— Очо кортадо — прерванная восьмерка или прерванный поворот по кругу, — пробормотал Мишель. — А сейчас maman хочет, чтобы мы отработали не только закрещивания и повороты, но и украшательства, а именно входы и ласки.
Это он для Алены старался, конечно. У нее все еще голова шла кругом не только от беспрестанных хирос, стало быть, поворотов, но и от испанской терминологии, которой так и сыпала мадам Вите, не слишком-то заботясь о переводе на французский. Однако здесь и впрямь собрались люди, поднаторевшие в аргентинском танго и с полуслова ее понимающие. А Алена, если бы не Мишель, который знал, конечно, всю терминологию и оказался поразительно сильным и умелым партнером, вообще не смогла бы танцевать, особенно учитывая каблуки, а главное, соседство Руслана и Селин. Вроде бы они совершенно не обращали на Алену внимания, были заняты только друг другом и танцем (кстати, двигались они довольно неуклюже, Селин то и дело норовила отклячить зад, так что мадам, которая очень следила за стойкой, звонко шлепала ее по попе.., пару раз, впрочем, досталось и Алене, да и некоторым другим дамам перепадало!), однако Алене стоило больших трудов избавиться от паники, в которую ее повергла внезапная встреча с неприятной парочкой.
— Кто эти двое? — спросила она у Мишеля, пока мадам Вите (она оказалась такая же рыжая, как ее сын, но маленькая и тоненькая, словно девочка) звонким голосом делала что-то вроде вступительного доклада, состоящего из прелестных афоризмов и рассуждений:
— Поэт Энрике Сантос Диссеполо, писавший стихи и музыку танго, сказал однажды: «Танго — это грусть, заставляющая танцевать». Почти в одно время с ним парижский кардинал Аметт заявил: «Человек, считающий себя христианином, не может принимать участия в этом безобразии». Римский папа Бенедикт XI утверждал: «Этот грубый, непристойный танец оскорбляет семью и общество!», а кайзер Вильгельм просто-напросто издал приказ, запрещающий офицерам германской армии танцевать «похотливый и возмутительный танец», если на них надет мундир. Сейчас у нас урок, мы прежде всего отрабатываем движения и заботимся не о взаимных симпатиях и антипатиях, а только о технике. Но на милонге вы должны будете помнить, что танго — не просто шаги, а прежде всего — настроение. Это, конечно, танец для взрослых людей с эмоциональным опытом. Ведь танго обостряет наши чувства, создает эмоциональную близость с другим человеком. Танцуя танго, мужчина чувствует себя мужчиной, а женщина — женщиной, танец — разговор между ними. В танго между мужчиной и женщиной происходит гораздо больше, чем видно снаружи. Можно танцевать с тем, кого ты раньше никогда не видел, и полностью понимать друг друга. Конечно, каждый чувствует танго по-своему, у каждого из нас оно «свое», но, как говорят в Аргентине, «Esto es Tango», танго — это танго.
Все зааплодировали, мадам Вите направилась к огромному музыкальному центру, чтобы поставить диск, и Алена заметила, что Руслан смотрит на нее со странным выражением, как человек, который пытается что-то вспомнить, но не может. У нее просто мороз по коже прошел!
— Кто эти люди? — повторила она.
Мишель наконец услышал вопрос, обернулся — и широко улыбнулся Руслану, а потом помахал Селин.
— О, это социологи, — весело сказал он Алене, — Чуть ли не единственные нормальные ребята из приятелей мадам Зерван. У Селин с ней какое-то очень дальнее родство. У мадам никого нет, кроме старенькой maman, но они не в ладах, бабуля тут вообще не появляется, поэтому мадам Зерван очень любит Селин и постоянно приглашает ее к себе. А Руслан — друг Селин, ее парень, поэтому они часто здесь бывают и, если могут, норовят прийти к нам и потанцевать. Они стараются не пропускать уроков танго, правда, они оба безнадежны, совершенно безнадежны как танцоры.
— Я тоже безнадежна, — пробормотала Алена.
— Вовсе нет! — пылко уверил Мишель. — Вы отлично чувствуете партнера и легко ведетесь, правда, иногда вас заносит в самостоятельность, а в танго ведет партнер, именно партнер, иначе будет невозможно танцевать. Понятно?
— Понятно, — со вздохом кивнула наша героиня, эмансипированность которой вообще была чрезмерно развита и касалась не только танцев. — А.., слушай, ты уверен, что они социологи? Они где работают?
— Ну, этого я не знаю, — пожал плечами Мишель. — Наверное, в каком-нибудь научном центре, где занимаются социальной психологией. Они готовят какую-то совместную работу насчет современных религиозных организаций. Что-то такое рассказывали, да я забыл. Вроде бы они ходят, раздают людям листовки разных сект, а сами исследуют их реакцию. Кажется, так.
Боже ты мой, как все просто! То-то Руслан и Селин так внимательно пялились на Алену там, около Сакре-Кер, — они исследовали ее реакцию, оказывается. А она напридумывала страхов…
И все равно ей было не по себе, она чувствовала присутствие неприятной пары кожей, и это изрядно отравляло ей удовольствие от урока.
— Мсье, сейчас все зависит от вас: в энтрадо ласкайте ножки ваших партнерш, но помните об их пальцах! — воскликнула мадам Вите. — Нога скользит мимо ноги, вплотную к ней, но не наступает на нее. Медам, мсье, если кто-то из вас успеет сделать сандвич, замечательно, однако не зацикливайтесь на нем: короткие карисьяс — этого вполне достаточно для энтрадо во время мулинет. Напоминаю схему мулинет для партнерш: шаг правой ногой вправо, хиро, крузадо левой сзади, шаг вправо, хиро, крузадо левой спереди и так далее. Партнер должен успеть сделать энтрадо в тот момент, когда ваша правая нога уходит вправо, и, таким образом, степень его участия в повороте становится более действенной. Он уже не просто обод, вокруг которого крутится колесо, то есть партнерша (потому фигура и называется по-испански «мулинет» — «колесо»), он кружится вместе с ней, он играет, он трудится, он танцует! Слушайте меня… Начали! Раз-два-три-четыре! Медленно-медленно-медленно-медленно! Впрочем, как известно, счет в танго милонгеро не столь уж важен, мы танцуем под музыку, а не под счет!
Пары закружились, и Алене стало не до того, чтобы глазеть по сторонам: невозможно трудной оказалась эта штука — мулинет с энтрадос и карисьяс!
— Хорошо, хорошо, — бубнил Мишель, кося глазом вниз, на быстро мелькающие ноги, — хо-ро-шо… Теперь, когда я делаю энтрадо, попробуйте на секундочку прижаться туфелькой к моему ботинку, а как только я зажму вашу ногу, продвигайте ее вперед и продолжайте делать мулинет. Хо-ро-шо… Ой, пардон, я наступил вам на ногу, ой…
— Пардон! — вскрикнула Алена, поскольку теперь она наступила на ногу Мишелю.
Правая, поворот, прижавшись к ноге Мишеля, левая накрест назад… Ох господи, а перерывы тут бывают?!
Словно по заказу, музыка умолкла.
— Устали? — усмехнулся Мишель. — Это с непривычки. Я-то могу танцевать хоть сутки напролет.
— Я тоже, — кивнула Алена. — Но у нас ведь сейчас не танцы, а тренировка. У меня даже спина заболела.
— Извините, меня зовет maman, — вдруг спохватился Мишель. — Перерыв обычно длится тридцать минут, если хотите, вон за той дверью есть автомат с кофе и печеньем, там же рядом туалет, а можно спуститься вниз и погулять по парку.
И он исчез за одной за многочисленных дверей, которые выходили в зал. Алена тоже поспешила войти «вон в ту дверь», выпила стаканчик кофе, забежала в некое местечко, потом вернулась в зал.
Там было удивительно пусто. Ну да, танцующие воспользовались случаем прогуляться. Алена растерянно оглядела себя: вот те на, а как же она пойдет гулять по парку в этих туфельках? Ее многострадальные босоножки Мишель запер в «магазине», ей не переобуться, пока он не вернется. Остальные посетители школы были умнее: они переобувались прямо в углу зала, где стояли несколько стульев и высокая стойка для обуви.
«Может, после занятий успею погулять вокруг замка хоть немножко?» — подумала Алена.
— Здравствуйте, — раздался рядом приветливый голос.
Алена вздрогнула: по-русски здесь мог говорить только один человек. Оглянулась — ну да, Руслан собственной персоной, стоит, улыбается.
— Ага, я так и говорил Селин, что это вы, та самая дама, которая была с маленькой девочкой на карусели около Сакре-Кер! А Селин вас не узнала. И я решил попробовать: если вы отзоветесь на русский, значит, в самом деле вы. Как дела? Нормально?
— А у вас? — сделала вежливую улыбку Алена — и не удержалась от малой толики ехидства:
— И как вообще поживают свидетели Иеговы?
Руслан просто-таки закатился смехом:
— Теперь мы с вами, можно сказать, старые знакомые, поэтому честно признаюсь: мы такие же свидетели Иеговы, как адвентисты седьмого дня, христиане-евангелисты, баптисты и мормоны. Ох, кем мы только не представлялись! Мы участвуем в крупномасштабном психолого-социологическом опросе: отношение современного человека к сектам. И изображаем из себя тех братьев во Христе, агитационные материалы чьего объединения у нас на ту минуту имеются. Вы нам попались на узкой дорожке как раз тогда, когда у нас остались только листовки иеговистов.
— И, судя по всему, — самым невинным тоном произнесла Алена, — у вас был их порядочный дефицит, да?
Подружка Машечка (ну та, из Хабаровска) частенько говорила: «Алена, ну какая же ты язва!» И была права, что характерно!
Однако Руслан, судя по всему, иронию не просек. Нахмурился недоуменно:
— Почему дефицит?
— Ну как же, — поморгала глазками Алена, — когда я уходила от карусели, то обернулась и увидела, что вы сунулись в ту самую мусорную корзину, куда я выбросила вашу листовку, и достали ее оттуда.
— Да, глазастая вы особа, ничего не скажешь… А с виду такая легкомысленная, такая несерьезная…
— Внешность обманчива, — гордо сообщила Алена. — Особенно моя.
— Да я уж вижу… — пробормотал Руслан. — Кстати, а почему вы не выйдете прогуляться? Там, внизу, чудесно. Мы с Селин уже немного привыкли к здешней красоте, мы ведь фактически живем у ее тетки, но, вообще-то, замок прекрасен. А парк какой… Хотите посмотреть?
— Штука в том, что Мишель запер мои босоножки в «магазине», — пояснила Алена. — Я бы с удовольствием прошлась, но он куда-то исчез… А ходить в этом шелковом чуде по мокрой траве и гравию я не решусь. Может быть, потом, после занятий?
— Там дождь начинается, — кивнул на окно Руслан. — Небо все затянуто. Как бы не разошелся… Не слишком-то большое удовольствие получаешь от созерцания исторических памятников, когда на голову капает!
— Дождь? — огорченно переспросила Алена. Как же она пойдет после занятий на станцию?
Может, кто-нибудь подвезет?
— Ну а по комнатам первого этажа хотите пройтись? — спросил в эту минуту Руслан. — Там такие дубовые панели.., такие фрески.., такие витражи в окнах! А какая кровать под балдахином в парадной спальне! А яшмовая ванная!
— Что, серьезно яшмовая? — всплеснула руками Алена.
— Совершенно серьезно. Сами увидите. Пойдемте, не пожалеете.
— Нет, ну как это я пойду в чью-то квартиру смотреть чью-то ванную… — пробормотала Алена. — Неудобно.
Если честно, дело было вовсе не в каком там неудобстве: ей просто хотелось посидеть. Никуда не идти, а сесть и сидеть, вытянув ноги. Она не устала, и нога не болела, но колено вообще не чувствовалось. Как будто его не было!
«Уж лучше бы болело», — подумала Алена. «Ну, знаешь, на тебя не угодишь, подруга!» — тут же прорезался внутренний голос.
— Никакого неудобства, — продолжал уверять Руслан. — Марго.., я хочу сказать, мадам Зерван совершенно спокойно относится к тому, что у нее в доме постоянно мелькают посторонние люди. Иногда она даже не знает, кто это: родственники, друзья, а то и вообще какие-нибудь туристы? У нее есть одна-две комнаты, куда она никого не пускает, prive, а остальные — настоящий, как говорится, проходной двор. Из-за этого ее матушка и переехала из замка в Париж. Я ее как-то спросил: «Мадам де Флао, ну неужели вам не жалко уезжать из такого прекрасного места?» — «Жалко, — ответила она, — но ведь невозможно жить в музее, да еще если он работает круглосуточно!»
— Мадам де Флао? — изумленно повторила Алена.
— Да, так зовут матушку мадам Зерван, — кивнул Руслан. — А что? Вы знакомы?
— Нет, — сказала чистую правду Алена. — Просто фамилия знаменитая.
— В самом деле? Чем?
— Ну как же? — пожала она плечами, словно забыв, что и сама-то буквально несколько дней назад не имела об этом Огюсте-Шарле-Жозефе Флао де ла Биллардри ни малейшего представления. Ну что ж, подчитала кое-что, было время… — Был такой генерал времен Наполеона, внебрачный сын знаменитого Шарля-Мориса Талейрана. Его матушка была писательница, причем очень известная в свое время, мадам де Сюза. Кстати, бравый Шарль был знаменит не только военными, но и любовными подвигами. Состоял адъютантом Мюрата и в то же время — любовником его жены Каролины, сестры Наполеона, потом у него была связь с Ортанс, королевой Голландской, дочерью Жозефины.
— Ортанс? — недоуменно перебил Руслан.
— Ну, по-русски ее обычно называют Гортензией, — уточнила Алена. — Кроме того, среди подруг де Флао была знаменитая польская красавица Анна Потоцкая, и…
Она прикусила язык: не стоит распространять сплетни, вдруг легенда о происхождении мадам де Флао является семейной тайной или, что всего вернее, досужим трепом? Да и вообще, об альковных секретах лучше не болтать.
— Потоцкая? — задумчиво повторил Руслан. — Полька? Очень странно…
— Почему?
— Да потому, что мадам Зерван знаете как зовут? Малгожата!
— Вы же только что назвали ее Марго? — удивилась Алена.
— Конечно, потому что она себя так называет среди французов. Однако Малгожата — польский вариант имени Маргарита.
«Малгожата… Малгожата Потоцкая!» — Алена только головой покачала.
— А саму мадам де Флао зовут Зофья. И она нипочем не позволяет называть ее Софи или хотя бы София. Французы ломают язык, но все-таки называют ее именно Зофья. Как вы думаете, может быть, это какая-то отдаленная ветвь тех де Флао, о которых вы говорите? Учитывая польско-французское происхождение…
— Бог мой, да откуда же мне знать? — пожала плечами Алена. — Вы с ними общаетесь, вы и спросить можете.
— Вот сейчас и спросим, — схватил ее за руку Руслан. — Пойдемте, а то перерыв скоро кончится!
И он потащил Алену за собой так напористо, что она еле удержалась на ногах и воскликнула:
— Тише, осторожней!
— Извините. Что такое? А, каблуки… — хмыкнул Руслан. — Не могу представить, как можно хотя бы просто стоять на этом ужасе, а вы еще и танцевали. Все-таки Селин более милосердно относится к своим ногам!
Алена посмотрела на простенькую Селин с ее бесцветной внешностью и неказистыми, коротковатыми, обутыми в обычные кожаные, даже не «позолоченные» босоножки для латины на среднем каблучке. И решила, что и впрямь — кесарю кесарево, ну а слесарю, понятное дело, слесарево.
«Когда мне исполнится девяносто, — подумала наша героиня надменно, — я, может быть, и стану думать прежде всего об удобстве, а уж потом о красоте. Но поскольку хиромант, который гадает на Покровке, возле старого банка, предсказал мне дожить до восьмидесяти пяти лет, значит, девяносто мне никогда не исполнится, то есть подумать об удобстве я просто не успею. Вот и слава богу!»
Разумеется, вслух она ничего не сказала, а только улыбнулась Селин, перехватила в ответ скупую улыбочку ее мышиной мордашки и направилась к выходу.
Откуда-то выскочил Мишель:
— Элен, вы уходите?
— Да, — сказал Руслан.
— Нет, — сказала Алена, — просто посмотрим нижние комнаты и сейчас вернемся.
— А почему вы хромаете?
— Неужели? — горделиво вскинула брови Алена. — Тебе кажется, Мишель, честное слово!
Да она лучше умрет, чем признается хоть кому-то хоть в какой-нибудь своей слабости!
Шествовать на каблучищах по отполированной веками (не побоимся этого слова!) лестнице было сущее мучение, но вот кошмар спуска остался позади, и Руслан открыл перед Аленой дверь замусоренной прихожей, где на раритетном расписном кафеле валялись узорчатые марокканские половички (Алена сама видела такие на рынках в Агадире и в Марракеше, когда была в Марокко), а на подоконнике высокого окна стояли замшелые прошлогодние букеты из высохшей лунарии, сунутой в невзрачные керамические вазы. Руслан открыл еще одну дверь, и первое, что увидела Алена, это огромная кровать, затаившаяся в глубине несусветного алькова под пышным балдахином. Здесь, видимо, и находилась парадная спальня, и совсем даже не исключено, что именно на этой постели Бенджамен Констан занимался любовью с мадам де Сталь. Правда, так же не исключено, что с тех пор на постели не меняли белья и не сметали с нее пыль — такой неухоженной она выглядела.
Алена тяжело вздохнула — она ведь была чистюля и словосочетание «пыль веков» воспринимала как нонсенс. Пыль — это пыль, и ее необходимо сметать, вытирать, а лучше — всасывать пылесосом. Еще не хватало оставлять ее на века! Словом, вид исторической постели внушил Алене не столько уважение, сколько уныние.
Да и все прочее выглядело не лучше. Окна были мутны, хрусталики на люстре потускнели, дубовые панели поблекли, кожаные кресла, придвинутые к камину, протерты до белизны, кожа кое-где растрескалась, экран огромного плоского телевизора можно было использовать вместо грифельной доски. Обивка дивана — просто экспонат из лавки древностей… А это что такое?!
На стопу газет и журналов, сложенных прямо на полу, небрежно брошен черный «стетсон».
Алена пошатнулась и крепко взялась рукой за спинку обшарпанного дивана с такими засаленными антимараскинами [18], словно их никто и никогда не стирал с тех пор, как они были сплетены рукой прилежной кружевницы.
— Кстати, деревня Люзарш знаменита своими кружевами, — сказал за ее спиной Руслан. — Чуть ли не с тринадцатого века.
— Да, — выдохнула Алена. — Понятно…
В самом деле, ей теперь очень многое стало понятно. К примеру, кто и почему столкнул ее с лестницы в библиотеке. Кто и почему вырвал закладку из книги Зои Колчинской. О нет, вовсе не затем, чтобы прочесть зашифрованное в книге пророчество-предостережение! Цифры имели совсем другой, да, совсем другой смысл.