На все четыре стороны - Елена Арсеньева 16 стр.


Множество храбрецов пытались вызнать, что же происходит с туфельками королевен по ночам, но вот беда — охватывал их всех неодолимый сон, а поутру они продирали глаза, чтобы увидеть стоптанные туфельки, а затем слышали последний звук в своей жизни: свист меча над головой. В конце концов взялся за расследование этого дела какой-то солдат, далекий предок, судя по всему, Шерлока Холмса или мисс Марпл. Он оказался похитрее, чем его предшественники, и первым делом нашел в себе силы отказаться от кубка вина, любезно поднесенного ему старшей королевной. Ну, конечно же, вино было не вино, а сонное зелье… Солдат его не выпил, поэтому не спал, как топор, а только притворялся, и наконец ему удалось услышать, как девицы, чуть в замке стихло, вскочили с постелей, оделись, обулись и по тайной лестнице сбежали в сад. Солдат крался за ними.., видать, он был заодно близкий родственник какого-нибудь ниндзя (например, Эраста Фандорина), потому что остался незамеченным, а может быть, какая-нибудь ведьма заранее подарила ему шапку-невидимку, Алена сейчас не помнила точно. Так или иначе, солдату удалось проследить, что королевны сели в поджидавшие их лодочки и этакой флотилией уплыли в соседнее государство, где их встретили развеселые принцы, и они принялись там до упаду танцевать, причем происходило это в ярко освещенном саду, полном серебряных деревьев с золотыми цветами. Пока длилась дискотека того давнего века, солдат (он умудрился приплыть незамеченным вслед за лодками.., видимо, состоял также в родстве и с Ихтиандром) потихоньку отломил веточку с серебряного дерева и спрятал ее в карман. Наконец начало светать, кавалеры простились с девушками, те отплыли обратно, солдат за ними… Дома, в родном замке, королевны сбросили с ног совершенно стоптанные туфельки и рухнули в постели. А солдат отправился к королю и доложил об исполнении секретного задания: так, мол, и так, пляшут по ночам ваши девки почем зря, вот башмаки и стаптывают, и прийти к такому выводу можно было методом дедукции и индукции, а не пролитием крови многочисленных женихов!

Разгневанный отец не дал дочкам поспать и немедля призвал их к ответу. Ну, натурально, они все отрицали, однако наш солдатик в качестве неопровержимого вещдока предъявил серебряную ветку с золотыми цветочками из того самого сада — и девушки поторопились смягчить свою вину чистосердечным признанием.

Король был хоть жесток, но слово держал: предложил солдату выбрать любую девицу в жены. Однако солдат от королевен отказался (в конце концов, у каждой из них был свой партнер по танцам и сердешный друг в том, другом царстве-государстве, так зачем же попусту разлучать любящие сердца?), взял отступного деньгами, отправился в свой родной городок, где его ждала верная Гретхен, или Лизхен, или Анхен, того Алена тоже не запомнила, и женился на ней. А на королевский гонорар открыл трактир и стал уважаемым человеком.

Да бог с ней, с дальнейшей судьбой этого типа, не о ней думала Алена, когда подошла около полуночи к Pont des Arts — и остановилась, изумленная.

Надо сказать, что мост Искусств — единственный через Сену, по которому не ходит транспорт. Пешеходный мост. Именно поэтому народ тут днем расслабляется, не стесняясь. Играют маленькие оркестрики, хвастают мастерством роллеры, а ежели кто устал, может посидеть не только на красивых каменных скамьях, но и прямо на гладких, отшлифованных временем, нагретых солнцем досках. Мост-то деревянный. Уютный до невозможности!

Однако сейчас, ночью, Алене показалось, будто она попала в тот самый чудесный сад, куда занесло и солдата-сыщика. Музыка маленького оркестрика — чудесный бандонеон, виолончель, скрипки, аккордеон — опьяняла танцующих похлеще, чем многочисленные бутылки с вином, которые стояли прямо на досках. Тут же, на газетах, была разложена незамысловатая закуска: сыр, багеты, виноград, персики… Вокруг бутылок теснились зрители, некоторые стояли, прислонясь к перилам, другие сидели, подобрав ноги, чтобы не мешать танцующим. Большие фонари светили чуть приглушенно, однако кругом горели свечи — толстые, короткие, круглые католические свечи, стоящие в таких особых жестяных или стеклянных плошечках, которые защищают их от ветра. Эти свечи способны гореть долго-долго! Огоньки плясали в воде.., ну, ей-богу, очень мало отличаясь от золотых цветов в том сказочном саду!

Пары танцевали, танцевали, танцевали.., и Алена ахнуть не успела, как обнаружила, что тоже танцует. Партнеров здесь почему-то было куда больше, чем партнерш, так что советская статистика «на десять девчонок девять ребят» казалась нелепейшим анахронизмом. Алена даже не особо всматривалась, с кем танцует, в чьи руки из чьих переходит с каждой новой мелодией — едва успевала обменяться затаенной улыбкой с очередным партнером, обнять его за шею, ощутить грубую или ласковую руку на своей спине, как раз там, где заканчивалась полоска бюстгальтера, вдохнуть запах парфюма или пота, прижаться щекой к гладкой или небритой щеке — и что-то происходило, что-то щемящее, волшебное, музыка овладевала ее волей и волей нового незнакомца, она делала их истинными половинками одного целого, имя которому — аргентинское танго, заставляла слушать, улавливать биение сердец, ожидать движений друг друга с таким трепетом, словно они были страстными любовниками, которые всю жизнь жили только надеждой на этот танец-свидание — и вот наконец-то встретились!

Самое поразительное заключалось в том, что с каждым новым партнером ощущение повторялось вновь и вновь.

Кто его знает, может быть, если бы Алена начала осваивать аргентинское танго на сверкающем паркете в обычном зале, под холодный инструктаж тренера, она бы никогда не поняла, что оно такое на самом-то деле — танго милонгеро! Конечно, иногда она путала фигуры или партнер их путал, иногда они натыкались на другие пары, иногда задевали друг друга ногами в размашистых болео или ганчо, иногда тонкие каблучки босоножек Алены проваливались в щели между досками настила, но все это была такая ерунда по сравнению с музыкой и движением под эту музыку…

И вдруг волшебство исчезло — музыка утихла, мужчины и женщины разомкнули объятия и посмотрели друг на друга с изумлением, даже с испугом перед той внезапной страстью, которая только что владела ими.

Алена улыбнулась тоненькому юноше, который как во сне выпустил ее из объятий, поймала его затуманенный, прощальный взгляд и отвела глаза.

Музыканты, видимо, устали и собирались уходить. Кто-то закусывал поднесенным бутербродом, кто-то допивал вино прямо из горлышка, кто-то пересчитывал деньги.

— Сколько надо заплатить? — спросила она неизвестно кого, и неизвестно кто ответил ей:

— Сколько сможете.

Алена пришла сюда без сумки (нет ничего хуже, чем танцевать с сумкой через плечо или — уж совсем с ума сойти! — зажав ее под мышкой), поэтому у нее в кармане брюк (никогда и ни за что она больше не будет танцевать танго в брюках, это же святотатство!) была только бумажка в пять евро. Ее Алена и положила в большую картонную коробку, куда так и сыпались монеты и купюры, и виновато сказала неизвестно кому:

— Больше нет, к сожалению.

— Вполне достаточно, — ответил неизвестно кто, и Алена наконец на него посмотрела.

Лицо этого мужчины лет сорока — худое и, так сказать, интеллигентное, обросшее жиденькой бороденкой лицо, — показалось знакомым.

Светлые глаза за стеклами очков расширились:

— Вы?! Вот так встреча! Не узнаете меня? Ну, ксерокс на Фобур-Монмартре, помните? Вы еще переснимали такую старую-престарую книгу, а я…

— А вы говорили о красоте польских женщин, — кивнула Алена. — Значит, вы тоже милонгеро?

— О да, всю жизнь, — энергично кивнул козлобородый. — А вы?

— А я только начинаю. Классическое танго танцую более или менее, а аргентинское только недавно открыла для себя.

— Умоляю, — резко понизил голос козлобородый, — не произносите здесь этих слов — «классическое танго» или, того хуже, «английское».

— А что, побьют? — засмеялась Алена.

— Знаете, такие бывают фанаты…

Они спустились с моста и обходили теперь Лувр.

— О, вот и такси. Кстати, вам в какую сторону? — спросил он, махнув одному из шикарных «Мерседесов» (в Париже, чтоб вы знали, все такси — «Мерседесы», на худой конец — «Вольво», причем и те и другие — новехонькие!), которые, как вороны на поле боя, устремились к толпе усталых милонгерос. — Нам ведь, наверное, по пути? Вы живете где-то в районе Прованс-Друо-Фобур-Монмартр? Я тоже. Поехали, я вас подвезу. Кстати, меня зовут Антуан.

— А меня Элен, — почти привычно отрекомендовалась наша героиня, совершенно не видя надобности обременять любезного тангеро особенностями национальной ономастики.

— У меня магазин практически около аукциона Друо, — сообщил Антуан, — а впрочем, я о нем уже упоминал в прошлый раз. Элен, скажите, а вы придете на милонгу завтра? Хотите, встретимся, потанцуем вместе?

— А меня Элен, — почти привычно отрекомендовалась наша героиня, совершенно не видя надобности обременять любезного тангеро особенностями национальной ономастики.

— У меня магазин практически около аукциона Друо, — сообщил Антуан, — а впрочем, я о нем уже упоминал в прошлый раз. Элен, скажите, а вы придете на милонгу завтра? Хотите, встретимся, потанцуем вместе?

— С удовольствием, — от души сказала Алена. — Правда, с удовольствием! А во сколько начинаются милонги?

— Скажем, в десять-одиннадцать там быть — это идеально.

Ну, до десяти она всяко успеет вернуться из Шантильи! Как будет удачно: повысит свое мастерство у мадам Вите и завтра выдаст на Pont des Arts класс! Надо будет научиться в танцевальном шато парочке виртуозных болео и прелестным golpes (постукиваниям по полу) и caricias (поглаживаниям ноги партнера носком туфли)… Они так шикарно смотрятся!

— Оркестр уходит в час — полвторого ночи, за это время можно натанцеваться до упаду, — продолжал Антуан. — Хотя, как говорит один мой приятель, танго как наркотик — чем больше танцуешь, тем больше хочется.

— У вас и приятели милонгерос?

— Только один, мой самый близкий друг. Да я говорил вам о нем в прошлый раз, помните? У него магазин «Les antiquites orientales» — «Восточные древности».

— А, где иногда продают восточные мемуары?

— Совершенно верно. Его чудная лавочка находится практически напротив моей. Знаете, рю Россини, угол рю Шоша?

— А, улица Горячего Кота! — засмеялась Алена [15]. — Представляю себе, но я там никогда не была.

— Я покажу, где это. Пожалуйста, мсье… — Антуан склонился к шоферу, объясняя выбранный маршрут.

Автомобиль оставил позади авеню Опера, около красивейшего в мире здания Гран Опера свернул на бульвар Итальянцев, оттуда — на бульвар Осман и выехал на улицы, по которым Алена почти никогда не ходила, хотя и знала, что до дома Марины отсюда рукой подать.

— Вон видите дом с черными витыми колоннами? — показал Антуан. — Именно там и находятся «Восточные древности». Кстати, в самом деле любопытный магазин. Чего там только нет! И книги, и серебро, и украшения… Вы не питаете слабости к варварским украшениям?

Ага, понятно, это он обратил внимание на ее индийские серьги из позолоченных раковин.

— О! — вдруг воскликнул Антуан. — В лавке почему-то свет горит! Неужели Габриэль еще работает? Остановите-ка, мсье. Я сойду здесь, навещу друга. Не хотите ли заглянуть в гости к настоящему антиквару, мадемуазель?

— Спасибо, уже поздно, — пробормотала Алена, не слыша своего голоса. — Я.., я лучше днем сюда зайду.

— Тогда всего наилучшего. А кстати, как мы увидимся? Возьмите мою карточку, — Антуан протянул Алене визитку. — Если в самом деле решите пойти на милонгу, позвоните мне, и мы решим, когда и где удобно встретиться. А вы, — обратился он к шоферу, — отвезите мадемуазель куда она скажет. Вот держите… — Он сунул водителю купюру и выбрался из такси. — До свиданья, мадемуазель, надеюсь, до завтрашней милонги! Хотя нет, уже до сегодняшней!

Алена что-то пробормотала в ответ и откинулась на спинку сиденья. Голова вдруг стала такая тяжелая, что пришлось положить ее на удобный, мягкий «мерсовский» подголовник.

Внезапно она резко подалась вперед, попросила:

— Остановите вот здесь, за углом! — и выскочила из такси.

Такси уехало.

Алена сделала несколько шагов, но каблуки босоножек так зазвенели в ночной тиши по тротуару, что она замерла, будто воришка, пойманный на месте преступления. Осторожно сняла одну босоножку, вторую… Асфальт был еще теплый.

Она огляделась. Так, понятно: в той стороне рю де Прованс и дом Марины, вот здание аукциона Друо, а вон там улица Россини…

Алена перебежала дорогу и прошла мимо колонн и выступов аукциона, стараясь держаться в тени. Свернула за угол и бесшумно, почти прижимаясь к стенам, прокралась к дому с черными колоннами. Очень удачно оказались на пути несколько огромных кадок с кустами остролиста и декоративного клена. Алена под их прикрытием подобралась к широкой витрине с вывеской «Les antiquites orientales».

Черт, витрина завешена жалюзи! Видно, что там горит свет, но в том-то и состоит особенность «ревнивых» штор, что с улицы за них не заглянешь! Тем паче сквозь стекло.

Может быть, где-то найдется щелочка?

Алена только сделала шаг вперед, как вдруг свет в витрине погас, а вслед за тем послышался звук открываемой двери.

Немыслимым прыжком она метнулась под прикрытие кадки с остролистом, сжалась в комок… Послышались шаги, голоса… Алена подняла голову, чуть высунулась…

Двое выходят из двери, снова металлический лязг ключей в старых замках, потом тоненькое попискивание — видимо, пошла в ход электроника, — а затем снова лязг: опущена тяжелая металлическая штора над дверью. Ого, моя лавка — моя крепость…

Алена всматривалась изо всех сил, но около двери было темно. Ну, ничего, куда бы Антуан и его приятель, которого (может быть, это всего лишь совпадение?!) зовут Габриэль, ни пошли, направо или налево, они всяко пройдут под фонарями, и тогда выяснится, Алена сошла с ума или мир на самом деле так тесен, как уверяла Сильви…

Ей повезло. Антуан и его приятель не просто прошли совсем близко от нее под фонарем — они остановились под ним немножко поболтать и проститься!

В первую минуту, увидев их рядом, Алена была готова покрутить у виска пальцем. Но уже через мгновение поняла, что жизненный опыт не обманул Сильви. Мир тесен, тесен просто до тошноты! Габриэль… Приятеля Антуана мало что звали Габриэлем — это был именно тот самый Габриэль Мартен. Просто Алена не сразу узнала его без ковбойского прикида, а главное, без знаменитого «стетсона». Одет он был в обычный летний светлый костюм, а на голове…

А на голове у него не было ничего, в том числе и волос. Габриэль был обрит наголо — новобранец, качок из комка, заключенный, скинхед не бывают более бритоголовыми… Но в том-то и штука, что ни на новобранца, ни на качка, ни на зэка, ни на скинхеда он совершенно не походил. Ничего и никогда не видела Алена более сексуального, чем эта бритая голова… Нет, в полумраке она вовсе не казалась бритой, она была просто голой, гладкой — как бильярдный шар, как яйцо. Птичье яйцо, имеется в виду, потому что, конечно…

«Ты о чем? — спросила себя Алена. — Ты что, рехнулась, несчастная брошенка, на почве затянувшегося воздержания? Сидишь тут, на парижской улочке, прижавшись к кадке с остролистом, и страстно желаешь заняться немедленным, интенсивным, грубым сексом с лысым французским антикваром.., вполне возможно, убийцей?»

Ну да, она мечтала именно об этом. Вернее, помечтала недолго и… «Вот пуля прилетела, и ага…» Ветер, порыв похоти… Нагрянул — и все прошло, прошло, прошло!

Во всяком случае, Алена почти уверила себя в этом, пока сидела, скорчившись, на тротуаре, который становился все холоднее и холоднее, под деревцем остролиста, который шелестел своими желто-зелеными нарядными листьями, как жестяной. Сидела, слушая, как звучали в ночи шаги расходящихся в разные стороны мужчин… Потом заурчал мотор, Алена еще крепче вжалась в кадку, услышав, как мимо стремительно просвистел автомобиль. Чтобы совсем уж не осталось никаких неясностей, она осторожно глянула ему вслед. Ну да, конечно, красный «Ягуар», на сей раз с поднятым верхом, который так же глянцевито блеснул под фонарем, как незадолго до того голова его хозяина…

Алена подождала еще немного, удостоверившись в собственной безопасности, и наконец выбралась из-за кадки, побрела на замлевших и замерзших ногах домой. Так и пошла — босая, совершенно забыв о том, что прижимает к груди босоножки, — ей даже в голову не взбрело обуться. Пробралась в квартиру тихонько, как воришка, залезла в душ…

«Ну вот ты и нашла Габриэля, — думала она, снова и снова поливая мочалку душистым гелем и до бесконечности намыливая себя с ног до головы, причем в буквальном смысле: даже голову, забывшись, помылила мочалкой, вызвав в этой дурацкой голове необычайно ясный образ Габриэля, стоящего под душем.., вот под этим же самым, рядом… — Вот ты его и нашла. Теперь ты знаешь, куда можешь прийти и сказать… Что? О чем ты можешь ему сказать? Je vous veux? Я вас хочу? Что за патология! Да он тебя на смех поднимет! А может быть, наоборот. Может быть, признаться в этом внезапном вожделении — самый верный способ убедить его в том, что тебя не надо бояться, самое верное средство обеспечить безопасность и себе, и Марине, и ее семье?»

Интересно, рассказал ли Антуан приятелю о встрече на милонге с какой-то русской Элен, любительницей мемуаров? Интересно, догадался ли Габриэль, о ком идет речь?

Алена наконец-то выбралась из ванны, вытерлась, заковала ногу в шину и легла в постель, вытянувшись на спине. Она привыкла засыпать на боку, и сейчас сон никак не шел. Да еще всякие глупые и волнующие видения опять полезли в голову. В голову.., голова Габриэля.., бывшая подруга Жанна часто говорила про каких-нибудь ловеласов, они, мол, думают не головой, а головкой… А какое выражение применимо к женщинам, которые вдруг зацикливаются на непристойностях, причем зацикливаются несходно? Да еще объект-то, объект вожделения каков! Возможно, двойной убийца!

Назад Дальше