Хадсон в удивлении уставился на капитана.
– Откуда вы это знаете, сэр? Про бухту, скалы и поселение индейцев? Разве вы бывали здесь?
– Я – нет, но мир полнится слухами. То, что видел один моряк, со временем становится известно всем.
– Значит, мы тут не первые, – удовлетворенно произнес Хадсон и, вытащив альбом, принялся зарисовывать виды острова.
Бриг неторопливо двигался в кабельтове от берега, а команда с увлечением обсуждала, съедобны ли твари, что пасутся на лугу, и будет ли их мясо похоже на баранину. Другой темой для разговоров были женщины; мореходы надеялись, что индеанки здесь не слишком уродливы, а их мужья не слишком ревнивы. Прислушавшись к этой болтовне, капитан нахмурился и крикнул:
– Боцман, заткни им рты! Пусть замолчат и слушают, что я скажу.
Кулаки у Белла были увесистые, и гул голосов быстро стих. Шагнув на верхнюю ступеньку трапа, Питер оглядел свою команду. Белл, Джонс, Айрленд, Сазерленд стояли впереди, за ними – еще пять десятков молодцов и дюжина марсовых, оседлавших реи… Брукс, Мерфи, Флетчер, Дигби, Кейн, Хокинг, Баррет, Хендлер по прозвищу Фартинг, Престон, Костакис, Бэнкс… Глядя на дерзкую рожу Ника Макдональда, Шелтон произнес:
– Никакого грабежа и никаких насилий над женщинами. Здесь живут араваки, искусные воины, и их в десять раз больше, чем нас. Все, что нам нужно, мясо, рыбу и овощи, мы обменяем. В трюме – ящики с ножами, тканями и ожерельями.
Том Белл повернулся к команде, упер пудовые кулаки в бока и гаркнул:
– Слышали, что сказал капитан? Все слышали, джентльмены, псы помойные? До каждого ублюдка дошло?
Джефф Престон, бывший каторжник, поднял руку.
– Вопрос, сэр.
Боцман уставился на него, поигрывая линьком.
– Какие вопросы, харя уголовная? Или ты слышал капитана, или я тебе зубы в пасть вобью!
– Полегче, Том, – сказал Шелтон. – Сегодня вопросы разрешаются. Говори, Джефф.
Престон поскреб темя.
– Если случится оплошка, сэр… ну там случайно…
– Если, сэр, случайно индейскую девку оседлаешь, – добавил Дигби.
– Или овца ихняя под ножик подвернется, – поддержал Кейн.
– Или в цене за морковь не сойдемся, и придется пальнуть из мушкета прямо в рыло, – пробормотал Макдональд.
– Да, сэр, именно так, – кивнул Престон. – И что тогда? Будет нам наказание?
Шелтон усмехнулся. Моряк, проделавший долгий путь в соленых водах, жаден до всего… Он понимал этих людей, знал их мелкие хитрости, и на всякую имелся у него ответ.
– Если, Престон, ты провинишься случайно, я тебя наказывать не буду, – молвил он, стерев с лица улыбку. – Бог не простит, если я повешу доброго христианина за индейскую девку или овцу… Нет, не простит, и я это не сделаю! – Питер выдержал паузу и продолжил: – Придется отдать ослушника аравакам. Пусть разбираются.
Мореходы зашумели. «Разбираются? А как?» – выкрикнул кто-то. «Да, сэр, скажите нам!» «Скажите, чего ждать от этих нехристей!» «Не тронут они нас, чтоб мне рома не пить! Что я, индейцев не видал!» «Верно, не тронут! Хоть язычники, а понимают, что испанцам мы враги!» «Ну, ежели девку там случайно… ну, бусы дать или зеркальце…»
– Тихо, – произнес капитан, и выкрики тотчас прекратились. Он бросил взгляд на берег, на скалистый мыс, который сейчас огибала «Амелия», и продолжил: – Разве испанец похож на англичанина, а англичанин – на голландца или француза? Нет, конечно, нет! Так и у индейцев. Араваки совсем не похожи на тех, что живут в Панаме или в Маракайбо. И наказание у них одно: виновника привязывают к столбу, вырезают печень и бросают ее псам. Но если кому-то больше нравится рея с веревкой, я не возражаю.
Мартин, стоявший за его спиной, хихикнул. Мартин всегда был рядом, когда приходилось сообщать команде что-то неприятное. Питер мог поклясться жизнью сестры, что руки Кинга сейчас лежат на пистолетах.
Он показал на близкий берег подзорной трубой.
– Мы будем жить с араваками всю зиму, так что ведите себя пристойно, джентльмены. И еще одно… Многие из вас знают испанский, и есть соблазн говорить на этом языке, так как индейцы его понимают. Так вот: ни слова на испанском! Испанцев здесь не любят, а про англичан, их врагов, не знают ничего. Если решат, что мы – сородичи тех, кто отнял у них страну и свободу, начнется свара. А это нам ни к чему.
– Со всем почтением, сэр, – сказал Берт Айрленд. – Не проще ли дать залп из мушкетов? Или пальнуть из пушки? Все индейцы, которых я повидал на своем веку, страх как боялись огнестрельного оружия.
– Думаю, эти не боятся. Среди них есть те, кто сбежал от испанцев, и они знают, что белый человек с мушкетом тоже смертен. Лучше нам не гневить бога и не искушать судьбу.
С этими словами Питер дал знак команде разойтись и вернулся на квартердек. Хирург с увлечением делал зарисовки, Батлер вел корабль вокруг острова, прислушиваясь к Уэллеру, промерявшему глубину, а братец Руперт, как обычно, скучал. Кроме дележа скромной добычи с галиона Сабато, у корабельного казначея других занятий пока не намечалось.
Впрочем, вид у него был обеспокоенный.
– Ты, кузен, говорил, что туземцы на этом острове весьма свирепы, – произнес Руперт Кромби. – Вырезают печень, швыряют собакам и все такое… Это правда или выдумки?
Шелтон молча пожал плечами. Понимай как хочешь!
– Если даже капитан немного сгустил краски, это сделано с благой целью, – заметил Мартин. – Власть капитана велика, но полезно добавить к ней каплю страха. Это удержит людей от необдуманных поступков.
– Но все же я хотел бы знать про печень. – Руперт приложил руку к животу. – Печень у меня одна, и это очень ценный орган. Когда я был в Лондоне, один знающий врач говорил мне, что печень насыщает телесные ткани особой желчью, без которой невозможны дыхание и пищеварение. А потому…
– Мошенник этот ваш врач, – молвил Хадсон, на миг оторвавшись от альбома. – Печень очищает кровь, и если ее вырезать, человек не проживет и минуты.
– Моя кровь не нуждается в очистке, – гордо заявил Руперт. Затем он склонился к уху капитана и прошептал: – Этот варварский обычай с вырезанием печени… Я не помню, чтобы в дневнике твоего предка об этом говорилось… Признайся, Питер, ты все выдумал, чтобы припугнуть наших голодранцев?
– Откуда ты знаешь, что написано у Чарли? – возразил Шелтон. – Ты его дневник не читал и судишь о нем с моих слов.
Руперт обиженно оттопырил губу.
– Не читал, это верно. Ты и твой отец поделились с Кромби, вашими компаньонами, не всем, что написал Чарли Шелтон.
– Не всем, но самым важным, теми сведениями, что могут спасти компанию от бакротства, – заметил капитан. – Остальное вас не касается.
Про печень, которую скармливают псам, старый Чарли ничего не сообщал, как и о других злодейских обычаях араваков. По его свидетельству, они были воинственным племенем, каждый мужчина отлично владел дубинкой, луком и копьем, и мореходы Дрейка испытали это на себе. Приняли их с миром, но затем у араваков возникло подозрение, что к ним заявились испанцы, и в результате стычки погибли люди из экипажа «Золотой лани» и несколько индейских воинов. Дрейк мстить не пожелал, и конфликт разрешился – каким образом, в дневнике Чарли не сообщалось. Он писал лишь о том, что подружился с индейцем Пиуараком, рассказавшим ему о таинственном городе среди неприступных вершин, от которого лежит путь к реке Урубамбе и дальше, по мостам над ущельями и через перевал, к джунглям и огромному водопаду, что низвергается с подпирающих небо утесов. Этот Пиуарак был не из местного племени, а являлся одним из беглецов, что приплыли на Мохас, устрашившись испанской власти и бога, которого привезли захватчики. Все обитатели острова относились к нему с благоговением, ибо он вел род от великого инки Атауальпы, предательски казненного испанцами. И был Пиуараку известен тайный путь, ведомый лишь немногим благородным инкам, а почему говорил он об этом с Чарли Шелтоном, в дневнике не было ни слова. Так ли, иначе, но он перечислил семь подвесных мостов, ведущих от Урубамбы к перевалу, где стоит каменный страж, воин с ликом ягуара; это изваяние – начало дороги к большой реке и водопаду, найти который нетрудно, так как грохот слышен за много миль. И если проникнуть за стену падающей воды…
«Амелия» обогнула скалистый мыс, за которым открылась небольшая бухта. Утесы, поднимавшиеся по обе стороны, прикрывали ее от ветров с континента и с океана; в глубине прятался неширокий, усеянный галькой пляж, упиравшийся в громадные валуны высотой пять-шесть ярдов, а над ними мотались на ветру кроны пальм и еще каких-то деревьев, похожих на разлапистые сосны. Судя по скудным описаниям прадеда, здесь бросила якорь «Золотая лань», и сэр Френсис устроил на берегу бивак, дав отдых своей команде. С той поры прошло столетие, но кто знал – может быть, на Мохасе живут потомки Пиуарака, хранящие тайну пути к сокровищнице инков. И, может быть, они поделятся этим секретом с правнуком старого Чарли…
– Глубина сорок три фута, сэр! – выкрикнул Мэт Уэллер.
– Спустить паруса, – распорядился первый помощник. – Белл и Сазерленд, к якорям! Бросать по моей команде!
Волны с шумом катили на берег, покрывая гальку белым кружевом пены, тут же таявшим на камнях. С утесов свисали буро-зеленые бороды лишайников, в лесу за скалами щебетали птицы, и им вторили чайки, метавшиеся над темной водой. Солнце, уже перевалившее зенит, казалось неясным призраком за пеленою туч, что громоздились на западном небосклоне. Было ветрено и прохладно; тучи, надвигавшиеся с океана, сулили дождь – возможно, сильное волнение или бурю. Но «Амелия» уже нашла надежную гавань; бриг неторопливо двигался к берегу, его паруса были плотно увязаны на реях, экипаж замер у шлюпок, поглядывая на твердую землю с опаской и вожделением. Остров Мохас приветствовал их птичьими трелями, рокотом волн, шелестом деревьев, но в этом хоре не было человеческого голоса. Впрочем, Питер Шелтон полагал, что за ними следит не одна пара глаз.
– Двадцать футов глубины! – доложил Уэллер, вытягивая линь с грузом.
До берега было рукой подать – примерно сорок ярдов. Первый помощник бросил взгляд на капитана, Шелтон кивнул, и тут же раздались слова команды:
– Отдать носовой якорь! Отдать кормовой якорь! Том, Дик, шевелитесь! Живее, черти!
Загрохотали цепи, корабль вздрогнул и, слегка покачиваясь, замер на темных водах бухты.
* * *Индейцы пришли в тот же день, ближе к вечеру. Солнце еще висело над скалами, команда «Амелии» еще не успела разбить бивак, еще кипела в котлах похлебка, и Райдер Мур, прохаживаясь с важным видом у костров, пробовал варево и добавлял соли и перца, когда из зарослей выступили вооруженные копьями мужчины. Их было с полсотни, но Шелтон заметил колыхание ветвей позади отряда – там, очевидно, скрывались лучники. Что до копьеносцев, то они были мускулистыми и рослыми, в набедренных повязках из кожи, позволявших разглядеть сложную татуировку на груди и предплечьях. Эти люди не походили на краснокожих, обитавших в Панаме, устье Ориноко и других местах, где доводилось бывать Питеру Шелтону; он решил, что они крупнее и сильнее туземцев из тех племен и явно более искусны в обращении с оружием. В их глазах не читалось страха или опаски, они смотрели на пришельцев настороженно, но копья держали остриями вверх. Многие наконечники были железными, сделанными из ножей, другие – каменными или костяными.
Кивнув Мартину, Шелтон твердым шагом направился к середине шеренги, к сухощавому пожилому воину в пышном уборе из перьев грифа. За спиной капитана Батлер строил экипаж, негромко давая наставления: тесаки не вынимать, из мушкетов не целиться, но держать их наготове. С корабля, где остался боцман с пятью моряками, долетел характерный скрип – там разворачивали восьмифунтовое палубное орудие.
В пяти шагах от воина в перьях – очевидно, вождя – Шелтон и Кинг остановились. Капитан вытащил из-за пояса пистолеты и положил их на землю. Затем расстегнул ремень с тесаком и кинжалом, бросил его рядом с пистолетами и вымолвил на искаженном испанском:
– Приходить с миром. Просить: остаться на остров, пока соленая вода не будет снова тихой. Тогда плыть дальше.
Черты вождя были бесстрастны. Заметив это, Питер добавил:
– Мы не испанцы. Другой народ, совсем другой.
– Не испанец? – произнес аравак с гортанным акцентом. – Кожа белая, волос на лице, но не испанец?
– Нет, – подтвердил капитан. – Испанец наш враг.
За спиной вождя стоял человек, не похожий на других воинов. Он был на голову ниже рослых араваков, безоружен и стар – вероятно, ему исполнилось не меньше семидесяти, и годы прорезали морщины на его лице. С плеч старика спадала накидка из хлопковой ткани, но грудь была открыта, и на коже Шелтон не увидел татуировок. Его черты тоже казались другими, более утонченными – маленький рот с узкими губами, прямой нос, впалые щеки. Местный колдун, мелькнула мысль у Питера, колдун и, скорее всего, не аравак.
Старец коснулся руки вождя, затем показал на моряков с «Амелии» и что-то произнес. Кивнув в знак согласия, вождь снова заговорил на испанском:
– Пусть они поют. Твои люди. Пусть поют.
Питер переглянулся с Мартином. Они оба были в недоумении.
– Поют? Что?
– Бог белых людей любит песни, – уточнил вождь. – Пусть поют.
Повернувшись к Батлеру, капитан спросил:
– Ты знаешь какой-нибудь псалом, Дерек?
– По крайней мере, два или три, – ответил его помощник. – На старости лет я сделался очень богомольным.
– Пой, что вспомнится, а команда пусть подпевает.
– Разрази меня гром! Это еще для чего?
– Индейцы хотят послушать. Пой! Вдруг ты обратишь язычников в христианство.
– Это было бы великой заслугой перед Господом, – произнес Батлер и перекрестился.
Краем глаза Шелтон заметил, что вождь и старец в накидке внимательно следят за разговором. Знакомы с английским?.. Нет, вряд ли; на их лицах он не прочел понимания. Они внимали звукам чужого языка так, как слушают мелодию.
– Господь – Пастырь мой, – заревел Батлер, – я ни в чем не буду нуждаться!
– Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, – подхватил хирург. – Подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего…
Запели и другие – сначала Костакис, а за ним еще дюжина мореходов – в основном жители Порт– Ройяла, из старого экипажа «Амелии». Их резкие грубые голоса не походили на церковный хор, искусства им явно не хватало, зато пели с воодушевлением. Над водами бухты и каменистым берегом неслось:
– Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь я зла, потому что Ты со мною; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.
Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена.
Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни.
Мно-огие дни![29]
Псалом отзвучал. Старец, не похожий на аравака, внезапно выступил вперед, приблизился к Шелтону и положил ладонь на его плечо. У него были странные глаза – не черные, не карие, а скорее, густого янтарного цвета.
– Ты не солгал – вы другие белые, не испанцы. Возможно, те, кто приплыл на этот остров в старину. Говорят, среди них были люди со светлыми волосами, вот такими.
Старик показал на Мартина. Его испанский был настолько хорош, что Шелтон даже не уловил акцента. И речь его не походила на невнятный простонародный говор – он произносил слова четко, подобно священнику или образованному кабальеро.
Питер в изумлении приподнял брови.
– Ты поверить? Мы пели, и ты поверить? Но почему?
– Другой язык, не испанский, – пояснил старик. – Испанский знают вождь Кондор и еще несколько воинов. Все слышали, как вы говорили и пели на своем языке.
– Мудро… – пробормотал Кинг за спиной капитана. – Ушлый дед… С ним бы поосторожнее…
Вождь воткнул в землю копье, и воины-араваки повторили его жест. Очевидно, это являлось ритуальным знаком мира и добрых намерений, но Шелтон, помня о затаившихся в лесу лучниках, не велел своим людям отложить мушкеты. Путь к доверию долог, непрост и вымощен не словами, а делами.
Ткнув себя в грудь, вождь произнес что-то гортанное, длинное, непонятное. Потом перевел на испанский:
– Кондор, Парящий над Облаком, вождь араваков. Как твое имя, старший над белыми людьми?
– Шелтон. Я – Шелтон, а это – мой большой лодка и мой матрос. – Питер показал на бриг и столпившуюся у воды команду.
– Шел-та? – Губы Кондора дрогнули в усмешке. – Очень короткое имя, плохое для вождя. Будешь Шел-та, Пришедший с Моря. Будешь гостем на этом берегу.
Кондор раскинул руки, потом взялся за копье и что-то крикнул своим воинам. Араваки один за другим потянулись в лес. Странный старец, то ли колдун, то ли советник вождя, все еще стоял напротив Шелтона, не таясь разглядывал его, косился с любопытством на Кинга, на корабль и мореходов, уже сложивших оружие, нюхал воздух, в котором витали запахи похлебки. Наконец он спросил:
– Как называется твой народ, Шел-та, Пришедший с Моря? И чем вы отличны от испанцев? Живете иначе? Верите в другого бога? Не в того, который умер на кресте?
– Мы англичане. Жить на островах, там, за большой землей, – Шелтон вытянул руку на восток. – Верить в бога, умершего на кресте, но верить по-другому. Не похоже, как испанцы.
– Ты мне об этом расскажешь. – Старик не сводил с Шелтона испытующего взгляда. – Надеюсь, тебе хватит слов, ибо ты плохо говоришь на языке испанцев. Или скрываешь свое умение? Но зачем?
Стараниями доньи Исабель из благородной семьи Сольяно Питер мог общаться на испанском не хуже любого профессора из Саламанки. После недолгих колебаний он решил оставить притворство и молвил:
– Я знаю испанский так же хорошо, как свой родной английский. Я опасался, что вы примете нас за испанцев, и запретил своим людям говорить на этом языке. Там, откуда я родом, известно, что испанцы – ваши враги, казнившие великого инку Атауальпу.