— Да, мы слышали о нем. Ваши люди из Копенгагена прислали нам данные. По компьютеру.
— Он тоже очень способный, — заметил Странге.
— Да и мы не лыком шиты, — ответил швед.
Он вольготно устроился сзади и сердечно улыбался Лунд в зеркало заднего вида. Они миновали несколько лодок, вытащенных на берег, и пару ресторанчиков.
— Ну что? — спросил он. — Рыбачить любите?
— Мы не на рыбалку приехали, — ответил Странге.
Швед по-прежнему улыбался:
— Правда? А я думал, на рыбалку.
Зимний лес. Голые деревья, сырая земля. Рабен вернулся в свои первые армейские дни, когда их учили быть незаметными, слушать, смотреть.
В километре от пристани он окликнул женщину, развешивавшую белье на просушку, улыбнулся, назвал имя Томсен. В ответ узнал, как до нее добраться. Островок совсем маленький, население немногочисленное, дороги — узкие грунтовки. Все жители друг друга знают. Никаких адресов нет. Просто домик в лесу. Идите по этой дороге, сказала женщина.
Он снова улыбнулся, поблагодарил и шагал по дороге до тех пор, пока не удостоверился, что она его больше не видит, затем нырнул обратно в лес.
Вскоре он услышал звук бензопилы, и впереди среди деревьев показалось открытое место. Там стояло одноэтажное строение, отделанное камнем, с красной крышей. Лисбет Томсен предпочитала одиночество, даже когда была единственной женщиной в боевом подразделении из восьми человек, прочесывающем бесплодные земли Гильменда. И Рабен не удивился тому, что нашел ее в самом глухом углу Швеции, живущую как отшельница.
Возле задней двери был небольшой огород. Никаких цветов, только аккуратные грядки с зимними овощами. Рабен хотел сразу броситься к дому, найти ее, рассказать об опасности и умолять бежать. Их осталось только двое. Если он смог найти ее, смогут и другие.
Но вместо этого он осторожно продвигался между деревьями, ориентируясь на звук пилы. Она была там, в солдатской куртке защитного цвета и плотных штанах, с ножом на поясе. Черные волосы, короткая, почти мужская стрижка. Крепко сложенная женщина, быстрая и сильная.
Бензопила расправлялась со штабелем бревен. Томсен нарезала их с такой же легкостью, как другая женщина нарезала бы хлеб.
Есть вещи, которые не меняются, с удовлетворением отметил про себя Рабен и задумался, с чего начать.
Пока он размышлял, с дороги к дому подошел человек. Синяя форма, пилотка с эмблемой, белая маркировка на куртке. Шведский полицейский.
Рабен присел, наблюдая за каждым движением.
Томсен заглушила пилу. Коп говорил громко и по-свойски.
— Лисбет, тут датская полиция приехала, — сказал он. — Тебе надо поговорить с ними в участке.
Томсен произнесла ругательство, которое Рабену приходилось слышать довольно часто, но не из уст женщины.
— И куда это ты, черт возьми, направилась? — спросил коп, когда она зашагала к дому.
Она махнула в его сторону пилой.
— Что, мне прямо с этим ехать?
И она продолжила путь.
— Только не вздумай сбежать! — кричал ей вслед коп. — Я уже не тот, чтобы гоняться за всякими газелями по лесу.
Она снова чертыхнулась. Коп в нарочитом ужасе состроил вслед ей рожу, напоминающую «Крик» Мунка: ладони прижаты к ушам, рот и глаза широко раскрыты, затем рассмеялся.
— Вы, датчане, такие матерщинники, — сказал он.
Ее губы дрогнули в улыбке. Редко кто добивался от нее большего, подумал Рабен.
Лисбет Томсен убрала пилу в небольшой сарайчик и вскоре скрылась вместе с копом из виду.
Через несколько минут между деревьями промелькнула машина с надписью «Полиция» на капоте.
Она жила одна, значит в доме пусто. Рабен выбрался из кустов, пригибаясь, добежал до задней двери. Она была не заперта. Он вошел в дом.
Маленький остров на побережье Швеции. Здесь никто не запирает двери. Зачем?
Он остановился, заставил себя подумать. Может, полиция захочет обыскать дом в ее отсутствие. Может, она забыла что-то и попросит копа вернуться. Может… придет кто-то еще.
Оставаться незамеченным.
Наблюдать.
Две самые важные заповеди. Но первая превыше второй. Всегда.
Йенс Петер Рабен пока не был готов появиться на глаза людям. Это бы означало неминуемый арест или что-нибудь похуже. Поэтому он развернулся и, не оглядываясь, бросился обратно в лес, в укрытие. Пока он будет невидимым.
Сейчас ему надо потянуть время. Томсен вернется, он был уверен в этом. Через час или через два, если ничего не произойдет, будет достаточно безопасно вернуться к дому и дождаться ее. А до тех пор…
В кармане куртки лежит пара зерновых батончиков и бутылка воды. В лесу среди мертвой травы еще краснеют последние терпкие ягоды брусники, а если совсем прижмет, то можно поискать съедобных грибов.
Выжить в лесу нетрудно, если только тебя никто не найдет.
Полицейский участок был похож на обычный жилой дом: белая штукатурка, двухэтажный, с балкончиком на фасаде. Странге внутрь не пошел. Он пробормотал Лунд что-то насчет деревенских мужланов и желании проверить остров.
— Вы же не медведей будете искать? — спросила она слишком громко.
— Медведей? — Пожилой коп стоял на крыльце и тщательно отряхивал ботинки. — Нет тут у нас никаких медведей. Это же вам не север.
— Хочу посмотреть, действительно ли они ищут Рабена, — пояснил Странге, обращаясь к Лунд и игнорируя шведа. — Он мог приехать сюда прямо у них под носом, и никто бы ничего не заметил.
— Хорошо, — согласилась она и вернула ему ключи от машины.
Томсен сидела за столом лицом к стене, на которой висели два очень старых портрета короля и королевы Швеции, голова лося и чучело лосося. Она была высокой, атлетически сложенной женщиной с короткими темными волосами, неулыбчивая, но с приятными чертами лица и с резкими манерами.
— У меня много работы, — сказала она. — К тому же это Швеция. Зачем я понадобилась датской полиции?
Лунд села напротив нее. Рядом устроился шеф участка, раскурил дурно пахнущую трубку и стал слушать.
— Вы разве не смотрите новости?
— Нет. У меня есть только радио. О том, что Мюга убили, я слышала. И о Грюнере тоже.
Говоря, она не смотрела на Лунд.
— Вы понимаете, что происходит? — спросила Лунд.
— Понятия не имею.
— Вам кто-нибудь угрожал?
Томсен усмехнулась:
— Конечно нет. Кому могло такое в голову прийти?
Начало предвещало долгий и трудный разговор.
— В последнее время вы общались с кем-нибудь из контингента «Эгир»?
— Я живу в лесу. Одна. Мне нравится моя жизнь. Никого из армейских не видела два года.
— Погибли не только солдаты. Ваш адвокат, Анна Драгсхольм, тоже убита. — Лунд положила фотографию на стол. — Она не пыталась связаться с вами?
— Нет, — тут же ответила Томсен, едва глянув на снимок. — Теперь я могу идти? Мне надо работать.
— Что случилось в Гильменде?
— Вы ехали в такую даль, чтобы спросить меня об этом? А не пробовали обратиться куда-нибудь поближе, в Рюванген например?
— Пробовали. Я хочу услышать то, что скажете вы.
— Мы потеряли трех отличных парней. Всё есть в рапортах и материалах суда.
— Всё?
— Да!
— С вашим отрядом связано три убийства. Мы проводим расследование. Я должна во всем разобраться.
Шведский полицейский вынул изо рта трубку и вытряхнул зловонную смесь в пепельницу на столе.
— Я так думаю, тебе лучше не молчать, Лисбет. Скажи этой дамочке все, что она хочет знать. И тогда мы все сможем пойти по домам.
— Да нечего мне ей говорить! Мы были в дозоре, далеко от базы. Остановились отдохнуть. Потом Рабен сказал, что получил по рации сигнал от другой датской команды. На них напали, и они оказались в ловушке около реки. Мы поняли, что находимся к ним ближе всех.
Впервые за время разговора на ее лице отразились эмоции, и это был нервный, застарелый страх и неуверенность.
— Они находились на вражеской территории. Мы не могли оставить их там. Поэтому попробовали перебраться через реку, но мост был заминирован. — Ее глаза потемнели, глядя куда-то в прошлое. — Бо сидел напротив меня, с автоматом между ног. Когда мина взорвалась, дуло воткнулось ему в горло. Мы потеряли транспорт и тоже оказались отрезанными от наших. — Невидящими глазами она обводила комнату. — По рации никто не отвечал. В километре от моста была деревня, там и находился тот отряд. Рабен решил пойти туда и помочь им. Вместе ждать подмогу.
— А потом?
Томсен шмыгнула носом, посмотрела наконец на Лунд.
— Больше я их не видела. Рабен приказал мне выводить раненого Бо. — На мгновение ее лицо сморщилось в горькой усмешке. — Я ведь женщина, на что еще гожусь?
— Ты сделала все, что смогла, Лисбет, — сказал коп.
— Этого мало. Я перетащила его в соседнюю долину, это пять-шесть километров. Но он не дождался вертолета, умер раньше.
— Этого мало. Я перетащила его в соседнюю долину, это пять-шесть километров. Но он не дождался вертолета, умер раньше.
— Но потом, на базе, вы встретились со своей командой, — сказала Лунд. — Они наверняка рассказали вам, что там было.
— Вы разве не читали документы? Их подорвал смертник. Погибло еще двое, Рабена и Грюнера тяжело ранило.
— Местные жители утверждали, что были жертвы и среди гражданского населения. Они обвинили команду Рабена в неоправданной жестокости.
Стальной взгляд Томсен нацелился на Лунд.
— Вы верите в это? — спросила она.
— Я ничего о тех событиях не знаю и поэтому спрашиваю вас.
— Половина местных нас ненавидела. Вторая половина говорила, что на нашей стороне. Беда в том, что никогда не знаешь, с какой половиной имеешь дело. И они переходили из одной половины в другую и обратно чуть ли не каждый день. О неоправданной жестокости мне ничего не известно.
— Кто-то тем не менее так зол на команду Рабена, что стал убивать оставшихся в живых.
Кулак Лисбет Томсен ударил по столу.
— Меня тошнит от вашей трепотни! Мы потеряли троих солдат. Они были моими друзьями. Хорошими людьми. Мужьями и отцами. Обвинения против них сняли!
— Томсен…
— Нет! Не хочу больше ничего слушать! Рабен, Мюг, Грюнер… они рисковали жизнью на войне. Пока люди вроде вас сидели в Копенгагене в своих теплых кабинетах и думали о том, что бы заказать на обед. Не смейте говорить о них всякие гадости. Не смейте!
— Ладно, ладно. — Лунд закрыла свой блокнот, хотя вопросы у нее еще оставались.
— Нет! — взвилась Томсен. — Не ладно! Мы гибли в том аду, выполняя приказ, а когда вернулись, нас же и обвинили в этом.
— Успокойся, Лисбет, — попробовал утихомирить ее старый швед. — Ей надо задать вопросы, только и всего…
— Там не было другой команды, — сказала Лунд.
Глаза Томсен сузились.
— Что? Ведь Рабен сказал нам, — закричала она, снова ударив кулаком по столу. — Он получил сообщение по рации…
— Все официальные отчеты подтверждают, что в тот день в районе, кроме вас, не было ни датских подразделений, ни других частей НАТО, — твердо проговорила Лунд. — Там были только вы.
— Хватит. — Томсен обхватила себя за плечи и опустила голову.
— Мы приехали сюда ради вашей безопасности. Думаю, вы и сами все понимаете. Ведь не просто так вы здесь прячетесь.
Шеф островной полиции слушал с нарастающим интересом.
— Прячусь? — воскликнула Томсен. — Я здесь живу, а не прячусь.
— Скогё не самое лучшее место для симпатичной молодой женщины… — начал швед.
— Я здесь живу, старина. Мне нравятся спокойные, тихие места. Так или иначе, я уже привыкла. Ну что… мы закончили?
Лунд отрицательно покачала головой:
— Нет. Я прошу вас посмотреть несколько снимков.
Она разложила на столе фотографии. Шведский полицейский поднялся со стула, чтобы ему было лучше видно. Лисбет Томсен тоже стала смотреть.
Анна Драгсхольм, изрезанная, привязанная к столбу в парке Минделунден.
Мюг Поульсен, висящий вниз головой, истекший кровью в клубе ветеранов.
Давид Грюнер, сгоревший дотла в своей инвалидной коляске.
Лисбет Томсен молчала, не отрывая глаз от снимков.
— Мы не хотим, чтобы такое случилось у нас на Скогё, — тихо сказал коп. — Помоги ей, Лисбет. Ради твоего дяди, мир праху его. И ради себя тоже. — Он поежился и показал на фотографии. — Уберите их, пожалуйста.
За полтора часа до начала пресс-конференции Эрлинг Краббе потребовал новой встречи. Бук заперся у себя, так как пребывал в смятении. Неопределенность была противна его натуре, и потому он ненавидел себя за нынешнее свое поведение.
Не обращая внимания на трезвонящие телефоны, он мерил комнату шагами. Раньше он достал бы свой любимый резиновый мяч, постучал бы им о стену, чтобы успокоиться и подумать. Но это осталось в прошлом. Он умел предсказать траекторию мяча, когда тот возвращался к нему после удара. И почти всегда безошибочно. К сожалению, в сфере государственного управления делать предсказания гораздо сложнее. Это оказалось намного более смутным, зыбким и скользким делом, чем он думал раньше.
— Краббе теряет терпение, — сказал Плоуг, протягивая ему свой мобильный телефон. — У него есть полное право просить о встрече перед пресс-конференцией.
— Не сейчас, — отмахнулся Бук.
— И что мне ответить ему?
— Скажите, что я говорю по телефону со службой безопасности.
Вошла Карина с большим белым конвертом в руке.
— Что сказал Кёниг? — бросился к ней Бук.
— Я не разговаривала с ним.
— Я же просил! Дайте мне его номер.
Она была в деловом черном костюме, белокурые волосы аккуратно причесаны, ни следа косметики на строгом лице. Что-то не так.
— Выкладывайте, — приказал он ей.
— У Драгсхольм не было романа с Монбергом, — произнесла Карина и бросила на Плоуга извиняющийся взгляд. — Роман с ним был у меня.
Карстен Плоуг застонал. Бук вообще потерял дар речи.
Нервно теребя кончик волос, она присела к столу.
— В тот вечер, когда он встречался с Драгсхольм, я находилась в той же гостинице. Монберг должен был делать доклад и попросил меня зайти, обсудить кое-что по работе.
— Карина, — попытался остановить ее Плоуг. — Прежде чем вы продолжите, попытайтесь понять, что теперь это дисциплинарный вопрос. У вас есть права…
— Да не будьте вы таким ханжой, Карстен! Вы хотите узнать правду? Извольте. У нас была связь, а потом я решила все закончить. Когда он попросил меня приехать в гостиницу, я думала, что он будет уговаривать меня возобновить отношения, но дело было не в этом. Мы встретились с ним в баре, уже после того, как он виделся с Драгсхольм. Он был очень расстроен. И пил слишком много. Мне стало тревожно за него.
Карина положила на стол Бука белый конверт, с которым пришла.
— С собой у него было вот это. Я не видела, что внутри. Мы обсудили какие-то мелочи по работе, потом я уехала.
— А Драгсхольм вы видели? — спросил Бук.
— Нет. И он ни разу не произнес при мне ее имя. Я тогда даже не подозревала, что он с ней знаком. — Она тщательно подбирала слова, чтобы Бук понял все правильно. — Монберг был подавлен. Сначала я думала, что он грустит из-за нашего разрыва. Но нет, в дальнейшем он как будто избегал меня, вызвал только один раз, накануне того дня, когда с ним случился сердечный приступ. — Тонким пальцем она притронулась к конверту. — Он попросил меня отправить этот пакет по почте. Я так и сделала. А сегодня пакет вернули. Монберг указал несуществующий адрес. И не сомневаюсь: он сделал это намеренно.
Бук взял вскрытый конверт и вынул оттуда голубую папку.
— Он получил эти документы от Драгсхольм, когда встречался с ней в тот день, — добавила она. — Я уверена.
Плоуг подошел и заглянул в бумаги через плечо Бука.
— Это материалы по делу об инциденте в Афганистане, — сказала Карина. — Должно быть, Драгсхольм передала ему копию. Там список солдат того подразделения, которых судили.
— Поульсен, Грюнер… Это же те люди, которых убили! — воскликнул Плоуг.
Она поднялась и подошла к ним, достала из папки один лист.
— Обратите внимание, тут есть приписка рукой Монберга: «Приложение к ходатайству о возобновлении дела».
Карина вздохнула, словно исполнила тяжкий долг.
— Вам не придется тратить время и нервы на дисциплинарное расследование, я сама подам заявление об уходе. Не хочу устраивать шумиху. Карстен… мне жаль, что подвела вас. — Она даже попыталась улыбнуться. — Мы не всегда можем управлять своей жизнью. Иногда Слотсхольмен берет верх. С вами все по-другому, я знаю. Но когда находишься с человеком день за днем, с утра до позднего вечера, ты словно… выпадаешь из реальности.
Она еще раз извинилась, повернулась и вышла из комнаты.
Телефон Плоуга снова разразился звоном.
— Это Краббе. Уже собираются журналисты. Что нам делать?
Бук углубился в чтение документов, принесенных Кариной.
— Монберг оставил нам пакет не просто так. То есть мы должны разобраться, что это такое.
— У нас пресс-конференция! Бумаги Монберга подождут. Сейчас вы должны заняться соглашением с Краббе.
— Невозможно, — проговорил Бук, не отрываясь от испещренных мелким шрифтом страниц отчета военной прокуратуры. — Мы же не знаем…
Биляль явился в кабинет Ярнвига с докладом о собрании с солдатами и их родителями, встал по стойке смирно перед столом полковника и молча ждал, когда тот закончит просматривать сообщения на мониторе компьютера.
— Скажите мне, что все прошло хорошо, — приказал наконец полковник.
— Пять человек хотят отказаться от участия в операции. Они передумали из-за того, что случилось с Грюнером и Мюгом Поульсеном.
— Это случилось здесь, а не в Гильменде.