— Ты готов на такой риск? — удивилась Ярина.
— Это не риск, — спокойно ответил Сантьяга. — Это единственный удар, на который мы в данный момент способны. Единственный наш способ атаковать Мстителя.
* * *Муниципальный жилой дом.
Москва, улица Академика Бакулева,
9 июня, четверг, 12:36
Они называют меня убийцей. Обсуждают мое психическое здоровье и спорят, маньяк я или нет? Они высокомерны и предпочитают издевательский тон. Они гордятся своим образованием, умом и не видят во мне человека — только объект исследований.
Они не люди.
А я…
Да — я убийца! Я уничтожаю монстров и вижу этом свой священный долг. Я защищаю людей так же как нелюди защищают своих сородичей. И не надо обманываться: монстры ничем не лучше меня. Как смеют они осуждать меня, когда на каждом из них есть кровь. Нелюди убивают друг друга, но с этим еще можно мириться. Это даже хорошо: чем меньше монстров, тем лучше. Но им мало! Безумная жажда крови требует от них как можно больше жертв, любых жертв, и они используют свои способности во зло. Убивают людей остаются безнаказанными.
Выродки!
А я, значит, маньяк.
Проклятая двойная мораль…
Целая семья Тайного Города живет насилием, выполняет заказы на устранение людей, но они, эти проклятые четырехрукие, считаются добропорядочными членами общества. Их уважают и даже побаиваются. Никто не обсуждает их наклонности, их безумие…
А я… А меня…
Но я покажу, что убийца всегда остается убийцей. Я покажу, что хваны не такие уж и страшные, какими их считают. Я докажу, что их можно остановить.
А за мной пойдут другие!
«Вам нравится работа?»
«Любопытная», — напечатал в ответ Шур.
«Я знал, что вы так ответите».
Бесшумный разговор — строчка за строчкой, строчка за строчкой… — шел в защищенном пространстве Всемирной паутины, но собеседники все равно не излагали мысли прямо, предпочитая обходиться намеками.
«Вы любите сложные дела».
«Я люблю большие гонорары, которые предусмотрены за сложные дела».
«Вы не будете разочарованы».
«Хотелось бы увидеть цифры».
«Пожалуйста».
Семизначная сумма, что появилась на экране, отчетливо показывала, как сильно заказчик заинтересован в услугах Шура.
«Аванс — пятьдесят процентов», — уточнил хван.
«Он будет переведен, как только вы напечатаете слово «да».
«Уже напечатал».
«Договорились».
Шур проверил состояние своего банковского счета, убедился, что заказчик исполнил обещание, и разорвал связь. Но ноутбук не выключил, вывел на монитор файл с условиями контракта и еще раз посмотрел на фотографию мишени.
Одутловатый чел, пятьдесят три года. Несмотря на то что фото сделано в тюрьме, выражение лица властное и наглое — это выражение въелось в чела намертво, прикипело за долгие годы службы на один из крупнейших мафиозных кланов Северной Америки. Одутловатый обладал огромным авторитетом в криминальных кругах, но несколько месяцев назад совершил дурацкую ошибку, попался ФБР и, выбирая между пожизненным сроком и программой защиты свидетелей, согласился дать показания на бывших дружков. В Нью-Йорке затевался грандиозный процесс, которого бывшие работодатели одутловатого изо всех сил стремились избежать. Два покушения оказались неудачными, и паникующие гангстеры обратились к одному из лучших специалистов отрасли. Ни имени, ни местонахождения, ни лица Шура американцы не знали, только электронный адрес, по которому с ним можно было связаться. И еще то, что он всегда исполнял контракты.
— Ладно, чел, скоро увидимся, — пробормотал Шур стирая файл.
Работа предстояла несложная. Где именно ФБР прячет ценного свидетеля, Шур собирался выяснить с помощью магического поиска по генетическому коду — он попросил заказчика доставить зубную щетку мишени и не сомневался, что посылка будет ждать его в камере хранения аэропорта. Собственно, мероприятие тоже не казалось трудным: войти, убить, уйти А как замаскировать необычные обстоятельства удачного покушения от дотошных челов, придется подумать в самолете. Лететь далеко, времени хватит.
Нижней левой рукой хван отключил ноутбук, верхней подвинул лежавший на столе чемоданчик, а правой нижней взял зазвонивший телефон:
— Да?
— Привет, Шур.
— Фет? Не ждал.
— Неужели?
Глава московской общины, а фактически — всех хванов, временно пребывающих за пределами родного Алтая, не часто напоминал о себе соплеменникам. Однако череда таинственных убийств была веской причиной для разговора.
— Ты в Москве?
— А что?
— Ордену нужна поддержка, спрашивают, скольких ребят я смогу выставить?
— Я не в Москве.
— Врешь.
— Через несколько часов это будет чистой правдой, Фет, — проворчал Шур. — У меня дела.
— Работа?
— А ты думал, я бегу от Мстителя? — окрысился хван.
— Нет, я так не думал, — примирительно произнес Фет.
И необычный для лидера тон заставил Шура ответить гораздо спокойнее:
— Мне скучно бродить по Москве в поисках неизвестно кого. Это самое нелепое занятие из всех, что можно придумать.
— Это наш долг.
— У меня работа.
— Честно?
— Фет, повторяю в последний раз: да, честно, — устало вздохнул Шур. — И больше не спрашивай, иначе я обижусь.
— Когда вернешься?
— Дней через пять. И… — Шур недовольно скривился, но все-таки произнес: — Ладно, если это будет еще актуально, смогу принять участие в прогулках по городу.
— Спасибо.
— Не за что.
— Будь осторожен.
— Это нужно говорить тому, к кому я еду.
Шур закрыл чемоданчик, еще раз оглядел стол припоминая, не забыл ли чего, в следующий миг усмехнулся, удивившись, откуда взялась столь глупая мысль, взял чемоданчик, вышел в холл и распахнул входную дверь.
И отлетел, насквозь пронзенный «Эльфийской стрелой».
* * *Южный Форт, штаб-квартира
семьи Красные Шапки.
Москва, Бутово, 9 июня, четверг, 13:17
— Что у тебя?
— Нижайше повесить прошу, — раболепно произнес очередной боец и деликатно, как ему показалось улыбнулся.
На человский взгляд получилось не очень, но Копыто хорошо читал ужимки сородичей и прекрасно понял, что продемонстрированная гримаса означает высшую степень уважения, смущения и почитания. Все эти эмоции следовало проявлять в подобных обстоятельствах, однако сама просьба поставила бывалого уйбуя в тупик.
— За что повесить?
— За дело.
— За суриозное?
— А то! Разве ж я осмелился бы беспокоить самого осударствленново ханцлера по пустякам каким? Дело как есть суриозное, и адназначна на повесить тянет.
— Горжусь тобой, брат, — с чувством произнес Копыто. И даже сделал вид, что смахивает выступившую слезу — он видел этот жест в человских фильмах. Как тебя зовут?
— Пуговицей, ваше превосходительство господин осударствленный ханцлер, — браво доложил приободрившийся боец. — С младенчества так кличут, я в младенчестве пуговицу с отцовских портков сожрал. Отвинтил сначала, а потом сожрал. Говорят, все много смеялись тогда.
— Горжусь тобой, Пуговица. — Копыто вышел из-за стола и обнял бойца. — Ты молодец, хоть и жрешь что попало. Ты первый на моей памяти воин, который явился с такой вот просьбой.
— Первый? — насторожился Пуговица.
Но Копыто его не услышал.
— Рассказывай, — предложил он, возвращаясь за стол. — Без рассказа ничего не получится, потому как в таких делах подробностей надо.
— Что рассказывать?
— Что натворил, то и рассказывай, — улыбнулся канцлер. — Не могу же я тебя просто так повесить, надобно знать…
— Меня вешать не надо!
— Как так?
— Не губи, родимый! — Перепуганный Пуговица повалился на пол. — Не губи, молю! Ничего я не творил!
— А-а… доносчик, стало быть. — Поняв, что ничего интересного визитер из себя не представляет, Копыто молниеносно принял внушительный вид, то есть насупился, и стал говорить предельно холодным тоном: — Кого вешать предлагаешь?
— Бойца Дымохода, — с готовностью выдал Пуговица.
— За что?
— А он у меня ятаган стырил.
— То есть ты сейчас без ятагана? Непорядок!
— Не, у меня мой есть, — испуганно сообщил Пуговица. — А энтот я у Пивасика в сику выиграл.
— То есть Пивасик без ятагана? А ежели война вдруг? Ежели враг в Форт проберется? Как мы врага вешать станем без ятагана?
— Вот я и говорю: раз врага вешать не получится, давай сейчас Дымохода повесим, чтобы, значит, хоть кто-то пострадал за такой позор.
— А Пивасик?
— Пивасика потом. Он мне денег должен, пусть отдаст сначала.
— Вот я и говорю: раз врага вешать не получится, давай сейчас Дымохода повесим, чтобы, значит, хоть кто-то пострадал за такой позор.
— А Пивасик?
— Пивасика потом. Он мне денег должен, пусть отдаст сначала.
— Хорошо, боец, я тебя услышал. Это все?
— Ну… — Пуговица помялся. — Ну, ежели ты еще денег мне выделишь, за службу верную, то совсем хорошо станет. — Он умильно улыбнулся. — Мне много не надо, а у тебя все равно есть.
— Все мои средства на семью работают, — важно сообщил Копыто. — А ты, вот, хлебни вискаря семейного за труды праведные да проваливай.
— Да здравствует осударствленный ханцлер!
— Сечешь, боец, сечешь. Наливай…
Справа от Копыто стояла семифутовая (не рекламная) бутыль «Красного Кувалда», второй экземпляр выпрошенный уйбуем для начала рабочей деятельности. И каждую встречу с народом Копыто заканчивал предложением выпить, щедро наполняя пластиковые стаканчики родным продуктом. А слева от канцлера, чуть позади, размещался агрессивного вида хван, точнее, как выразился ехидный Ваня, «макет хвана в натуральную величину». Поскольку Алех защищать Копыто категорически отказался, а присутствие наемных челов не демонстрировало достаточный уровень крутости государственного чиновника, Сиракуза заказал мастерам голема, точно копирующего четырехрукого, который смущал посетителей грозным видом. И в этом был глубокий смысл, поскольку Копыто быстро понял, что смущенный визитер гораздо лучше развязного. Пришибленные суровостью «хвана» Шапки молниеносно терялись, начинали заискивающе лепетать всевозможные благоглупости и просили денег лишь в одном случае из трех. Причем просили, а не требовали.
Но вообще однообразие стоящих перед лидерам семьи государственных задач начинало утомлять. Просителей было много, поток не иссякал, но Копыто уже научился угадывать их желания. Половина пыталась определиться на работу в винокурню, вторая половина доносила на врагов. И все, даже те, кто не просил, хотели денег.
— А, Зараза!
— Да, батюшка, это я, — кокетливо подтвердила вошедшая в кабинет женщина.
— С чем пожаловала?
— Сыночка принесла показать.
— Симпатичныйнатебяпохож, — скороговоркой выдал уйбуй, не поднимаясь из-за стола. — От кого сыночек?
— От тебя, родимый ханцлер, от кого же еще?
Копыто поперхнулся.
— Что?!
— Неужто забыл, как мы с тобой кувыркались?
И Зараза подтянула юбку, попытавшись оголить бедро. В других обстоятельствах уйбуй счел бы жест правильным и своевременным, но сейчас он лишь впал в раздражение.
— Ты это, шмотками не тряси тута, не прачечная, мля. И проваливай лучше, пока другие не набежали.
— Не провалю!
— Чего это?
— Сам признал, что мы кувыркались!
— Мля, да ежели бы я от каждых кувырканий детишек заводил, щаз бы по Форту два лишних полка бегало!
Заумная речь «ханцлера» произвела на Заразу впечатление:
— Словов твоих я не разумею, — честно призналась она, продолжая держать юбку в боевой готовности. — Но сыночек явно твой. Смотри, как к деньгам тянется…
Подрощенный младенец — на вид ему было не меньше года — попытался стырить что-нибудь с батькиного стола. Возможно — на память.
— Но, но, но! — Копыто хлопнул младенца по грязным пальцам. — Пусть бумаги важные не трогает! Это ему не памперсы!
— Поцелуй ребеночка, скотина!
— Вон пошла, дура!
— Ты как меня назвал, мерзавец?
— Охрана!
Подскочившие челы выволокли матерящуюся даму из кабинета, а раздраженный Копыто налил себе виски. И решил прервать государственные дела государственным обедом.
— Куда прешь?!
— Я стоял!
— Когда стоял, мля?
— За теткой этой стоял!
— Я те щаз дам «тетка»!
— Заткнись, беззубая!
— На Шибзичей наезжать вздумал?
— Спокойнее! — рявкнул приглядывающий за порядком уйбуй. — А то обоих выгоним!
Угроза лишиться доступа к телу подействовала: скандалисты утихомирились и, злобно поглядывая друг на друга, вновь образовали некое подобие очереди.
Которая трижды обвивалась вокруг знаменитой кучи мусора и упиралась в новенькую железную дверь, над которой висела наспех намалеванная вывеска: «Обчественная преемная государственного канцлера Копыта». Чуть ниже значилось: «Преем обчества делает государственный канцлер Копыта. В согласно графике». Сложное звание «государственный канцлер» было написано без ошибок, поскольку свеженазначенный чиновник выпросил у Сиракузы шпаргалку. Все остальное уйбуй родил самостоятельно.
Желающих попасть на прием к великому Копыто, которого народная молва уже окрестила Спасителем, было так много, что первоначально ссоры вспыхивали ежесекундно. Народ лез вперед, охотно пуская в ход кулаки и ножи, но вскоре возмущенный беспределом Кувалда выставил три десятки Шибзичей с автоматами, и порядок был кое-как восстановлен.
— Ходоки, мля, — протянул боец Якорь, с отвращением разглядывая очередь. — Прут, прям как к этому, как его… оракулу!
— А чо, Копыто будущее предсказывает?
— Какое, на фиг, будущее? Он виски на халяву наливает, и ваще…
— Будущее у такого кретина может быть только одно: петля и табуретка, — хмуро буркнул Чемодан.
— Предлагаешь мочкануть ханцлера?
— Скоро.
— Не сейчас?
— Зачем его сейчас мочить, когда он деньги привез?
Мудрая мысль произвела на бойцов десятки впечатление. Но не на всех.
— А если деньги отобрать? — поинтересовался Якорь.
— Иди, отбирай, — предложил уйбуй шустрому бойцу. — А я на тебя посмотрю, на умника. Посмотрю, как народ тебя на куски порежет, врубаешься?
Якорь взглянул на сопящих в очереди сородичей и понял, что в настоящий момент причинение «осударствленному ханцлеру» какого-либо вреда будет сочтено святотатством.
— А мы скажем, что не мы Копыто скопытили, а Мститель злобный. Он, вона, всех мочит, так пусть как бы и Копыто тоже.
— Как ты это скажешь? — презрительно осведомился Чемодан.
— А мы записку напишем, как бы от Мстителя. Я видел, так во всех человских киношках делают, и все им верят.
— А ежели просекут?
— От кого?
— Да ты первый нас заложишь, когда припрет, — хмыкнул Чемодан. — А то мы тебя не знаем.
— Кем припрет?
— Народом.
— А мы народу тоже наливать станем. Пусть квасит, чего плохого?
— Ничего плохого, — поддержала Якоря десятка. — Все верно говоришь.
И дикари уставились на предводителя. Мол, дай знак, уйбуй, а мы этого Копыто… На куски… Зубами… Но Гнилич ожидания горячих сородичей не оправдал:
— Не, бойцы, делаться под Мстителя мы не станем.
— Почему?
— Потому что…
Первоначально замысел ушлого подчиненного Чемодану понравился: Мститель, он такой, он страшный, на него все можно свалить, главное, записку правильную подобрать. Но поразмыслив как следует, особенно над болтливостью своих бойцов, уйбуй с печалью отказался от заманчивой идеи.
— Потому что, еще раз: между тем, как просекут, и тем, что мы наливать станем, нас реально повесить могут за расправу над «ханцлером», врубаетесь?
И все вновь посмотрели на очередь.
— Народ — это сила, — вздохнул Якорь.
— Ежели народ от кого денег ждет или виски халявного, то этого кого-то лучше пока не трогать, а то мало ли? А вот когда Копыто облажается, мы тут как тута окажемся и запросто поможем ханцлеру на тот свет быстрее попасть.
— А как облажается этот ханцлер?
— Да хоть как.
— Он может, — уверенно произнес Якорь. — Копыто тупой, это все знают.
— А если он тупой, чего его Кувалда ханцлером обозначил? — Боец Рычаг даже по местным меркам умом не отличался, вот и поинтересовался: — Слушай, Чемодан, а почему Кувалда тебя тоже ханцлером не сделал? Чем ты, в натуре, хужее?
— Это кто еще хужее?
— Вот и я говорю: почему?
— Потому что… — Чемодан сжал кулаки. — Потому что…
Ответ вертелся на языке, но ответ обидный, выдать который уйбуй не мог.
Вчера вечером он сумел-таки добраться до Кувалды предложил ему ввести должность второго осударственного ханцлера, чтобы Копыто не сильно зазнавался. В ответ оборзевший фюрер лишь посмеялся над притязаниями вчерашнего любимчика и посоветовал не лезть в большие дела. Осмелел одноглазый — вот почему не случилось назначения. И все униженные Шибзичи и осмелели — возвращение Копыто придало им сил. Казалось бы, один-единственный уйбуй, но весь клан завелся: «Копыто вернулся!», «Уйбуем станет!», «Ханцлером!» А главное, что звучало повсюду: «Теперь мы им покажем!» Кому «им», не произносилось, но уточнять особенно не требовалось: тем, кто борзел во время недолгого отсутствия главного фюрерского вешателя, разборки уже начались. Утром какие-то бойцы, судя по шепелявым голосам — Шибзичи, крепко избили ближайшего сподвижника Чемодана уйбуя Сосиску, поймали его на выходе из «Средства от перхоти», врезали и, пообещали в следующий раз оторвать ноги и приделать вместо них колеса от лимузина. А в довершение приклеили к голове уйбуя синее детское ведерко магической смесью, отчего Сосиска сделался особенно уныл, прятался в комнате и умолял ржущих бойцов сбегать за магическим растворителем. Когда же разъяренный Чемодан отправился к Кувалде за объяснениями, ему сообщили, что «великий фюрер занят государственными делами и принять самого своего любимого гнилического уйбуя никак не может».