Говорили о погодѣ, о томъ, что въ такое позднее время года хорошей погоды ждать больше нечего, что осеннюю пахоту придется остановить изъ-за дождя. Разговоръ шелъ вяло, и одна изъ дѣвушекъ, обратясь ко мнѣ, спросила, почему я такъ тихъ и молчаливъ.
— Это, вѣроятно, потому, что мнѣ надо отправляться въ путь, — отвѣтилъ я. — Въ понедѣльникъ утромъ я уже буду за двѣ мили отсюда.
— Въ такомъ случаѣ мы, можемъ быть, выпьемъ за ваше здоровье сегодня вечеромъ?
Этотъ вопросъ сопровождался фырканьемъ. Смѣялись надъ тѣмъ, что я сидѣлъ и скаредничалъ и заставлялъ ждать вина. Но я не зналъ этихъ дѣвушекъ, и мнѣ не было никакого дѣла до нихъ, а то было совсѣмъ другое дѣло.
— Что такое? — спросилъ я. — Я купилъ три бутылки вина, чтобы взять ихъ съ собой.
— Такъ ты хочешь тащить съ собой вино двѣ мили? — спросила дѣвушка съ хохотомъ. — Да вѣдь по дорогѣ сколько угодно лавокъ.
— Вы забываете, барышня, что завтра воскресенье, и что всѣ лавки заперты, — отвѣтилъ я.
Смѣхъ затихъ, но я чувствовалъ недоброжелательное отношеніе къ себѣ за мой рѣзкій отвѣтъ. Я обратился къ хозяйкѣ и спросилъ ее коротко, сколько я ей долженъ.
— Зачѣмъ торопиться? До завтра еще времени достаточно.
— Нѣтъ, я тороплюсь. Я пробылъ у васъ двое сутокъ, скажите, сколько я вамъ долженъ.
Хозяйка долго думала и, наконецъ, вышла изъ комнаты и позвала съ собой мужа, чтобы вмѣстѣ рѣшить этотъ вопросъ.
Они такъ долго не возвращались, что я пошелъ на чердакъ, привелъ въ порядокъ свой мѣшокъ и спустился съ нимъ внизъ. Я притворился обиженнымъ и рѣшилъ уйти въ тотъ же вечеръ. Это былъ хорошій способъ уйти отъ этихъ людей.
Когда я вошелъ въ избу, Петръ спросилъ:
— Вѣдь не собираешься же ты уходить, глядя на ночь?
— Да, я собираюсь уходить.
— Мнѣ кажется, что не стоитъ быть дуракомъ и обращать вниманіе на то, что сказали эти дѣвчонки.
— Господи, дай этому старику уйти! — сказала одна сестра.
Наконецъ, хозяинъ съ хозяйкой возвратились въ избу. Но они были осторожны и упорно молчали.
— Ну, сколько же я вамъ долженъ?
— Гм… Рѣшайте это сами.
Всѣ эти люди были мнѣ противны до глубины души, мнѣ становилось невыносимо въ этомъ домѣ, и я бросилъ хозяйкѣ первую попавшуюся мнѣ подъ руки ассигнацію.
— Довольно?
— Гм…Конечно, и это деньги, но… — и этого могло бы быть достаточно, но…
— Сколько я вамъ далъ?
— Пятерку.
— Ну, можетъ быть, это и маловато.
И я хотѣлъ достать еще денегъ.
— Нѣтъ, мать, это была десятка, — сказалъ Петръ.
Старуха разжала ладонь, посмотрѣла на бумажку и стала удивляться:
— Посмотрите-ка! Да вѣдь и вправду это десятка! Я не посмотрѣла, какъ слѣдуетъ. Большое тебѣ спасибо.
Хозяинъ, чтобы скрыть свое смущеніе, заговорилъ съ парнями о томъ, что онъ прочелъ въ газетѣ:- ужасное несчастье, руку совсѣмъ раздробило въ молотильной машинѣ! Дочери дѣлали видъ, что не обращаютъ на меня вниманія, но онѣ сидѣли несолоно хлебавши и злились. Въ этомъ домѣ мнѣ нечего было больше дѣлать.
— Прощайте!
Хозяйка вышла за мной въ садъ и старалась умилостивить меня:
— Будь же добрымъ и дай намъ въ долгъ одну бутылку. Надо же угостить этихъ парней.
— Прощайте! — сказалъ я ей только на это, съ такимъ видомъ, что лучше было ко мнѣ не подходить.
Мѣшокъ я взвалилъ себѣ на спину, а швейную машину взялъ въ руки. Было очень тяжело тащить все это, и дорогу къ тому же размыло, но я все-таки шелъ съ легкимъ сердцемъ. Я пребывалъ въ скверной исторіи, и мнѣ даже казалось немного, что поведеніе мое было неблагородно. Неблагородно? Ничуть не бывало! Я разыгралъ изъ себя въ нѣкоторомъ родѣ судью и вывелъ на чистую воду этихъ дрянныхъ дѣвчонокъ, которыя хотѣли устроитъ пиръ для своихъ возлюбленныхъ на мой счетъ. Положимъ такъ. Но развѣ мое негодованіе не было простой выходкой обиженнаго мужчины? Если бы на мѣсто двухъ парней въ избу были приглашены двѣ дѣвушки, то развѣ не полилось бы вино? А она еще сказала — старикъ. Но развѣ она не была права? Я, вѣроятно, очень состарился, разъ я не могъ перенести, что меня оттолкнули ради простого мужика…
Однако, обида моя понемногу теряла свою остроту отъ утомительной ходьбы; я тащился часъ за часомъ со своей дурацкой ношей — съ тремя бутылками вина и швейной машиной. Погода была теплая и туманная; я различалъ свѣтъ въ домахъ только на очень близкомъ разстояніи. Тогда на меня набрасывались собаки и не давали мнѣ прокрасться на чердакъ. Наступила глубокая ночь; я чувствовалъ себя утомленнымъ и грустнымъ, будущее также заботило меня. И къ чему я выбросилъ столько денегъ совсѣмъ зря! Я рѣшилъ продать машину и снова превратить ее въ деньги.
Въ концѣ-концовъ я подошелъ къ одной избушкѣ безъ собаки. Въ окнѣ былъ еще виденъ свѣгъ, и я, недолго думая, вошелъ въ избу и попросилъ ночлега.
XXVIII
Въ избѣ за столомъ сидѣла и шила молоденькая дѣвушка конфирмаціоннаго возраста. Больше въ избѣ никого не было. На мою просьбу пронести здѣсь ночь она отвѣтила съ величайшимъ довѣріемъ, что, конечно, я могу остаться у нихъ, но что она спроситъ; и она ушла за перегородку въ маленькую каморку. Я крикнулъ ей вслѣдъ, что удовольствуюсь разрѣшеніемъ только посидѣть у печки въ ожиданіи разсвѣта.
Черезъ минуту дѣвушка возвратилась въ сопровожденіи своей матери, которая на ходу застегивала пуговицы и крючки на своемъ платьѣ.
— Добрый вечеръ. Онѣ не могутъ, — сказала она, — предложить мнѣ хорошаго помѣщенія для ночлега, но она охотно уступаетъ мнѣ каморку.
— А гдѣ же вы сами будете спать?
— О, скоро утро наступитъ. А дѣвочка должна еще сидѣть и шитъ.
— Что она шьетъ? платье?
— Нѣтъ, только лифъ къ юбкѣ. Она хочетъ надѣть его завтра въ церковь, но она ни за что не хотѣла, чтобы я помогала ей.
Я вытащилъ свою машину и сказалъ, смѣясь, что для такой штуки сшить однимъ лифомъ меньше или больше ровно ничего не стоитъ. Вотъ я вамъ покажу!
— Ужъ не портной ли вы?
— Нѣтъ. Я просто продаю швейныя машины.
Я вынимаю руководство и читаю, какъ надо обращаться съ машиной. Дѣвочка внимательно слушаетъ. Она еще совсѣмъ дитя; ея тонкіе пальчики совсѣмъ посинѣли отъ матеріи, которая краситъ. Эти синіе пальчики кажутся такими жалкими, что я вынимаю вино, и мы всѣ пьемъ его. Потомъ мы беремся за шитье: Я читаю руководство, а дѣвочка вертитъ колесо машины. Она находитъ, что дѣло идетъ великолѣпно, и глаза ея сверкаютъ отъ радости.
— Сколько ей лѣтъ?
— Шестнадцать, Она недавно конфирмовалась.
— Какъ ее зовутъ?
— Ольга.
Матъ стоитъ и смотритъ на работу, и у нея тоже является желаніе повертѣть колесо, но каждый разъ, когда она дотрогивается до колеса, Ольга говоритъ:- Осторожнѣе, мама, а то испортишь! — Когда мы стали наматывать нитки, мать взяла на мгновеніе въ руки челнокъ, и Ольга опять испугалась, что она его испортитъ.
Мать беретъ кофейникъ и завариваетъ кофе, въ избѣ становится тепло и уютно; эти одинокія женщины спокойны и довѣрчивы. Ольга смѣется, котда я говорю что-нибудь забавное по поводу машины. Я обратилъ вниманіе на то, что ни мать, ни дочь не спрашиваютъ, сколько стоитъ машина, хотя она и продавалась, — она такъ недоступна для нихъ. Но онѣ обѣ наслаждаются, глядя на работу машины!
— Ольгѣ стоило бы завести машину, — говорю я;- она умѣетъ обращаться съ нею.
Мать отвѣчаетъ, что этого еще придется подождать, сперва Ольга должна послужить нѣкоторое время.
— Такъ она пойдетъ въ услуженіе?
Мать говоритъ, что она надѣется на это. Ея другія двѣ дочери уже служатъ, и имъ живется хорошо, слава Богу. Завтра Ольга увидитъ ихъ въ церкви.
На одной стѣнѣ виситъ маленькое зеркальце съ надтреснутымъ стекломъ, на другой стѣнѣ прибиты гвоздиками грошевыя картинки, изображающія солдатъ верхомъ на лошадяхъ и принцевъ въ парадномъ платьѣ. Я замѣчаю, что одна картинка старая и измятая, и изображаетъ императрицу Евгенію; я догадываюсь, что она пріобрѣтена уже давно, и спрашиваю, откуда она?
— Не помню. Да, мужъ ее принесъ когда-то.
— Откуда, изъ деревни?
— Право, не знаю. Не изъ помѣстья ли, гдѣ мужъ служилъ въ молодости. Это было лѣтъ тридцать тому назадъ.
Я составилъ въ головѣ маленькій планъ, а потому я говорю:
— Эта картинка стоитъ большихъ денегъ.
Такъ какъ женщина думаетъ, что я смѣюсь надъ ней, то я начинаю подробно осматривать картинку и объявляю ей еще разъ очень увѣренно, что эта картинка не изъ дешевыхъ.
Женщина вовсе ужъ не такъ глупа, она только говоритъ:- Вотъ какъ, вы это находите? Эта картинка виситъ съ тѣхъ поръ, какъ выстроили избу. Она собственно принадлежитъ Ольгѣ, - Ольга съ малыхъ лѣтъ называла картинку своею.
Я принимаю таинственный видъ и разспрашиваю подробнѣе:
— А гдѣ же это помѣстье?
— Помѣстье въ сосѣдней деревнѣ. Въ двухъ миляхъ отсюда. Тамъ живетъ ленеманъ…
Я принимаю таинственный видъ и разспрашиваю подробнѣе:
— А гдѣ же это помѣстье?
— Помѣстье въ сосѣдней деревнѣ. Въ двухъ миляхъ отсюда. Тамъ живетъ ленеманъ…
Кофе готово, и мы съ Ольгой дѣлаемъ маленькій перерывъ въ работѣ, - намъ осталось только пришить крючки. Я прошу показать мнѣ блузу, съ которой она надѣнетъ лифъ, но оказывается, что настоящей блузы нѣтъ, а ее долженъ замѣнить простой вязанный платокъ. Однако, меня успокаиваютъ тѣмъ, что поверхъ всего Ольга надѣнетъ старую кофту, которую ей дала сестра, и эта кофта скроетъ всѣ недочеты.
— Ольга такъ растетъ за послѣднее время, — замѣчаетъ мать, — что нѣтъ никакого смысла дѣлать для нея настоящее платье раньше, какъ черезъ годъ.
Ольга садится и пришиваетъ крючки, и вскорѣ это дѣло сдѣлано. Но теперь я замѣчаю, что она совсѣмъ засыпаетъ и не въ состояніи больше бороться со сномъ, и я принимаю начальническій тонъ и приказываю ей немедленно ложиться спать. Мать считаетъ своей обязанностью сидѣть со мной для компаніи, хотя я усердно прошу ее также пойти отдохнуть.
— Ты должна хорошенько поблагодарить этого незнакомаго человѣка за помощь, — говорить мать.
И Ольга подходитъ ко мнѣ, благодаритъ и протягиваетъ руку. Я пользуюсь этимъ и толкаю ее въ каморку.
— А теперь и вы также уходите, — говорю я матери. — Я все равно съ вами разговаривать больше не буду, я очень усталъ.
Видя, что я устраиваюсь возлѣ печки и подкладываю себѣ подъ голову мѣшокъ, она съ улыбкой качаетъ головой и уходить.
XXIX
Мнѣ здѣсь хорошо и весело. Утро. Солнце ярко сіяетъ сквозь окна. Ольга съ матерью такъ усердно намочили свои волосы и такъ тщательно причесали ихъ, что отъ ихъ головъ тоже распространяется сіяніе.
Послѣ общаго завтрака, за которымъ я получаю громадную порцію кофе, Ольга надѣваетъ на себя новый лифъ, вязаный платокъ, замѣняющій блузу, и сестрину кофту. Ахъ эта ужасная кофта! Она была вся обшита аграмантомъ, два ряда пуговицъ были также изъ аграманта вокругъ ворота и на рукавахъ была отдѣлка изъ шнурка. Но маленькая Ольга совсѣмъ терялась въ этой кофтѣ — такъ она ей была велика. А Ольга была худа и костлява, какъ новорожденный теленокъ.
— А знаете что? — предлагаю я. — Не передѣлать ли намъ сейчасъ эту кофту и не ушить ли ее въ бокахъ? Время у насъ еще есть.
Но мать съ дочерью переглядываются, что сегодня молъ, воскресенье, когда нельзя употреблять ни иголки, ни ножа. Я хорошо понимаю ихъ, потому что я самъ такъ думалъ въ дѣтствѣ. Но я все-таки дѣлаю попытку выйти изъ затрудненія, прибѣгнувъ къ маленькому вольнодумству:
— Это совсѣмъ другое дѣло, когда шьетъ машина. Вѣдь не считается же за грѣхъ, когда по дорогѣ въ воскресенье проѣдетъ телѣга.
Но онѣ этого не понимаютъ. Кромѣ того, оказывается, что кофта разсчитана на ростъ: черезъ два-три года она будетъ въ пору.
Когда Ольга собралась уходить, я сталъ придумывать, что бы ей дать на прощанье, но я ничего не нашелъ и сунулъ ей въ руку только одну крону. Она пожала мнѣ руку въ благодарность, показала матери монету и спросила шопотомъ, вся сіяя, нельзя ли ей отдать деньги сестрѣ въ церкви. И мать отвѣтила ей почти съ такимъ же сіяющимъ лицомъ, что, конечно, пусть она это сдѣлаетъ.
Ольга отправилась въ церковь въ своей кофтѣ. Она спускается съ пригорка, и при этомъ ноги ея ступаютъ го носками внутрь, то врозь, какъ придется. Господи, какая она была милая и смѣшная…
— А какъ зовутъ помѣстье, въ которомъ живетъ ленеманъ? — спрашиваю я у матери.
— Херсетъ.
— Это большое помѣстье?
— Да, большое.
Я сижу нѣкоторое время молча, моргаю сонными глазами и занимаюсь этимологіей: Херсетъ — могло означать господское имѣнье. Или, быть можетъ, какой-нибудь Херсе владѣлъ имъ когда-то. А дочь Херсе была прекраснѣйшей дѣвушкой въ странѣ, и самъ Ярлъ попросилъ ея руки. Черезъ годъ она родитъ ему сына, который сдѣлается королемъ….
Однимъ словомъ, я рѣшилъ отправиться въ Херсетъ. Не все ли равно, куда итти? Можетъ быть, у ленемана найдется работа, и во всякомъ случаѣ, тамъ чужіе люди, которые меня не знали. Принявъ рѣшеніе итти въ Херсетъ, я создавалъ себѣ ближайшую цѣль.
Я хочу спать, голова моя тяжела, и мысли путаются, и я получаю разрѣшеніе отъ хозяйки лечь на ея постель. Великолѣпный голубой паукъ медленно ползетъ по стѣнѣ, и я лежу и слѣжу за нимъ глазами, пока сонъ наконецъ не овладѣваетъ мною.
Я проспалъ часа два и просыпаюсь бодрый и здоровый. Хозяйка готовитъ обѣдъ. Я укладываю свой мѣшокъ, плачу хозяйкѣ за свое содержаніе и говорю подъ конецъ, что хочу вымѣнять у Ольги ея картинку на швейную машину.
Хозяйка и на этотъ разъ не вѣритъ мнѣ.
Но я сказалъ, что это все равно. Разъ она довольна, то и я доволенъ. Картина имѣетъ свою цѣну, и я знаю, что дѣлаю.
Я снялъ со стѣны картинку, сдунулъ съ нея пыль и осторожно свернулъ ее. На бревенчатой стѣнѣ осталось свѣтлое четырехугольное пятно. Потомъ я попрощался съ хозяйкой.
Она проводила меня во дворъ и спросила, не могу ли подождать, пока Ольга возвратится домой, тогда она сама поблагодарила бы меня. Ахъ, голубчикъ, пожалуйста!
Но у меня не было времени. Я попросилъ кланяться Ольгѣ и сказать, что если у нея встрѣтится какое-нибудь затрудненіе въ обращеніи съ машиной, то пусть она прочтетъ руководство.
Хозяйка долго стояла и смотрѣла мнѣ вслѣдъ. Я весело шелъ по дорогѣ и былъ очень доволенъ собой и своимъ поступкомъ. Теперь мнѣ надо было тащить только одинъ мѣшокъ, утомленіе мое прошло, солнце сіяло, и дорога немного просохла. Я запѣлъ, такъ я былъ доволенъ своимъ поступкомъ.
Неврастенія…
До Херсета я добрался только на слѣдующій день. Такъ какъ усадьба была очень большая и богатая, то я хотѣлъ было уже пройти мимо; но потомъ, поговоривъ съ однимъ изъ работниковъ, я рѣшилъ пойти къ ленеману. Я вѣдь и раньше работалъ у богатыхъ людей, напримѣръ, у капитана изъ Эвербё…
Ленеманъ былъ широкоплечій, приземистый человѣкъ съ длинной сѣдой бородой и темными бровями. Объ говорилъ сердито, но глаза у него были добродушные; позже оказалось, что онъ былъ веселый человѣкъ, который умѣлъ шутить и смѣялся отъ души. Но отъ времени до времени на него нападала важность, и онъ кичился своимъ положеніемъ и своимъ богатствомъ и былъ тщеславенъ.
— Нѣтъ, у меня нѣтъ работы, — встрѣтилъ онъ меня. Откуда вы пришли?
Я назвалъ нѣсколько мѣстъ, мимо которыхъ я проходилъ.
— У васъ, конечно, нѣтъ денегъ, и вы ходите и просите?
— Нѣтъ, я ничего не прошу. У меня есть деньги.
— Такъ идите дальше. У меня нѣтъ для васъ работы, осенняя пахота окончилась. Вы умѣете рубить жерди для изгороди?
— Да.
— Вотъ какъ. Но я не дѣлаю больше деревянныхъ изгородей, у меня проволочныя изгороди. А штукатурить вы умѣете?
— Да.
— Жаль. У меня какъ разъ всю осень работали штукатуры, такъ что и вамъ была бы работа.
Онъ стоялъ передо мной и тыкалъ своей палкой въ землю.
— Какъ вамъ пришло въ голову прійти ко мнѣ?
— Люди говорили, что стоитъ мнѣ только пойти къ лесману, и я достану работу.
— Да? У меня дѣйствительно всегда много всякаго народу въ домѣ. Вотъ недавно были штукатуры. Умѣете ли вы дѣлать изгороди для куръ? ужъ это всякій сумѣетъ, ха-ха-ха. Вы сказали, что были у капитана Фалькенберга въ Эвербё?
— Да.
— Что вы тамъ дѣлали?
— Рубилъ лѣсъ.
— Я не знаю этого человѣка, онъ живетъ такъ далеко отсюда, но я слышалъ о немъ. Есть у васъ отъ него какія-нибудь бумаги?
Я передалъ ему свидѣтельство.
— Ладно, оставайся у меня, — сказалъ вдругъ ленеманъ.
Онъ повелъ меня вокругъ дома и привелъ въ кухню.
— Дайте этому человѣку хорошенько поѣсть, онъ пришелъ издалека, — сказалъ онъ.
Я сижу въ большой свѣтлой кухнѣ и ѣмъ такъ хорошо, какъ уже давно не ѣлъ. Едва я успѣлъ окончить ѣсть, какъ въ кухню снова вошелъ ленеманъ.
— Эй, вы, послушайте, — сказалъ онъ.
Я сейчасъ же всталъ и стоялъ передъ нимъ, какъ свѣчка. Повидимому, это маленькое проявленіе почтительности пришлось ему по душѣ.
— Нѣтъ, ѣшьте, кончайте. Вы уже поѣли? Я вотъ что придумалъ… Пойдемте со мной.
Онъ повелъ меня на дворъ.
— Вы пойдете въ лѣсъ за дровами, что вы на это скажете? У меня два работника, но одинъ у меня служитъ понятымъ, такъ что вамъ придется итти въ лѣсъ съ другимъ. Вы видите, что у меня дровъ запасено достаточно, но можно принести еще, это никогда не лишнее. Вы говорили, что у васъ есть деньги? Покажите мнѣ.
Я показалъ ему свои деньги.
— Хорошо. Вотъ видите ли, я должностное лицо и долженъ знать своихъ людей. Но само собою разумѣется, что у васъ ничего нѣтъ на совѣсти, разъ вы пришли къ ленеману, ха-ха-ха! Итакъ, сегодня вы отдохнете, а завтра отправитесь въ лѣсъ.
Я началъ приготовляться съ слѣдующему дню, осмотрѣлъ свое платье и отточилъ пилу и топоръ. У меня не было варежекъ, но погода была такая, что можно было еще обойтись безъ варежекъ, въ остальномъ я ни въ чемъ не нуждался.