? Будешь долго и нудно доказывать, что ты это ты.
— Но я это я. Как можно отбирать мое? Кто может жить в нашей квартире? Каким образом? — девушка категорически не понимала, как могло такое случиться. Значит, она на фронте, а в тылу ее место жительства кто-то забрал? Это как? А если б дядя ее был токарем, а не генералом, пришла бы она с войны и поцеловала ручку от двери? И ночевала бы на вокзале? Жила в подворотне?
— Очень простым образом, — отчеканил Банга. — Ты опытный боец, но похоже в премудростях обыденной гражданской жизни — ноль. Объяснить? Вы погибли, квартира пустует, ее отдали. Все. В общем, ключи я тебе отдал. Пока подвернулась возможность получить только комнату. Потом решим с квартирой. Этот вопрос я буду иметь ввиду.
— Я ничего не понимаю, — призналась. Губы поджала и ключи в карман убрала. — Это черт знает что!
— Это норма гражданской жизни. "Без бумажки ты букашка" — слышала такую поговорку? Запомни ее. Есть бумага, есть человек, нет бумаги — нет человека. Можешь возмущаться, ничего не изменишь, но неприятностей огрести можешь. Поэтому закрыли тему. Пока комната, там будет видно. Теперь второе. Через час выходите. Цель — концентрационный лагерь. Выходите все, плюс взвод лейтенанта Нахимова. Он на подходе. Задача: прибыть на точку в восемнадцать ноль — ноль, не позже, оценить обстановку и воспрепятствовать взрыву лагеря и уничтожению людей. Попросту вам нужно будет отвлечь гитлеровцев, завязать бой. В девятнадцать пойдет пехота. Около двадцати ноль, ноль они по нашим подсчетам будут у вас.
— Два часа? — реально ли держать немцев два часа?
— Понимаю, сложно. Будем надеяться, что пехота пойдет раньше.
"Главное — не позже".
— Поняла, — кивнула.
— Давай и… постарайся выжить. Ключи от комнаты уже есть, — улыбнулся. — Выполните задачу, получишь погоны капитана.
— Да мне, в общем-то, на звания ровно.
— Не скажи, — и деловито вскинул руку, сверяя часы. — Машина будет через час, — махнул водителю, подзывая, и когда его «эмка» подошла, вытащил карту. — Это твоя. Вот лагерь, — ткнул в одну из точек. А их было очень много.
— Это все лагеря?
Мужчина внимательно посмотрел на нее:
— Да, Лена. Причем, это неполные данные.
Санина была в шоке. От границы СССР с Польшей до самого океана все было усеяно красными точками лагерей: Треблинка, Освенцим, Маутхаузен, Дахау, Арисдорф, Саксенхаузен, Нордхаузен, Берген-Бельзен, Бухенвальд…
Лене даже душно стало. Какие еще преступления нацистов ей неизвестны?
— Собирайся. Поднимай группу, — тихо сказал Артур. — В лагере начнется уничтожение, часть уже… сжигают.
Девушка стала серой лицом, замкнулась. Память еще живо вырисовывала картины сожженных деревень, но это, оказывается, были «цветочки».
— Уничтожение людей фашисты поставили на поток, сказал тихо, видя что Лена лицом поменялась. Понятно — ему, немало повидавшему, военному, мужчине тяжело, что говорить о хрупком существе, девушке?ицом поменялась.
— Кто же произвел на свет этих выродков? — спросила глухо.
— Обычные матери. Будешь в Германии, обрати внимания — чистенькие, аккуратненькие фрау благообразного вида.
— Ненавижу, — процедила.
— А с этим осторожно. Иди, лейтенант. Время.
— Есть! — отдала честь и двинулась к хате обратно. Банга сел в машину и двинулся дальше.
Дина прилетела в расположение буквально за пять минут до подхода машин. Лена рассовала запасные обоймы по карманам, глядя, как девушка быстро натягивает защитный костюм:
— Еще раз отлучишься без разрешения, взгрею, — процедила.
— Товарищ лейтенант, я же до ветру!
— Тогда в госпиталь отправлю.
— Чего это? — испугалась.
— Четверо суток с "до ветру" не вылезаешь, — закинула автомат на плечо и, смягчилась, видя как лицо Дины вытянулось — девчонка совсем. — Хорош хоть жених?
Девушка глянула на лейтенанта, поняла, что та сердиться лишь для проформы и заулыбалась, глазки заблестели:
— Ой! Такой замечательный! Обходительный, веселый! Миша зовут! Ординарец у подполковника. Помните, летом я про него говорила?
— Подполковника?
— Ну! Мы ехали, а он шел!
— Не помню.
— Так Миша у него ординарцем!
— Ура, — кивнула Лена и вышла на улицу. Грузовик переваливаясь бортами уже тормозил на улице. Из кузова выпрыгнул младший лейтенант, взял под козырек, доложил. Пять минут на сверку карт, часов и группа загрузилась в машину. Заурчал двигатель, бойцов качнуло — тронулись в путь.
Дина опять за свое принялась:
— Он мне замуж предложил. Сегодня!
— И кем ты у нас будешь? — с улыбкой спросила Марина.
— Белозерцевой! — расцвела глупышка. Маликов фыркнул, сдерживая смех — как она фамилию-то выдала, минимум «Суворов»! С гордостью!
Лена улыбку спрятала: дай-то Бог девочке. И нахмурилась, сообразив:
— Белозерцев? Миша? Лейтенант?
— Да.
— Одиннадцатая армия?
— Да, первый Белорусский фронт.
Санина во все глаза смотрела на нее: неужели тот Мишка? Надо же, какое совпадение.
— А вы его знаете? — видно по взгляду поняла девушка.
— Рыжий оболтус. Высокий и болтливый баламут.
— Да нет, — отмахнулась, — ничего он не болтливый и не баламут. Вернее разговорчивый только. Так ему по должности необходимо. Начальник его мужчина немногословный, угрюмый даже…
Лена побелела, сложив сказанное сейчас с предыдущим: седые виски, шрам на щеке… Коля?…
— Фамилия как? — прохрипела, поддавшись к Шаулиной.
— Белозерцев, — наоборот, отпрянула та.
— Подполковника!
— Так… вроде как у вас… я не особо интересовалась…
Лена рухнула на колени — ей и намека на надежду хватило — слабость одолела, сердце из груди выскакивало — обозналась тогда Мила, жив Николай!
Она знала, она говорила!
Марина и Валера придержали ее, а она смотрела в проем брезента на дорогу и готова была выпрыгнуть, рвануть к любимому, просто в глаза посмотреть, щеки дотронуться…
Коля? Коленька!!!
В чувство шлепок по щеке привел и запах нашатыря, въедливый, как дуст. Волосами тряхнула.
— Легче? — спросила хмурящаяся Марина. Лена улыбнулась ей неожиданно: Коля жив! Коленька жив!!!
Ничего, вот вернуться с задания и она прибежит, прилетит в часть, просто посмотреть на него, просто увидеть! Главное жив!
Это такое счастье, что больше и выше, наверное, только Победа! Взятие Берлина и полный разгром гитлеровцев!
Так и ехала с блаженной улыбкой, никого и ничего не видя. Люсинец с Маликовым только переглянулись, взглядами договорившись приглядывать за командиром. Валера ребят взглядом обвел: те поняли — кто еле заметно кивнул, кто веки прикрыл, давая понять — поняли, приняли.
Отношение к Саниной было трепетным, но не показным. И дело не в том, что отрезала сразу, заявив еще при знакомстве — я боец, а не женщина! В уважении, понятиях. После первого же задания стало ясно, что командир у них нормальный, хоть и баба, а потом девушки еще и в баню сходили.
Марина, как страшные шрамы на теле лейтенанта увидела — без досье все поняла. После долго курила и хмурилась, а Дина испуганно зыркала и все жалась к подруге. Шато и Валера пристали, пытаясь понять, что ж они там такое в бане увидели, и путем «подходцев» узнали. После Лену иначе чем "наш лейтенант" не называли. С пониманием относились к ее странностям.
Лена же не обращала внимания, она смотрела перед собой и чувствовала, как буквально поет душа, летит к Коленьке. Живой! Ее любимый живой!
Что еще нужно для счастья?
На точку прибыли ровно в шесть, почти три часа ползком пробираясь меж немецкими кордонами. И вот он, лагерь, а что дальше? Полтора взвода против минимум батальона. Охрана серьезная, колючка в три ряда, бетон, голое поле с бараками гектаров в двести, не меньше.
Лейтенант покосился на нее — ничего себе задачка, да?
— Вот что, — оглядев в бинокль казармы, вышки и периметр, решила девушка. — Зайдем с двух сторон, двумя группами. Ударим в один момент двумя, по десять человек, еще две группы встанут на наше место… если что.
— Предлагаешь ввести в бой только половину бойцов? Не согласен.
— Больше шансов дотянуть до прихода наших.
Мужчина усмехнулся:
— Тебе годков сколько, лейтенант?
— Сто.
— Понял, — и руку подал. — Юрий Нахимов. Двадцать два года. Тольятти.
— Это ты к чему?
— К тому, что если погибну, знать хоть будешь, с кем тут заварушку устроила. Не факт, что наши подойдут, лейтенант, пойми это и будь готова, что задача не будет выполнена. Сил не хватит.
— Там люди, лейтенант.
— И у меня. Тридцать душ, и пожить еще хотят.
Лена помолчала, разглядывая его и, глухо бросила:
— Санина Елена, Москва, девятнадцать лет. Что решим?
— Предлагаю устроить бой с двух сторон, с этим с тобой согласен. Но десять бойцов — пять от тебя, пять моих, отправить рвать колючку. Плоскогубцы есть.
— Там может быть ток.
— Вот с электростанции и начнем, — кивнул.
— Идет. Твоя задача.
— Не проблема. Отрубим.
Поставила старшим в пятерке Рекунова, Дину прикомандировала к пятерке, и, разделившись, двинулась с остальными в обход. Ровно в шесть двадцать завязали бой, подобравшись максимально близко к вышке и казарме. Только вот укрыться негде было.
— На голом поле, как ослы! — дал очередь Маликов, не отрываясь от девушки.
— Патроны береги, только в цель!
— Не ребенок, — огрызнулся и рванул к бочкам у казармы.
Жарко было. Немцев немало и бежать они не собирались, овчарок еще пустили, на них пули тратить пришлось. Одного бойца загрызла собака — не успели ее снять. Выпрыгнула как черт из табакерки сбоку и сразу в горло вцепилась. Сняли тварь выстрелом, но парень уже все — мертв.
С той стороны периметра была слышна пальба — Нахимов прикурить фрицам давал.
Шесть сорок — трое уже убиты. Еще час двадцать держаться.
— Мать! — Семенцова пулей в шею срезало. Кровь фонтанчиком хлынула — рухнул.
— Ааааааа!!! — завыл, давая мелкими очередями из-за угла казармы солдат из взвода Нахимова.
За проволокой буза назревала — люди в полосатых как матрасы пижамах метались, крик стоял, лай, выстрелы.
— Они их там давят!
— К воротам!! — крикнула Лена.
— Ахтунг, ахтунг! — выплюнуло радио, подвешенное на бетонном столбе и, заглохло.
Треск очередей, чей-то вой, то ли собака, то ли человек взвыл.
Бегом к воротам, отстреливая на ходу фрицев, а с той стороны уже люди ломились, падали от пуль охраны, но все равно рвались. Всей толпой, вдавливая передних в колючку, налегали на ворота.
Девятнадцать десять — ворота сломались, треснули под напором. Кто-то из лагерных уже разоружал охрану, брал в руки автоматы, помогал бойцам изнутри крошить гадов. А по вымощенной дорожке стукая деревянными сабо по булыжникам, уже бежали доходяги кто, куда и ложились под пулями. Паника.
— Перебьют всех! — крикнул солдатик.
А что они сделают? Как остановят обезумевших людей? Взывать к милосердию фашистов? Стоит посмотреть, на кого похожи заключенные и эта мысль отпадает сама — кости в полосатых хламидах, истрепанных, как они сами, бежали тяжело, надсадно. Даже сквозь стрекот автоматных очередей, взрывы гранат, крики и лай было слышно надсадное хрипение их легких.
— Внимание!! Немецкие солдаты!! Предлагаем вам прекратить бессмысленное сопротивление!! Вы окружены!!! — закричала во все горло. Толк один был, очередь над головой прошла, откинуло пулей пилотку.
— Мать вашу!!! — дала ответную по выскочившим фашистам. И рванула вперед, к воротам. — За мной!!
Девятнадцать двадцать пять — бой шел уже у бараков. Справа она и семь оставшихся в живых, слева Нахимов со своими бойцами. Где-то в конце аллеи работали автоматы явно отделения Рекунова.
— Держаться!!
У бараков больше шансов выстоять.
Рядом на земле растянулась испуганная женщина, худая, хоть анатомию по ней изучай.
Маликов ее за угол закинул:
— Прижмись!!
— Дети там, дети! — запричитала заключенная и голову в плечи вжала — поверху пули стену барака прошили.
— Где дети?! Где?! — закричала Лена.
— Медкорпус, — махнула рукой в тут сторону, откуда как раз стреляли. Худо. Одно радует — вовремя узнали. Маликов как раз гранату бросить хотел.
— Хорошая охрана в бараке!
— Надо его брать, пока детей не перебили!
— С двух сторон!! — крикнул солдатам и, они разделились, ушли вокруг барака и вылетели на соседний с разных углов.
Девятнадцать тридцать пять.
Прижаты к медкорпусу. Внутри фашисты засели. Еще один солдат упал, зато заключенные присоединились — четверо мужчин, но возраст у скелета не определить. Как вообще и в чем еще душа держится?
— Братове дыти!
— Знаем!
— Не подставляйтесь!
Лена глянула на Валеру, что с другой стороны у входа к стене прижался и кивнула — на раз-два — вместе.
И ринулись. Лену зацепило, по плечу чиркнуло. Она в сторону и фриц за угол.
Маликов сплюнул: щас я тебя сука!
Ребята следом вошли, за угол слева и справа очереди дали, выглянули. Один пошатнулся, сползать начал, девушка его подхватила и во лбу дырку увидела — бесполезно спасать, мертв. Облокотила у стены, выглянула и сняла все-таки подонка, что в коридоре засел.
Дальше разделились — Лена с двумя влево, Маликов — вправо.
Девятнадцать сорок пять.
Девушка шла по коридору, распахивая каждую дверь и готовая выстрелить по первому звуку.
В одной из комнат — операционные столы в ряд и люди на них, женщины. У последнего мужчина в белом халате со шприцом. Увидел лейтенанта, отпрянул, шприц грохнулся на пол и разбился.
Бойцы и лейтенант на лежащих посмотрели — трупы, и видно только их кончили. У одной пена на губах еще пузырилась.
Шатров одиночным в «доктора» дал.
— Тварь!
Санина к последнему столу подошла и застыла — смотрела на нее огромными голубыми глазами красивая молодая нагая девушка… а вместо рук и ног у нее культи были, свежие.
У Лены ком в горле встал.
— Застрели, — даже не услышала, а поняла, что губы искалеченной прошептали.
И вроде скажи в ответ: жива, жить будешь!… А как жить такой?
Лейтенанту зубы сцепила. Пистолет достала и пустила пулю в голову девушке.
Ребята на убитую посмотрели, на командира и осторожно закрыли несчастную простынею с головой.
— Твари! — выругался Шатров.
Медленно дальше двинулись.
Лена думала с ума сходит — комнаты, комнаты и в каждой то трупы девушек с истерзанными животами, грудью исполосованной словно мясниками, то дети- тени, глаза стариков и сидят смиренно на операционных столах, глядя на склянки с кровью у стены.
В двадцать десять все было кончено — пехота пошла.
Из сорока человек, что пошли на задание, осталось двенадцать в живых, двое тяжело раненых — Дина и лейтенант Нахимов.
Лена с бойцами сидели у барака, прислонившись к стене и кто курил, кто просто глаза закрыл, не от усталости — от увиденного. Молчали все.
Вымотало их это простое задание и физически и морально.
Лена смотрела перед собой, а видела девушку, у которой по локти ампутировали руки и по колени ноги. Видела мальчика ростом с пятилетнего ребенка, обтянутого кожей серой, с яркими алыми пятнами на щеках, ввалившимися глазами. Его взгляд пустой и бессмысленный и трубка вниз из иглы вставленной в вену на локтевом сгибе. Из нее кап, кап кровь в бутылку…
Кап, кап, остатки жизни ребенка…
Видела мужчину с изрезанными ногами и зашитыми кое-как ранами, с червями на черном от гноя мясе…
Видела жуткий рубец на животе совсем ребенка, девочки лет двенадцати, что шел от грудины до лобка «косичкой».
Видела детей, совсем крох, сидящих на грязных, завшивленых тряпках, которые только увидев ворвавшихся в бокс тут же оголили свои веточки-ручки и выставили на обозрение выжженные номера. Впаянные как тавро в кожу!…
— Лейтенант, уходим, — глухо сказал подошедший Маликов. — Дальше без нас уже разберутся.
Лена молчала и смотрела на него, не понимая, что он хочет.
Мужчина, зато понял, что она не в себе, поднял и бойцам кивнул — двинулись. Повел девушку к выходу. Она шла и смотрела на ровные ряды бараков, вымощенную могильными плитами опять же ровненькую, аккуратную дорогу, колючку метра в три высотой, с четким разделением столбов, лежащие трупы в полосатых одеждах и, силилась хоть что-то сообразить.
Те, кто жив остался — ликовал. Целоваться лезли, тараторили что-то солдатам, каждый на своем языке. Послушаешь — все народности здесь: французы, немцы, поляки, итальянцы, чехи, украинцы, евреи, русские.
Толпы за воротами сидели — кости одни — куда им прыгать от радости, еле живы.
Лена смотрела на них и понимала четко лишь одно — фашисты не люди — звери. Не новость, но как — то особенно остро встало это здесь. Они развязали не просто войну за территорию — они воевали против человечества, против самой жизни, без сантиментов, жестоко и методично вырубая "расовые единицы". Она знала об этом, но разве могла поверить, пока не увидела, как работают "машины истребления"? Разве могла представить, что такое возможно? Разве может человек проявлять полную беспринципную, присущую только матерому хищнику жестокость, отметя всякие моральные границы?
Нет, это не люди. Хоть и рядятся в людские тела.
Фашистов в клетке держать нужно — загнать в этот лагерь, с немецкой педантичностью и аккуратизмом обнесенный тройными рядами колючей проволоки, через которую проходит ток.