— Боюсь, у нас нет для вас места, — почесав подбородок, угрюмо промолвил мужик. — Во всей нашей деревне вряд ли найдется.
— Хм, — Вожников хмуро сдвинул брови. — А нет ли поблизости какого-нибудь постоялого двора? С нами раненый — знатнейший кабальеро, дон Эстебан де Сикейрос-и-Розандо, паж славного короля Альфонсо!
— Никогда о таком не слыхал! — твердо заявил увалень.
Внимательно слушавшая весь разговор Аманда (остальные оставались поодаль, у дороги) ахнула:
— О короле своем не слыхали?
— О паже.
— Ах, о паже. — Девушка быстро взглянула на князя: — Вы позволите мне спросить?
— Да пожалуйста! — Егор пожал плечами и даже сделал шаг в сторону.
Очень может быть, что это его акцент спугнул деревенщину… Или здесь что-то другое?
— Это у вас пропала собака, дядюшка? — мило улыбнулась ведьма. — А коровы? С коровами все в порядке, не болеют ли?
— А ты, я вижу, наш… наша. — Внимательный крестьянский взгляд, конечно же, уже давно разглядел скрывавшуюся под мужским платьем стройненькую девчоночью фигурку. — Издалека?
— Из Матаро.
— Бывал я там когда-то на ярмарке, — увалень прищурился и даже скривил толстые губы в чем-то напоминавшем улыбку… Впрочем, тут же бросил на юную паломницу вновь настороженный взгляд — А ты чего парнем-то вырядилась?
— Удобнее по горам лазить, дядюшка, — спокойно ответила девчонка. — Разве не так?
— Так. Но все равно — нехорошо это.
— Да я понимаю, что нехорошо, — Аманда тяжело вздохнула и перекрестилась. — Но что же мне — голой ходить? Платье-то мое прежнее лихие люди украли. Наверное, те же, что и вашу собаку свели.
— Ах вон оно что… — покосившись на своих парней, крестьянин озадаченно сдвинул на затылок круглую кожаную шапку. — Выходит, и вы от лихоимцев пострадали.
— Да еще как, дядюшка! Вон парнишку-то нашего едва не убили… И знаете кто?
— Кто?
— Мавры!
Услыхав о маврах, дядька аж присел, хлопнув себя ладонями по коленкам, и громко, торжествующим тоном выкрикнул:
— Ну вот! А я что говорил? Мавры это были, вовсе не показалось мне, не послышалось. Да и не могло послышаться, я ведь в Магрибе в плену два года провел — мавританскую речь понимаю.
— Так это мавры убили вашу собаку, дядюшка?
— Ладно собаку — пастушат выкрали!
Оглянувшись вокруг, Вожников подошел ближе, чувствуя, что юная ведьмочка нащупала-таки в кондовой душе деревенщины струнку, на которой можно сыграть, добившись расположения и ночлега:
— А где ты слыхал мавританскую речь, любезнейший?
— Да тут, у перевала, в орешнике, — крестьянин махнул рукой. — Шел на покос по горной тропе, вдруг слышу, у ручья голоса. Подкрался осторожненько — от чужаков, сами знаете, всего можно ожидать, вот и решил присмотреться… Там-то и понял все! О собаке они говорили, о пастушатах… и еще о ком-то — тут я не понял, о ком. Да и так ясно — пожаловали и в наши края людокрады, магрибские мавры.
— А не далековато им от моря-то? — усмехнулся князь. — Хотя бешеной собаке триста верст не крюк.
— Э-э, — услышав незнакомую речь, дядька снова насторожился: — А вы откуда будете, почтенный сеньор?
— Из Польши. Небось не слыхали про такую страну?
— Не слыхали, — честно признался мужик. — Неужто и там добрые католики живут?
— О! Еще какие добрые! А у нас ведь с маврами счеты… — подумав, добавил князь. — И очень хотелось бы проучить этих гнусных негодяев! Мои ребята крепки и отважны!
— И мои крепки! — крестьянин хлопнул в ладоши. — И мы хотим мавров прогнать, пощипать им перья. Не так ведь магометан и много-то.
— А сколько?
— Да меньше дюжины! По крайней мере, я видел четверых.
— Славно! — подмигнув собеседнику, Вожников азартно потер руки. — И у меня, не считая раненого и девчонки, четверо. Да я сам — пятый.
— И у меня столько же найдется! Да еще в деревне — человек пять, — радостно сообщил мужик.
Князь широко улыбнулся:
— Так, может, мы…
— Я послал мальцов к орешнику. Должны скоро вернуться, доложить… Да вы заходите, чего встали? — проворно отворив ворота, крестьянин сделал приглашающий жест. — Отдохнете, поедим, чего бог послал. Туда, туда проходите, в дом. А вы, — хозяин обернулся к работникам, — заканчивайте с навозом и будьте готовы. Хавьер!
— Да, дядюшка!
— Сбегай к соседским парням, позови.
Пока обедали (простая крестьянская пища: чечевичная похлебка с луком, овечий сыр, немного дичи и печеная радужная форель из ближайшего ручья), явились посланные к орешнику «мальцы» — двое, лет по шестнадцати, парней, смуглых, с обветренными, не отличавшимися особой приветливостью лицами и грубыми крестьянскими руками.
— Ну, что там? — выплюнув на пол рыбью кость, поинтересовался дядюшка Пепе — так звали крестьянина, по определению Вожникова — явного кулака.
— Четверо их, дядюшка, — шмыгнув носом, доложил один из парней. — Говорят не по-нашему, непонятно. Главарь по повадкам вроде бы кабальеро. Все вооружены — мечи, сабли, короткие копья, луки со стрелами, два арбалета. Даже кольчуги и панцири есть! И дюжина лошадей. Кони добрые, однако под соху да борону не пойдут.
— Воинские, значит, лошадки-то.
Оставив в деревне раненого дона Эстебана и — несмотря на все ее просьбы — Аманду, Вожников и его ватажка присоединились к деревенским парням под предводительством местного старосты дядюшки Пепе. Кроме парней с палками и цепами, еще было трое угрюмых, вооруженных вилами мужиков да сам староста с переделанным из старой косы копьецом, похожим на те, что были в ходу в Чехии, у гуситов. На поясе у Егора висел короткий меч, подарок капитана Гильермо Ньезы, ватажники же — Альваро Беззубый, Рвань, Рыбина и Лупано — были вооружены попроще, тем, что нашлось в деревне — дубинки, топоры, серп. С воинским отрядом таким оружием, конечно, не справишься, однако здесь было совсем другое дело: во-первых, мавров всего-то четверо, а во-вторых, нападать-то собирались по-крестьянски, внезапно, без всякого глупого благородства. Как сказал дядюшка Пепе — лучше всего было бы перерезать горло спящим. И правда — чего умничать-то? Однако мавры — люди военные, наверняка выставят часового, так что возьми их, попробуй! Оставалось одно — навалиться внезапно всей кучей, а там уж — как бог даст.
— Хотя бы одного надобно в плен взять, — шептал по пути Вожников. — Вдруг да это не вся их шайка? Вдруг да еще кто-нибудь есть? Расспросить, разузнать надобно.
— Попробуем и в плен, — сдержанно пообещал староста, поглядывая на своих. — Правда, мои-то парни дубинушкой бьют от души, могут и не рассчитать.
— Ничего. Мои, я думаю, рассчитают.
— Тсс! — внезапно остановившись, дядюшка Пепе предостерегающе поднял руку. — Тихо всем. Близко уже.
Ватажники и деревенские (союзники, как называл их про себя князь) отправились к орешнику еще ночью — дорога-то была хорошо известна, к тому же в небе ярко светила луна. Спокойно спустились с перевала, свернули в лесок… а уж там-то пришлось ждать, когда хоть немного рассветет, густые кроны деревьев и высокие раскидистые кусты не пропускали лунного света ни капли, кругом было темно, хоть выколи глаз, даже пальцев на руке не видно.
— Ничего, — шепнув, староста мотнул головой вверх, — светает уже. Немного нам ждать и осталось.
Подняв голову, Егор посмотрел на матово-черные ветви, контрастным негативом выделявшиеся на фоне светлеющего на глазах неба. Вот, кажется, и первый лучик сверкнул… нет, показалось… и все же…
— Пошли, — шепотом передал по цепочке дядюшка Пепе.
Все поднялись, зашагали по узкой, окруженной густым подлеском тропе, след в след, как индейцы. Где-то рядом забила крыльями ночная птица, кто-то яростно заклекотал, защебетал, засвистел…
Когда вышли к ручью, сделалось уже заметно светлее, хотя солнце еще не вышло из-за гор, и все же Вожников прекрасно видел журчащий в обрамлении черных камней ручей, густые заросли орешника, кусты малины, смородины и желтого дрока. Вот гулко, с протяжным эхом закуковала кукушка, забил — точка-тире — трудолюбивый дятел, вскрикнул-выкрикнул дрозд. И слева, в орешнике, всхрипнув, заржала лошадь. Похоже, пришли…
— Тут они где-то, — обернувшись, прошептал дядюшка Пепе.
И тотчас просвистела в воздухе пущенная вслепую, на шепот, стрела, ткнулась со всей злобой в извилистый ствол туи, задрожала с досадой, а предрассветную тишину прорезал резкий громкий крик.
— А ну, навались, парни! — вскинув косу-копье, столь же громко воскликнул староста. — Вперед!
И правда. Теперь уж нечего было таиться, ждать.
Броситься на врага! Быстрее, быстрее… Ветки в глаза. Сучки под ногами, а в крови — азарт! Бегом, бегом. Не упасть бы…
Вот кто-то из деревенских упал, тяжело повалился. Не споткнулся — короткая арбалетная стрела ударила, пронзила насквозь грудь.
Броситься на врага! Быстрее, быстрее… Ветки в глаза. Сучки под ногами, а в крови — азарт! Бегом, бегом. Не упасть бы…
Вот кто-то из деревенских упал, тяжело повалился. Не споткнулся — короткая арбалетная стрела ударила, пронзила насквозь грудь.
— Скорей, скорей, парни! Ага!
Выскочившие из шалашей мавры встретили внезапный налет более чем достойно, без лишней суеты и криков. Опытные воины, они, сколько могли, достали нападавших на расстоянии — стрелами из арбалетов и лука — и, чуть отступив к лошадям, схватились врукопашную. И тут уж «союзникам», несмотря на численный перевес, пришлось несладко. Еще бы — деревенские парни и подростки из Манресы против уверенных в себе, закаленных в многочисленных схватках авантюристов Пророка! Послышался звон мечей и сабель, а вот глухих ударов дубин что-то было не слыхать, раздавались лишь стоны. Схватившись за бок, упал на камни один из нападавших, за ним — другой, третий… пятый…
А у врагов удалось вывести из строя лишь одного. И то — слава богу!
— Лук, лук подберите… да метайте ножи, копья! — распорядился на бегу князь и тут же схватился с главным — красавчиком доном… как там его…
Узнал, узнал! И красавчик узнал тоже, не преминул заметить, ловко отбивая удар:
— Большая честь для меня сразиться с халифом неверных!
Удар! Отбив. Звон…
— Я тоже рад вас видеть, любезнейший сеньор. Не соблаговолите ли сдаться?
— Сдаться? О нет, знаете ли…
Резкий выпад! О, этот мавританец — умелый боец. А чего ж другого ждать-то?!
— …и вовсе не потому, что я вас не уважаю, сир!
Ах, как он здорово дерется! Прямо приятно… было бы. В другой ситуации. Может быть.
И клинок у него — будь здоров! Настоящий рыцарский меч толедской стали…
Хоп! Разящий удар… Подставить свой клинок… ага…
Звон! Блеск солнца на стали. И противный треск…
Черт!!! Солдатский меч Вожникова, конечно же, не выдержал, сломался влет, и обломок клинка жалобно звякнул о камни… И что теперь?
— А теперь — ваша смерть, сеньор! — зловеще прищурился красавчик. — С другой стороны, я бы взял вас в плен… если б вы приказали своим людям… Ах, понимаю… Выбираете смерть? Что ж! А ведь могли бы договориться.
В светлых глазах мавританца мелькнуло сожаление… тут же сменившееся азартом, столь характерным для всего средневекового рыцарства, когда делают не то, что надо бы, а то, что хочется, то, к чему стремится душа.
В данный момент душа мавританского кабальеро стремилась к смерти. Конечно же, не к своей собственной…
Вот дьявол! И как быстро все…
— Поднимите меч повыше, любезнейший дон, — опустив руки, попросил соперника Вожников.
— Повыше? — удивленно переспросил тот. — Но… зачем?
— Лучше поразите меня в голову… или в сердце, нежели, как скотину, в живот. — Сделав шаг вперед, Егор улыбнулся, как писали когда-то в боевых листках, «с достоинством и честью».
Глаза красавчика одобрительно вспыхнули:
— Поистине, вот просьба, достойная храброго и благородного мужа! Что ж… как хотите. Извольте!
Блеснул в лучах выглянувшего из-за синей горы солнца толедский закаленный клинок. Словно сама смерть блеснула. На миг. На очень короткий миг…
Смотрелось-то все хорошо, картинно: занесший меч победитель — враг и побежденный, как и положено рыцарю, с достоинством принимающий гибель. Со стороны-то именно так все и выглядело. Только некому было смотреть — все сражались… А жаль! Подивились бы… А вот не подпускайте рассерженного боксера на расстояние вытянутой руки, как, любуясь собой, неосторожно поступил красавчик… Поднял меч, открылся… Ну и что с того, что панцирь? Красивый такой, черненый, с серебристой вязью, скорее всего часть доспеха. И когда только успел надеть? Наверное, в нем и спал.
Панцирь панцирем… А вот лицо…
Короткий, без замаха, апперкот в челюсть. Всего-то! Один только удар. Хорошо поставленный, не раз приносивший Егору победу на ринге.
Хруст. И славный мавританский рыцарь тяжело осел в траву, просто поплыл, как вмиг растаявшая на солнышке снежная баба. Из бедолаги словно какой-то стержень выдернули. Нокаут, чего уж тут говорить. Красивый такой нокаут, техничный.
Упал, повалился наземь красавчик, а меч его, великолепный толедский клинок, казалось, завис на миг в воздухе, повисел удивленно и рухнул на грудь своего хозяина, глухо стукнувшись об кирасу.
— Ну вот и славно. — Нагнувшись, князь поднял трофей и огляделся — не нужна ли помощь?
Похоже, не нужна. Похоже, все уже было кончено — стонали раненые, валялись у ручья трупы… А прошло-то всего минуты две-три, не больше!
Егор махнул рукой Беззубому:
— Как вы?
— Да, хвала Святой Деве, целы! Так, царапины, да еще Лупано зацепило стрелой… кажется, не сильно.
— Не сильно?
Вожников подбежал к лежавшему на плоском камне юноше, бледному, с угасающим взором и торчащей в боку стрелой. Присел рядом, заглянул в глаза:
— Ты только терпи, терпи, парень. Помни — тебе есть для кого жить!
— Да… отец…
— А еще — Аманда, — подмигнул князь. — Как она тебе? Хороша невеста?
— Невеста? — В глазах парня, казалось, вспыхнуло солнце. — Вы… вы думаете… что я… и…
— Да! Вот именно. Почему б вам и не обвенчаться? Аманда — хорошая, весьма привлекательная девушка, неглупая и очень хороша в сексе… ой… короче — знойная женщина, мечта поэта!
— Ка-ко-го поэта?
— Неважно! Так ты б согласился взять ее в жены?
— О! — не обращая внимания на боль, Лупано приподнялся на локте. — Я бы… Я бы… Но она же — из рода благородных кабальеро, а я… я простой человек, пусть даже и не очень бедный.
— А твой отец… Как бы он отнесся к вашему браку?
— Породниться с благородными? О, отец был бы счастлив!
— Но род твоей невесты Аманды беден!
— Зато мы — нет.
— И… она не девственна, кажется. Вдова!
— Ну, если вдова — этот тоже не страшно.
— Значит, договорились… Эй, эй, парень! Не уходи!
Раненый закрыл глаза, дыхание его становилось все тише.
— Не уходи!
Обернувшись, Егор подозвал своих, приказав делать носилки, и подошел к старосте, сидевшему на плоском камне с забинтованной окровавленными тряпками головой.
— Вижу, и тебе досталось, славный дядюшка Пепе!
— Пустяки! — махнул рукой староста. — Заживет как на собаке. Только жаль Педро — хороший был косарь. Убили. Да кабы не вы — так и многих бы. Ишь, как дрались, сволочи! Не смотри, что четверо.
— В полон кого-нибудь взяли? — быстро поинтересовался князь.
Дядюшка Пепе причмокнул губами:
— Двоих со злобы убили… А чего они? А один, кажется, еще дышит — оглоушили только.
— Ну, и у меня — один, — вспомнив, ухмыльнулся Вожников. — Тоже оглоушенный, во-он, за камнями в травке лежит. Скоро, верно, очнется. Эй, Агостиньо, Энрике! Вяжите да тащите его сюда!
Юные ватажники умчались исполнять приказанное, однако тут же вернулись обратно, недоуменно разводя руками.
— Да нету там никого, — доложил Агостиньо Рвань.
— Похоже, что и одна лошадь пропала, — дополнил своего товарища Рыбина. — Сбежал, ясное дело, ага.
— Эй! — услыхав доклад, дядюшка Пепе мигом подозвал деревенских парней: — Диего, Жузеп! А ну-ка, в погоню, живо. Пробегитесь до перевала, гляньте, потом нас нагоните — мы в деревню пойдем.
— Вот ведь гад! — с досадой сплюнув в траву, выругался князь. — Сбежал-таки! Эх, надо было его сразу взять… Отвлекся!
— Ничего, зато другой остался, — с деревенской непосредственностью староста успокоительно похлопал князя по плечу. — Его и допросим со всем старанием. А тот, что сбежал… Не думаю, что он своих приведет… были бы — давно б здесь ошивались. Не-ет, людокрады эти не в многолюдстве пришли: числом малым, тайком, потому и брали не взрослых мужиков, а недорослей да девок. Вот и пастушат наших… Ничего, мы все про них выспросим. Ничего!
* * *Аманда взялась за раненого всерьез, со всем тщанием — да и как же иначе-то выхаживать потенциального жениха, к тому же весьма перспективного: две мельницы и богатое семейство — не шутка! К тому же тут не только в меркантильности было дело: юная ведьма оказалась девушкой сердобольной, жалостливой, да и Лупано ей, откровенно говоря, нравился — тут и слепой бы заметил.
С князем же девушка вела себя ровно, со всем почтением, ничем и никак не напоминая о случайных сексуальных связях, имевших место быть в недалеком прошлом. Очень правильно, по мнению Егора, делала — ну, были и были… да сплыли! Кому какое дело — кто, когда и с кем?
Вожников тоже ничего такого не подчеркивал, не напоминал, вел себя вполне корректно: да и тащить девчонку в постель — как-то не по-мужски, точно так же, как и трепаться о своих сексуальных подвигах где-нибудь в курилке. Мужики те еще сплетники, куда там какой-нибудь болтливой бабке. И хвастуны немереные, особенно когда касается рыбалки и секса, да еще с какой-нибудь юной девушкой, да где-нибудь на стороне. Чего и не было — приплетут! Да если и было — чего болтать-то? Радоваться надо, что было, и рот на замке держать. Вот Егор так всегда и делал.