– Они все логикой не блещут.
– Нет, я не об этом… Он, ну, людьми очень интересуется, Лена Сергеевна. Смотрит-смотрит, ну, внимательно смотрит и высвистывает как бы… Очень трудно не отозваться, Лена Сергеевна. Вот, погодите, сейчас.
Он взял с полки потрепанный серый томик.
– Это ты у страниц уголки загибаешь? – строго спросила Петрищенко.
– Ну… вот, смотрите… Раздел «Редкие и исчезающие виды», на букву «В». Ага, вот: «Считается, что те, кто уцелел после атаки вендиго, навсегда остаются с „лихорадкой вендиго“ – своеобразным клиническим состоянием, наподобие психоза, когда после ночи, проведенной в кошмарах, сопровождающихся сильными болями в ногах, человек раздевается догола и с дикими криками убегает в лес». То есть, Лена Сергеевна, применительно к городу, гарантированный клиент для дурдома. Те, кто уцелел, заметьте!
– Я заметила.
– Зона обитания – область вокруг Великих Озер. Леса. А тут лесов совсем нет. Какие тут леса. Вот и тронулся он из-за этого. Помешался.
– Ладно, Вася. Твои рекомендации?
– А черт его знает, – злобно сказал Вася. – «Мокряка» зерном загрузить и в Канаду отправить. Обратно. Пускай валит отсюда. Стадион закрыть на реконструкцию. И дырку в заборе заварить.
– Этого хватит?
– Нет, конечно. По уму, спецов надо. Команду. Иначе не справимся.
– А если Катюшу подключить, как ты думаешь?
– Ну… – с сомнением сказал Вася. – Катюша сильная. Поговорите, Лена Сергеевна, мало ли… Я это, посплю у ребят пару часов пока что, а? Ну и ночка выдалась. Розалия, ты чего?
Розка просунула голову в кабинет и смотрела на Васю отчаянными глазами.
– Вася, – сказала она вежливым шепотом, – а можно с тобой поговорить?
* * *– У меня в трудовом договоре записано – последующая антипаразитарная обработка, – сказала Катюша, моргая кукольными ресницами, – это значит, Елена Сергеевна, голубушка, что разделение труда должно быть. Вася с кораблями работает, с железом, а я – с людьми.
– Начнем с того, Катюша, – Петрищенко глубоко вдохнула и медленно посчитала до трех, – что ты опоздала. На час как минимум. Это уже никуда не годится.
– Так тушенку же выбросили, – подняла бровки Катюша, – с гречей. Я иду, а ее на углу Ленина и Свердлова дают, где кооперация, знаете? Я и на вас взяла баночку.
– Спасибо, Катюша, мне не надо.
– Зря, – спокойно сказала Катюша, – хорошая тушенка, минская. А что опоздала, так у меня ненормированный рабочий день, сами знаете.
– У нас всех ненормированный рабочий день. И это значит, что мы можем только перерабатывать. Что нас можно среди ночи поднять, если что. А вовсе не на работу опаздывать. Так что, Катюша, подключайся. Серьезное положение же…
– Это вам этот ваш Вася сказал? – Катюша уютно разгладила пуховую кофточку, сняла шерстинку с юбки. – А вы ему и поверили? Это он себе цену набивает…
– Какую цену? Два трупа, Катюша… Тебе мало?
– Это еще доказать надо, что наши покойники, – равнодушно сказала Катюша, – я бы на вашем месте так этому Лещинскому и сказала – пускай докажет сначала… А то валят все на нас.
– Наши, к сожалению.
– Опять Вася сказал? Вы, Елена Сергеевна, дорогая, уж извините, ничего в этом не понимаете. Вас в мединституте вашем не тому учили. А у нас трудовые нормативы. Вот если сигнал сверху будет, если хотя б Вилен Владимирович скажет – Катюша, помогай, а то не справляется Елена Сергеевна, – тогда отчего ж нет.
– С людьми ты хочешь работать, – сказала Петрищенко, закипая, – так иди в дурку… там Бабкин сидит этот несчастный. Или в морг… работай… Ликвидируй последствия.
– Вот вы, Елена Сергеевна, голубушка, зря кипятитесь так… Спокойней надо. Добрее к людям надо. А то как бы не пожалеть вам…
– Знаю, – сказала Петрищенко, оттягивая пальцем душивший ее воротничок блузы, – знаю, что пожалею.
* * *– Ну, – устало спросил Вася, – что еще стряслось?
Розка схватила Васю за рукав и потянула на улицу. В комнате сидела Катюша и смотрела своими круглыми голубыми глазами. Говорить при ней не хотелось.
С серого неба сеял мелкий дождик, пришлось спрятаться под козырек. Невидимое море монотонно шумело за темными коробками складов.
Она закусила губу. Что стряслось? На самом ведь деле, ничего… ну, показалось что-то. Вася ведь засмеет…
– Я тебе вчера звонила вечером, – сказала она, – а тебя не было.
– Я был на задании, – Вася понизил голос, – очень ответственном. Очень важном. Я не имел права об этом говорить, но теперь ты знаешь, Розалия.
– Вася, вот ты всегда… ты же сам сказал, позвонить, если что.
– Ну да, – сказал Вася деловито, – так если что?
– Вот если мне кажется, что кто-то за мной следит, это считается? – спросила она наглым, для куражу, голосом.
– Предположим, – неопределенно ответил Вася. – Кто? Человек в черных очках? Рыжий? Косоглазый?
– Нет, – совсем растерялась Розка, – просто… ну, у меня такое ощущение, ну, я тебе еще вчера на стадионе говорила, помнишь? Что смотрят в спину… Два вечера уже как. Когда домой иду, как раз мимо стадиона, там такой отрезок пустынный, знаешь?
– Знаю, – сказал Вася и замолчал.
– Ты чего? – спросила Розка на всякий случай.
– Ничего. Слушай, Розалия, ты вот что… Ты иди домой, а? Я отпускаю. И не выходи вечером. Вообще не выходи.
– У меня вечером подготовительные, – сказала Розка.
– Ну, пропусти, что ли. Скажи маме, голова болит.
Розка, которая пропустила прошлое занятие на подготовительных именно под этим предлогом, страдальчески нахмурилась.
– Это платные курсы, – пояснила она, – жалко пропускать.
– Что значит, жалко пропускать, Розалия? – спросил Вася вкрадчиво. – Ну, ради меня. Один разик. А мы с тобой на той неделе в кино пойдем, а? Точно пойдем! Только ты слово дай, что сегодня вообще из дому не выйдешь.
– Мама…
– Ну, хочешь, я маме сам позвоню?
– Нет, – окончательно испугалась Розка.
– Пойдешь домой? Сиди там и переводи Леви-Стросса. Ты переводишь Леви-Стросса?
– Ну…
– Это задание. Идешь домой, берешь Леви-Стросса, берешь словарь…
– Вася…
– Десять страниц. Машинописного текста. Нет, двадцать. Ясно?
– Ясно, – сказала Роза уныло.
– Это очень ответственное задание. Завтра можешь не приходить. В понедельник выйдешь. И на улицу не выходи больше ни в коем разе сегодня. Ага?
– А… завтра можно?
– И завтра нельзя. Можно будет, если я тебе позвоню и скажу – можно. Ясно?
– А… что это было, Вася? Что это такое?
Вася огляделся по сторонам. Потом высунулся под дождь и заглянул за угол. Вернулся. Водяная пыль осела в темных волосах.
– Вроде никого, – раздумчиво сказал он, – в общем, так. Про психотронное оружие слышала?
– Нет.
– Не понимаю, – раздраженно сказал Вася, – в каком мире ты живешь… Кругом враги, империалисты везде, так и думают, как бы Олимпиаду сорвать. Ночами не спят. Ну и мы не дремлем. В общем, на случай всяческих провокаций у нас есть асимметричный ответ. Это, Розалия, испытания. Что тебе еще сказать?
– Вот ты опять врешь, Вася, – обиженно сказала Розка.
Вася захохотал, но как-то невесело.
– Ну, вот все тебе скажи, Розалия. Леви-Стросс у тебя где?
– Дома, – сказала Розка, шмыгнув носом.
– Вот и вали домой.
– А ты?
– А мне надо мир спасать. Я занят. Ладно, ты иди, Розалия. А я еще к Лене Сергеевне забегу. Вот ведь какая петрушка получается!
Он удивленно покачал головой. Розка вообще-то девка ничего себе, в этом возрасте они все ничего себе, но что этот в ней нашел? Уму же непостижимо.
* * *– Ты вроде поспать собирался, Вася, – удивилась Петрищенко, увидев в дверях кабинета мрачную Васину морду.
– Хрен тут поспишь, – сказал Вася злобно. – Ну что, говорили с Лещинским?
– Стадион закроют.
– И все?
– И все.
– Он что, совсем дурак?
– Он говорит, – губы ее задрожали, – сами нагадили, сами и подчищайте.
– Вот ведь урод, Лена Сергеевна! – восхитился Вася. – А Катюша?
– А ты как думаешь?
– Все уроды, – подытожил Вася, – все как один уроды. Тут еще одно непредвиденное обстоятельство выяснилось, Лена Сергеевна. Розку он гоняет. Видит он ее.
– Что? – Петрищенко потянула пальцем вниз ворот блузки, и Вася увидел, как на ее шее проступают яркие пятна.
– Два вечера как гоняет. Она, оказывается, вчера мне звонила. Говорит, в спину смотрит…
– Ты уверен, Вася?
– Стопудово.
– Опять Белкина, – с тоской проговорила Петришенко.
– Вы чего, Лена Сергеевна? Нормальная же девка.
– Нормальная? – взвилась Петрищенко. – Тупая, нахальная… ни квалификации, ничего. Она ж двумя пальцами печатает!
– Да бросьте, Лена Сергеевна. Она просто не осмотрелась еще. А работать, извините, вообще дураков нет.
– Когда осмотрится, – зловеще сказала Петрищенко, – будет еще хуже.
– Тем не менее, Лена Сергеевна, факт остается фактом. Он ее гоняет. Пасет. Не так, как тех, а так… балуется… Я вот все думаю – почему, Лена Сергеевна? Что в ней, Розке, такого?
– Не знаю. Она, по-моему, еще хуже Ляльки.
Ох, что это я говорю! – одернула она себя.
– А вдруг он ее до смерти загоняет? Или с ума сведет? Прикрыть бы ее надо.
Петрищенко вздохнула, вынула из сумочки ключи и открыла сейф.
– Вы чего, Лена Сергеевна, – укоризненно сказал Вася, – вы ж сами говорите – на работе!
– Ну, – Петрищенко подумала, куда бы разлить спирт, и не нашла. – Жизнь строится на исключениях из правил. Она, Вася, в сущности, и есть исключение из правил. Ты сходи к Чашкам Петри, Вася, у них там над мойкой шкафчик, там такие стаканчики стоят химические.
– Да знаю я. Откуда спирт, Лена Сергеевна?
– Выписала. Шрифт у пишмашинки протирать. И ленту. Не волнуйся, это даже не гидролизный. Спирт-ректификат, из пищевого сырья.
– Чего мне волноваться? Я и не такое пил.
– У всех, Вася, есть аналогичный опыт. Тебе тут нравится работать, только честно?
– Не очень. Вот по распределению отработаю, и махну во Владик. Или на Игарку. Там поживее будет. А тут – без перспектив…. Нет, Лена Сергеевна, мне тут не нравится. Если честно. Ну, к вам это не относится, понятное дело. Вы – хорошая женщина. Душевная.
– Средств на отдел не выделяют, – виновато сказала Петрищенко, – ставки. Нам давно пора… омолаживать.
– Вы уж его лучше без меня омолаживайте. Я лучше где-нибудь еще омоложу.
– А я думала, ты меня заменишь. Со временем.
– А это вот хренушки. Лена Сергеевна, вам еще до пенсии лет пятнадцать, что я буду это время сидеть тут как сыч? А потом раз, и кого-то сверху назначат. Молодого, перспективного.
– А ты диссер сделай.
– По нафаням, что ли? На Дальнем только на одном местном субстрате знаете, сколько материала набрать можно? А у вас только долгоносики…
– У нас тоже очень интересные случаи попадаются, – обиделась Петришенко, – вот этот, например.
– Да. Верно. Этот.
Вася нахмурился и молча выпил.
– Убийца он, Лена Сергеевна.
– Ну, так… если смотреть правде в глаза, – она отпила и поморщилась, – все они убийцы. Кто больше, кто меньше. Это там всякие народные сказки их идеализируют… для детей… А на деле… Ты закуси лучше.
– Чем, Катюшиными конфетками? Дураков нет!
– Я сыр купила. И кильку.
– Правда, кильку? – заинтересовался Вася. – Настоящую?
Они выпили еще.
– Вот все-таки хорошо, что у нас с суевериями борются, Лена Сергеевна, – рассуждал Вася, выуживая кильку пальцами. – Есть шанс, что совсем изживут. Но есть одна вещь, которая меня сильно беспокоит. Вот, скажем, нападет на нас Китай…
– Что вдруг? – сухо сказала Петрищенко.
– Ладно, или мы на Китай… Уже один раз чуть не дошло дело, с Даманским когда. И кого мы против них выставим?
– Китайцы тоже с суевериями борются, Вася.
– Не скажите, а вдруг это для отвода глаз? Дезинформация. А на самом деле у них и лисы-оборотни, и драконы даже… Или еще хуже, внедрили в народное сознание какую-то сущность убойную… А ведь их миллиард с хвостиком! Вы хоть представляете степень ее эффективности!
– Вася, – твердо сказала Петрищенко, у которой слегка шумело в голове. – Это не наше с тобой дело. Нам бы с этой пакостью разобраться. И помощи никакой.
– А не думаете, Лена Сергеевна, что ее, – он покосился на телефон на столе, – тоже под оборонку приспособить захотят?
– Нереально, Вася. Он же не исконный. Чужак.
Вася задумался.
– Да, – сказал он наконец, – этот никого жалеть не будет. Ни своих, ни чужих. Ну что, может, еще по одной? Ладно, Лена Сергеевна, за ваше здоровье. Душевная вы баба… жалко. Снимут вас, эх!
– Вася, – заискивающе сказала Петрищенко, – а может… все-таки есть какой-нибудь способ, а, Вася?
– Знаю я одного человека, – неохотно сказал Вася, – он, наверное, может. Он молоток в этом смысле. Спецкурс у нас вел. Только он вам, Лена Сергеевна, не понравится.
– Почему?
– Ну… не понравится, и все.
– Вася, – Петрищенко заглянула ему в глаза, – а, Вася?
Вася подумал, с нежностью покосившись на колбу со спиртом, но предусмотрительная Петрищенко взяла ее за горлышко и убрала в сейф.
– Ладно, – сказал он наконец, – я попробую. Может, и согласится. А проезд кто ему оплатит? Вы?
– Он кто, – тоскливо спросила Петрищенко, – шаман?
– Вроде того.
Петрищенко сделала широкий жест рукой и задела пыльный коралловый куст на столе.
– Ну и фиг с ним, – сказала она бесшабашно, – оплачу. Пускай приезжает. Нелегалом! И чемодан с двойным дном. И эту… «Искру»… обязательно.
– Хватит бузить, Лена Сергеевна. Трешку только дайте. На межгород.
– Отсюда звони.
– Не буду я отсюда звонить. Дураков нет. Я с Почтамта.
– Ты уверен, Вася, что на межгород? – усомнилась Петрищенко, но трешку дала.
* * *– Розалия, ты все еще здесь? – удивился Вася.
Петрищенко высунулась из кабинета, оглядела ее, поджав губы. Розка сидела, развалясь на стуле, и читала «Анжелику». Поскольку в комнате было холодно, она так и осталась в омерзительно зеленом пальто, с ядовито-зелеными ногтями на обкусанных пальцах… Какой ужас.
– Там дождь…
– Ну и что? Немедленно домой. Тебе что сказали? И чтобы до понедельника не было тебя. Тридцать страниц! Леви-Стросса! Из дому не выходить. Ясно?
Розка повернулась на каблуках и маршевым шагом пошла к двери. Издевается, зараза.
– Погоди! – сказала Петрищенко.
Розка резко остановилась и сделала «кру-угом».
– Ты что ешь? – спросила Петрищенко.
– Чего? – выщипанные бровки Розки поползли вверх.
– Ну… – Петрищенко в затруднении постучала пальцем по столу, – ты как… на диете? Ну, как-то ограничиваешь себя в еде?
– У меня шестьдесят ровно талия, – сказала Розка, презрительно глядя на Петрищенко. – Куда мне еще себя ограничивать?
– Ну, я не знаю, там… вон, джинсы как сидят… как барабан…
Господи, что я такое несу?
Розка надулась и покраснела. На глазах выступили слезы.
– Вам все не нравится, – сказала она со всхлипом, – все, что я ни делаю, вам не нравится… Думаете, если мне семнадцать, а сама уже старая, так можно вот так издеваться над человеком?
– Роза, я вовсе не… Я только хотела…
– На себя посмотрите! – выкрикнула Розка, замирая от собственной отваги, вновь повернулась на каблуках и пулей вылетела из комнаты.
Вася торопливо вышел вслед за ней, укоризненно кинув на Петрищенко взгляд через плечо.
Петрищенко смотрела им вслед, недоуменно потирая ладонью лоб. Вернулась в кабинет, взяла со стола пыльный том в сером матерчатом переплете и стала его листать. Какая-то ерунда. Индейцы, тотемные животные, духи предков. Откуда у нас духи предков? Почему я вообще этим занимаюсь? Вася недвусмысленно и не раз давал понять, что я в этом плане – полный ноль. И Катюша вместе с ним. И каким ветром меня вообще сюда занесло? Была бы районным терапевтом… смотрела бы старушек… Надо было еще прошлым летом увольняться, после той истории с диббуком. Сионистскую символику не рекомендовано, видите ли…
Звонок был внезапным и таким резким, что она невольно вздрогнула. Неужели Вася? Вот это скорость! Она усматривала в Васе множество самых неожиданных способностей, но, видимо, все-таки его недооценивала.
Но в трубке дребезжал старушечий голос, картавый и кокетливый:
– Елена Сергеевна, я сегодня пораньше хотела уйти. У меня свидание с одним человеком, – Генриетта интимно понизила голос, давая понять, что это свидание не просто так. – А Лялечки нет. А обещала в четыре прийти.
– А сейчас сколько? – механически спросила Петрищенко, хотя на руке у нее тикали часы.
– Так полпятого же. А я не могу… больше ждать не могу.
Вот зараза, подумала Петрищенко, наверняка очередной брачный аферист. Генриетта все время страдала от брачных аферистов – у нее была неплохая старая комната в центре.
– И не звонила?
– Нет, не звонила, – обиженно сказала Генриетта, – я мамочку вашу покормила и сама поела немножко, ничего?
– Ничего.
– Так я пойду?
– А мама что делает?
– Спит, – сказала Генриетта, и Петрищенко с миг гадала, врет или нет, – я ей почитала, включила телевизор, и она заснула. Она всегда под телевизор…
– Я знаю. Ладно, идите, я сейчас подъеду. Через полчаса подъеду.
– Так мне вас ждать? – Генриетте очень не хотелось ждать. Старческая любовная лихорадка. Старческое обжорство. Кора сдает первой, напомнила себе Петрищенко.
– Нет, – сказала она, – идите. Телевизор только выключите и идите. Я скоро буду.
Она положила трубку и задумалась. Позвонить Лещинскому? Вроде и смысла нет.
Не обманывай себя, сказала она себе, ты плохой руководитель. Вдобавок ничего не смыслишь в своей работе. Остается надеяться на Васю, а как проверишь, что он может, если сама не можешь ничего? Вася суда чисто работает, нареканий нет, и амбиции у него, понятное дело, и если уж он говорит, что не может – значит, не может. А Лещинскому как докажешь? Маркин просил его не давать делу хода, вот он и не дает. Хорошо хоть, стадион закрыли. А если эта тварь со стадиона уйдет, что тогда? Куда она пойдет? На Москву? Или в Сибирь пойдет, там леса, в Сибири… Если в Сибирь, то ладно, хотя, тьфу, почему ладно, можно подумать, там не люди живут.