Спустя несколько минут мы, клацая зубами от холода, сидели на палубе в окружении матросов и солдат королевской стражи. Кто-то притащил три войлочных одеяла, в которые мы и закутались. Нам задавали вопросы, но ответить на них мы не успели, потому что толпа вдруг умолкла и расступилась, пропуская капитана.
Сеньор Ферреро – так звали этого высокомерного и чопорного озерного волка – был крайне недоволен внеплановой остановкой. И, даже не поинтересовавшись нашим самочувствием, первым делом спросил, что, черт побери, стряслось с нашей лодкой.
– Опять обшивка лопнула, сеньор, будь она неладна, – виноватым тоном пояснил де Бодье. В ипостаси лоцманов нам пришлось отринуть прежнюю субординацию. И теперь Гуго изображал главу рыбацкого семейства, а мы – подчиняющихся ему младших родственников. – Только вчера днище залатали, да, видать, опять негодные заклепки попались. Сегодня собирались опробовать лодку на воде, но вы в такую рань нагрянули, что мы попросту не успели этого сделать.
– Что же вы, мерзавцы, не взяли другую лодку, а поплыли на недоделанной? – продолжал негодовать капитан.
– Так ведь другие-то лодки, сеньор, все тяжелые и не такие быстроходные, – развел руками Сенатор. – На обычной лодке мы сейчас от силы четверть пути отмахали бы. А на байдарке, пусть и неисправной, все-таки, глядите, почти до конца без задержек дотянули!
– Без задержек?! – Ферреро побагровел еще больше. – А сейчас, по-вашему, что происходит?!
– Великодушно простите нас, сеньор капитан, и вы, милосердные люди, что не дали бедным рыбакам утонуть! – Бывший дипломат и сенатор, Гуго знал, как общаться с сильными мира сего, особенно когда они не в настроении. – Однако причин для задержек больше нет! Если вы немедля тронетесь в путь, а поравнявшись вон с той скалой… – Он указал на самый высокий утес, что торчал на правом берегу в полукилометре от выхода из протоки. – …А поравнявшись вон с той скалой, возьмете на румб левее, вы благополучно доберетесь до озера. Истинно так! Клянусь вам в этом здоровьем моих детей и внуков!
– Ты слышал его, Хайме? – обернувшись, обратился капитан, по всей видимости, к своему помощнику. – Если слышал – делай в точности так, как он говорит. Немедленно!
– Так точно – слышал! – отозвался Хайме. – Будет исполнено, сеньор!
И, придерживая на голове фуражку, помощник побежал обратно к мостику. А Ферреро вновь повернулся к нам, смерил нас презрительным взглядом и поинтересовался:
– Ну и что мне теперь с вами, тупицами, делать, а?.. Отвечайте!
– Возможно, сеньор, вы окажете нам милость, высадив нас на нашем обычном месте, – заискивающе улыбаясь, предложил де Бодье. – Или в крайнем случае уступите нам одну из шлюпок. Обещаем вернуть вам ее в целости и сохранности, когда вы поплывете обратно…
Само собой, что мы – перепуганные фермеры – не могли напрямую попросить оставить нас на «Шайнберге», подниматься на палубу которого мы прежде страшились. Дабы не вызывать подозрений, нам требовалось, наоборот, желать скорее убраться отсюда, и это желание красноречиво читалось у нас на лицах. Но в том-то и дело, что затопление байдарки нарочно инсценировалось так, что наша последующая отправка на сушу была для Ферреро невыгодна.
Для высадки лоцманов капитану предстояло свернуть к берегу, повторно замедлить ход, а потом снова набирать разгон и ложиться на прежний курс. Огромное судно затратит на эти непредвиденные маневры никак не меньше полутора-двух часов. Много, принимая во внимание то, что Ферреро злила даже десятиминутная задержка. Отдавать нам шлюпку ему тоже было не резон. Со слов команданте, мы знали, что все здешние шлюпки рассчитаны на дюжину гребцов и два десятка пассажиров. Управиться с такой посудиной втроем было бы сложно, но не это смущало капитана. Он вел «Шайнберг» на войну, и хоть Владычица не намеревалась сама встревать в бой, на воде тоже всякое могло случиться. И разбазаривать шлюпки на такие пустяки было для Ферреро сегодня сродни преступлению. К тому же, чтобы мы не умерли с голоду, дожидаясь возвращения Владычицы, нас предстояло снабдить всеми необходимыми вещами, поскольку свои мы утопили вместе с байдаркой. Последнее было, конечно, мелкой проблемой, но вкупе с другими также становилось для капитанских помощников лишней головной болью.
Выслушав наши идеи, Ферреро нахмурился, но дать ответ не успел, поскольку в этот момент над палубой разнесся властный, с железными нотками голос:
– В чем дело, капитан? Почему мы до сих пор стоим?
Матросы, стражники, а за ними и мы задрали головы, поскольку голос доносился с верхней палубы. А точнее, с балкона, располагавшегося над капитанским мостком. Заслышав обращенный к нему вопрос, Ферреро вздрогнул и обернулся так резко, что ударил ножнами пристегнутой к поясу шпаги мне по коленке. Но я не обратил на это внимания, поскольку оно было приковано к балкону, куда все мы таращились. А я, Малабонита и Гуго таращились, раскрыв рты, ведь мы были здесь единственными, кто видел Владычицу Льдов впервые…
Как вообще полагается говорить о человеке, о котором каждый из нас наслышан с малолетства, но которого я не чаял увидеть воочию, даже ступив на палубу его корабля? О том, что мы испытывали в этот момент, можно рассказывать долго. Но это будет лишь пустое сотрясание воздуха, и только. Потому что, если отринуть эмоции и зреть в корень, ничего исторического сейчас не произошло. А для самой королевы Юга, глядящей во всех смыслах свысока на укутанных в одеяла, промокших лоцманов, и подавно.
Самые дремучие обитатели Атлантики, вроде окраинных кочевников, вингорцев и ортодоксальных септиан, считают, будто Владычица Льдов бессмертна, поскольку о ней говорят в мире вот уже более сотни лет. На самом деле это, разумеется, не так. Подобно тому, как в моем роду на протяжении трех поколений рождаются сыновья, именуемые Еремеями и воспитываемые перевозчиками, так и в семействе хозяев антарктических вод появляются на свет исключительно девочки, которые, повзрослев, сменяют на престоле мать. Правда, у Владычиц не вошло в традицию приписывать к своему фамильному имени-статусу порядковый номер, что и сбивает с толку необразованных дикарей. На что, в общем-то, королевы Юга и рассчитывают. И впрямь, почему бы не окружить себя ореолом суеверных легенд, если такая возможность имеется? Тем более что многие сами рады уверовать в придуманные ими же легенды и сказки.
Нынешняя Владычица была ненамного старше Малабониты и потому еще не обзавелась наследницей (или наследником – тут уж как карта ляжет). Отчасти ее возраст также объяснял, почему она обошлась так сурово с доном Риего-и-Ордасом. Обласканный ее матерью, у дочери стареющий команданте уже не вызывал столько симпатий. И первое же его серьезное поражение аннулировало все его былые заслуги. А попытка вступиться за сына главы ордена Табуитов еще больше разозлила молодую и скорую на расправу королеву.
Эти же молодость и категоричность погубили Гексатурм и храм Чистого Пламени, а теперь собирались разрушить Новое Жерло. Несмотря на переходящее по наследству имя, его носительницы отличались одна от другой в плане воинственности. Никто из них не чурался применять силу, когда в этом возникала необходимость. Но последняя представительница этого аристократического рода перещеголяла всех. Хотя, кто я такой, чтобы осуждать ее за это? Я и она глядим на мир с совершенно разных жизненных уровней и позиций. И методы, какими пользуется Владычица и какие кажутся жестокими мне, являются, по ее мнению, необходимыми для дальнейшего благополучия и процветания Юга.
Что же касается Владычицы как самой обыкновенной женщины, то здесь – и я отметил это с большим удовольствием – ей с Долорес не сравниться. Не сказать, что хозяйка озера, по которому мы плыли, была дурнушкой, вовсе нет! С некоторой натяжкой ее даже можно посчитать симпатичной. Однако плоская, угловатая фигура, бледное, скуластое и незапоминающееся лицо, а также собранные в пучок на затылке редкие волосы вряд ли привлекли бы к ней много поклонников, будь она, к примеру, обычной горожанкой или фермершей.
О глазах королевы Юга также нельзя было сказать уверенно, делают они ее привлекательней или, напротив, более отталкивающей. Глаза Владычицы являлись самой яркой и в то же время противоречивой деталью ее образа. Впервые в жизни я, глядя в это так называемое «зеркало души», не сумел определить, что в нем отражено. Взгляд этой женщины был выразителен, но он вызывал во мне странные ощущения. Я не мог понять природу этой выразительности. В ней читался ум, но не живой, не проницательный, а исполненный холодной одержимости. В этих глазах был блеск, но не задорно-солнечный, а блеск луны, отраженной в глади озера. Они глядели на нас и одновременно мимо нас, как будто пытались рассмотреть, что спрятано за нашими спинами. И если бы мне вдруг захотелось подбить клинья к обладательнице такого взгляда, даже я – бывший многоженец – растерялся бы, о чем с ней можно заговорить. Кажется, ее не интересовало ничего из того, что могло интересовать женщину, наделенную властью. Все, о чем я мог рассказать Владычице Льдов, она знала наперед; все это было ею давно изучено и вызывало у нее скуку. Ну а то, что занимало ее мысли, мне никогда не постигнуть, ибо в сравнении с умом королевы Юга мой ум чересчур заужен и прямолинеен…
Капитан, стражники и матросы при появлении Владычицы встали навытяжку. Мы – люди гражданские и недалекие – потупили взоры и склонились в почтительном полупоклоне. Ферреро, к которому госпожа обратилась с вопросом, вкратце доложил ей, что нерадивые лоцманы лишились лодки и теперь просят, чтобы им помогли добраться до берега. И что просьба эта для него, капитана, неприемлема, поскольку она вынуждает его отступить от инструкций, которые госпожа дала ему перед отплытием.
– Как тебя зовут, рыболов? – Следующий вопрос Владычицы предназначался Гуго. Как и мы, он тоже демонстрировал ей свое глубокое почтение. Причем делал это с таким артистизмом, что даже сейчас, когда мы помалкивали, одного взгляда на нашу троицу хватало, чтобы определить: вот этот пожилой толстяк и есть глава нашего семейства, с которым следует говорить. А прочие лоцманы – тощий, небритый хмырь и его растрепанная замарашка-женушка – в присутствии своего папаши даже пикнуть без спроса не посмеют.
– Меня зовут Эстебан, госпожа! Я и мои дети всегда к твоим услугам! – раскланялся еще ниже Сенатор, представившись именем настоящего главы рыбацкого семейства.
– Послушай, Эстебан, – продолжала королева Юга. – Понимаю, что вы боитесь находиться на корабле и желаете поскорее его покинуть. В другой раз я бы выполнила твою просьбу, но сегодня мы очень спешим, и у нас нет на это времени. Поэтому хочется тебе того или нет, но вам придется остаться с нами до тех пор, пока мы не управимся с делами и не вернемся сюда на обратном пути.
– Как тебе будет угодно, госпожа. – Перечить хозяйке де Бодье, разумеется, не дерзнул. – Повинуемся твоей высочайшей воле и надеемся, что мы не станем на борту твоей лодки обузой.
– Не станете, – заверила нас Владычица и обратилась к Ферреро: – Капитан, разыщите интенданта Охеду. Пускай он поставит этих людей на довольствие и поручит им какую-нибудь работу. И позаботьтесь, чтобы через минуту мы все-таки продолжили плаванье.
Последние слова она произнесла, уже покидая балкон и возвращаясь в свои апартаменты. Ферреро в ответ козырнул и хотел было прикрикнуть на своего помощника, что был отправлен на мостик еще до появления Владычицы, но этого не потребовалось. Не успел капитан открыть рот, как винты вновь завращались, и «Шайнберг», плавно набирая ход, двинулся дальше. Поэтому вместо команды «Полный вперед!» Ферреро отдал другую:
– Охеду ко мне! Срочно!
Один из матросов, видимо, знающий, где сейчас находится интендант, тут же сорвался с места и побежал за ним. А через пять минут мы уже покорно следовали за этим самым Охедой – энергичным толстячком с лейтенантскими погонами и кожаной папкой под мышкой. И, как подобает шпионам, изучали по дороге внутреннее устройство той части корабля, куда нас допустили.
Возиться с нами интенданту было некогда. Выяснять, что мы умеем помимо рыбной ловли – тоже. И он устроил нас на самую простую и грязную работу – уборщиками нижних палуб, трюма и моторного отделения. Что было для нас очень кстати, поскольку мы получили свободный доступ почти во все рабочие помещения судна. Верхние палубы и капитанский мостик оставались для нас закрытыми, но мы туда и не стремились. Во-первых, нам нечего было там делать, А во-вторых, на «аристократических» уровнях мы – грязное фермерское отребье – торчали бы, как бельмо в глазу, и любое наше злодейство было бы мгновенно пресечено. Зато среди чумазых механиков, ремонтников и такелажников наши обветренные лица и грубая одежда выглядели совершенно естественно. Настолько естественно, что некоторые работяги в суете и полумраке даже не догадались, что новые уборщики – это те самые лоцманы, которых выловили из протоки после того, как их лодка затонула.
Свободных мест в матросском кубрике не нашлось, поэтому нас поселили в отсеке, где были складированы запчасти. Их оказалось так много, что улечься там удалось лишь поверх штабелей из труб. Но основным неудобством было не это, а грохот из расположенного по соседству моторного отделения. Он был настолько силен, что наши импровизированные нары дрожали под нами не переставая. И даже заткнув уши, мы продолжали слышать нескончаемый гул, проникающий, казалось, в каждую клетку головного мозга.
Впрочем, мы не стали жаловаться и выпрашивать себе другое пристанище. В конце концов, велика ли разница, в каком закутке огромного трюма мы расположимся? Причиной нашей терпимости как раз и стала близость – и, главное, доступность! – корабельного «сердца». Для команды «Шайнберга» мы представляли собой дремучую деревенщину, которая боялась здешних механизмов пуще метафламма, и мы намеревались всячески поддерживать эту легенду. Но ни Ферреро, ни Охеда, ни сама Владычица Льдов даже не представляли, какой опасности они себя подвергают, приказав нам вычищать грязь из моторного отделения.
Мы не расспрашивали офицеров, куда идет корабль и когда он достигнет места назначения, поскольку наверняка эти сведения были засекречены. Кое-какую информацию на сей счет можно было разузнать у механиков, вызвав при этом куда меньше подозрений. Механики и ремонтники не знали точных координат и сроков, поскольку их не посвящали в такие подробности. Зато они знали кое-что другое: на носу корабля не были установлены ледорезы и дополнительный защитный кожух. Следовательно, Владычица не планировала заплывать в те широты, где воды изобилуют льдами. До границы этой опасной зоны было около четырех дней ходу, а значит, примерно столько же предстояло плыть до конечной точки нашего маршрута. Она могла располагаться и севернее, хотя спешка, с какой двигался «Шайнберг», косвенно указывала на то, что его ждет неблизкий путь. И что Владычица желает прибыть на место до того, как ей осточертеет это плаванье.
Сопоставив полученные данные с расчетами дона Балтазара, мы пришли к выводу, что на подготовку к диверсии у нас есть двое-трое суток. И приступили к действиям еще до того, как высохла наша одежда.
Поскольку раньше на нижних палубах марафет наводили сами матросы, они были несказанно рады свалить на новичков львиную долю грязной работы. Они же по приказу Охеды приглядывали за нами, дабы мы не отлынивали от уборки. Но мы и не думали отлынивать. По крайней мере первое время, пока за нами бдительно наблюдали.
Спрос на лишние трудовые руки оказался велик, чем было грех не воспользоваться. Наша идея разделиться и разойтись по разным участкам нашего фронта работ встретила среди матросов одобрение – многие считали несправедливым, что кому-то помогают сразу три уборщика, а кому-то не досталось ни одного. Мы, в свою очередь, получили шанс поболтать с наибольшим количеством народу и исследовать все доступное нам на корабле пространство.
Де Бодье, естественно, предпочел остаться в моторном отделении, где ему было самое место. Я отправился в грузовой трюм, на подмогу такелажникам, отпускать к которым Малабониту было неразумно. Против чего даже она – завзятая строптивица и спорщица – не возражала. Слишком много имелось в трюме темных уголков, способных ввести этих грубых парней в искушение познакомиться с Моей Радостью поближе. Само собой, мы такое оскорбление не стерпели бы, но зачем вообще нарываться на неприятности, когда их можно легко предсказать и предотвратить?
На долю Долорес пришлись более многолюдные нижние палубы – технические и жилые. Там было полно не только рядовых матросов, но и младших офицеров – лучших из доступных нам источников информации. В отличие от неотесанных такелажников, офицеры уже не допустят по отношению к уборщице ничего противозаконного. Напротив, там у нее имелся хороший шанс расположить к себе служивый народ. Он сочтет ниже своего достоинства откровенничать со мной или Гуго, но явно не откажется поболтать с девчонкой. Особенно если она не станет строить из себя убийцу вактов и разрушительницу тюрем, а прикинется миловидной простушкой-фермершей.
На том и порешив, распрощались до вечера…
День выдался продуктивным во всех смыслах. Мы избавили «Шайнберг» от немалого количества грязи и мусора, а также более-менее разведали обстановку. И когда после ужина в матросской столовой мы собрались в нашем неуютном пристанище, нам было что обсудить перед сном.
– Здешние механики – на редкость неплохие люди для южан, – начал свой рассказ наш убеленный сединами «глава семейства». – К тому же все они еще довольно молоды. Самый старший из них – главный механик Раймонд – ровесник мсье Проныры. Так что, подружившись с начальником, я автоматически стал другом и для всех его подчиненных. Ну а с Раймондом мы быстро нашли общий язык – это ведь не вингорский вождь Шомбудаг Светлогривый Грифон, а самый обычный человек. Вижу я, значит, как он все время за мной наблюдает, и давай к нему с вопросами приставать: достаточно ли чисто я убрал вот это место, сеньор? А это? А возле этой болтающейся туда-сюда штуковины нужно подмести? А вон та куча железяк – это мусор, или они вам еще пригодятся? Ой, простите, сеньор, я нечаянно пролил воду вон под тот вращающийся механизм! Не отключите ли его, чтобы я мог там подтереть? Нет? А почему?.. Ну и так далее и тому подобное. Сам же при этом прихрамываю, морщусь, за спину держусь, обопрусь на что-нибудь, вроде как отдышаться… Пускай парни видят, что я старый, больной человек. И что нечего все время таращиться на то, как я тут горбачусь на вас, молодых, в поте лица за миску баланды…