Исстари в тайге, лежавшей близ Маньчжурии и Монголии, пошаливали хунхузы: китайские разбойники, обиравшие и убивавшие золотодобытчиков и искателей женьшеня. Иногда хунхузы-одиночки сбивались в шайки и нападали на русские селения, грабя их и убивая всех подряд. Когда Семенов забрал власть в Забайкалье, хунхузы поджали хвосты, и какое-то время о них ничего не было слышно. Но вот постепенно они снова осмелели. Именно им было приписано убийство богатого иркутского золотопромышленника Шумова, который отбыл из Читы с большим грузом золота, но до дому не добрался — пропал, а вскоре случайно был найден в реке Селенге с простреленной головой.
И немедля после этой новости из салона генеральши Нацваловой пополз слушок, что на обычном поезде проехал Шумов одну станцию или две, а потом был высажен какими-то вооруженными людьми и препровожден в стоявший на других путях бронепоезд.
Бронепоезд в этих краях имелся только один: семеновский, которым командовал полковник Степанов. О дружбе его с атаманшей Марьей Михайловной было известно всем. Можно себе представить, какие тут пошли разговоры!
Зинаида Александровна Нацвалова была, конечно, женщина очень умная, однако слишком уж физиологически ненавидела она эту простолюдинку. Ей бы сделать упор на то, какой ущерб подобные преступления могут нанести Белому движению, самой его идее. На такие лозунги Семенов очень сильно велся! Однако Зинаида Александровна принялась распускать слухи о том, что Степанов и Марья Михайловна устроили это на пару, а добычу поделили, что намерены они с золотом Шумова удариться в бега, наставив рога Семенову…
Правдой во всем этом было только то, что Шумова застрелил собственноручно Степанов. А золото полковник пока держал у себя, дожидаясь удобного случая передать его атаману. Однако слухи Степанова растревожили, и он, зная взрывной характер Григория Михайловича, предпочел исчезнуть из Читы… вместе с золотом Шумова.
Итак, Семенов остался без полковника, бронепоезд без командира, Белое движение без денег, Маша без соратника-союзника… и без золота, часть из которого, конечно, надеялась положить в свой карман. И во всем была виновата эта Нацвалова!
Маша рвала и метала, мечтала пристрелить отвратную Зинаидку из револьвера, подаренного любящим атаманом, но не осмеливалась — и молила судьбу наказать злоехидную соперницу.
Судьба, видимо, была на ее стороне, потому что в семействе Нацваловых случился вдруг ужасный скандал. Генерал получил неопровержимые доказательства того, что его обожаемая Зиночка с жаром наставляет ему рога… не с кем иным, как с красавчиком Володенькой Торчиновым, адъютантом Семенова и предполагаемым любовником его супруги!
«А-а, — сказали разочарованные наблюдатели сей небольшой батрахомиомахии[4], — так все дело, оказывается, в том, что Зиночка ополчилась на Машеньку из-за Володеньки, подобно тому как Менелай некогда ополчился на Париса из-за Елены! Мыто думали, речь идет о чистоте идеалов, а тут просто очередная бабья склока… Ну, это нам неинтересно!»
И общественное мнение Читы от генеральши Нацваловой отвернулось. И как ни клялась Зинаида Александровна, что она верна, верна, верна своему супругу, что Торчинов ей и на дух не нужен, Нацвалов уподобился некоему Отелло: поверил интриганам, а не жене. Еще слава богу, что он не задушил бедную Зинаиду Александровну… может быть, потому, что среди доказательств измены не имелось платка, расшитого цветами земляники. Между нами говоря, и доказательств-то измены не было никаких, кроме судов-пересудов… И непонятно, почему Нацвалов так легко инсинуациям этим поверил. Может быть, впрочем, он уже давно хотел избавиться от чрезмерно властной супруги.
Так или иначе, но… то ли он сам подал прошение о переводе в Благовещенск, то ли по воле Семенова был назначен туда командиром 5-го Приамурского корпуса, но в Чите его больше не видели. А спустя некоторое время распространился слух, будто он застрелился, когда находился в командировке во Владивостоке. И снова пошли разговоры, будто ему помогли это сделать… Но кто? Зачем?! Кому он так уж сильно нужен, этот Нацвалов? Да и жена его, по большому счету, никому не была нужна… а между тем она тоже пропала из Читы. Пропал вместе с нею и Торчинов. Опять же поговаривали, будто труп ее был спустя некоторое время обнаружен в Сретенске. Торчинов же вовсе исчез. Поговаривали также, будто он и убил Нацвалову, а потом… потом, судя по всему, либо присоединился к беглецу Степанову, либо… либо тоже гниет где-то на бережку таежной речки.
Вообще вокруг этого дела слишком много поговаривали — бездоказательно, безосновательно. Доподлинно известно одно: после скандала между супругами Семеновыми пробежала черная кошка.
Григорий Михайлович, хоть и демонстративно не слушал никакой болтовни на Машин счет, пару раз крепко-таки приложил ее за то, что, вольно или невольно, замарала она его имя и вывалялась в грязи сама. Адмирал Колчак, командующий фронтом и диктатор, сделал ему на сей счет внушение. Настолько строгое, что Семенов развелся с Машей, дабы показать, что он к делу Степанова и Нацваловых не причастен. А когда Маша запальчиво бросила, что даже если она и виновата, то вмешалась в эти события только ради него, ради его армии, Семенов просто и откровенно назвал свою бывшую любовь дурой. Ведь вся эта кровавая затея с золотом Шумова была Григорию Михайловичу тем паче ни к чему, потому что в распоряжение Семенова в это время поступила немалая часть знаменитого «золота Колчака»!
Что же это все-таки было за золото?
Всего белогвардейцы увезли из сибирских банков 500 тонн государственного золотого запаса на сумму 664.984.657, 63 царских рубля. В распоряжение атамана Семенова Колчаком было передано два вагона с двумя тысячами пудов золота (32, 76 тонны). Это 722 ящика на сумму 44.044.342, 06 царских рубля. Почти 667 тысяч царских рублей атаман истратил в ноябре — декабре 1919 года на нужды своей армии.
Остальное золото контролировал Колчак… до того рокового дня, когда 4 января 1920 года сложил с себя полномочия верховного правителя. Указом адмирала Семенов был назначен главнокомандующим вооруженных сил Дальнего Востока и Иркутского военного округа и наделен «всей полнотой военной и гражданской власти на этой территории». А 6 октября того же года атаман переподчинился новому главкому — генерал-лейтенанту барону П.Н. Врангелю.
Когда вспыхнул мятеж и Колчак был выдан красным, Семенов вызвал на дуэль главнокомандующего сил Антанты в Сибири французского генерала Жанена — за предательство. Ведь именно Жанен санкционировал выдачу адмирала Колчака на расправу большевикам! Дуэль, впрочем, не состоялась — француз вызов проигнорировал и к назначенному месту в назначенное время не явился. Ну а адмирал Александр Васильевич Колчак был расстрелян, как известно.
Золото, которое прежде было контролируемо непосредственно им, пропало не ведомо куда. Ходили туманные слухи о каких-то японских банках, в которых оно якобы лежит… С богатством же, попавшим в распоряжение атамана Семенова, все ясно: оно хранилось в Гонконге, контролируемом в то время англичанами, в Гонконг-Шанхайском банке, и находилось в сейфе, взятом на имя китайского журналиста Вен Ен Тана, доверенного лица Семенова. Во время эмиграции, в 30-е годы, Григорий Михайлович пытался забрать золото, но у него ничего не получилось. Кстати, не получилось это и у правительства СССР, так что золото (или его оставшаяся часть), видимо, до сих пор лежит в Гонконг-Шанхайском банке.
Но это так, к слову — в порядке исторической справки.
Вернемся же к Машке Шарабан, Маше Цыганке, или Марье Михайловне Семеновой-Глебовой, — кому как больше нравится. Вернее, просто Глебовой: Семеновой она после развода уже не была…
Разобидевшись на своего «бывшего», Маша решила доказать, что она «не такая». Обстоятельства ей благоприятствовали, потому что именно в это время в Чите появилась адмиральша Делингаузен, приехавшая из Сан-Франциско с самой что ни на есть святой и благородной миссией. Муж ее служил при штабе Колчака, от него-то госпожа Делингаузен узнала об «алапаевских мучениках».
Как известно, в 1918 году большевики расстреляли не только Николая II и членов его семьи, но и всех попавших к ним в руки Романовых. Так, в Алапаевске были убиты великая княгиня Елизавета Федоровна, ее келейница Варвара, сын великого князя Павла Александровича от морганатического брака Владимир и другие несчастные. Елизавета Федоровна всегда вызывала к себе безмерное уважение и сочувствие: и историей своего нечастного брака, и самоотверженной благотворительностью, к которой она обратилась после смерти мужа, московского генерал-губернатора. Мученическая смерть словно бы подтвердила ее святость.
В 1919 году фронт белых начал все дальше откатываться на восток. Озабоченная этим адмиральша Делингаузен обратилась к Колчаку, бывшему тогда еще верховным главкомом: святые останки великой княгини Елизаветы Федоровны и ее смиренной келейницы не должны снова попасть в руки красных, которые надругались над живыми — надругаются и над мертвыми. Колчак позволил эвакуировать останки по железной дороге, так сказать, за казенный счет. Получив такое разрешение, адмиральша повезла святыни по Транссибу. В том ей помогал некий иеромонах Серафим, знавший ее еще по Сан-Франциско. Добрались вполне благополучного Читы, но тут натолкнулись на серьезное препятствие: власть адмирала Колчака и сменившего его Врангеля не распространялась на иностранные железные дороги, по которым следовало везти святые останки. Требовались деньги, притом большие деньги!
В 1919 году фронт белых начал все дальше откатываться на восток. Озабоченная этим адмиральша Делингаузен обратилась к Колчаку, бывшему тогда еще верховным главкомом: святые останки великой княгини Елизаветы Федоровны и ее смиренной келейницы не должны снова попасть в руки красных, которые надругались над живыми — надругаются и над мертвыми. Колчак позволил эвакуировать останки по железной дороге, так сказать, за казенный счет. Получив такое разрешение, адмиральша повезла святыни по Транссибу. В том ей помогал некий иеромонах Серафим, знавший ее еще по Сан-Франциско. Добрались вполне благополучного Читы, но тут натолкнулись на серьезное препятствие: власть адмирала Колчака и сменившего его Врангеля не распространялась на иностранные железные дороги, по которым следовало везти святые останки. Требовались деньги, притом большие деньги!
Отец Серафим и самоотверженная адмиральша застряли в Чите прочно. Они пытались собрать пожертвования у богатых и власть имущих, однако всяк в эту трудную пору был за себя. О живых-то думать некогда было, а о мертвых и говорить нечего…
Время шло. Вагон с двумя гробами стоял на запасных путях железнодорожной станции Чита. Адмиральша изводилась мыслью, что он вот-вот может быть отогнан в неизвестном направлении, пропадет… И тут кто-то из читинцев посоветовал ей обратиться к Машке Шарабан — она, дескать, славная и добрая…
Про Машу Глебову адмиральша была уже наслышана — причем самого дурного. Долго она собиралась с духом, прежде чем решилась на этот визит, и ничего хорошего не чаяла. И вообще, неведомо, какую гетеру ожидала она увидеть, а между тем перед ней оказалась скромная и милая дама в платочке на точеных плечиках, в черненьком платьице, русоволосая, гладко причесанная, грустная, бледная… ну просто Маша тебе Миронова, «капитанская дочка»… Правда, Маша Миронова не отягощала свои розовые ушки таким количеством брильянтов, которые были у Маши Глебовой, но сие уже детали, не касаемые нашего правдивого повествования.
Адмиральша и отец Серафим явились вдвоем и, встретив сочувственное внимание, принялись наперебой жаловаться на препоны, чинимые судьбою и людьми.
Выслушав, Машка Шарабан некоторое время молчала, словно размышляла о чем-то, потом кивнула неведомым своим мыслям, подвела просителей к шкафу, открыла его и сказала:
— Смотрите.
Смотреть было-таки на что… Ничего подобного не только скромный иеромонах Серафим, но и адмиральша Делингаузен и во сне не видели — в шкафу лежали золотые кирпичики!
Маша объяснила, что это богатство она получила от атамана, когда тот с ней разводился. Семенов как бы откупился от бывшей супруги в знак своего доброго к ней расположения, надеясь, что после такого отступного она не станет более порочить его имя…
Безмятежно предъявив посторонним людям свои сокровища, Марья Михайловна сказала, что берется финансировать перевоз святых останков по иностранной железной дороге. Золотом можно расплачиваться всюду, оно не имеет национальности!
Когда мадам Делингаузен и отец Серафим принялись призывать на ее светло-русую голову все блага мирские и небесные, Маша сказала:
— Ваши бы слова да Богу в уши!
И грустно улыбнулась, как о чем-то несбыточном.
А зря, между прочим…
Прошло несколько дней, и вот как-то раз Маша увидела из окна человека, который показался ей знакомым. Он очень сильно напоминал исчезнувшего Володю Торчинова… И еще кого-то он напоминал столь сильно, что Маша разволновалась. Она вышла на крыльцо, однако того человека уже и след простыл.
На кого же он был похож?
Маша зябко потерла руки, взглянула на простенькое серебряное колечко, которое, чудилось, уже вросло в ее палец, — и вдруг вспомнила. Да ведь незнакомец был вылитый Юрий Каратыгин!
Призрак из ее прошлого. Такой любимый некогда призрак…
Теперь Маша почти не отходила от окошка в надежде, что призрак явится вновь. И лишь он мелькнул на улице, как вылетела из дому. Подбежала к худому, обтрепанному, заросшему бородой человеку, схватила за левую руку… Вот оно, и на его пальце серебряное колечко!
Итак, чудеса случаются не только в сказках да в романах. Это был он, Юрий Каратыгин, чудом оставшийся в живых, занесенный на край света, в Читу, тем же могучим ураганом, который занес сюда Машу и которым все было сметено в бывшей Российской империи.
Машу он увидел случайно и поразился, до какой степени она была похожа на прежнюю подружку дней его веселых. Просто так, ради светлых воспоминаний, попытался встретиться с ней вновь, тоже уверенный, что это всего лишь призрак. И первым делом тоже посмотрел на ее левую руку. С серебряным, ни разу не снимавшимся памятным колечком…
Обретя прежнюю любовь, Маша уверилась: вот она, награда небес за то, что приняла участие в спасении святых останков. И решила упрочить свое место в ряду Божьих угодников, отправившись вместе с адмиральшей и иеромонахом Серафимом дальше, за рубеж, в Китай. Разумеется, взяв с собой Юрия Каратыгина, за которого она намерена была выйти замуж как можно скорее — лишь только очутится за пределами тех земель, на которые распространялась власть ее бывшего мужа.
Она отлично знала натуру Григория Михайловича Семенова. Не суть важно, что он с Машей развелся и даже успел с кем-то там повенчаться вновь. Другого мужчину рядом со своей женщиной — пусть даже бывшей! — он не потерпит. Она боялась и за себя, и за Юрочку, а потому поспешила сообщить адмиральше о своих намерениях ехать с нею дальше. Для женщины без имени и с сомнительным прошлым лучшего варианта устроить свою дальнейшую судьбу не было.
Мадам Делингаузен ничего не имела против.
И вот — с самыми благими намерениями! — Маша вымостила человеку, которого так крепко любила, дорогу прямиком в ад.
Спустя некоторое время путешественники добрались до Шанхая. После этого Маша подсчитала оставшиеся кирпичики и убедилась, что их еще много. Во всяком случае, хватит на перевоз мощей в Иерусалим, в Святой Град. Забегая вперед, следует сказать, что акция сия была выполнена успешно. Святыни по железной дороге перевезли в один из китайских портов, а оттуда на пассажирском пароходе доставили их в Иерусалим, где они были переданы в храм Святой равноапостольной Марии Магдалины в Гефсимании. Храм этот находился в ведении Русской духовной миссии в Иерусалиме.
Что же было дальше? Иеромонах Серафим остался при Русской духовной миссии в Иерусалиме и через некоторое время скончался. Адмиральша Делингаузен после завершения своей святой одиссеи направилась в Америку, где встретилась с эвакуировавшимся туда из Сибири мужем, с которым благополучно дожила до 1960-х годов.
А наша Маша не была в Иерусалиме. Она рассталась со своими спутниками еще в Шанхае. Там приключился такой скандал, после которого дальнейшее совместное путешествие было немыслимым. Маша сама это понимала, а потому рассталась с дико смущенной, напуганной, скандализованной мадам Делингаузен без всяких обид, снабдив ее изрядным количеством денег и благословений. А мадам, помахав ей на прощание платочком, долго еще размышляла о том, что неисповедимы пути Господни, что непрямыми дорогами ведет Отец Небесный чад своих… и орудия для свершения промысла своего выбирает самые разнообразнейшие.
Что же произошло?
Всю дорогу в Шанхай Маша и Юрий Каратыгин ощущали себя на седьмом небе в разгар медового месяца. Однако чуть только прибыли в этот дивный китайский город и разместились в гостинице международного сеттельмента, как Юрий встретил в вестибюле какую-то даму, знакомую ему по годам странствий. Видимо, хорошо знакомую, потому что дама бросилась ему на шею и облобызала.
Разумеется, в номере у Маши была немедля устроена сцена ревности, и сколько ни пытался Юрий объяснить, что этот невинный поцелуй — не более чем дань прошлому, подруга его не унималась и ярилась пуще прежнего, то и дело подливая в костер этой ярости горючее в виде коньяка.
Разумеется, это было несправедливо. Прошло три года разлуки! Маша успела побывать за это время замужем и вообще неизвестно как зарабатывала на жизнь. То есть известно — как…
Рассердившись вовсе, Юрий крикнул:
— Если уж такое до свадьбы терпеть приходится, то что ж потом будет? Тогда уж лучше не жениться, а сразу застрелиться!
Маша, одурманенная ревностью и коньячными парами, крикнула:
— Такие подлецы не стреляются! А вот от меня — получай!
И выстрелила в Юрия из револьвера — атаманского подарка. Того самого, который некогда мечтала разрядить в Нацвалову…
Когда-то Маша стреляла без промаха, однако на сей раз рука ее дрогнула: Юрий не был убит. Но случилось нечто куда более страшное: пуля перебила ему позвоночник.