Эту жертву она никогда не смогла бы принести, и те, кто знал ее, понимали это. Марк уже не был тем хмурым подростком, который когда-то выкрикнул ей в лицо: «Тебя интересуют только трупы». Она подозревала, что он по-прежнему так думает, просто больше не говорит этого вслух.
Арендованный в одной из гостиниц Эстербро зал был великолепен. Мраморные стены, удушающий аромат многочисленных букетов. Когда аплодисменты стихли, Бьорн объявил:
— Дорогие гости, прошу всех к столу, будем есть, пить и веселиться! А потом снова пить!
Ее мать была в зеленом шелковом платье, которое сшила сама. Выглядела она бесподобно и была так хороша, что у Лунд навернулись на глазах слезы.
— Сразу видно, что Бьорн раньше служил в армии, — хихикнул Марк рядом с ней.
— Да-да, — закивала она, глядя, как двое мужчин в куртках с полковыми эмблемами обнимают пожилого жениха и хлопают его по спине.
Подошла Вибеке, поцеловала дочь и внука, положила руки им на плечи.
— Мама, эта идея о том, чтобы я сказала тост… — начала Лунд.
— Не о чем говорить, — быстро перебила ее Вибеке. — Всего-то и требуется сказать пару слов на свадьбе матери. Невысока цена за то, чтобы избавиться от меня.
— Я не умею говорить речи.
— Значит, будешь краткой, даже лучше. Нам еще нужно успеть потанцевать. Только не пытайся убедить меня, будто ты и танцевать не умеешь. Уж я-то знаю, что это неправда. — Сияющее лицо Вибеке на мгновение посерьезнело. — Я помню! Когда тебе было столько же лет, как сейчас Марку, ты прекрасно танцевала, Сара.
— Жена! Жена! — Это Бьорн пытался перекричать веселый шум гостей. — Нам пора фотографироваться. На долгую память.
Но Вибеке не пошла к нему. Мать и дочь стояли друг напротив друга. Марк незаметно исчез, словно почувствовал что-то.
— Я не стану заставлять тебя, — тихо произнесла Вибеке. — Много лет я пыталась заставить тебя стать тем, чем ты не являешься. Прости меня. Я только хотела…
Лунд порывисто обняла мать, прикоснулась губами к ее теплой напудренной щеке.
— Ты такая, какая есть, и я люблю тебя за это, — прошептала Вибеке ей на ухо и тут же скрылась в толпе гостей, как будто испугавшись собственной откровенности.
Откуда-то сбоку возник сотрудник гостиницы в белой рубашке с маленьким колокольчиком в руке.
— Позвоните в этот колокольчик, когда нужно будет призвать всех к вниманию, — сказал он, как будто она никогда раньше не была на свадьбах. — Все подарки мы сложили вон на тот стол, вместе с цветами. Да, букет, который прислали вам, тоже там.
— Мне букет? От кого?
— Без понятия. — Он показал на три красные розы в целлофане среди пестрых коробок и пакетов.
— Прошу, прошу, — засуетился фотограф. — Занимайте места, пожалуйста.
Бьорн посередине, по обе стороны от него Вибеке и Лунд. Она вспомнила свою свадьбу и навязчивый вопрос, который изводил ее даже в тот момент, когда она улыбалась в объектив камеры: надолго ли?
Этот союз точно надолго, верила Лунд. Годы мучительного одиночества, прожитые Вибеке, остались позади, словно окончилась длительная, скорбная война и наступил долгожданный мир.
Марк присел на корточки в первом ряду. Лунд не смогла удержаться — опустила руку, провела пальцами по его светлым волосам. Сын не уворачивался, как раньше, а улыбался, и Лунд почувствовала себя счастливой.
Минут через десять расселись за столы. Пока из кухни выносили первое блюдо, гости начали петь. Тексты были заранее разложены рядом с каждым прибором, так что традиционные нелепые куплеты распевали все. Вино подали белое, тепловатое. Лунд, как и планировали новобрачные, сидела рядом с вдовым двоюродным братом Бьорна из Роскилле. По профессии бухгалтер, он не мог говорить ни о чем, кроме системы двойной записи в учете.
Лунд пить не стала — у нее и без алкоголя кружилась голова. Ее сосед оказался достаточно восприимчив для того, чтобы понять: бухгалтерские тонкости ее не интересуют.
— Вы офицер полиции? — спросил он.
— В каком-то смысле…
— Я слышал, они выкопали тело погибшего солдата. В газетах писали.
Лунд вдруг передумала, сделала большой глоток слишком сладкого на ее вкус вина и сказала:
— Да что вы говорите!
Прежде чем бухгалтер успел вымолвить слово, она зазвонила в колокольчик. Вибеке уже начала вставать, но тут к Лунд снова подкрался служащий гостиницы.
— Простите, — тихо проговорил он, — к вам пришли. Она говорит, это очень важно.
Лунд обернулась. У входа в зал стояла светловолосая женщина в деловом костюме. Заметив взгляд Лунд, она кивнула.
— Мне не терпится услышать тост, — провозгласила Вибеке с бокалом в руке. — Итак…
Лунд выскользнула из-за стола и, пригибаясь, пошла к выходу.
Женщина, стоявшая возле двери, представилась как Карина Йоргенсен из Министерства юстиции.
— Тост! — Лунд слышала, как Вибеке за ее спиной пытается импровизировать. — Ваше здоровье!
Они шли через служебные помещения гостиницы.
— Будем считать этот разговор случайным, — предупредила ее блондинка из министерства. — Никаких записей о нем не останется. И вы не сообщите о нем никому из Управления полиции.
Они спустились на первый этаж и оказались в коридоре, отделанном белым кафелем. Судя по запахам и звукам, где-то рядом располагалась кухня. В конце коридора стоял крупный мужчина; в одной руке у него был мобильный телефон, в другой — куриная ножка. Рядом с ним какая-то женщина складывала на тележку скатерти.
Когда Лунд подошла, недоеденная ножка полетела в мусорный бачок, телефон исчез в кармане. Вытерев пальцы о первую попавшуюся салфетку, толстяк пожал ей руку.
— Я Томас Бук. Министр юстиции. По крайней мере пока.
Лунд молча стояла перед ним.
— Карина говорит, что мы тут с вами случайно встретились. — У него было доброе лицо в обрамлении не очень опрятной бороды. — Та еще случайность.
— У моей матери здесь свадьба…
— Я знаю. Дело в том, что мне просто необходимо получить ответы на некоторые вопросы. И мне кажется…
— Послушайте. Если вы насчет эксгумации, то виновата я одна. Ни Брикс, ни Странге тут ни при чем…
Он ждал, когда уйдет официантка со скатертями. Наконец они остались в коридоре без свидетелей.
— Вам известно о том, что один отряд из датского контингента в Гильменде обвинялся в преступлениях против мирных жителей?
— Да, немного.
— Вы сумели обнаружить доказательства того, что наши солдаты убивали афганцев?
— Вам лучше обратиться к Леннарту Бриксу или Рут Хедебю. Они руководят расследованием…
— В этом я не уверен. И не забывайте, что я министр юстиции. Есть предположение, что на самом деле преступления против мирных жителей были совершены одним офицером. Вы об этом знаете? Есть ли свидетельства того, что действия того офицера кто-то старается прикрыть?
Лунд покачала головой:
— Эту историю рассказал солдат с психическим расстройством. Возможно, никакого офицера и не было.
Толстяк сунул кулаки в карманы широких брюк.
— Тогда почему вы решились на эксгумацию, зная, какими проблемами это чревато?
— Потому что сглупила. Я ничего не знаю. И мне надо возвращаться на свадьбу. Извините.
— Что можно сказать о командире отряда Йенсе Петере Рабене?
— Я думала, он что-то знает, но… он болен. Правда, у него была причина, чтобы сбежать из тюрьмы. Ему отказали в освобождении.
— Кто отказал?
— Управление тюрем. Врачи дали положительное заключение, но…
Бук переглянулся со светловолосой женщиной.
— В Херстедвестере его сочли здоровым? — переспросил он. — А Управление тюрем не дало согласия на освобождение?
— Да. Он очень хотел вернуться домой. Его брак трещал по швам. Может, семья уже распалась.
В задумчивости Бук приложил палец к губам.
— Потерпите еще минутку. — Он обернулся к Карине Йоргенсен. — Монберг ведь работал над реформой пенитенциарной системы? Когда он забросил проект?
Карина прищурилась, вспоминая.
— Сразу после того совещания с министром обороны.
— Так я и думал. Мне нужен Плоуг. Позвоните ему, пожалуйста.
Потом Бук с широкой улыбкой обратился к Лунд:
— Благодарю вас. — Он снова протянул ей свою широкую ладонь. — И передайте матери мои поздравления по случаю свадьбы.
— А в чем все-таки дело?
Он опять поднял к губам указательный палец, хитро улыбнулся и подмигнул:
— Хорошего вам дня, Сара Лунд.
Когда она вернулась в зал, речь Бьорна была в самом разгаре.
— Вибеке, — говорил он, поглядывая в свои записи, — ты сделала меня таким счастливым. Рядом с тобой я постоянно хочу петь, танцевать и говорить речи.
Лунд пошла на свое место, всей душой желая, чтобы Бьорн все же занялся чем-то другим. Но потом ее мысли обратились к человеку, с которым она только что говорила. Томас Бук был министром юстиции. И он, как и она сама, пребывал в неведении.
Когда она вернулась в зал, речь Бьорна была в самом разгаре.
— Вибеке, — говорил он, поглядывая в свои записи, — ты сделала меня таким счастливым. Рядом с тобой я постоянно хочу петь, танцевать и говорить речи.
Лунд пошла на свое место, всей душой желая, чтобы Бьорн все же занялся чем-то другим. Но потом ее мысли обратились к человеку, с которым она только что говорила. Томас Бук был министром юстиции. И он, как и она сама, пребывал в неведении.
— Иногда, — продолжал Бьорн, — я жалею, что мы не встретились раньше. Но кто знает, может, тогда мы не были бы готовы друг для друга. Поэтому я страшно рад, что в тот майский вторник зашел в комиссионный магазин. И встретился там с женщиной, которая сегодня стала моей женой!
Лунд игнорировала натужные шутки своего соседа по столу. Она смотрела на подарки и на три красные розы.
Никто не посылает цветы одинокой женщине в честь свадьбы ее матери. Даже дешевый букетик.
Гости задвигали стульями — все вставали с бокалами в руках. Бьорн говорил тост:
— За здоровье невесты!
Когда Бьорн наклонился, чтобы поцеловать Вибеке, Лунд встала, прошла через весь зал к столу с подарками и взяла странный букет в руки. Среди листьев и стеблей торчал маленький белый конверт. Как ни старалась она двигаться быстро и незаметно, ее маневры привлекли всеобщее внимание. Она спиной чувствовала удивленные взгляды.
Мимо шел официант с напитками.
— Кто принес эти цветы? — спросила она его.
— Курьер, — равнодушно бросил он.
В конверте была короткая записка, нацарапанная корявым почерком: «Проверьте жетон. Рабен».
Вибеке наблюдала за дочерью — с напряженной улыбкой. Она постучала ножом по бокалу с вином и поднялась.
— Теперь, когда мы все собрались вместе, я бы тоже хотела произнести свою речь. Пока Сара…
Лунд взяла вверенный ей колокольчик.
— Дорогой Бьорн… — начала Вибеке, но замолчала при виде дочери, идущей к ней вокруг стола.
Лунд подошла и встала рядом с ней. Их разделяли многие годы недопонимания и взаимного недовольства, споров и ссор. И вот она собирается огорчить свою мать еще раз, прямо в день свадьбы.
В лице Вибеке что-то дрогнуло. Но она улыбалась. И тогда Лунд поставила колокольчик у ее тарелки, обняла ее, поцеловала в обе щеки и то же самое получила в ответ.
— Что такое? — воскликнул Бьорн. Его недоумение граничило с возмущением. — Неужели ты собираешься уйти сейчас, когда твоя мать говорит речь? И вообще, что это за гость, который уходит со свадьбы, которая еще толком даже не началась?
Лунд поморгала, словно что-то попало ей в глаз.
— Да, Бьорн, Сара уходит, — ответила Вибеке с бунтарскими нотками в голосе. — И это нормально.
— Нормально? — выпучил глаза Бьорн.
Лунд не вмешивалась, продолжая путь к выходу.
— Да! — твердо заявила Вибеке. — Это абсолютно нормально. Женщины в этой семье самостоятельные и занятые. — Она похлопала его по плечу. — Привыкай, Бьорн! И постарайся не отставать.
Закрывая за собой дверь, Лунд слышала смех. Может, не очень уверенный, но все же смех. Да, ее поступок будут обсуждать, но в этом как раз ничего нового нет, о ней всегда говорили и будут говорить.
Последним, что донеслось до нее из зала, был голос матери, сильный и счастливый:
— Итак, мой дорогой Бьорн, на чем я остановилась?
Больше Лунд ничего не слышала. Она спустилась по лестнице, четко зная, куда ей нужно идти.
Ханна Мёллер разбирала вещи в гараже. Застыв над раскрытой коробкой, она печально вглядывалась в фотографию, зажатую в руке.
Вошла Лунд, она была в старой синей куртке поверх нарядного фиолетового платья.
— Я пришла извиниться, — сказала Лунд. — Знаю, официальное извинение от полиции уже было. Но этого недостаточно. Я хотела, чтобы вы услышали это от меня.
Она скосила глаза на фотографию. На ней симпатичный юноша в военном берете улыбался в объектив камеры. Ханна Мёллер убрала снимок обратно в коробку.
— Я понимаю, что загладить свою вину я не смогу, — продолжала Лунд.
— Да, — с горечью сказала женщина, — не сможете.
— Прошу вас только понять. — Лунд приблизилась к Ханне еще на шаг, она твердо решила сказать то, что хотела. — Я должна была убедиться.
— И как, убедились?
Она стала вынимать одежду сына и складывать ее в черный мешок для мусора.
— Я убедилась в том, что он мертв. Простите. Но остались другие вопросы…
— Уходите.
Лунд в растерянности оглянулась вокруг.
— Я прошу вас выслушать меня.
— Почему вы не оставите меня в покое? — Ханна Мёллер почти кричала, в голосе звенели ярость и боль. — Почему вы приходите сюда снова и снова? Вы преследуете меня?
— Потому что происходит что-то странное. Думаю, вы это тоже понимаете.
— О чем вы?
Она держала в руках свитер из темно-синей шерсти. Похожий на военный. Или на школьный. У них так много общего.
— Об армейском жетоне вашего сына. Его дают всем солдатам, это такая металлическая бирка с фамилией, на цепочке…
Лунд дополняла свои слова неуклюжими жестами, но Ханна Мёллер, судя по выражению ее лица, не нуждалась в объяснениях.
— Вы знаете, где он сейчас?
— Почему этот кусок металла так важен?
— Обычно его возвращают ближайшим родственникам. Он у вас?
Женщина покачала головой:
— Я просила, чтобы мне его отдали. Но мне сказали, что жетон не нашли.
— А другие его вещи вам вернули?
Ханна Мёллер показала на коробки.
— Нет. Здесь то, что он оставил дома. От армии мы ничего не получили. Только тело, которое нам не позволили даже увидеть. Почему вы все время задаете странные вопросы?
Лунд не знала, что ответить, но она чувствовала себя в долгу перед Ханной Мёллер за свою катастрофическую ошибку на кладбище.
— Мне кажется, кто-то нашел жетон вашего сына и пользуется им, чтобы скрыть свою личность. И свои преступления.
— Пер был хорошим мальчиком, — проговорила его мать с болью. — Я так не хотела, чтобы он шел служить в армию. Когда он был маленьким, никаких войн не было. Я думала, он станет учителем. Или врачом. Но когда он вырос, мир уже изменился. — Она смотрела на Лунд, и в ее взгляде больше не было ненависти. — И он принял решение. Это случилось так обыденно. Собрался и поехал в какую-то страну, о которой почти ничего не знал, пошел на войну, которая была нам непонятна. Мне никогда в голову не приходило, что я когда-нибудь увижу его в военной форме. Наверное, стране нужны солдаты. Но не Пер. Он был для этого слишком мягок.
Лунд молчала, думая о Марке.
— Родителям кажется, что они могут дать детям хороший старт, направить их в нужную сторону. — Ханна Мёллер говорила быстро и тихо, едва сдерживая слезы. — Но мы не можем предугадать, что их ждет впереди.
— Простите, что причинила вам боль. Это было непростительно с моей стороны. Больше я вас не потревожу.
Лунд повернулась и зашагала к раскрытой двери гаража.
— Подождите! — окликнула ее женщина. — Я покажу вам кое-что.
Она прошла в угол и вытащила еще одну коробку.
— Я думала, это какая-то ошибка. Может, так и есть. Но все равно у меня странное ощущение.
— Что за ощущение?
— Вдруг стало происходить что-то непонятное. Как будто… как будто Пер жив. Вот… — Она протянула Лунд пачку вскрытых конвертов. — Последнее пришло всего с месяц назад. Посмотрите.
Лунд взяла из ее рук пачку писем.
— Когда они только начали приходить, я подумала… я мечтала, что, может, он каким-то чудом выжил, — прошептала Ханна Мёллер. — Но ведь это не так? А потом пришла та женщина. И вы…
По большей части это были квитанции о покупках, сделанных уже после того, как Пер К. Мёллер погиб в Гильменде — от случайного взрыва или покончив с собой.
— Что вы думаете? Это ошибка? — спросила женщина.
— Возможно, — ответила Лунд. — Я могу на время взять это у вас?
Еще не было шести, когда Томас Бук вернулся в больницу с намерением еще раз поговорить с Фроде Монбергом.
На посту в отделении никого не было, поэтому он сразу направился в палату. Монберг в белой пижаме сидел на краю кровати и читал газету.
— Если вам обязательно нужно меня видеть, — сказал он вместо приветствия, — то прошу заранее предупреждать о визите. И приходить желательно в отведенное для посещений время, а не когда вздумается.
Потом он встал с кровати, набросил халат. Бывший министр так и не побрился, отчего его худое лицо казалось еще более осунувшимся и встревоженным.
— Мне нечего добавить к тому, что я уже сказал вам, Бук.
— А ничего и не нужно говорить. Я и так уже все знаю.
Монберг криво усмехнулся:
— Вот как?
— Все или почти все. Вы готовили реформу тюрем, так как обещали избирателям сократить количество заключенных и пересмотреть ряд дел с целью досрочного освобождения некоторых из них. Об этом прямо говорится в вашей предвыборной программе.