Согласно приговору суда она была признана виновной в многочисленных кражах и – во что я верила меньше всего – в продаже наркотиков. Мне казалось, что застенчивая и начитанная девушка просто-напросто присвоила чужую собственность. Сама же Зина не распространялась о том, что с ней произошло.
Но как-то, после того как ее навестила ее бабушка, Зина, вернувшаяся со свидания в расстроенных чувствах, поведала мне о том, что с ней произошло.
– Дело вовсе не во мне, а в моем отце. Видишь ли…
Она замялась, а потом вдруг задала неожиданный вопрос:
– Ты ведь читала повести о Шерлоке Холмсе?
Я кивнула, и Зина вздохнула:
– Помнишь, великому сыщику пришлось бороться с гением преступного мира профессором Мориарти, который являлся математиком? Так вот, мой папа вообразил себя советским профессором Мориарти. Он, поверь мне, истинный гений, однако его привлекает все криминальное и незаконное. Поэтому отец разработал ряд финансовых махинаций, которые попытался осуществить со своими сообщниками из Министерства внешней торговли. Причем афера им удалась. Но мой папа проделал все не для обогащения, а потому, что ему просто хотелось привести в исполнение свой стройный план.
Зина снова вздохнула.
– Мама всегда называла его романтиком. Она умерла от рака три года назад, и ее смерть сильно повлияла на него. С тех пор папа замкнулся в себе и стал предаваться этим странным криминальным мыслям, потому что вбил себе в голову, что маму можно было бы спасти в какой-нибудь зарубежной клинике. Он пытался добиться разрешения на выезд за границу для лечения, но получил отказ. Поэтому, с точки зрения папы, в смерти мамы было виновато советское государство. И он решил при помощи хитрой комбинации наказать его. Но о задуманной им афере стало известно одному высокому чину в КГБ.
– И в итоге твоего отца посадили? – спросила я. – Только не говори, что ты тоже причастна к его махинациям. Не поверю!
Зина покачала головой:
– Все гораздо хуже. Я подозревала, что папа затеял какое-то сумасбродное дело, но не знала, какое именно. А когда мне стали известны подробности, было уже поздно. Понимаешь, тот чин из КГБ, который, кстати, был другом нашей семьи, предложил папе поделиться доходами с ним, причем пожелал забрать три четверти всего, так сказать, навара. А потом стал подбивать на то, чтобы папа придумывал все новые и новые махинации и обманные комбинации. В общем, он попытался вовлечь его в ужасные дела! Но отец отказался. – Помолчав, девушка добавила: – Этот человек из КГБ осерчал и решил принудить своего друга к сотрудничеству. Несмотря на то что мой папа является, по сути, книжным червем, репрессий он не боялся. Поэтому, как его ни стращали, на уговоры и требования не поддался. Тогда люди того высокопоставленного чина из органов решили действовать через меня…
Мне стало не по себе. Я-то думала, что мне пришлось пережить многое, однако моя история не шла ни в какое сравнение с тем, что случилось с тихоней Зиной.
– Сфабриковать дело против меня для них не составило труда. И папе пригрозили: если он откажется сотрудничать, то ему дадут ход. То есть меня обвинят в кошмарных вещах и отправят в колонию!
– И что, твой отец все равно отказался? – изумилась я. Неужели ее папаша-профессор был столь принципиальным, вернее, таким упертым, что пожертвовал собственной дочерью?
– Нет, он-то как раз собрался дать согласие. – Зина поджала губы. – Да только я не могла этого допустить. И строго-настрого запретила идти на поводу у шантажистов. Даже заставила его поклясться именем покойной мамы, что не изменит своего решения.
Я с трепетом взглянула на блеклую, сутулую девицу. Вот тебе и Зина-«ботаник»! Сама напросилась на то, чтобы оказаться в колонии! И все ради отца и странных понятий о семейной чести.
– Мне дали четыре года. – Зина опять тяжело вздохнула. – Конечно, мне было очень страшно, я ведь имела лишь поверхностное представление о том, что меня ожидает в колонии. И все же я дала себе зарок – мой папа никогда не будет работать на этих людей! Никогда!
Я прониклась большим уважением к девушке. У нас была похожая судьба: мы обе оказались за решеткой не по своей вине, а по собственной инициативе. Но ни одна, ни другая в том не раскаивались.
Прошел год, потянулся второй. Я уже давно обвыклась с распорядком жизни в колонии, тем более что кое в чем он был похож на детдомовский. Втайне я ждала, что получу письмо или хотя бы открытку от Тони, но никто мне не писал и никто меня не навещал.
Как-то, по прошествии полутора лет, в середине лета, я обнаружила у себя на кровати конверт. С бьющимся сердцем развернула его – и обнаружила листок, на котором было выведено: «Тебя ожидают новости с воли».
Наконец-то Тоня смогла подать весточку! Я возликовала и бросилась к старому корпусу колонии.
Вошла внутрь – и вдруг услышала, как за спиной что-то звякнуло. Обернувшись, заметила: дверь закрылась. А на ее фоне возвышалась фигура Куприяновой, сжимавшей в руках железную трубу.
– Цыпленок Табака прилетел! – пропищала она с наглой улыбкой. – Надо же, какая встреча! Тебе же никто с воли не пишет, ты никому не нужна!
Толстуха надвигалась на меня, и ее намерения были понятны. Куприянова уже пыталась заманить меня в ловушку, но тогда ее выдали собственные сообщницы. Теперь же, брошенная всеми, она решила привести в исполнение свой жуткий план.
– Что тебе надо, Сероводородная Бомба? – спросила я, отступая. Под ногами у меня хрустела битая кафельная плитка. Я осторожно оглянулась в поисках подходящего орудия для самозащиты. Но в помещении ничего такого не было.
– Что мне надо? – переспросила злобно Куприянова. – Мне надо, чтобы ты исчезла! Чтобы все было как и раньше! Ты уже однажды отобрала у меня мое законное положение, а теперь сделала то же самое второй раз. Кстати, я долго думала и поняла – тогда, в детдоме, именно ты подбросила мне кошелек!
Я, усмехнувшись, кивнула:
– Быстрота твоих умственных процессов всегда поражала меня, Сероводородная Бомба. Сколько лет тебе понадобилось, чтобы допереть до этого?
Мне требовалось вывести Куприянову из себя. Но та, похоже, не понимала, что ей лучше не вестись на мою провокацию.
– Значит, я права! – завопила она с диким блеском в глазах. – Только я не дура, Цыпленок Табака, и все продумала! Я тебя убью, а обвинят Зинку. И все, ты отправишься на тот свет, Зинка же получит новый срок. И уж я позабочусь о том, чтобы она с зоны не вышла!
Толстуха бросилась на меня с явным намерением ударить по лбу куском трубы. Мне удалось увернуться – все же я была намного легче и проворнее. Труба с лязгом врезалась в стену, с которой посыпалась кафельная крошка. Куприянова, ревя, развернулась и снова кинулась на меня.
Я оказалась около двери, но та была закрыта. А через мгновение кусок трубы просвистел в миллиметре от моего уха, я еле успела отскочить. Сероводородная Бомба, раскрасневшись и раззадорившись, снова пошла в атаку.
Но тут я ринулась на нее, желая боднуть головой в живот, но зацепилась ногой за выбоину в полу и упала, труба ударилась об пол совсем рядом с моей головой. Куприянова, победоносно взирая на меня, снова подняла железку и теперь целилась прямо в лоб.
Мне не оставалось ничего иного, как лягнуть ее в колено. Толстуха, завыв, рухнула на пол, выронив свое оружие. Тяжело дыша, сказала противнице:
– Куприянова, знаешь, что тебе за это будет? Не Зина, а ты загремишь по полной программе. Ты ведь пыталась меня убить!
Но Сероводородная Бомба вдруг навалилась на меня своей медвежьей тушей и принялась душить. Как ни старалась я высвободиться, все было бесполезно. Я уже чувствовала, что мне не хватает воздуха, ощущала звон в ушах…
Тут раздался свист, затем послышалось какое-то чмоканье и хрюканье. Куприянова ослабила хватку, распласталась на мне, как большая плита. С трудом я выкарабкалась из-под нее и увидела Зину, стоявшую рядом с тем самым куском трубы в руке.
– Письмо… ты оставила его у себя на кровати… Я его прочла, поняла, что это ловушка… и помчалась сюда… – лепетала девушка. – Увидела, как она тебя душит… Мне не оставалось ничего иного, как ударить ее… Но я не хотела…
Зина выронила из рук кусок трубы. Я подошла к ней и обняла. Неужели история повторилась? То, что Зина чем-то похожа на Тоню, я поняла уже давно. Но означало ли это, что Зина, как и Тоня, совершит убийство?
Девушка начала плакать, я же обратила свой взор на Сероводородную Бомбу. Та, раскинув руки, с закрытыми глазами лежала на полу. И не дышала.
– Нет, нет, не может быть, что она умерла! – запричитала Зина, давясь слезами. – Пусть Куприянова и плохая, но все равно я не хочу, чтобы она умерла! Ей ведь можно еще помочь?
Зина подошла к Сероводородной Бомбе, опустилась около нее на колени и попыталась нащупать пульс.
– Сердце не бьется… – прошептала девушка испуганно. – Я убила ее, убила!
Зина подошла к Сероводородной Бомбе, опустилась около нее на колени и попыталась нащупать пульс.
– Сердце не бьется… – прошептала девушка испуганно. – Я убила ее, убила!
В этот момент Сероводородная Бомба резво поднялась с пола, схватила Зину за шею и стала ее душить у меня на глазах. Я схватила трубу и, подскочив со стороны широкой спины Куприяновой, ударила ее по плечу. Сероводородная Бомба взвыла, но Зину не отпустила. Тогда я опустила свое оружие на голову Куприяновой. Раздался мерзкий хлюпающий звук, и конец железки окрасился кровью.
Толстуха повалилась на пол. Кашляя и спотыкаясь, Зина отскочила в сторону. Я же, встав над поверженной Сероводородной Бомбой, занесла трубу в третий раз.
– Нет! – крикнула Зина, но я процедила сквозь зубы:
– Оставлять ее в живых нельзя. Во-первых, гадина обязательно будет врать, что это мы на нее напали. Во-вторых, все равно не оставит попыток убить нас. В-третьих, она все равно не жилец.
И труба в третий раз опустилась на череп Куприяновой. Я не испытывала удовольствия или радости – смерть Сероводородной Бомбы была исключительно необходимостью.
Зина, прикрыв лицо руками, тихо рыдала. Я проверила, насколько могла, рефлексы Куприяновой. Нет, на сей раз она была точно мертва – окончательно и бесповоротно.
– Что же делать? – спросила Зина в ужасе. – Нам ведь дадут новый срок, причем наверняка большой. Ведь мы убили человека!
– Я убила, – поправила я. – Однако никто никакого нового срока не получит. Потому что никто не узнает, что имело место убийство.
У меня уже имелся опыт в подтасовке фактов и заметании следов. И долгими ночами в колонии я, вырванная из сна своим постоянным кошмаром, таращилась в потолок, проигрывала одну за другой разные ситуации. Теперь я знала, где мы с Тоней допустили ошибки и как нам надо было избавиться от тела Автогена, чтобы его не нашли и не заподозрили нас в причастности к его гибели.
– Имел место несчастный случай. Или, впрочем, нет, произошло самоубийство, – сказала я, ставя ногу на трубу, при помощи которой отправила в мир иной Сероводородную Бомбу. – Да, именно самоубийство. Куприянова уже давно страдала дурью, не могла смириться с потерей своего статуса, поэтому и приняла решение покончить с собой. Вот так!
Зина в ужасе посмотрела на меня и прошептала:
– Но ведь нам никто не поверит… Если ее тело найдут здесь с раной на голове, то сразу станет понятно, что на нее кто-то напал.
Я усмехнулась и, подойдя к Куприяновой, взяла ее за толстые ноги.
– Кто сказал, что ее здесь найдут? Нет, ее найдут не здесь, а на улице.
– Но какая разница? – воскликнула Зина. – Все равно тело осмотрит врач и придет к выводу, что девушку отдубасили трубой или чем-то в этом роде!
– А надо сделать так, чтобы у врача не возникло никаких подозрений, – заявила я. – Рана на ее голове, конечно, не зарастет, значит, следует обставить мизансцену таким образом, чтобы она не бросалась в глаза.
– Не бросалась в глаза? – переспросила Зина в недоумении. – Что ты хочешь сказать?
– Сейчас поймешь, – сказала я и принялась действовать…
Куприянову хватились на вечерней перекличке, а обнаружили примерно час спустя. Ее тело находилось на асфальте около старого корпуса. Причем все указывало на то, что толстуха забралась по ветхой лестнице на крышу здания, а оттуда спикировала вниз. Причем головой шмякнулась о груду кирпичей.
Кусок трубы я тщательно протерла и зарыла. Следы крови в здании мы с Зиной уничтожили. Но зря мы боялись – версия о самоубийстве стала единственной. И никто не печалился о кончине Сероводородной Бомбы.
С той поры Зину и меня связала общая кровавая тайна. А еще через полгода мою новую подругу выпустили из колонии по условно-досрочному. Расставаясь со мной, она сказала, что не забудет того, что я сделала для нее. Вот только ни писем, ни иных весточек от нее не было. Я смирилась с тем, что придется еще долго сидеть, – и вдруг по колонии разнеслась весть о том, что меня тоже скоро выпустят.
Меня вызвал к себе начальник колонии, который сообщил, что мое дело было пересмотрено. Теперь я проходила не инициатором убийства, а как соучастница, и мне скостили срок. А одновременно я попала под амнистию.
Через три дня, еще ничего толком не осознав, я вышла на свободу. Так как мысль, что мне придется провести в колонии еще несколько лет, стала привычной, то я совершенно не представляла, что же меня ожидает там, за воротами.
А ожидал меня шикарный автомобиль. Я поплелась было мимо, к автобусной остановке, чтобы доехать до города, а оттуда на поезде отправиться куда глаза глядят, но раздался сигнал клаксона – и дверца черного монстра распахнулась. Из салона вышла элегантная, уверенная в себе молодая дама. Она приветливо замахала мне рукой, я же заробела и смутилась. Меня явно с кем-то спутали! Я и представить себе не могла, чтобы кто-то приехал встречать меня, да еще на таком автомобиле.
– Ну что же ты? Не узнаешь? – раздался знакомый голос, и я обомлела.
Передо мной стояла Зина, та самая невзрачная и сутулая Зина с блеклыми волосами. Но за прошедшие семь или восемь месяцев она превратилась в настоящую красавицу!
Я медленно подошла к автомобилю и осмотрела его. Вот это да! Когда я отправлялась в колонию, такие по нашим дорогам не ездили. Однако теперь все разительно переменилось – Советский Союз развалился, в стране сейчас рыночная экономика…
Облачена Зина была в элегантный костюм, а в ушах и на пальцах поблескивали крупные камни – явно не стекляшки и не фианиты, а самые что ни на есть настоящие бриллианты.
Зина обняла меня и поцеловала, и я ощутила тонкий аромат духов, исходивший от нее. Мне стало стыдно – а чем пахла я, только что вышедшая с зоны?
– Ты что, в лотерею выиграла? – спросила я, опешив.
– Можно и так сказать, – улыбнулась Зина, беря меня за руку. – Ну давай же, садись, и побыстрее отправимся в путь. Потому что это место навевает на меня печальные воспоминания!
Я нырнула в салон автомобиля. Каким же гигантским он был! Имелся и личный шофер, причем в униформе. Зина расположилась на заднем сиденье, и едва я оказалась рядом с ней, предложила мне на выбор крошечные бутербродики с красной и черной икрой, а также невероятно вкусно пахнущие паштеты и чудный торт.
Я покосилась на шофера, а Зина нажала кнопку, и между салоном, где мы находились, и местом водителя вдруг возникло темное стекло.
Ничего более не говоря, я набросилась на божественную еду, поглощая деликатесы, о которых тогда еще и не слышала. Зина же с улыбкой наблюдала за мной.
– Извини, что тебе пришлось так долго сидеть в колонии! – промолвила она, закуривая тонкую сигарету с ментолом.
Я едва не подавилась – Зина теперь курит?
– Ну, никто же не мог знать, что мое дело вернут на доследование и что я под амнистию попаду, – буркнула я с набитым ртом.
– Мы знали, – возразила Зина. – Папа и я! Но, несмотря на то что папа приложил все усилия, раньше не вышло.
Я в недоумении уставилась на Зину и пробормотала:
– Так это ты вытащила меня из колонии?
Зина, пуская дым из тонких ноздрей, пояснила:
– Не столько я, сколько папа. Однако именно я настояла на том, чтобы он задействовал свои связи. Потому что я не могла допустить, чтобы ты по-прежнему сидела за решеткой, отбывая наказание за преступление, которого не совершала.
Да, когда-то я поведала Зине о том, как была осуждена, вот только не думала, что это приведет к тому, что меня освободят досрочно.
– Но твой папа, – начала я осторожно, – у него же были неприятности с каким-то видным чином из КГБ… Неужели все разрешилось?
Зина затушила сигарету в золоченой пепельнице и ответила:
– О, та история в прошлом! Ведь в августе был путч, в декабре Союз развалился. Теперь у власти новая команда, и мой папа имеет прямой доступ к самым важным людям. Те же, кто ему раньше докучал, полностью утратили влияние.
Зина разительно переменилась, причем не только внешне. Девушка стала жестче, категоричнее, циничнее. Странно, но прежняя Зина нравилась мне больше.
– А человек, который шантажировал моего папу и упрятал меня в колонию, свое получил! – добавила она, причем таким тоном, что я вдруг вспомнила о мертвой Сероводородной Бомбе.
Неужели мужчину постигла примерно такая же судьба? Раньше я могла говорить с Зиной о чем угодно, но сейчас не рискнула спросить о подробностях.
– Спасибо, что не забыла меня! – лишь пробормотала я.
А стильная красотка, сидевшая рядом, улыбнулась – и стала прежней Зиной.
– Это ведь вполне естественно! Я никогда не бросаю в беде своих друзей, а ты – моя единственная верная подруга. К тому же я твоя должница. Ты спасла меня от этой Куприяновой, и такое не забывается. Кстати, извини, что не получилось пока полностью снять с тебя судимость. Ничего, адвокаты моего папы работают над этим.
Я не знала, что и сказать, поэтому подавленно молчала.