Другого места у Лены не было. Ее просто выгнали на улицу.
— Ну извините, — сказала Лена на прощание.
— И вы извините, — великодушно ответила начальница.
Все-таки ей неудобно было выгонять работника, выставлять за дверь.
Но у Всевышнего своя программа на каждого человека. И прежде чем открыть новую дверь, он закрывает предыдущую.
* * *Лена села писать книгу.
Какое счастье работать не по заказу. Какое счастье не ходить на работу и не видеть того, кого не хочешь видеть. Не делать то, чего не хочешь делать.
Жили на Сережину зарплату. Четыре человека на сто восемьдесят рублей.
Нянька баба Поля варила суп из мяса с рисом. Рис она не мыла. Лена видела, как над кастрюлей поднимается бурая пена.
Из детского сада возвращалась маленькая Настя. Ее усаживали обедать. Она ела с вдохновением.
— Вкусно? — подозрительно спрашивала Лена.
Настя, не отвлекаясь от тарелки, отводила в сторону кулачок с поднятым вверх большим пальцем. Высшая похвала.
Лена вздыхала. Ей было стыдно за то, что она все время отдает своим листкам и замыслам вместо того, чтобы сварить нормальный обед. Бедные, бедные домочадцы. Но листки были смыслом ее жизни и образом жизни. Они ее собирали, очищали, исповедовали. Она не представляла себе иной жизни. А что еще делать? Про что говорить?
Лена написала книгу и отнесла ее в издательство.
В издательстве книгу зарегистрировали и сказали, что отдадут рецензентам. Такой порядок. Книги печатали только в случае положительной рецензии, и не одной, а нескольких.
Лена верила и не верила в успех. С одной стороны, кому она нужна? Сейчас все пишут, всеобщая грамотность. А с другой стороны…
* * *Александр вышел из больницы и тут же уехал на съемку.
Вера устремилась следом, чтобы обеспечить правильное питание. После желтухи Александру нельзя было пить. И есть. Так, ерунду протертую. Качество жизни Александра резко упало.
И все-таки фильм был снят.
И состоялась премьера. Коллеги плавились от зависти, но мужественно признавали: «Да. Ты лучше нас». Жизнь удалась, несмотря на инфекционную желтуху.
В Доме кино был дан банкет.
Лене прислали приглашение. Не забыли.
Она явилась во всем блеске красоты и молодости. Новое платье, купленное у спекулянтки, блестело и облегало, как змеиная кожа. Но никто не обратил внимания ни на Лену, ни на ее платье. Народу — двести человек. Столы поставлены буквой «П» с внутренней рассадкой.
Александр и Марго сидели на центральных местах.
Лену посадили на краю и сбоку.
Вера практически не сидела. Она все время куда-то бегала, распоряжалась на кухне, встречала и сажала гостей. Не наряжена и не причесана: волосы назад и в хвостик. Вера привыкла все тянуть на себе. За все отвечать. Она и в праздник не расслаблялась.
Александр и Марго сидели, как почетные гости, — скромные, воспитанные, немножко торжественные. В черно-белом. Королева и принц.
Вера — обслуживающий персонал, девка Палашка.
А Лена — вообще никто. Просто пришла и села. И ее не выгнали. Она, конечно, написала хорошую книгу, но кто это знает…
Напротив Лены сидела пожилая актриса с белыми кудельками на голове. Она незаметно достала из сумки фляжку и перелила в нее бутылку водки. Запаслась впрок. Бедная пьянчужка. Ее тоже позвали на банкет. Не забыли.
Лена сидела среди людей третьего сорта. Персоны-ВИП (особо важные гости) — сидели вокруг Александра.
Лена слушала тосты, ковыряла салат и думала: «А что я здесь забыла?» Дома ее ждут, ревнуют, перемогаются в тоске и тревоге. Есть место на земле, где она самая главная, где она ВИП-персона, королева и солнце в небе.
Лена поднялась и тихо пошла к выходу, не привлекая к себе внимания. Это называется «уйти по-английски».
Остановилась возле лифта. Ресторан располагался на четвертом этаже.
Лифт не шел. Лена отправилась вниз по лестнице, держась за перила. Услышала:
— Лена!
Александр бежал за ней следом.
Лена обернулась. Смотрела молча. Ждала, что он скажет. Но он не знал, что сказать. Спросил:
— Ты уходишь?
Зачем спрашивать? Разве так не видно?
Нужны были какие-то слова, чтобы ее удержать. И он знал эти слова, но за них надо отвечать. Александр не хотел ни за что отвечать. Он предпочитал оставаться свободным, как птица. И при этом хотел, чтобы Лена оставалась при нем и сидела где-то с краешку. Яркий цветочек на ковре жизни.
— Иди, — сказала Лена. — Тебя ждут. Сегодня твой день.
День, конечно, его. Но что ему делать за праздничным столом? Есть нельзя, пить нельзя. А сидеть на трезвую голову — скучно. Он с удовольствием ушел бы следом за Леной. С ней было интересно без водки.
Александр вернулся на место.
Тосты шли один за другим. Как там у Окуджавы: «Собирайтесь же, гости мои, на мое угощенье. Говорите мне прямо в лицо: кем пред вами слыву…»
Александру говорили в лицо возвышенные речи, пели осанну. Александр стеснялся, а Марго верила каждому слову. Внимала. Ей это было просто необходимо — подтверждение жизненного результата. «А иначе зачем на земле этой вечной живу»…
После Пражской весны в стране стали закручивать гайки.
Все живое и талантливое запрещалось. Приходилось крутиться как уж на сковороде. Возникали творцы — диссиденты. Они не хотели приспосабливаться. Предпочитали голодать.
Александра не прельщала участь борца-одиночки. Он жаждал успеха и благополучия. Но и продаваться он тоже не хотел.
— Сделай фильм по Островскому, — неожиданно предложила Марго. — Очень хороший автор, хоть и классик. Сейчас нет таких драматургов.
Александр задумался. Прислушался к себе. В душе разливался покой. В случае точного попадания Александр не ликовал, а успокаивался. Но он не привык работать без партнера. Писать одному — это все равно что одному играть в теннис. Должен быть партнер по другую сторону сетки. Прием — подача.
— Кого позвать в соавторы? — спросил Александр.
Он уже знал, кого позвать: Лену. Во-первых, талантлива, во-вторых, не пьет. А в-третьих, никогда и никого он не любил так долго и так хорошо.
Александр сразу решил, что возьмет Лену. Но он хотел, чтобы эта кандидатура была названа не им. Вроде он ни при чем.
— Кого позвать? — снова спросил Александр.
— А зачем тебе соавтор? — удивилась Вера. — Пьеса же есть.
— Я один не умею.
— Ромка Беликов, — подсказала Вера.
— Ромка спился, — жестко заявила Марго. — Его жена из дома выгнала. Живет где попало.
— Можно уехать в Дом творчества, — нашла выход Вера.
— И пить там не просыхая… — Марго задышала, ее лицо покрылось пятнами.
— Что ты хочешь? — обеспокоенно спросил Александр.
— Я хочу Лену! — прокричала Марго.
— От этой Лены толку как от козла молока. Один фильм, и то закрытый, — напомнила Вера.
— Зато не пьет, — отрезала Марго. — Я не хочу жить и ждать, когда мой сын умрет от цирроза…
Марго зарыдала от такой перспективы.
— Ну хорошо, хорошо, — согласился Александр. — Лена — значит, Лена…
Вера насупилась. Присутствие Лены ее раздражало. Однако в пьесе Островского была для нее хорошая роль. Вера сумеет показать свое возросшее мастерство. А Лена — только в титрах, мелкими буквами. Кто смотрит в титры? Никто.
* * *Александр позвонил Лене и предложил работу.
— Ты меня разыгрываешь? — не поверила Лена.
— Нет. Я предлагаю тебе соавторство.
Лена помолчала, потом спросила:
— Ты не передумаешь?
— Нет. Я не передумаю.
Лена не могла поверить своему счастью. А ведь случилось настоящее счастье. Вот так просто. В четырех словах. В десять часов вечера.
Так же, наверное, случается настоящее несчастье. Очень просто. В двух словах. И жизнь раскалывается на две половины.
Лена положила трубку. Вошла в большую комнату. (Телефон стоял в ее кабинете.) Муж смотрел футбол.
— Меня Александр пригласил писать сценарий. Наверное, передумает, — сказала Лена бесцветным голосом.
Муж отвлекся от футбола.
Он не хотел, чтобы его жена работала с мужиком, трепала юбки. Он ревновал. Но сценарий — это большие деньги. А в доме — столько дыр.
— Передумает, — повторила Лена.
Значит, жена останется при доме, но и дыры останутся. И он в одиночку никогда их не залатает.
Сергей перевел глаза на экран.
Футболисты носились за мячом. Одни выигрывали, другие проигрывали.
Работать поехали в Сочи.
Стоял сентябрь — бархатный сезон. Много солнца, много теплого моря. Счастье растворено в воздухе. Рай.
Работа почти не двигалась. Кто же работает в раю?
По вечерам шли в ресторан, ели жареную форель. Неподалеку было свое форелевое хозяйство.
Играл оркестр, пела милая певица. Александр слушал, откинувшись на спинку стула. Выражение его лица было мечтательным. Он наслаждался золотистой форелью, приятной музыкой, а главное — свободой. Никуда не надо торопиться, прятаться, притворяться. Вот оно, счастье. Режь кусками и ешь.
Александр все время смотрел на Лену, как будто забыл на ней свои глаза. Ему нравилось все: то, как она смотрит, смеется, поворачивает голову на молодом стебле шеи.
Главная человеческая ценность — это жизнь. А главная ценность жизни — молодость.
Александр слушал нехитрую музыку. Ему хотелось остановить мгновение. Пусть всегда будет так, как сейчас. Наружу просились слова, но он их сглатывал. Напоминал себе, что приехал работать.
Работа не двигалась. Оказывается, для того, чтобы дело шло, надо было, чтобы им мешали. Чтобы Вера ходила мимо двери, Марго гудела за стеной своим низким прокуренным голосом.
Здесь же — гостиничный номер, душ, полная свобода и напряженное ненасытное желание.
Буквально на третьей станице застряли. Не знали, как дальше двинуться с места.
Все-таки пьеса — это не кино. Надо придумать кинематографический эквивалент.
Сидели, маялись, страдали. Лена пугалась, что они так и завязнут, не смогут вытащить свою телегу.
Улеглись в кровать. Солнце расстреливало комнату прямыми лучами. Истово ласкали друг друга, потом долго затихали, как после грозы. И в наступившей паузе Александр проговорил:
— Ты меня сейчас убьешь… Но я все придумал.
Это значило, что во время любви его мозг не переключился на любовь, а продолжал работать.
Лена, как змейка, выскользнула из-под гладкого тела Александра. Села за машинку и вскинула на него глаза. Она готова была печатать.
Для Лены работа важнее любви. Или на равных.
В этом они совпадали.
Дни были пронизаны солнцем и счастьем и отличались от обычного времени, как мед от воды. Другой удельный вес.
Вера звонила Александру в номер. Ее голос был погасшим.
— Надоело? — сочувственно спрашивал Александр.
— Я опасаюсь, — прямо отвечала Вера. — Привыкнешь еще…
Вере было обидно, что Александр отправился с этой Леной на юга. С Верой он никогда никуда не ездил.
Вера готова была терпеть ради дела эту хитрожопую Оленсию или Леонсию, как там ее… Но делать вид, что ей (Вере) это нравится, она не собиралась. Приперлась в сердце семьи, широко пользовалась гостеприимством, денег заработала немерено, сценарии хорошо оплачивались. Всю славу забирали артисты, а все деньги — сценаристы. И все ей мало. Теперь за мужа принялась.
Вера плакала от ревности и злости. Вера — натура широкая, но не святая. Есть вещи, которыми не делятся. Мужем, например…
* * *Лена звонила домой.
Трубку брала баба Поля и начинала сразу же громко рыдать. Оказывается, баба Поля свернула где-то кисть руки и не могла утром причесать девочку. Она вела Настю в детский сад и просила воспитательницу расчесывать и заплетать косичку.
— А где родители? — спрашивала воспитательница.
— Мать уехавши на курорт с мужиком, — отвечала баба Поля.
Воспитательница качала головой: неблагополучная семья…
Лена расстраивалась. В доме плачут, как сироты. Неизвестно, что едят. А она тут каждый вечер жрет форель…
Прошло четырнадцать дней.
Погода испортилась. Море штормило.
Лена стояла на берегу, смотрела на море. Думала: «Сценарий не мой. Все придумал толстый и круглолицый Островский. (Так его изображали на портретах.) Александр — не мой». А кто она? Человек «при»… А ведь у нее есть свой муж и своя книга.
Подошел Александр.
— Я хочу домой, — сказала Лена.
— Надоело? — спросил он.
— Как сказать… Все не на постоянной основе. Повисла, как собака на заборе.
— Что ты считаешь постоянной основой? Законный брак?
Лена молчала.
В волнах в отдалении мотался круглый предмет: то ли буй, то ли человеческая голова.
— Если хочешь, поженимся, — согласился Александр.
— Когда?
— Давай не будем торопиться. Подождем.
— Сколько?
— Пока Иван не окончит школу. Если я уйду из семьи, он просто в школу перестанет ходить. Мои с ним не справятся.
— А когда он окончит школу?
— Через пять лет.
— Долго…
— А куда спешить? Мы же все равно вместе. Я есть у тебя. Вот он, я.
Лена смотрела на море. С одной стороны, пять лет — целая жизнь. А с другой стороны, ее дочка еще пять лет поживет с родным отцом, будет спокойна и счастлива. Иначе придется их разлучать, по сути, калечить и уродовать. Лене было легче калечить себя, чем своих близких.
Пусть остается все как есть: любовь при ней и ничего не надо менять. Мужская точка зрения. Женщины мыслят иначе. Для них главное: стабильность и определенность.
— Ты — моя родниковая водичка, — проговорила Лена.
— Я твое пиво прокисшее, — отозвался Александр. — Я боюсь испортить тебе жизнь.
— Ты солнце, — сказала Лена. — Без тебя мрак.
— Это ты — мое солнышко. Когда тебя нет, нет ничего…
Круглый предмет в волнах стал активно приближаться. Значит, это — человек, и с ним все в порядке.
* * *Вере предложили роль старухи процентщицы. Пришлось еще раз перечитать роман Достоевского.
Вера учила роль, входила в образ, подсознательно ждала Раскольникова с топором и буквально сошла с ума. (Не старуха, а Вера.) Она вскрикивала по ночам, разговаривала как юродивая. Бегала глазами по углам. Перевоплощалась.
Марго наблюдала эти муки творчества.
— Скорее бы тебя убили, — вздыхала Марго.
Наконец с процентщицей было покончено.
Вера выходила из роли, как из болезни. Двигалась по дому бледная, опустошенная.
Марго уважала Веру. Понимала: не халтурщица, большая актриса.
Приехала Александр и всадил нож в спину. Еще один Раскольников.
Он сказал Вере:
— Я люблю Лену.
— Ну и люби, — отозвалась Вера. — Кто тебе мешает?
— Ты мешаешь. Ты — как кость в горле, не проглотить, не выплюнуть. Я от тебя уйду.
— Когда?
— Через пять лет.
Вера взвыла, как сирена. Марго выбежала из своей комнаты с испуганным лицом.
— Что? — вскрикнула она. — Что такое?
— Он от меня уходит… — Вера взвыла с новой силой.
— Когда?
— Через пять лет, — прорыдала Вера.
Марго помолчала, потом сказала:
— За пять лет то ли осел сдохнет, то ли шах помрет.
Вера ушла в ванную стирать носки и трусы. Ее ждал полный таз белья.
Вера стирала и плакала. Сколько лет она батрачила на эту семью. Если составить в ряд перемытые ею тарелки, они выстроятся до луны. И хоть кто-нибудь когда-нибудь сказал ей «спасибо»? Как будто так и надо.
Вера заплакала громче. Она вытирала слезы о кулак, оставляя на щеках мыльную пену.
В дверях появилась Марго.
— Что ты воешь? — строго спросила Марго. — Эта Лена сохраняет тебе мужа. Ей надо молоко за вредность давать. А через пять лет бабка надвое сказала. Любовь — скоропортящийся продукт. Любовь не откладывают на пять лет.
Вера стирала и полоскала. И вдруг неожиданно запела. Пела она хорошо. Песня негромко выплывала из ванной комнаты, растекаясь по всей квартире.
Александр снял со стены гитару и начал тихо аккомпанировать. Потом тоже запел вторым голосом. Самодеятельный дуэт бывает лучше профессионального.
Иванушка в своей комнате учил наизусть стихотворение, повторяя по сто раз одно и то же: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам… Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам…»
Видимо, он не понимал смысла слов и старался запомнить механически.
Александр и Лена работали на киностудии.
Лена отказалась ходить к Александру в дом. Марго и Вера не настаивали. Странно было бы принимать в доме соперницу, кормить ее, ублажать, греть змею на груди.
На студии было холодно, голодно и неуютно. Лена и Александр — как Адам и Ева, изгнанные из рая. Но все-таки работа есть работа.
Сценарий в конце концов был закончен, а фильм снят.
Фильм отобрали на Венецианский фестиваль.
Лена и Александр должны были отправиться в Венецию.
Вера нервничала. Она придумала Лене пренебрежительную кличку «шалашовка». Лена не обижалась. С милым и в шалаше рай.
Вера стыла от мысли, что Александр с шалашовкой будут разгуливать по Венеции, взявшись за руки, заходить в дорогие магазины. Александр будет тратить на любовницу семейные деньги, покупать дорогие подарки. А по ночам они будут сплетать тела на кроватях трехметровой ширины, катайся во все стороны. Ну нет!
Веру пот прошибал от ненависти.
Александр последнее время не только игнорировал Веру как женщину, но даже перенес спальное место к себе в кабинет. Спал на узкой, как вагонная полка, кушетке. Готов был мучиться ради полной автономии.
Вера грустила. Марго утешала.
— Посмотри вокруг себя, — предлагала Марго. — Кто из мужей спит со своими женами после двадцати лет совместной жизни?
— У меня двенадцать, — уточняла Вера.
— Это одно и то же.
Получалось, что этой шалашовке — все: карьера, деньги, путешествия и Александр, и собственная семья в придачу. А Вере — только трусы и тарелки. Ну нет…