Мать четырех ветров - Коростышевская Татьяна Георгиевна 12 стр.

— Хаос? Перекрестки? Туда ведь должны по идее устрем­ляться все стихийные ходы. Неудивительно, что туда при­несло твою ветреницу.

— Что она тебе еще рассказала?

— Мне слышится ревность в твоем голосе? — поднял беле­сые брови демон. — Я в любом случае не смог бы наставить тебе рога, о великий Дракон. От подобного конфуза тебя на­дежно защищает граница наших миров.

— Сейчас эта граница защищает тебя от оплеухи.

Влад обернулся через плечо. Лутоня спала. Темные воло­сы разметались по постели.

— Она очень устала, — проговорил Ленин ел. — Последние пол года держится только на эликсирах, почти не спит…

— Кляйнерманн говорил, что учебой она себя не утруж­дала.

— Ею кто-то управляет, кто-то очень для нее важный, — ответил демон. — И для этого кого-то ее учеба не являлась приоритетом. А вот то, что она ведьма, умеющая изменять внешность, варить зелья… Она действительно умненькая де­вочка, но очень наивная в некоторых вещах. Чего стоит толь­ко ее привязанность к Зигфриду фон Кляйнерманну — луч­шему другу. Я уже не говорю о любви к тебе.

Влад молчал.

— А здесь, в Кордобе, ведется сложная многоходовая игра, — продолжал зеленоволосый, так и не дождавшись отве­та. — Все уже сообразили, что Источник скоро иссякнет, и ли­хорадочно принялись за поиски нового. Его называют «Мать четырех ветров», и гранды стихийных домов грызут друг дру­гу глотки за владение им. Не хочешь принять участие в гонке? Свой Источник тебе бы пригодился. Источник и весь мир.

— Плевать! Пусть пауки жрут друг друга без моего учас­тия. Я пришел за своей женщиной, больше меня в Элории ничего не интересует.

Тонкие губы демона растянулись в улыбке.

— Не буду вам мешать. Вызови меня в полночь, когда пу­тешествие будет уже позади. И пусть не встретятся вам тем­ные твари.

Дракон развеял зеркальную линзу и подошел к кровати. Его птица-синица смотрела свои важные птичьи сны, а он рассматривал высокие скулы, тонкую кожу щек, тень густых ресниц на них. Когда это произошло? Когда он понял, что эта девочка значит для него больше, чем просто забавный чело­вечек, случайно очутившийся в эпицентре вовсе не касаю­щихся его событий? Когда в заснеженной Рутении она от­крыла для него путь в мир единорогов? Или еще раньше, ког­да выскочила под копыта разгоряченной лошади Михая? Или… «Вы и есть мой суженый, дяденька?» Зря он отпустил ее в Элорию. В этот закрытый клановый мирок, цепляющий­ся за прошлое и не желающий понимать, что изменения неиз­бежны. Но у девочки была мечта: Кордоба, Квадрилиум, сти­хии… Валашский Дракон знал, что нет ничего горше, чем мечта, которой не позволили осуществиться. Бледные губы шевельнулись. Лутоня бормотала сквозь сон. Что она гово­рит? Лоскутки полога беззвучия разлетелись, как осенние листья.

— Раз, два, три, четыре, пять… Нет, бабуля… Я знаю, что слишком много… Что значит — зачем? Чтобы было! Нет, сей­час никак… Здесь дел невпроворот… Что за твари?.. Остере­гусь… Я сильная, я справлюсь…

Влад присел на краешек постели, вслушиваясь в обрывки разговора. Старуха все-таки нашла способ связаться с внуч­кой. Великая ведьма, рутенская баба Яга, земное воплощение богини судеб пыталась защитить свою кровинушку даже на расстоянии. «Прости, Варвара, но это теперь не твоя забота. Я заберу отсюда твою внучку, даже если для этого мне при­дется ее связать. Я утащу ее в свое логово, и она будет только моей. Потому что я так хочу, потому что это правильно. Я на­плюю на возражения и слезы, я буду жесток, если понадобит­ся». Лутоня всхлипнула и затихла. Влад следил, как успокаи­ваются напряженные черты лица, выравнивается дыхание и на бледные щеки возвращается румянец. «Спи, девочка, тебе нужно отдохнуть…»

А вот снов никаких мне нынче не показывали. Буро-серые разводы перед глазами и безостановочно повторяемый на разные голоса детский стишок:

Ритмичный, быстрый, непрерывный, надоедливый, но странно успокаивающий…

Когда водить выпало мне, я открыла глаза. Трехрожковая люстра на потолке с лепниной, гомон толпы за открытым ок­ном. Как я оказалась на кровати, в памяти не сохранилось.

Последнее воспоминание: я, закутавшись в простыню и под­ложив под спину подушку, обсуждаю с Ленинелом прибыль от продаж пятнадцати пудов иноземных благовоний. Слож­ная двухходовая сделка должна была сыграть на разнице цен и Кордобе и в провинции и теоретически могла принести почти тысячу дублонов. Теоретически, потому что с девицей, даже и магичкой, никто на сговор не пойдет. Я с тоской вспомнила Мануэля Изиидо и решила, что еще на один-то раз его можно вернуть. Эх, где бы сейчас принадлежностей писчих раздобыть? Всю аферу расписать надобно, пока не за­былось.

Мой пытливый взор наткнулся на лицо некоего господа­ря и воровато забегал, перескакивая с предмета на предмет. Я зажмурилась, чтоб не выдать охватившее смятение.

— У тебя в роду пьяниц не было? — буднично спросил Влад. — Страсть к вину могла передаться по наследству.

— Нет никакой страсти, — возразила я, покраснев. — Слу­чайность просто. Или примета такая: стоит мне к чарке при­ложиться — ты тут как тут.

Я мысленно взвыла, подсчитав, сколько раз по схожим поводам оказывалась в постели князя. В Рутении, потом в Араде, а еще был охотничий домик с драконьим флюгером на башне… Стыдобушка! Пока я страдала, Влад неторопливо разбирал какие-то свертки, сваленные прямо на полу.

— Здесь одежда, — сообщил он. — Твои лохмотья мне при­шлось уничтожить.

— Кто тебя просил? — разозлилась я. — Думаешь, так лег­ко в Кордобе найти мужской колет, который правильно по груди скроен? Я его на заказ шила! Пока портному объясни­ла, что мне нужно, чуть умом не тронулась. Лохмотья? Да он дорогой, как мантия горностаевая!

Влад раздраженно отбросил с лица волосы.

— Оденься! Нам нужно поговорить.

— И не подумаю! Ты решил, что достаточно меня запе­реть, чтоб добиться послушания? Говори так!

Кровать жалобно скрипнула, когда я вскочила, придер­живая простыню двумя руками и борясь с почти болезнен­ным ощущением собственной наготы. Влад оказался неожи­данно близко, я наткнулась на него и отступила.

— Общение с голыми женщинами обычно происходит в другой плоскости, — проговорил он, глядя почему-то на мои губы. — Не искушай меня, птица-синица.

Я фыркнула, глаза Дракона потемнели. Грудь его высоко вздымалась под тонким шелком сорочки, под очень тонким шелком… Я отвела взгляд.

— Глупости…

Влад протянул ко мне руку, на безымянном пальце блес­нул ободок венчального кольца. У меня закружилась голова. Это колечко я помнила — его двойник лежал в моей комнате под подушкой, его я доставала по двести раз на дню, чтоб провести кончиками пальцев по полированной поверхности, повздыхать и уронить две-три слезинки о том, чего не было, но могло бы случиться. Значит, Дракон помнил обо мне? Значит, наш понарошечный брак не был для него таким уж фальшивым? Во мне как будто лопнула ледяная перегород­ка — та, за которую я загнала воспоминания и чувства и меч­ты. Разлетелась, позвякивая, унеслась водоворотом. И стало тихо. От этой тишины что-то разгоралось у меня внутри, что-то грозное, неотвратимое, требующее немедленного вы­хода. Снизу вверх я рассматривала необычные синие глаза, в которых отражалось бушующее во мне пламя. Влад хрипло пробормотал «Лутоня» и обхватил мои плечи. Ненужная простыня отлетела в сторону белым парусом.

Слова были пустыми и лишними. Где кончается он, где начинаюсь я? Мы вместе, мы одно целое, мы здесь, сейчас, всегда… Рушатся и возрождаются миры… Здесь, сейчас… Время остановилось. Раскаленный диск луны, горячий пе­сок, соленый ветер… Бесконечность… Утесы, пенные велика­ны выступают из-за горизонта. Бурлящая темнота, рассекае­мая вспышками молний. Здесь, сейчас, всегда… Реальность искажается, мой крик изменяет ее, плавит, как железо в куз­нечном горниле. Солнце вспыхивает кристально чистой бо­лью. Алмазная донья… Всегда… У наслаждения самые синие глаза. У наслаждения есть имя. Еще чуть-чуть, еще мгнове­ние, и я его вспомню. Имя… Я люблю тебя, Влад.

За стеной капала вода. Размеренный монотонный звук вернул меня к жизни. Кап-кап-кап…

— Господин Ягг, у вас что-то случилось? — донеслось из коридора. — Я могу чем-то помочь?

— Благодарю вас, любезнейшая донья Пинто, но помощь мне не нужна, — спокойно ответили с соседней подушки. — Я сам справлюсь.

Я прыснула и зажала ладонью рвущийся наружу смех.

— Ваш гость опять буянит? Попросите его утихомирить­ся, другие постояльцы могут выражать недовольство.

Влад изогнул бровь и задумчиво уставился в потолок. Трех­рожковая аляповатая люстра висела там несколько криво.

Я прыснула и зажала ладонью рвущийся наружу смех.

— Ваш гость опять буянит? Попросите его утихомирить­ся, другие постояльцы могут выражать недовольство.

Влад изогнул бровь и задумчиво уставился в потолок. Трех­рожковая аляповатая люстра висела там несколько криво.

— Обед сервируют в столовой. Если молодой человек го­лоден, он может разделить с вами трапезу.

Звук грузных шагов хозяйки стих. Влад притянул меня к себе.

— Ты голоден, молодой человек?

— Ага, — ответила я на поцелуй. — Если ты меня не покор­мишь, попытаюсь отгрызть кусочек от тебя.

— Я принес фрукты, но в этом бардаке найти их будет за­труднительно.

— Трудности меня не пугают.

— Левее, — развалившись на постели, направлял Дракон мой азарт. — Еще левее, наклонись!

Яства валялись на полу вперемешку с одеждой и дере­вяшками, некогда служившими предметами меблировки. Не пострадала только массивная зеркальная рама, если не счи­тать того, что теперь она была уголком прислонена к другой стене. Да уж, не повезло любезнейшей госпоже Пинто с гос­тями…

— Там еще посмотри!

— Передай мне сорочку, — попросила я, наконец догадав­шись, что вызываю в Драконе воодушевление несколько дру­гого рода, не связанное с едой. — Пожалуйста.

— Какая нечеловеческая жестокость! — Взгляд Дракона патетично поднялся к потолку. — Заставлять двигаться из­можденного, истощенного, потерявшего силу мужчину…

— Тебе плохо? — встревоженно приблизилась я к страда­льцу.

— Очень, — согласился тот, ухватив меня за щиколотку и забросив на постель. — И так как виновница моего бедствен­ного положения именно ты…

Через некоторое время, спустя еще одну яростную беско­нечность, нам удалось поесть. Фрукты на серебряном блюде смотрелись очень аппетитно, и излишними церемониями ни­кто себя утруждать не хотел. Мы лежали в той же многостра­дальной постели, и я была возмутительно счастлива.

— Ты говорил что-то о покинувшей тебя силе? — откусы­вая от сочного яблока, спросила я. — Ты имел в виду стихию воды? Это потому что…

Слов для выражения обуревавших меня мыслей не хвата­ло просто трагически. Я краснела, как маков цвет. Влада моя застенчивость, кажется, забавляла.

— А ты думала, легко провести инициацию? Вот так вот, с бухты-барахты, без предшествующего поста, без благословления ректора? Недели две нити силы будут мне неподвласт­ны.

— И что теперь?

— Ждать до вечера и надеяться, что за это время ты не раз­несешь Кордобу по камешку.

Я движением пальца запустила под потолком небольшой вихрь, мгновение подумала и добавила в него аромат цвету­щих магнолий. Этого показалось мало.

— Тебе нужно быть осторожнее, птица-синица. Фили­гранное колдовство требует многих усилий, направляй мощь в изящную магию, придумай что-нибудь посложнее.

Разделенный на три струи поток заплелся косицей. Воз­дух менял свою плотность, захватывая по пути крошечные капли воды. Радуга! Если еще вот эдак повернуть, да закру­тить, а потом сразу отпустить целый пучок нитей силы… Кра­сиво! Многоцветный мерцающий купол вращался над крова­тью, как ярмарочный навес. Магия давалась мне совсем без усилий. От этой простоты становилось даже немного страш­но.

— Значит, целых две недели гордый Дракон будет рассчи­тывать только на помощь своей супруги?

— Мы проведем это время в Араде, — кивнул Влад. — По­мнишь охотничий домик? Там нас никто не потревожит. Мы разгоним слуг, велим чете Димитру ждать нас в замке…

— Я соскучилась по Дарине и Михаю, — сказала я, отби­рая у мужа простыню, которую он уже почти успел с меня стащить. — Мы с Иравари пытались связаться с ними, но бе­зуспешно.

— Я закрыл замок от любого внешнего воздействия.

— Зачем?

Он пожал плечами и не ответил. Я не стала настаивать.

— Погоди, если мы разгоним слуг… Кормить нас кто бу­дет? Я мяса хочу и хлеба, и сыра, и сметанки, и ряженки, и ма­малыги. Знаешь, Дарина так вкусно умеет ее готовить.

— Не волнуйся, маленькая обжора, — рассмеялся Дра­кон. — В моих интересах поддерживать твои силы.

В купальне нашлась последняя бутылка вина, и мы отпи­вали из нее по очереди.

— Ленинел сказал, что это еще твои студенческие запасы?

— Я был очень домовитым юношей, — усмехнулся Влад. — Превыше прочих благ ценящим удобное ложе, чистую по­стель и хорошее вино.

Мне хотелось узнать про женщин, которые были здесь до меня, но я бы скорее умерла, чем показала, что меня это инте­ресует.

— Как же ты откроешь портал? — спросила я вместо это­го. — Или это предстоит сделать мне?

— Если бы это было так просто, Элория давно бы пала. Их полная изоляция является лучшей защитой и залогом побед. На мне запретная метка, местные порталы мне не подчиня­ются. На тебе вовсе никакого знака нет, студентам этого не положено. Так что воспользуемся порталом, любезно предо­ставленным правой рукой ректора, господином Кляйнерманном. Он возьмет на себя ответственность и временно бло­кирует смертельную магию.

Про запретную метку я читала в студенческом уставе и в одном древнем фолианте, в котором также почерпнула све­дения про тревожных птиц и обязательную лечебную магию. Метка эта была невидимой и неосязаемой до того момента, когда владелец ее по скудоумию или недомыслию не пытал­ся пройти элорийским порталом. Тогда она появлялась на теле, вспыхивала и сжигала нарушителя на месте. Только вот что нужно было натворить, какую каверзу, чтоб заслужить столь строгое наказание, мне даже в голову не приходило. Имена носителей метки (а было их, судя по слухам, не более двух десятков) вписывались в черную «Книгу запретов» и оставались в ней навсегда.

— И за что же мэтр Пеньяте тебя так облагодетельство­вал?

— Зигфрид тебе не рассказывал?

— Я его спрашивала. А он вместо ответа к скоморохам меня отвел. Как раз бродячий театр в Кордобе представление давал, не кукольный, обычный. У них даже актерки ни одной не было, только мужики.

— Что за представление было?

— «Про голого короля» называлось, только нам досмот­реть его не позволили. Стража лицедеев арестовала, а зрите­ли сами разошлись. Я еще тогда подумала, что нашему авгу­стейшему величеству неприятно, когда его голым представ­ляют.

— Скорее ректор своей досады показать не хотел, — возра­зил Влад. — Надо же, столько лет прошло, а пьесу до сих пор ставят… Не смотри на меня так. Это наша пьеса — моя и Зиг­фрида. Два юных вертопраха острым пером сатиры решили весь мир облагодетельствовать.

Я слушала внимательно. Дракон, обычно с неохотой что-то о себе рассказывающий, говорил сейчас свободно и с удовольствием.

— Для начала мне хотелось бы, чтоб ты поняла: история, которую я собираюсь поведать тебе, абсолютно детская. Я был молодым, непримиримым и считал, что искреннего желания достаточно для великих свершений. Учеба давалась мне легко, я даже подумывал сдать экзамены экстерном, что­бы стать самым молодым выпускником за всю историю Квадрилиума. Свободного времени тоже хватало, и развле­чения, предлагаемые Кордобой богатым мальчишкам, не оставались без моего внимания. — Влад мечтательно вздох­нул. — Дуэли, интрижки, гульба, театры и состязания поэ­тов… Мы хлебали жизнь большой ложкой и считали это пра­вильным. До момента появления нового ректора. Был он пришлый, в университете до своего назначения не препода­вал. И прислали его на замену милейшему мэтру Грабовски, пожилому магу земли, который чем-то насолил всесильным адептам первого круга — грандам четырех домов.

Я придвинулась поближе и положила голову на плечо своего супруга; от задумчивой грусти рассказчика мне самой стало не по себе.

— Первым делом Пеньяте переписал университетский устав, запретив свободное перемещение за стенами Квадри­лиума, а также посиделки, состязания. Исключил из распи­сания уроки поэзии и всемирной истории. У нас изъяли все книги, могущие отвлечь от учебников, предметы для рисова­ния и музыкальные инструменты. Обыски в наших комнатах устраивались по два раза в день, — усмехнулся Влад, крепко обнимая меня за плечи. — Наследники самых аристократи­ческих семей континента должны были в нижнем белье сто­ять в коридоре, пока университетская стража перетряхивала их пожитки. Ректор покровительствовал наушничеству и до­носительству, выделял любимчиков, мстил несогласным и в очень короткое время восстановил против себя всех студен­тов. О боги, как же я ненавидел его! Так могут ненавидеть то­лько в юности.

— И ты придумал ославить мерзавца на весь свет?

— Эту идею он невольно предложил мне сам. Я тогда гото­вил трудоемкую работу для занятий практической магией. Плащ-невидимку. Не смейся, это было очень эффектное сти­хийное колдовство. Единственной проблемой использова­ния было то, что одеяние следовало носить на голое тело.