Мать четырех ветров - Коростышевская Татьяна Георгиевна 21 стр.

— Мне захотелось развеяться, — равнодушно произнес Дракон. — Власть очень утомляет.

— Мне ли об этом не знать…

Беседа уже продолжалась дольше, чем требовали формальности, но никто из собеседников не собирался ее преры­вать. Заглянувший в кабинет слуга шепотом напомнил гран­ду о необходимости переодеться к ужину. Дон Акватико, по­кряхтывая, поднялся из кресла.

— Ну, раз все так удачно сложилось, давайте сегодня же оформим все разводные документы, чтобы вы могли продол­жать развлечения, не отвлекаясь на скучное крючкотворст­во. Говорят, в Кордобе появилась новая театральная труппа. Молодые люди в восторге от их представлений. Полюбопыт­ствуйте, кто-нибудь из моих придворных дам с удовольстви­ем составит вам компанию.

— Непременно, — рассеянно отвечал Дракон. — Дамы Ак­ватико во все времена славились красотой.

— Я сообщу Лутеции о наших планах, и после ужина мы все вместе соберемся в этом кабинете для оформления бумаг.

— Жду с нетерпением, — улыбнулся Дракон, отрывая взгляд от письменного стола.

Дон Акватико с опозданием подумал, что при беседах по­добного рода важные документы лучше прятать.

Альфонсо ди Сааведра отлетел от меня со скоростью вы­пущенного из арбалета болта. На щеке алькальда расцветало алое пятно.

— Боюсь, что в этом вас уже опередили, кабальеро!

Ладонь горела; пощечину такой силы я, кажется, давала впервые.

Ну кто мог вообще представить, что прекрасный, почти семейный ужин закончится этой пошлой сценой? Я была до­вольна жизнью и сыта. Агнешка блистала, хотя особой необ­ходимости в этом блеске не было. За огромным столом при­сутствовало от силы человек семь. Сам дон Акватико, неско­лько приближенных к нему персон — мужчин пожилых и не очень приветливых, донья Акватико — официальная супруга гранда, мы с Агнешкой, дон ди Сааведра (так сказать, офици­альный бастард дома воды) и лучащийся от самодовольства Влад Дракон, удачно расположившийся на дальнем от меня конце стола. Я в его сторону даже не смотрела, увлеченная беседой с обходительным алькальдом. Мы говорили о корри­де, о введении нового королевского налога, о возможности снятия запрета на морское сообщение с островом. Дон ди Са­аведра мыслил здраво и мысли свои излагать умел. Я слуша­ла его, иногда забывая жевать. Как впоследствии оказалось, вести себя нужно было на порядок скромнее. Сразу после де­серта меня твердо взяли под руку, оттеснили к окну и, преду­смотрительно опустив тяжелое драпри, чтобы скрыть от по­сторонних взглядов, наградили страстным поцелуем. Аль­кальд любил — как сражался. Он набросился на меня с таким неистовством, что я растерялась.

— Пустите, — бормотала я, упершись ладонями в его грудь. — Я не хочу…

— Захочешь! — Он легко покусывал мою шею. — Какая ты сладенькая…

Я уворачивалась изо всех сил, но закуток был таким кро­шечным, что свободы маневра у меня было немного.

— Со мной все будет иначе, чем с твоим валашским дика­рем, — продолжал шептать алькальд. — Я сделаю тебя жен­щиной.

И тут я успокоилась и залепила ему пощечину. Женщи­ной он меня сделает, прыщ усатый!

— Боюсь, что в этом вас уже опередили, кабальеро!

Прозрачные глаза ди Сааведра остекленели, он тяжело и часто дышал.

— Ты не понимаешь. Инициация — это всего лишь необ­ходимость, предписанная твоей магической сутью. Как горь­кое лекарство во время болезни. Если бы не господин Дра­кон, мы нашли бы для наших целей другого мага.

Мне стало еще противнее, хотя, казалось, куда уж больше.

— Наверное, это прибыльное дело в Элории — на заказ аристократок невинности лишать? Деньжищ можно зарабо­тать…

Алькальд моего отвращения к теме разговора не прочувствовал.

— Мне говорили, что ты склонна к финансовым авантю­рам. Отца это твое пристрастие очень интересует.

— Ну еще бы, он так прогорел на коммерческих спекуля­циях, что…

Я в тысячный раз за сегодня прикусила язык. Что я несу? Может, меня опоили чем? Например, зельем откровенности? А что, если такого не существует — изобрести надо. Полезней­шая в хозяйстве вещь получиться может. Правда, тогда палачи останутся без работы — пытки-то без надобности окажутся. При любом допросе заливаешь в подследственного подобное зелье — и только успевай признания записывать. Мое пламенное воображение быстренько нарисовало картину: я, подобрав подол, улепетываю от плотной группы заплечных дел масте­ров. А в спину мне несется: «Без куска хлеба оставила!», «По­жалей наших детушек!», «На костер ведьму!».

— Как только мы поженимся, ты перестанешь забивать свою хорошенькую головку этими глупостями, — покровите­льственно сообщил ди Сааведра. — Дети и хозяйство займут все твое время; два раза в год — выходы в свет; университет я тебе закончить позволю, но занятия будут проводиться при­ватно…

Рука у меня зачесалась просто зверски — захотелось укра­сить плюхой и вторую щеку моего будущего повелителя. А ведь алькальд казался таким приятным человеком понача­лу. Помощь и поддержку мне обещал, Источником клялся. Что же произошло с моим рыцарем? Или служение прекрас­ной донье продолжается ровно до тех пор, пока дама не ста­новится собственностью кавалера? Замуж я, конечно, не пойду — я там уже была, теперь калачом не заманишь. Детей, конечно, хочется, но вовсе не от человека, стоящего сейчас в локте от меня. Стукнуть его, что ли? Или на дуэль вызвать, раз уж больше некому? Ладно, пусть живет.

— Ты обязательно понравишься моей матушке. Ей как раз необходима наперсница, совместное вышивание и другие дамские развлечения сделают твой нрав кротким. Мы будем прекрасной супружеской парой.

— Жалованье мне будете отдавать до сантима, — перебила я размечтавшегося алькальда. — И если позволите себе вер­нуться домой навеселе, — поколачивать буду. Поварешки у вас дома есть? Вот ими и буду. Рука у меня тяжелая, как вы уже имели возможность убедиться.

И пока до алькальда доходил посконный смысл моей шут­ки, я любовалась его удивленным лицом — выпученными глазами, приоткрытым ртом. Примерно так мог выглядеть деревенский дурачок, застывший перед ярмарочным балага­ном.

— К-какие поварешки? — наконец, запинаясь, спросил со­беседник.

— Я вам преподнесу несколько в качестве свадебного по­дарка, — глумливо произнес некто голосом валашского гос­подаря, и драпри поехало в сторону.

Мне стало жалко лицедеев, вообще всех, а не только сво­их. Занавес открылся. Я была как на сцене — перед нишей по­лукругом стояли все участники ужина, кто с неодобрением, а кто с интересом устремив на меня свои взоры. Страшно-то как, мамочки! Я вздернула подбородок.

— Мы с Альфонсито будем вам признательны, князь. — Я обернулась к стоящему позади алькальду. — Не правда ли, дорогой?

Дорогой вздрогнул, но кивнул. Я перевела взгляд на Дра­кона.

— Может, ваша благосклонность к молодоженам прости­рается так далеко, что вы готовы исполнить роль посаженого отца? Дон дель Терра, мой дед, мужественно сражающийся с приступами подагры, к сожалению, не сможет отвести меня к алтарю.

Синие глаза обдали меня ледяным холодом.

— Пойдемте, Лутеция. Не будем заставлять ждать сияте­льного дона Акватико.

Зрители расслабились и начали расходиться по зале. Чета хозяев величественно удалилась, сопровождаемая десятком слуг. Только Агнешка продолжала наблюдение, переводя встревоженный взгляд с меня на Дракона и обратно.

В кабинет? Уже? Так скоро? Чтоб скрыть свою растерян­ность, я шагнула вперед. Дорогу мне уступать никто не соби­рался; плечом я коснулась темной ткани княжьего колета и вздрогнула, как от ожога.

— Тебе нехорошо? — Предупредительный алькальд схва­тил меня за руку. — Дорогая, ты вся дрожишь. Может, стоит отложить дела и отдохнуть? Я провожу…

— Обуздайте свою страсть, дон ди Сааведра, — прорычал Дракон. — Благородный муж обязан сдерживать случайные порывы.

Алькальд вспыхнул.

— Извольте объясниться!

— С удовольствием. Раз уж тонкое искусство беседы вам недоступно, мы можем перенести общение в более привыч­ное для вас русло. Желаете в кабак?

Я стояла в сторонке, стараясь не стучать зубами.

— Вот примерно об этом я тебе и толковала, — обняла меня за плечи Агнешка. — Все войны начинаются из-за жен­щин. Успокойся ты! Они оба без шпаг, разве что на кулачках подерутся.

«На кулачках» — это прозвучало так не по-элорийски, так по-нашему, что я прыснула.

— Не знаешь, куда мою шкатулку отнесли? — шепотом спросила я водяницу, искоса наблюдая пылкое общение моих гипотетических супругов. — Мне срочно оттуда одна вещица понадобилась.

Ди Сааведра напоминал сейчас темпераментного бойцо­вого петуха. Недостаток роста он компенсировал таким неис­товством, что, останься во мне хоть немного теплых чувств к господарю, я могла бы начать волноваться.

Ди Сааведра напоминал сейчас темпераментного бойцо­вого петуха. Недостаток роста он компенсировал таким неис­товством, что, останься во мне хоть немного теплых чувств к господарю, я могла бы начать волноваться.

— Шкатулку? Догадываюсь, — ответила Агнешка. — Ско­рее всего, в одну из привратных башен — так она осталась за границей владений воды.

— Ну, тогда я до утра свою шкатулку искать буду, этих ба­шен здесь как снега зимой.

— Разум задействуй! Слугам делать нечего — только бы подальше твое имущество оттаскивать! В самой ближней по­спрашивай, которая из окна видна.

Мужской разговор тем временем приближался к апогею. То есть к рукопашной.

— К тому же всем известно, что вы предпочитаете мальчи­ков.

— Также я предпочитаю, чтоб моих… гм… мальчиков не трогали руками посторонние. Я внятно выразился?

Агнешка отбросила с лица непослушные локоны.

— Будем разнимать!

— Каким образом?

Донья Брошкешевич подмигнула мне, затем картинно взглянула в окошко, ахнула и развернулась на каблучках. Вос­кликнула: «Вы только подумайте, какой кошмар!», сделала два неверных шага и упала в обморок. По «счастливой случай­ности» ее прекрасное бесчувственное тело оказалось точнехонько в объятиях алькальда. Дон ди Сааведра только крякнул под весом красавицы, но рук не опустил. Не петух — орел!

— Что она там такого страшного увидела? — недоумевали присутствующие.

— Наверное, мышь, — предположила я, борясь со сме­хом. — Летучую!

В дверях залы появился слуга.

— Донья дель Терра, вас ожидают!

— Пойдем! — Дракон властно схватил меня за руку и по­вел к выходу. Наши пальцы сплелись, и мне показалось, что под моей кожей беснуется целая орда крошечных искорок.

— Вверяю тебя заботам князя, дорогая, — съехидничал алькальд. — Все знают, что он абсолютно безопасен для мо­лодых благородных дам.

Влад не обернулся, лишь остановил взгляд на моих губах.

«Ничто так не врет, как молва», — подумала я, отчаянно краснея.

Дон Акватико сидел в кабинете за тем же самым столом, с тем же самым приветливо-лукавым выражением на длинно­носом костистом лице.

— А вот и наши супруги! Проходите, располагайтесь. К де­монам формальности, давайте просто подпишем вот здесь и здесь, а потом сразу отправимся в часовню. Мой личный смотритель Источника незамедлительно проведет обряд расторжения брака.

В отличие от моего последнего визита, теперь перед гран­дом воды на столешнице лежал всего один пергамент, запол­ненный чуть более чем наполовину. Не много же нам понадо­бится для полного и окончательного расторжения… Я осто­рожно вдохнула, борясь с тошнотой.

Дракон отпустил мою руку и предупредительно придви­нул стул; без опоры я сразу почувствовала себя осиротевшей, но послушно присела.

— Не будете ли так любезны подать мне перо, князь?

Я сильная, реветь не буду, пусть никто и не надеется.

— Не буду, — ответил Влад, оставаясь стоять. — Для нача­ла, сиятельный дон, нам бы хотелось остаться с супругой нае­дине. Некоторые наши семейные дела требуют незамедлите­льного обсуждения.

Заявление граничило с наглостью, но хозяин кабинета, наблюдавший за нами с азартом заядлого рыбака, неудоволь­ствия не выразил.

— Конечно, князь, как вам будет угодно. Как только за­кончите, отправьте за мной слугу.

На требовательный трезвон колокольчика явился лив­рейный господинчик, и дон Акватико покинул кабинет, по дороге отдавая приказания.

Мы с Драконом молчали. Я разглядывала, как тени рес­ниц трепещут на бледной коже острых скул. Он на меня не смотрел — его взгляд блуждал по комнате. В углу за плотной драпировкой угадывалась массивная рама какой-то картины. Видимо, во Владе взыграло любопытство. Художественная, так сказать, жилка. Или просто мой вид был для него насто­лько неприятен…

— Мне нужно многое объяснить, — несмело начала я.

— Не трудитесь.

Какой неживой у него голос. Сталь и лед, холод и смерть.

— В отличие от других ваших страстных поклонников, я обойдусь намеками.

— Как вам будет угодно.

— Мы будем говорить о делах, Лутеция. — Мой почти бывший супруг изящным движением отвернул манжету и извлек из рукава несколько тончайших листов бумаги. — Мне хотелось бы уточнить у вас некоторые цифры. И молю вас всеми известными богами говорить только правду, ника­ких уверток.

Агнешка мчалась по коридору, как подгоняемая попут­ным ветром каравелла. То есть не встречая препятствий и взяв сразу крейсерскую скорость. Именно сейчас, в эти мгно­вения в хозяйском кабинете, за массивными дубовыми две­рями, происходило много интересного, и ничего из этого «много» пропускать не хотелось. Агнешка была от природы не только любознательна, но и любопытна. И если любозна­тельность, стремление к новым знаниям, являлась чертой врожденной, то любопытство — следствием опыта, уверенно­сти в том, что выигрывает тот игрок, у которого есть более полная информация. Иногда княжна даже завидовала изб­ранникам ветра, которые благодаря своей стихии являлись непревзойденными шпионами, но приходилось жить с тем, что есть, и справляться со своими трудностями наилучшим образом.

Комическое представление с алькальдом прошло без суч­ка без задоринки. Даром что про любовные приключения усатого кабальеро ходили самые что ни есть завлекательные слухи, перед хитростью водяницы он оказался беззащитным, как новорожденный котенок. Агнешка все рассчитала фили­гранно. И расстояние, и время, и как ослабить шнуровку пла­тья ровно настолько, чтобы продемонстрировать заинтересо­ванному лицу ложбинку между грудей — таких молочно-бе­лых, таких экзотических для солнечной Элории. Как только Влад Дракон со своей спутницей покинули залу, к донье Брошкешевич чудесным образом вернулись чувства.

— О, благодарю вас, благороднейший дон, о-о-о… — про­шептала она, не забывая глубоко прерывисто дышать.

Зрачки светлых глаз алькальда пульсировали в такт ее дыханию. «Вот ведь бабник, пся крев!» — подумала Агнешка.

— Нет, благодарю, я найду дорогу сама. Да, простите, мне необходимо отдохнуть. Да, спасибо, не стоит…

Она выскользнула за дверь и опрометью бросилась в сто­рону кабинета. Поворот, другой… Никого по дороге не попа­далось. Коридоры были хорошо освещены — в потолочных люстрах пылали свечи. Дом Акватико в удобствах себе не от­казывал. Хотя, если собрать воедино все сведения, оговорки и недомолвки Лутеции, можно сделать вывод, что как раз об экономии им и следовало бы задуматься. Агнешка хмыкнула. Загадочной девушкой оказалась маленькая рутенская ведь­ма! Стоит вспомнить, какой отстраненной и грустной она была поначалу, только попав в университет, как жалась к мэтру Кляйнерманну, как старательно посещала лекции и пропадала в библиотеке. Они с товарками не раз и не два со­бирались подшутить над зубрилкой, но все попытки упира­лись в такую стену безразличия и равнодушия, что желание продолжать издевательства очень быстро покинуло старо­жилов. А потом… Отчуждение никуда не делось, но ветрени­ца быстро и незаметно приобрела уверенность и какой-то столичный лоск. Агнешка с завистью замечала новую одеж­ду, туфельки телячьей кожи, тончайшее кружево мантилий, драгоценные побрякушки, время от времени украшающие то длинную шею, то запястья, то ушки доньи Ягг. Эта новая Лу­теция не нравилась студенткам пуще прежней. Тем более что стала она захаживать к мэтрессе Бланке, той еще кокетке. Ра­зумеется, признанные красавицы Квадрилиума такое спус­тить не могли. И одна из них — избранница огня, донья Рена­та Риоскеро, решилась на открытую конфронтацию. Дуэли среди дам Кордобы не были чем-то из ряда вон выходящим, даже служили неким признаком аристократического свобо­домыслия, избранности, если можно так выразиться. Агнеш­ка прыснула, припомнив эту дуэль. Осторожная водяница тогда не была в гуще событий, но наблюдала за ними с нема­лым удовольствием. Это был день сразу после прошлогодне­го праздника Урожая. Прохладный осенний рассвет встре­тил дуэлянток на заднем дворе за хозяйственными построй­ками. Зрители, не только дамы, но и несколько десятков сту­дентов, расположились на балюстраде, возбужденно заключая пари, на какой минуте отважная донья Риоскеро загонит в угол рутенку. Сама донья прохаживалась по брус­чатке, помахивая шпагой и демонстрируя шелковое белье в разрезах удобной робы. Ее секундантка, донья Корселес, се­менила рядом, оказывая всяческую поддержку. Лутеция явилась минута в минуту, но почему-то вовсе не с той сторо­ны, откуда ожидалось. Появление второй дуэлянтки зрители встретили возбужденным гомоном. На ней была мужская одежда — узкие штаны, сапоги, колет, плотно облегающий грудь, шпага в ножнах на поясе. Длинная толстая коса под­прыгивала в такт шагам. Костюм выгодно подчеркивал все изгибы и выпуклости девичьего тела, и выглядела юная вет­реница так соблазнительно, что даже у Агнешки перехватило дыхание.