Похищение чародея - Кир Булычёв 16 стр.

— Вот, — сказал я, — занесло его сюда.

Я положил журнал на стол и тут же осознал, что мой жест может показаться хвастливым, но что поделаешь, если мои спутники занимаются здесь делом, а мне не хочется быть бездельником, мне желательно, чтобы чувствовалось, как я способствую развитию понимания и росту дружбы между лигонским народом и народами Советского Союза.

— Что это? — спросил Володя, глядя на изображенную на обложке девушку из балета на льду в кокошнике, украшенном блестками.

— «Собье Камзе», — прочел шофер. Это значило по-лигонски «Земля советская». — Хороший журнал, — сказал он.

Мне были приятны эти слова.

— Это вы здесь издаете? — спросил Отар.

— Надо же, — сказал Володя. И я понял по его тону, что ему, как часто бывает с представителями точных наук, наш скромный труд кажется более сложным и значительным, чем его работа. О, мир взаимных заблуждений и ложных представлений!

Чудесное это чувство: прохладное горное свежее утро, душистый чай, солнце, путающееся в листве старого дерева, темная поверхность влажных деревянных столов, домашние запахи жареного мяса и пряностей, долетающие из кухни, голубые горы, висящие, словно занавесы, со всех сторон, но не сужающие мира, а лишь подчеркивающие его законченность и совершенство…

Вспольный принес журнал. Он был полон спокойной, достойной радости человека, который может показать нам, что и он не зря ест свой хлеб. Мы пили сладкий, крепкий, со сгущенным молоком чай, дул свежий ветерок, солнце пронзало лучиками листву старого дерева, и, если взглянуть вверх, казалось, что на дереве висят тысячи маленьких ярких солнц. Из кухни тянуло Домашними вкусными запахами, и совсем близко зыбкой в ут-рением тумане голубой стеной поднимались горы. Но меня раздражала эта тишь, этот слишком спокойный и тихий мир, потому что он был ненастоящим, непрочным и конечным во времени, и я не мог отделаться от гнетущего апокалиптического предчувствия, заставлявшего меня видеть эти домики в развалинах, эту девочку, вытирающую мокрой тряпкой соседний столик, бегущей в ужасе по улочке, эти яркие журналы летящими, словно тропические птицы в порывах бури, и потому я сказал:

— Кончайте пить чай, поехали, а то жарко будет.

Этим я, по-моему, расстроил наших солдат, мирно прихлебывавших чай и ведших какой-то тихий неторопливый деревенский разговор, и даже Юрия, настроившегося на созерцательное и благодушное настроение.

Мы расплатились, вернулись к машине. Сухие раздраженные слова профессора Котрикадзе разрушили очарование утра, и я с некоторой грустью подумал о том, как черствеет душа человека, не способного ощутить красоту и благородство этого мира. Два старика, сидевшие за соседним столом, проводили нас равнодушными взглядами. По дороге мимо нас, не останавливаясь, проехал потрепанный «Фольксваген». Я не заметил, кто в нем, но Володя вдруг поднял руку и помахал вслед машине. Мне показалось, что в ответ мелькнула в окне белая рука.

— Кто это? — спросил Котрикадзе.

— Это Лами, — сказал Володя. — Разве не узнали?.. Лами, — повторил он. Ему нравилось, как звучит это слово.

Котрикадзе попросил остановить машину на берегу речки, у нового бетонного моста. Они спустились с Володей к самой воде, а я остался в машине, открыл записную книжку, чтобы описать утренний чай в городке возле Танги и мои мысли по поводу окружающей природы. Стало теплее, над нами на головокружительной высоте парил орел. Сержант Лаво читал журнал «Земля советская», шофер копался в моторе. Когда геологи вернулись, Отар сказал:

— Было бы побольше датчиков, мы бы всю долину засеяли.

И мы поехали дальше, чтобы остановиться через два километра и стоять в задумчивости на краю обрыва, выбирая места для датчиков. Порой я выходил из машины вместе с геологами, порой оставался, стараясь им не мешать. К полудню, когда солнце начало жарить вовсю, а ветерок стих, мы оказались на юго-западном берегу озера Линили. Теперь лишь горный хребет отделял нас от тех мест, где наш самолет обстреляли бандиты.

Дорога поднялась на вершину пологого холма, и мы вышли из машины, чтобы поглядеть на открывавшийся вид.

Действительно, озеро Линили заслуживает того, чтобы его называли жемчужиной лигонских гор. Оно занимает дно плоской котловины и тянется с севера на юг километров на двадцать, стиснутое горным хребтом, у подножия которого проходит дорога, и обрывом плато, на котором расположен Танги. Его небесная голубизна, заросли тростника у плоского северного берега, где в озеро впадает река, редкие деревни по берегам, квадратные паруса рыбачьих лодок и белая пагода на островке, окруженная купами бамбука, подчеркивают первозданную красоту и покой, царящий над этим водоемом.

Капитану Васунчоку

По моему мнению, Па Пуо жив. Его встретил в саду князя приезжий из Лигона директор Матур, который прошедшей ночью посетил князя. К князю приехал связной с юга с просьбой немедленно поднять силы княжеств для удара по военному правительству с двух сторон. Связного больше никто не видел. Полагаю, что князь не хочет, чтобы связной встретился с другими членами совета правителей. Поверьте моему опыту — князь не пойдет сейчас ни на какие открытые действия против правительства, так как понимает, что военные могут воспользоваться ситуацией, чтобы установить в горах прямое правление.

РАПОРТ

Капитану Васунчоку

Следуя вашему указанию, я лично в сопровождении капрала Кхун верхами отправился к известной поляне на реке Лонги с целью обнаружения на ней следов людей.

При обследовании поляны нами обнаружены в кустах два спрятанных и присыпанных листвой и землей парашюта, один из которых мы взяли с собой. Там же, в кустарнике, нами обнаружены гильзы от крупнокалиберного пулемета и окурки. Я пришел к выводу, что на поляне недавно находились несколько человек, вооруженных пулеметом, из которого они стреляли. Мы нашли у реки следы, которые говорят, что эти люди пришли через перевал с озера Линили.

Подозрительных людей в Лонги и окрестностях в последние дни мы не встречали. Вернее всего, это люди из долины.

На ваш запрос о самолете ответить точно не можем, некоторые в деревне говорили, что слышали самолет, но могли ошибаться. Тем более что, следуя вашему приказу, я вел это расследование негласно.

Направляю вам:

парашют неизвестного изготовления — 1,

гильзы от крупнокалиберного пулемета — 3,

окурки от сигарет лигонского производства — 2.

Князю Урао Као

Сегодня полицейский начальник с капралом ездили утром по реке. Вернулись в полдень. Что-то привезли. Потом капрал с тюком поехал в Танги. После приезда сержант спрашивал у людей, кто слышал или видел чужой самолет. У сержанта был приказ из Танги. Он так говорил. Сержант сам слышал самолет, но боится наших людей. Про Па Пуо он не скажет.

Я ехала в монастырь в стареньком папином «Фольксвагене», которым правил полицейский. Полицейский должен был завтра вернуться в Танги с ответом от дедушки Махакассапы. Мне было грустно уезжать из города, хотя ночью страшно спать одной в пустом доме. Я была расстроена, что не пойду вечером к старой княгине, приглашение которой мне передал князь Као, мне было жалко, что я больше не увижу молодого русского геолога, и не хотелось верить, что он ищет золото, чтобы потом украсть его у лигонцев.

Когда мы проезжали городок Линили, я увидела, что в тени за столиком пьют чай русские геологи. Мне показалось, что молодой геолог обернулся и узнал меня. За столом с русскими сидели солдаты, наверно, их охрана, а неподалеку стоял джип из комендатуры. Значит, правда, что военные заботятся об этих русских.

Мы ехали по берегу прекрасного озера Линили, с которым у меня связано столько хороших детских воспоминаний, когда мы все — папа, мама и я — в воскресенье выезжали из города, потом брали лодку до деревни и смотрели, как рыбаки ловят рыбу, заходили в дом, где живет мастер, который лучше всех умеет делать серебряные браслеты со слонами и тиграми, а потом доплывали до островка, посреди которого стоит белая пагода, и отдыхали под темным деревянным навесом. Отец с матерью зажигали желтые свечи на покрытой оплывшим воском приступочке у пагоды, а я ставила в медный горшок привезенные из Танги цветы.

Мы миновали остров, но за деревьями не было видно, есть ли кто-нибудь у пагоды. Может, такая же, как я десять лет назад, девочка расправляет цветы, чтобы им вольнее было жить в медном кувшине, полном прозрачной холодной озерной воды. Но мне уже никогда не вернуться на этот остров и никогда уже не почувствовать этой безмятежности. Никогда после смерти мамы.

Мы миновали остров, но за деревьями не было видно, есть ли кто-нибудь у пагоды. Может, такая же, как я десять лет назад, девочка расправляет цветы, чтобы им вольнее было жить в медном кувшине, полном прозрачной холодной озерной воды. Но мне уже никогда не вернуться на этот остров и никогда уже не почувствовать этой безмятежности. Никогда после смерти мамы.

Дорога ушла от озера, и мы долго ехали в зеленом полутемном коридоре, а где-то за горами была та поляна…

Потом «Фольксваген» сразу выехал на деревенскую улицу. Худая бурая свинья перешла дорогу, в тени дремали серые волы, и хромая собака бежала в пыли за машиной. За деревней потянулись мандариновые деревья — это уже был монастырский сад. Когда-то в деревне жили монастырские рабы, но их лет сто назад освободили, они стали такими же крестьянами, как и жители других деревень, но все равно ухаживали за монастырским садом и ловили для монахов рыбу на озере, а за это брали себе часть урожая и возили мандарины на базар в Танги.

Машина свернула на дорожку за невысокую полуразрушенную старинную ограду и остановилась. Ворота в монастырь были открыты, и внутренняя ограда кое-как подновлена и даже побелена известкой. Я оставила в машине сандалии и сумку с даром отца — позолоченным бодисатвой, который всегда стоял у него в комнате. Два молодых любопытных монаха в оранжевых тогах вышли на дорожку и смотрели на меня, как на кинозвезду. Полицейский возился со шнурками ботинок. Передо мной расстилался устоявшийся мир буддийского монастыря, вокруг которого могут бушевать войны, пролетать столетия, а внутри меняются лишь лица монахов, и братья, племянники тех, кто провел здесь жизнь, будут сменять их и так же будут выходить утром за подаянием или, раскачиваясь, твердить бесконечные сутры в большой прохладной комнате.

Дедушка вышел мне навстречу. Он стал совсем старенький, и на бритой его голове, словно сияние, реял редкий серебряный ежик волос, а борода из нескольких белых волосков стала длиннее. Я поставила перед дедушкой на землю статуэтку и низко поклонилась ему. Один из монахов подобрал статуэтку и стоял рядом, ожидая приказаний.

— Моя внучка будет жить в доме привратницы, — сказал пандит Махакассапа. — Как доехала? — спросил он потом.

Дедушка Махакассапа очень уважаемый человек. Его все знают в Танги, и, когда самые главные настоятели собираются в Лигоне, дедушка тоже ездит туда, потому что он пандит и знает наизусть всю трипитаку. Он мне не родной дедушка, а двоюродный или даже троюродный, но это неважно, он все равно как родной. И когда мой отец был послушником, и когда мои дяди были послушниками, они все жили в этом монастыре и учились в монастырской школе, потому что тогда не было городских школ. Когда-то дедушка был военным и воевал с англичанами, даже командовал отрядом, и англичане объявили большую награду за его голову. А после разгрома сопротивления дедушка скрылся в монастыре, принял постриг и изменил имя. Когда пришли японцы, он укрывал в монастыре партизан, и японцы даже держали его в тюрьме и допрашивали в кемпетаи, но потом отпустили, потому что за дедушку вступились влиятельные люди и японцы не стали с ними ссориться.

— Мне нужно поговорить с вами, дедушка, — сказала я.

— Знаю, — ответил он. — Идем ко мне в комнату.

Почтенный пандит Махакассапа!

Да будет к тебе благосклонно небо!

Прости, что пишу кратко. В том виновата моя рана. Еще раз спасибо за то, что ты оказал мне помощь, когда меня ранили, и не дал мне умереть.

Я посылаю с этим письмом Лами, которая приехала из Лигона. Я не хочу, чтобы в такое сложное время она жила одна в городе, где у меня есть враги. Девочку могут похитить или обидеть. Я прошу тебя дать ей кров и защиту.

Когда я был ранен, ты обещал узнать о людях в пещерах и про груз. По моим сведениям, новый груз прибыл с севера днем 10 марта и был переправлен на Линили в тот же вечер.

Прости еще раз, почтенный пандит, за то, что беспокою тебя мирскими заботами, но дело тех людей неправое.

Надеюсь, что скоро смогу присоединиться к тебе в монастыре Пяти золотых будд и завершить тем самым круг моих земных страданий.

Мы остановились в маленькой лесной деревеньке неподалеку от озера. Мотор заглох прямо посреди единственной тенистой улочки, и две женщины, шедшие от колодца с глиняными горшками на плечах, остановились, с любопытством глядя, как наш шофер по пояс исчез в моторе.

Наконец он высунулся оттуда и жизнерадостно информировал нас, что придется загорать. Я предложил было свою помощь, но мне было сказано, что обойдутся без нее. Сержант Лаво, способность которого к перманентному сну просто удивительна, продрал глаза и сообщил, что мы будем отдыхать в монастыре Пяти золотых будд, а тем временем наш шофер справится с временными трудностями.

По обочине пыльной дороги мы пошли вдоль ухоженного сада, мимо полуразрушенной кирпичной ограды и наконец оказались у открытых ворот монастыря, где в тени стоял «Фольксваген», в котором часа три назад я видел Лами.

Я это предчувствовал. Когда я увидел «Фольксваген» у ворот монастыря, я ничуть не удивился.

Сверху, с горы, налетел ветер, зашуршал листьями. Монах в оранжевой тоге стоял у ворот и смотрел, как мы снимаем ботинки (так положено у буддийских святых мест). Монах провел нас в большое деревянное здание. Дерево, темно-серое с серебристым отливом от старости, было покрыто грубоватой, но выразительной резьбой.

В большой пустой комнате (если не считать нескольких статуй, глядевших на нас с возвышения) стоял круглый низкий стол, вокруг которого были разложены циновки. Мы расселись вокруг, несколько монахов вошли в комнату и устроились на корточках возле входа, глядя на нас внимательно и иногда перешептываясь. Монахи были большей частью молодые, здоровые и бритые, как новобранцы. Старик в широких серых штанах до колен принес поднос с мутным оранжадом, что меня разочаровало — могли бы угостить чем-нибудь более экзотичным, чем синтетический городской напиток. Я все время поглядывал в широкие без стекол окна, на пересеченную полосами теней и солнца площадку перед белой пагодой, надеясь увидеть Лами.

Чувствовали мы себя довольно неловко. Вспольный начал было читать нам популярную лекцию о распространении и роли буддизма в Лигоне, но скоро замолк.

Тут появился древний хрупкий сказочный старичок с редкой серебряной бородой, в застиранной, когда-то оранжевой тоге. Монахи сразу вскочили, как дети, которых учитель застал за бездельем, солдат низко поклонился старику, мы встали.

— Садитесь, — сказал старик по-английски. — Отдыхайте. Я рад, что вы пришли сюда. — У него был глубокий, звучный молодой голос.

Солдат стал объяснять старику, что у нас сломалась машина, и старик ответил, что знает об этом. Этот старик вообще обо всем знал, монахи и солдат принимали это как обычное проявление его всепроникающей мудрости, а я подозревал, что ему рассказала о нас Лами.

— Вы геологи, — сказал старик, усаживаясь на циновку, — из России.

Он не спрашивал, а констатировал.

— И что же вы ищете в наших краях?

Ну конечно же, Лами не знает, что мы сейсмологи. Я повернулся к Отару.

— Мы ничего не ищем, — сказал Отар. — Мы изучаем землетрясения, чтобы установить, не грозит ли новое бедствие.

Старик спросил:

— А вы не ищете золото в наших краях?

— Разве здесь есть золото?

— В горных речках находят золотой песок. Люди в Танги говорят, что вы ищете золото.

Здесь вмешался наш сержант. Он произнес длинную речь, полагаю, в нашу защиту, потому что Вспольный, который приподнялся было на циновке, сел обратно и согласно кивал головой, как мудрый слон.

— Правильно, — сказал старик, обернувшись к нам, когда сержант завершил свой монолог.

— Можно задать вам несколько вопросов? — сказал Отар.

— Я всегда готов ответить гостям.

— Скажите, когда здесь в последний раз было землетрясение?

— Большое или маленькое? — спросил старик.

— Расскажите обо всех.

Монахи переползли к нам поближе.

— Когда я был мальчиком, — начал старик, взяв в костлявый кулачок свою бородку, — неподалеку отсюда, за монастырем, была большая скала…

Отар разложил на столе карту.

Минут через пять я осторожно поднялся с циновки и вышел наружу. Меня не задержали, только один из монахов выскочил вслед за мной и показал рукой на купу деревьев за площадкой, ложно истолковав мои желания.

Я подошел к воротам. «Фольскваген» стоял там. По теплому песку дорожки было приятно ходить босиком. Я присел на камень и закурил.

— Здравствуйте, — сказала, бесшумно подойдя, Лами.

Она села неподалеку от меня на другой камень. На ней были широкие черные брюки и белая блузка. Она показалась мне давнишней хорошей знакомой, будто мы с ней познакомились в Ташкенте и теперь вот встретились на курорте. И мне было приятно, что она не стесняется…