Уколов ради меня палец, он не совершил что-то из ряда вон выходящее. Однако северяне, узнав об этом, пришли в еще большее восхищение и долго передавали записку из рук в руки, словно святыню, даже не читая ее. Я их прекрасно понимал. Для них и так казалось невероятным, что в одной тюрьме с ними сидит сам дон Риего-и-Ордас. А тут северянам вдобавок повезло дотронуться до капли крови, пролитой легендарным героем в честь какого-то там шкипера Проныры.
Строчки сеньора Балтазара были гораздо убористее моих, а лист, на который он их уместил – шире, чем раскатанная хлебная полоска. Поэтому и сведений на нем содержалось больше:
«Вл. обвинила меня в гибель Кав. Вл. уверена, что таб. не могли отпустить меня из плена живым. Раз отпустили, значит, я переметнулся к таб. А раз вернулся на Юг с вами, значит, мы с таб. замышляем убить Вл. и взять власть над озерами. Дабы убедить Вл. в обратном, я рассказал ей о вас всю правду. Не помогло. Вл. перестала мне доверять и обещала казнить меня еще позавчера. Догадываюсь, почему не казнила. Из-за Дарио. Прочее – на днях».
Через три часа после того, как я это прочел, мы, согласно расписанию тренировок, отправились на крышу. Проходя мимо камеры команданте, я вновь замедлил шаг и, когда тот на меня посмотрел, едва заметно ему кивнул. Дон ответил мне одними глазами: моргнул, придержав веки закрытыми чуть дольше обычного. Все было ясно без слов. Я дал понять, что прочел записку. Кабальеро подтвердил, что намерен ответить на остальные мои вопросы и, возможно, сделает это, как обещал. То есть либо нынешним вечером, либо завтрашним.
Сегодня не вышло. И завтра – тоже. Второй привет от сеньора Риего-и-Ордаса влетел к нам в казарму лишь спустя три дня. На сей раз послание отыскали без суеты, поскольку заинтригованные соратники бодрствовали у окошек вместе со мной. И каждому из них не терпелось лично изловить брошенный команданте хлебный шарик. Суровые воины вели себя сейчас будто дети, но я-то знал, что для них это вовсе не досужая забава. Насмехаясь над своими врагами и презирая их на словах, на самом деле северяне уважали тех противников, которые, подобно им, тоже придерживались принципов воинской чести. И дон Риего-и-Ордас по праву числился среди самых уважаемых врагов северян под номером один. Отчего и вызывал у них повышенное любопытство – редкую реакцию для людей, которых вообще мало что удивляло в этом мире.
«Почему Вл. отсрочила мою смерть и зачем ей Дарио, – сообщал команданте в своем очередном послании. На сей раз он исписал листок покрупнее – видимо, поднаторел в роли конспиратора и малость осмелел. – Вл. сейчас нет в столице, а без Вл. моя казнь не состоится. Вл. и ее армия уехали на восток за «черной грязью». Вместе с Дарио. Он нужен Вл., потому что много знает о «ч. г.». И знает, где вы ее прячете. Вл. планирует свою атаку на Всед. Не на Полярный Ст., а на Новое Жерло. Когда Всед. достроят Н. Ж., озера обмелеют еще больше, и Вл. придется переносить станции южнее, еще ближе ко льдам. Там плохо – слишком холодно. Вл. давно ищет способ уничтожить Н. Ж. Вы подсказали ей, как это сделать…»
В начертанных кровью скупых строках сеньора Балтазара таились ответы почти на все терзающие меня вопросы, а также масса пищи для размышлений. Не было резона подвергать сомнению слова команданте. Зачем ему, стоя одной ногой в могиле, мне лгать? Когда разгневанные королевы бросают в темницу своих опальных приближенных, у них практически нет шансов оттуда выйти. Потому что их теплое место тут же занимают другие любимчики, которые из кожи вон вылезут, чтобы госпожа побыстрее забыла своего прежнего героя. Так что если дона Риего-и-Ордаса вскорости не повесят, то непременно отравят или задушат подушкой ночью в постели. И догадки его также имели под собой почву. Он, как никто другой, знал Владычицу Льдов и, даже находясь за решеткой, мог с высокой вероятностью предсказать ее действия.
Новое Жерло… Я сроду о нем не слышал, зато имел представление, что такое Старое. Когда я был ребенком и отец только-только начал брать меня в рейсы, с Юга шли зловещие слухи о том, что на границе антарктических льдов в земле разверзлась дыра. Огромная и круглая – такая, будто Вседержители вдавили в землю Столп, а затем выдернули его. Причем его верхний слой иностали толщиной в несколько сот метров так и остался прилипшим к стенам ямы, став ее облицовкой.
Образовалась дыра тоже не в случайном месте. После того как в нее исполинскими водопадами хлынули талые воды, все пограничные озера высохли, и Владычице пришлось переносить свои станции южнее, в более холодный, но, к счастью, еще пригодный для жизни пояс.
Южане проморгали строительство Жерла – тогда еще единственного – по банальной причине. Прежде их разведывательные экспедиции не заглядывали в те края, являющиеся сплошными запутанными лабиринтами из тысяч озер и соединяющих их проток. Но как только причина резкого пересыхания главной сокровищницы Атлантики была найдена, ее хозяйка стала зорко следить не только за северными, но и за южными своими границами.
Впрочем, через пару лет все утихомирилось. Уровень талых вод вновь стал относительно стабильным. Севернее Фолклендского разлома это отразилось лишь на ценах – стоимость воды, естественно, повысилась, – но не на перебоях ее поставок. Скорость таяния льдов тоже вроде бы не ускорилась, так что и тут волноваться было нечего. О Жерле стали привычно говорить наряду с другими чудесами света, которых никто не видел, но которые якобы разбросаны во многих недоступных уголках мира.
И вот дон Риего-и-Ордас внезапно сообщает мне о том, что где-то Вседержители ведут строительство Нового Жерла. А значит, не за горами день, когда антарктические воды снова отступят и заставят южан переселяться вслед за ними. На сей раз – не просто в прохладные, а уже в откровенно недружелюбные для человека места. Если, конечно, королеву Юга не осенит пророческая идея, как этого можно избежать…
Дабы не сеять среди подданных тревогу и отчаяние, Владычица наверняка засекретила до поры до времени информацию о Новом Жерле. Но команданте о нем положено знать по статусу. Как человек слова, дон не станет выдавать этот секрет каждому встречному и поперечному, даже когда хранить его больше не имело смысла. Однако я для команданте теперь не абы кто, а человек, перед которым он не сдержал клятву. И эта мысль мучит кабальеро, явно не желающего идти на эшафот с тяжким камнем на сердце. Вот почему он старается хоть немного искупить свою вину, посвящая меня в тайны, которые, возможно, помогут мне в дальнейшем. А не помогут, так хотя бы позволят узнать, какая судьба уготована моим товарищам и экипажу танкера «Геолог Ларин».
«Я полностью изолирован, – говорилось в заключительной части письма сеньора Балтазара. – Связей с внешним миром нет. Что стало с compañeros, не знаю. Ничем вам помочь не могу. Вы мне – тоже. Забудьте обо мне. Найдете способ бежать – бегите, не тратьте время и силы на то, чтобы меня вытащить. Встретите на свободе кабальеро, придумаете, что сказать им от моего имени. Я в вас верю, шкипер, и буду молиться за вас до самой своей смерти. Покорно извините, что все так вышло. Ваш друг д. Б. Р-и-О…»
М-да, хорошего мало. Столько стараний, а практической пользы ни на грош. Человек, который однажды приговорил меня к смерти, сегодня величает меня другом и обещает молиться за мой успех, но что проку от его молитв? В предстоящей нам с северянами вскорости битве в Кровавом кратере мы будем уповать не на молитвы, а на собственное мастерство, стойкость и силу духа. Лишь они помогут нам пережить этот судьбоносный день. Вот только есть ли смысл возвращаться с арены обратно в тюрьму, ведь пройти через сорок битв, чтобы обрести свободу законным путем, мне и близко не светит…
Глава 12
…Молчавшие доселе трибуны снова взревели, да так оглушительно, как, наверное, они сегодня еще не неистовствовали. Не отстали от них и северяне, почти полминуты простоявшие, затаив дыхание, пока сброшенный на арену контейнер не открылся. И когда это случилось, мы узрели наконец-то нашего противника во всей его красе и мощи.
Змей-колосс! Воистину, никто в Кровавом кратере, кроме меня, не был сейчас разочарован: ни зрители, ни Тунгахоп со своим сквадом. Выход на арену настоящего дракона, пусть и бескрылого, поневоле превращал эту битву в легендарную. И лишь я – человек, который погряз в легендах настолько, что меня давно от них тошнило, – едва не завыл от смертельной тоски. А если бы и завыл, что толку? Все равно в таком ураганном гвалте мой голос потонул бы бесследно.
Я не раз сталкивался со змеями-колоссами в хамаде. Эти подслеповатые, но чуткие на слух твари набрасывались на бронекат, принимая громыханье его колес за топот стада рогачей или антилоп. Однако высокие борта, вращающиеся колеса и палубные орудия являлись хорошей защитой от этой внезапной угрозы. Змей был опасен только тогда, когда нам приходилось стоять на месте, но и в этом случае мы запирались в бронированном трюме, куда гиганту было не прорваться. Он мог лишь вползти на палубу и своротить, извиваясь, какой-нибудь механизм, после чего, поняв, что ловить тут нечего, уползал обратно несолоно хлебавши.
Я не раз сталкивался со змеями-колоссами в хамаде. Эти подслеповатые, но чуткие на слух твари набрасывались на бронекат, принимая громыханье его колес за топот стада рогачей или антилоп. Однако высокие борта, вращающиеся колеса и палубные орудия являлись хорошей защитой от этой внезапной угрозы. Змей был опасен только тогда, когда нам приходилось стоять на месте, но и в этом случае мы запирались в бронированном трюме, куда гиганту было не прорваться. Он мог лишь вползти на палубу и своротить, извиваясь, какой-нибудь механизм, после чего, поняв, что ловить тут нечего, уползал обратно несолоно хлебавши.
Но это в хамаде, где нас никто не заставлял вступать с колоссом в битву! И где я командовал полноценным бронекатом, а не этой смешной дребезжащей крохотулькой! А в довершение к моим бедам змеюку нам подбросили не обычную, а, можно сказать, отборную. В дикой природе такие монстры редко вырастают длиннее двадцати метров и тяжелее трех тонн. Этот экземпляр был явно выращен в неволе из найденного в хамаде яйца и никогда не жил впроголодь. Оттого и вымахал в полтора раза длиннее обычного, а весу набрал тонн пять, не меньше.
Настоящий голод наш враг познал лишь недавно – где-то за полмесяца до турнира, – когда его нарочно перестали кормить и начали дразнить, периодически швыряя в него камни. И вот, сбросив лишнее сало и накопив вместо него уйму нерастраченной ярости, чешуйчатый исполин вырвался из своей тюрьмы и сразу же учуял неподалеку громкие звуки и запах пищи. А также разглядел мутными глазками источник пропитания и, истекая голодной слюной, устремился в том направлении.
Ползал этот перекормыш не хуже своих поджарых вольных собратьев. Глядеть на то, с какой изящностью извивается многотонная туша, и получать от этого удовольствие можно было бы лишь с борта мчащегося на полном ходу «Гольфстрима». «Недотрога» же, что стоящая, что движущаяся, была одинаково уязвима для змея-колосса, даже столкнись мы с тварью втрое мельче, чем эта.
К счастью, в приказе, отданном мне Тунгахопом перед началом боя, не говорилось о том, что мы должны дожидаться, когда змей к нам приблизится. Ощущая, как встают дыбом волосы, я бросил рычаг сцепления, и поставленный загодя на вторую передачу бронекат сорвался с места, на радость зрителям и северянам. Обдав изогнувшегося к броску монстра песком и камнями, машина привстала на задние колеса, но никто не попадал с ног, поскольку мы были к этому готовы. А когда взбрыкнувшая «Недотрога», лязгнув, вновь обрела равновесие, я уже вел ее вдоль края арены, обходя врага с тыла.
– Давай-ка поиграем с ним, Проныра! – распорядился домар, отставив секиру и принимая от Улуфа два дротика, которые тот вынимал сейчас из палубного ящика и раздавал гладиаторам. – Держись на расстоянии броска копья! И как только крикну «Назад!», сразу гони на другой край арены, усек?..
Копья северяне метали недалеко – их коротким рукам не хватало размаха, чтобы послать снаряд по высокой траектории, – зато с такой силой, что пробивали чешую змея-колосса даже легкими дротиками. Каждый из гладиаторов швырнул их по два, и как минимум две трети из них вонзились в цель. Для умерщвления подобного зверя требовались, конечно, копья подлиннее. Но организаторам кровавого шоу было невыгодно, чтобы он умер, едва очутившись на арене и не потешив вдоволь зрителей. Дротики же вредили змею не больше, чем уколы иголкой человеку, и лишь сильнее разъярили ползучую гадину.
Подобраться к ней незаметно на нашей «погремушке» было невозможно, и мне приходилось смотреть в оба, идя на сближение. Площадь арены позволяла раскатывать вокруг твари на большой скорости, что избавляло меня от частого переключения передач – самого трудоемкого и нервозного занятия на «Недотроге». А иначе не знаю, как бы я справился со своими обязанностями. Едва началась охота (трудно сказать, кто тут в действительности был охотником, а кто – жертвой), и я уже не мог отвлечься от штурвала даже на несколько секунд, ведь только в безостановочных маневрах заключалось наше спасение.
Ужаленный дротиками, змей-колосс зашипел от боли, бросился нам вслед, подобно соскочившей со стопора пятитонной пружине, и достал-таки удирающий бронекат. Удар пришелся на корму и бронированный кожух, защищающий ДБВ. Хорошо, что в этот момент я не смотрел назад, а не то при виде несущейся на нас, раззявленной пасти, что могла перекусить пополам быка, у меня точно остановилось бы сердце. От чудовищного толчка «Недотрога» пролетела вперед несколько метров, и я расслышал, как проскрежетали по обшивке клыки монстра, не сумевшего ухватить добычу. Нас обдало вырывающимся у него из глотки вместе с шипением гнилым смрадом, и я едва сдержался, чтобы не блевануть на штурвал. Кое-кто из северян не устоял на ногах и растянулся на палубе, но тем не менее в воинственных воплях соратников слышалась радость.
А вот радоваться было пока рановато. Мы играли с монстром, а хозяева арены – со всеми нами. И фантазия у них оказалась действительно богатой на сюрпризы.
Я был сосредоточен на управлении бронекатом, особенно после того, как раззадоренный дротиками змей-колосс пустился за нами в погоню, и потому не сразу заметил охватившие амфитеатр перемены. А когда заметил, не поверил собственным глазам. Из вырытого по периметру арены рва вырывались высокие буруны воды, которая перехлестывала через край и заливала поле боя. Да так стремительно, что пока мы играли с чудовищем в салочки, все кратерное дно оказалось затопленным водой на полметра. Теперь «Недотрога» со змеем носились в ореолах вздымаемых брызг, что наверняка выглядело с трибун весьма зрелищно. И мы бы тоже радовались освежившей нас влаге, если бы она не делала палубу, рукояти оружия и штурвал скользкими и не застила нам глаза водяной пылью.
Вот что, оказывается, имел в виду глашатай, когда вещал об океанах, кораблях и подводных чудовищах! Сегодня в финальном акте представления гладиаторы разыгрывали грандиозное сражение древних мореходов с морским змеем. Ради чего в Кровавом кратере было устроено самое настоящее море, даром что маленькое и мелкое. Это сколько же танкеров было слито в специальный водопровод амфитеатра, что вода в считаные минуты полностью заполнила ров и арену! Еще один наглядный пример безумной для северной Атлантики южной расточительности…
Редко, но мне доводилось ездить по участкам хамады, затопленным антарктическими ливнями; разумеется, лишь по тем участкам, которые я хорошо знал. И потому неглубокой воды, как таковой, я не боялся. Учили ли плавать гоняющееся за нами чудовище, нам неведомо, но его вольные собратья делают это превосходно. Скрываясь в мутных озерах, что разливаются после бурь у подножий плато в устьях пересохших рек, змеи-колоссы подстерегают у водопоев добычу и хватают ее, выныривая из воды. Так что смутить нашего врага купанием тоже было нельзя.
Глубина для плавания и ныряния монстра-исполина здесь была неподходящей. Но так или иначе, а закон Архимеда еще никто не отменял, и погруженное в жидкость пятитонное тело задвигалось намного проворнее, чем по земле. А вот «Недотрога», наоборот, стала медлительнее, поскольку вода тормозила вращение колес. Да еще эти фонтаны брызг, от которых нет спасения, пропади они пропадом! Полминуты, и мы вымокли с ног до головы – ни дать ни взять натуральные мореходы!
Условия боя изменились не в нашу пользу. Это быстро поняли и я, и мои соратники. Разворачивающийся на полном ходу бронекат не успевал уклониться от несущегося на него змея-колосса. Столкновение было неизбежно, и северяне, вмиг выйдя из ипостаси артистов, наконец-то преобразились в самих себя: сквад профессиональных воинов, где каждый знает свои обязанности и готов действовать бесстрашно, слаженно и четко.
На сей раз оголодавшая гадина атаковала нас с левого борта, и я уже при всем желании не мог ее не заметить. Очень кстати, что я промок до нитки. Если бы этого не произошло и я бы сейчас обмочился от страха, мой позор увидели бы и соратники, и тысячи зрителей… Говоря начистоту, по этой же причине я и сам не понял, обмочился или нет, но хоть не обгадился, и то ладно.
Попробовав на зуб бронекат и поняв, что его не прокусить, змей-колосс, видимо, решил опутать его кольцами, обездвижить и лишь потом определить, откуда выдрать самый лакомый кусок у строптивой жертвы. Приближающаяся тварь вскинула голову над водой, чуть выше уровня наших бортов, и собралась плюхнуться всей своей массой на движущуюся «Недотрогу». Точно так же змеи-колоссы атакуют из засады стада рогачей и антилоп. Бросаясь на них, могучие гады приподнимаются над землей, хватают первое попавшееся животное зубами, а затем падают на остальных и придавливают брюхом еще двух-трех.
«Гольфстриму» подобная атака была бы нипочем. Но этой, готовой рассыпаться, малютке падение на палубу такой туши было категорически противопоказано. Только что я мог поделать, если чудовище перемещалось и маневрировало в воде гораздо быстрее нас?