Потому что нельзя держать оцепление вечно. Еще десять-пятнадцать минут, и происходящим заинтересуются настоящие полицейские. Перекрытая в центре Москвы улица — это серьезно.
— У нас есть двенадцать минут, — тихо произнес Доминга.
В паре «ласвегасов» он отвечал за предсказания.
— Расскажем сказку, что идет секретная операция ФСБ, — отрезала Ярина. — Служба утилизации что-нибудь придумает.
— Возможно. — Комиссар отошел в дальний угол и вызвал портал: — Я на Мясницкую.
— Пожалуйста, предъявите документы. Куда направляетесь? Спасибо…
— Пожалуйста, предъявите документы…
Они повсюду. Обложили со всех сторон, но страха нет, лишь хладнокровное удовольствие при виде суетящихся нелюдей.
«Вы не заставите меня дрожать, твари! Не заставите!»
Страха нет, поскольку сутулый был уверен, что уйдет. А если не уйдет, то прихватит с собой нескольких врагов, а это тоже неплохо. Но это крайний вариант, потому что он сумеет уйти. Ведь у него есть граната.
«Граната? — удивился он. И даже решил, что ослышался. — Вы уверены?»
Но инструктор, обучавший его азам террористической деятельности в городе, спокойно повторил:
«Граната лучше».
«Почему? Мне казалось, что следует держать при себе пистолет».
«Пистолет неплохое оружие, но его главное достоинство заключается в малых размерах. Пистолет незаметен, он способен помочь в трудную минуту, но серьезную проблему с его помощью не решить. Граната же, при всех своих недостатках, умеет создать нужное настроение. А в городе, особенно в толпе, это очень важно».
Тогда сутулый поверил инструктору, и теперь собирался проверить его слова на практике.
Он в городе, он в толпе. Люди волнуются, их пугают не автоматчики, а неизвестность. Люди не понимают почему их заставляют стоять, и нервничают все больше. Некоторые женщины всхлипывают, и это хороший признак. Для него — хороший. Люди на грани срыва, и он сделает так, чтобы они перешли за эту грань.
«Стрелка видно, — сказал инструктор. — Его легко вычислить, на него укажут свидетели. А гранату можно бросить незаметно. Даже не бросить — оставить. Ты выставляешь запал на максимум и спокойно отходишь сторону, смешиваясь с толпой. И самое сложное, что тебе останется — не оказаться раздавленным в панике».
«Затеряться в толпе не значит стать ближе к людям».
И они весело посмеялись над шуткой.
Сутулый спокойно посмотрел на замершие автомобили.
«Под грузовик нельзя, он погасит большую часть взрыва, и желаемого эффекта не получится. Только под легковую».
В которой сидят люди…
Но сейчас это не важно. Сейчас важен эффект, который произведет взрыв. Эффект должен быть нужным, так говорил инструктор.
Запал сутулый выставил на максимум, давно выставил, задолго до того, как очутился на Мясницкой, и теперь он спокойно извлек гранату из маленькой сумки незаметно подложил ее под ближайший автомобиль и пошел прочь, на ходу отсчитывая секунды до взрыва.
Который гулко громыхнул, подбросив легкий «Шевроле» на целый ярд.
— Спасите!
Грохот, вспышка, дым, вопли раненых — какой пистолет способен создать ТАКОЕ настроение?
— Помогите!
— Шахиды!
— Бежим!
Паника шарахнула молотом, заставила позабыть обо всем на свете. Ослепленные страхом люди перестали быть толпой. Перепуганные, оглушенные не взрывом, а самим его фактом, они решили, что полицейские искали террориста-смертника, и мгновенно превратились в стадо, инстинктивно помчавшееся как можно дальше от опасного места.
— Бежим!!
— Мы их не удержим!
— Сейчас появятся настоящие полицейские!
— Какие будут распоряжения?
Маги совершенно не представляли, что делать, и медлили, растерянно наблюдая за разбегающимися челами. Хлестнуть по беззащитной толпе «Глушилкой»? Создать невидимый щит, в который врежутся челы? Усыпить всех? Инструменты были, но жесткие меры способны нарушить режим секретности, столь тщательно оберегаемый Великими Домами, и магам оставалось лишь скрипеть зубами.
— Выставить еще одно оцепление?
— Бесполезно!
На Сантьягу страшно смотреть, кажется, он готов убивать всех, кто побежал, но… Но только кажется. Сантьяга понимает, что проиграл, и огромным усилием воли берет себя в руки. Неподалеку завывает полицейская сирена, дымится «Шевроле», стонут раненые, которым торопливо помогают две зеленые ведьмы.
Челы бегут.
— Нужно уходить, — тихо говорит Ярина.
— Да, нужно.
И Сантьяга сжимает кулаки, признавая, что Мститель их обыграл.
* * *Южный Форт, штаб-квартира
семьи Красные Шапки.
Москва, Бутово, 10 июня, пятница, 10:42
— Емкости готовы? — хрипло спросил Сиракуза.
— Готовы, — подтвердил широкоплечий Степаныч, исполняющий на «МосВис» обязанности начальника цеха, склада и вообще — главного по продукции и всем техническим деталям.
Оборудование Ваня закупил самое современное, полностью автоматизированное и почти не требующее вмешательства, но без техников, как ни крути, обойтись не получалось. А поскольку доверять подобное производство Красным Шапкам не стал бы даже последний голем, пришлось нанимать челов. И непьющий Степаныч, оттрубивший тридцать лет на «Кристалле», подходил на роль управляющего едва ли не идеально.
— Заслонки открыли?
— Не заслонки, а люки.
— Извини, вырвалось.
— Да ничего. — Степаныч добродушно улыбнулся. — Все открыли, Сиракуза, не волнуйся.
— Честно говоря, я сам от себя такого не ожидал, — помолчав, признался Ваня. — Казалось бы, ерунда какая: вискарь разливать, где-то там купленный, а вот сейчас сюда пришел и… Ты прав — волнуюсь.
— Это потому что производство, — кивнул управляющий. — Потому что хоть что-то, а делаешь. Потому что побегать пришлось, чтобы все это до ума довести да запустить. Вот и волнуешься.
— Так ведь мы липу лепим, Степаныч. Разве нет? Всем сказали, что виски гоним, а сами только разливаем…
— Но труд все равно вложен, — не согласился управляющий. — И задумка тебе понравилась, потому и дергаешься. А дергаться не надо.
— Уверен?
— Убежден. — Степаныч посмотрел на монитор компьютера, связывающий его с «Транс Порталом», еще раз проверил сканером направление магических потоков и вновь улыбнулся: — Все в порядке, Сиракуза. Сейчас польется.
И в тот же миг, словно подчиняясь словам старого управляющего, в распахнутый люк цистерны полился янтарный напиток.
— А вот и наше виски…
Возможности магов и дельцов Тайного Города были почти безграничны: Ваня смог за несколько дней оборудовать цех и организовать мощнейшую рекламную кампанию. Мог бы и качественный виски сделать, но не захотел ускорять производство при помощи магии:
во-первых, покупку настоящего виски Сиракуза счел делом менее постыдным, во-вторых, дорого. Вот и пришлось перебрасывать закупленное оптом виски в московские цистерны с помощью грузового портала. Первую поставку, которую осуществили еще в ночь на четверг, Сиракуза прозевал, пообещал себе исправиться и слово сдержал.
— Пахнет вкусно, — одобрил Степаныч.
— Ты так не шути, — нахмурился Ваня. — Не для того тебя брал, чтобы ты продукт на вкус пробовал.
— Не волнуйся, не маленький. — Степаныч проверил уровень жидкости в цистерне, вернулся к компьютеру и запустил автоматизированную линию розлива. — Все, Сиракуза, поздравляю с рождением «Кувалда».
— А что Копыто?
Степаныч посмотрел на соседний монитор, на который выводились картинки с камер наружного наблюдения, и пожал плечами:
— У Копыто все хорошо.
— Грандиозное наступление торговой марки «МосВис»! Сегодня утром во всех московских магазинах появился «Красный Кувалд»! Уникальный шотландский виски, изготовленный по старинной рецептуре на возрожденной московской винокурне! Виски, о котором говорят. Виски, который вызвал бурю в научных кругах…
Рекламные ролики крутились по внутренней сети Южного Форта непрерывно, дикторы наперебой восхваляли новый виски, но разогревать дикарей не требовалось: семья с нетерпением ожидала наступление утра и заполонила двор задолго до официального открытия «Средства от перхоти» (На тот случай, если кто-то подумал, что «Средство от перхоти» имеет привычку закрываться, уточняем: открытия после пятнадцатиминутного перерыва на уборку). Возбужденные дикари с удивлением взирали на выстроенную за ночь трибуну, украшенную воздушными шариками, и гигантский рекламный плакат «Красного Кувалда», полностью закрывшего вечный, как казалось многим, ростовой портрет Кувалды, изображенного со всеми великофюрерскими регалиями.
— Когда начнут?
— Сказали, скоро.
— Когда начнут?
— Сказали, скоро.
— Как скоро? Трубы горят!
— Как только.
— А что слышно: всем достанется?
— Копыто сказал, что недовольных не будет.
— Это как?
— Мля, ты на Прищепку посмотри, он всегда недоволен. Бунтовщик, мля!
— Па-а-прашу без оскорблениев в такой великий для семьи день, мля!
— Смотри, как заговорил.
— Не хочет бунтовщиком слыть…
— Тихо!
— Чо?
— Копыто!
— Где?
Государственный канцлер важно поднялся на трибуну и с видимой приязнью оглядел народ. Народ ответил нетерпеливыми взглядами, ясно показывая, что ждет не слов, а халявы.
Но правила игры требовали речи.
— Братья и сестры! — рявкнул Копыто и для солидности потряс кулаками. — Сегодня великий для нашей ненаглядной семьи день! Величайший, как Западные леса! И крутой, как Южный Форт, мля! Сегодня мы обрели Источник и сделали первый… Самый первый, мля, шаг, к созданию Великого Дома!
— Чо?
— О чем?
— Куда его понесло?
Народ, ожидавший раздачи денег или, на худой конец, виски, с недоумением воспринял замысловатую речь «ханцлера». Послышались первые выкрики, но завладевший микрофоном Копыто не позволил себя отвлечь.
— Сегодня мы, как настоящие дети Спящего, нырнем в пучок величия! Мы ведь почему до сих пор прозябали, братья? Потому что пили не столько, сколько нам надо, а как получится! Потому что важнейший виски был челами захвачен и нам доступно трудно. Но теперя все иначе, мля! Клянусь вам, как государственный канцлер — иначе все станет! Народ наш, мы то есть, с колен подымется и отказа ваще знать не будет! Все у нас получится!
— Ура!
— Кого угодно свернем, даже гору!
— Ура!
— Потому что самосознание!
— Ура!
— Потому что я с вами!
— Копыте — ура!
— Я знаю, чо вам надо! — Канцлер махнул рукой, и грузчики принялись выкатывать во двор бочки с виски. — Налетай, народ! Сегодня задарма!
— Вещает, прям как в ящике, — заметил Иголка, отходя от окна. — Будто и не Копыто наш, ханцлер доморощенный, мля, а прохессор какой.
— Раньше Копыто таким не был, — согласился с приятелем Контейнер. — Его, наверное, шасы научили. Как богатеи богатея.
— Они могут, — безразлично заметил Кувалда, буквально утонувший в своем кресле.
Великий фюрер отнесся к устроенной канцлером презентации на удивление спокойно: разрешил провести ее во дворе Форта, не стал претендовать на место на трибуне, не спустился вниз и даже к окну не подходил, словно не слыша речей Копыто и радостных воплей народа. Кувалда безмятежно полулежал в кресле, забросив ноги на стол, поигрывал извлеченным из ножен кинжалом и периодически зевал.
— То есть тебя, наше великофюрерское, происходящее не парит? — осторожно поинтересовался удивленный Иголка.
— Чо?
— Не чо, а кто.
— Кто? — послушно поправился одноглазый.
— Копыто наш, он же ханцлер, тобою огосударствленный.
— А чо он меня парить фолжен? — усмехнулся в ответ Кувалда. — Он вефь канцлер, а не банщик, в натуре.
— Дык он плакат твой своим флаконом занавесил.
— Енто не флакон, а рекламная акция, — наставительно объяснил великий фюрер. — Экономика, мля, повышение профаж и много бабла в семейный общак.
— А не боишься, что плакатик твой взад не вернется?
— Как это?
— А вот так: проснешься завтра, а вместо флакона рекламного, для продаж который, висит фоторожа копытинская, от уха до уха улыбающаяся, а твой парадный портрет рядом, в куче мусора отдыхает. — Боец сделал страшные глаза. — А где ты отдыхаешь, даже представить неудобно, чтобы настроение тебе не портить.
— Сказочник ты, Иголка, такой, что фаже мне прикольно фелается.
— Смотри, как бы страшно не сделалось.
Великий фюрер помолчал, внимательно разглядывая острое лезвие кинжала, после чего негромко спросил:
— Ты, что ли, портрет мой парафный сфергивать станешь?
— Зачем сразу я? — открестился Иголка. — Другие отыщутся.
— Кто?
— Сам небось знаешь, кто тебя не любит больше.
— Знаю, — кивнул одноглазый.
— Так чего не напрягаешься?
— А чо я фелать фолжен?
— Ну… Расскажи всем, что ты тоже крутой.
— Что тоже вискарь могу фелать?
— К примеру.
В словах помощника был смысл, однако идти по стопам шустрого «ханцлера» Кувалда не собирался:
— Копыто виски фелает, нафо мной посмеются только.
— А ты по-другому крутость покажи.
— Как?
— С голым ятаганом сфоткайся, — посоветовал Контейнер.
— Размечтался, мля, ага, — огрызнулся великий фюрер. — Если поглядеть приспичило, ифи в сортир и там свой ятаган разгляфывай, мля, а я…
— Я о другом ятагане, — смутился Контейнер. — О настоящем. Типа, ежели чо, ты за семью кому угодно кишки выпустишь.
— А-а…
— А с тем ятаганом фоткаться не надо, какой бы он у тебя ни был, все одно Копыто не переплюнешь: у него тока за вчера сто пятьдесять детишек нарисовалось.
— Тетки у нас шустрые, — одобрил великий фюрер. — Чуют, когфа суетиться нафо…
— Дрались вчера, — добавил Контейнер. — Зараза с Батареей выясняли, чей сыночек первенец, мля. Чуть до смерти не убились. Я даже на телефон снял, хочешь покажу?
— Покажи.
— Чем развлекаться, лучше бы о деле подумали, — строго предложил Иголка.
— О каком еще феле?
— О том, как нам тебя, твое великофюрерское, не профукать.
— Я чо, шашка, что ли? — обиделся Кувалда.
— Ты лучше, — поспешил успокоить Кувалду боец. — Ты наш великофюрерский семейный лидер, надежа и гарант.
— То-то.
— Но и мы, мля, себя не на помойке нашли. Мы ведь все помним: ежели б не ты, нам с Контейнером кранты адназначна.
— Угу.
— И потому хотим, чтобы ты еще долго об нас зыркалку свою мозолил.
Кувалда пристально посмотрел на телохранителей, медленно вернул кинжал в ножны и с легкой ухмылкой спросил:
— Так вы же фрузья копытовские, чего к нему не метнулись?
— Друзья… — фыркнул Иголка. — У него сейчас другие друзья образовались: чел какой-то, хваны ваще и шасы. И в телевизоре он сияет, и с народом приемку ведет, а нам даже не позвонил, скотина, как вернулся. Ханцлер хренов, мля.
— То есть обижен ты на Копыто?
— А чо?
— Ничо. Теперь я понимаю, чего ты на него наезжаешь, а за меня боишься.
— Я за тебя всегда боюсь, работа у нас теперя такая.
— В таком случае, не боись больше.
— Почему?
— Потому что у меня все под контролем.
— И енто? — Иголка мотнул головой в сторону окна. Со двора как раз донеслись очередные вопли довольной толпы.
— И енто тоже, — спокойно подтвердил Кувалда.
— Уверен?
— Ты, Иголка, боец шебутной и въефливый…
— Ага.
— Не перебивай, скотина.
— Слушаюсь.
Одноглазый прищурил единственную гляделку:
— Но если кому расскажешь о том, что услышишь, я те лично язык отрежу, понял? Вместе с головой, мля.
— Не боись, твое великофюрерское, — пообещал Иголка. — Я понятливый.
— Я тоже, — вставил Контейнер, которому очень хотелось послушать откровения семейного лидера. — Я, типа, молчун по жизни.
— Оно и видно. — Кувалда выдержал паузу. В принципе, ему не было никакого резона делиться с кем бы о ни было замыслом, но очень уж великому фюреру хотелось похвастаться хитроумным планом. Раньше роль слушателя исполнял верный Копыто, теперь приходилось довольствоваться телохранителями. — Как фумаете, почему именно я великим фюрером сфелался и фо сих пор остаюсь? Потому что вовремя Сабле с Секирой глотки перерезал?
Именно такой ответ Иголка и собирался выдать, однако, услышав его из уст Кувалды, насторожился и сморщил мозг, в попытках родить нечто оригинальное:
— Не поэтому?
— А почему?
— Ума у тебя много, твое великофюрерское, и это ни хрена не лесть, — неожиданно выдал Контейнер. — Все об этом знают, и даже Копыто говорил часто.
— Правильно, боец: ума, — довольно осклабился Кувалда. — А скажите мне теперь, что в Форте еще нефелю назаф творилось?
— Бардак творился, — не стал скрывать Иголка. — Тебя Чемодан разводил, как маленького, да еще и Шпатель стал пальцы гнуть. Через месячишко, глядишь, могли бы и окончательно оборзеть.
— Могли, — не стал спорить Кувалда. — А теперя не оборзеют.
— Это почему?
— Потому что теперя, Иголка, у Чемофана и Шпателя крутой новый враг появился.
— Копыто, — догадался боец.
— И пока эти олухи буфут поф канцлера, мною огосуфарствленного, пофкапываться, я их обоих сковырну, как чирья. Без усилиев, мля!
Довольный Кувалда извлек из-под кресла початую бутылку виски и сделал большой глоток прямо из горлышка.
— Круто, — оценил Иголка.
— Не то слово, как круто, — вздохнул Чемодан. — Мои ребята еще ночью тута все обнюхали и только ластами разводят, врубаешься?