В мастерскую постучала Ксения Илларионовна.
– Я у тебя заночую, Марго, что-то поздно уже, да и устала я, сплю на ходу… Какая же у тебя дочка – просто прелесть! Если ты мне позволишь, я побуду у тебя здесь еще пару деньков, а?
– Мама, о чем ты говоришь? Да ты можешь совсем перебраться сюда.
– Нет, доченька, у меня муж, он мне этого не простит, он же сам как ребенок. Мужчины не любят, когда их забывают, даже на время, и оставляют без внимания. Послушай, Марго, это правда, что та девушка, работавшая в магазине «Bell», убила своего мужа? Мне только что Марк рассказал. Катя, вы знали об этом?
– Мам, тебе только секреты доверять, – покачала головой Рита.
27
Чтобы решиться на такое, ей пришлось выпить коньяку, прийти в такое состояние, когда на многое закрываешь глаза и позволяешь себе получить от жизни только самое приятное. Алкоголь (а это стало для Ларисы Сыровой открытием, причем не так давно, с полгода тому назад, как раз тогда, когда она застала своего жениха с девушкой-казашкой, продавщицей из соседнего овощного магазина) превращал ее, робкую и зажатую особу, к тому же несостоявшуюся невесту, в уверенную в себе и открытую для общения с мужчиной раскованную женщину. Понимая, что все, что происходит в жизни, – цепь закономерностей, она, измученная неутоленной ревностью к предавшему ее мужчине и уставшая от одиночества, восприняла как бы случайно оказавшуюся однажды на ее столике в кафе потрепанную книжку с женским романом как знак – вот, мол, почитай, подумай о том, правильно ли ты живешь и не пора ли и тебе, как героине этого романа, измениться и научиться находить даже в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях нечто позитивное, приятное. Прежде уверенная в том, что участь многих женщин пребывать в тягостном ожидании, когда же на тебя обратит внимание мужчина, Лариса на гребне нового восприятия жизни решила, что впредь выбирать мужчин будет она сама. Не из толпы, конечно (хотя это уж как получится), и непременно таких же смелых и решительных, склонных к авантюризму, как и она сама, обновленная. Это был протест, вызов, крик в никуда, ложный и весьма опасный путь, который должен был, по ее мнению, привести ее к новой, богатой впечатлениями и возможностями жизни. Хотя чего именно ей хотелось, помимо желания оказаться в постели с мужчиной, которого она выбрала, Лариса и сама не знала – настолько сильно оказалась травмирована ее психика разрывом с женихом и настолько важным ей казалось почувствовать себя в роли активной партнерши. Каким образом сложатся в дальнейшем отношения между нею и мужчиной, ее интересовало мало: главным являлся сам факт свидания и желания мужчины обладать ею, это являлось свидетельством того, что она красива, соблазнительна и ничуть не хуже других женщин. Ей необходимо было прежде всего самой поверить в то, что она привлекательна настолько, что мужчина (особенно женатый или, еще лучше, находящийся в статусе жениха, особенно накануне собственной свадьбы) отдаст предпочтение ей, свободной, раскрепощенной и жаждущей новых острых ощущений женщине (такой ей, во всяком случае, представлялась та самая казашка, с которой переспал ее жених накануне свадьбы).
Номер телефона и имя мужчины, своей очередной жертвы, своего нового любовника, она узнала случайно (или не случайно), увидев ряд фиолетовых циферок и сладкое, как зефир, имя Роман, выведенные красивым, но твердым мужским почерком на одной из купюр. Записала на клочке бумаги и положила в карман джинсов – чтобы позвонить вечером, после работы.
И позвонила. («Как насчет того, чтобы познакомиться?») У мужчины с ароматным именем Роман оказался довольно приятный голос, хотя тон его немного разочаровал ее, ей показалось, что он сильно удивлен, растерян или даже шокирован ее звонком и предложением познакомиться и встретиться. Это позволило ей предположить, что этот мужчина прежде ни разу не вступал в телефонные беседы со случайными женщинами. С одной стороны, при других обстоятельствах она приняла бы его просто за приличного, порядочного человека, не склонного к авантюрам, быть может, даже серьезного и ответственного, каким был для нее ее прежний жених. Однако после личной драмы, перевернувшей все ее представления о жизни, о любви и об отношениях между мужчинами и женщинами, она была уверена, что все мужчины, за редчайшими исключениями, подлые и продажные твари, не способные на сильные чувства и находящиеся в постоянном поиске новых женщин, ощущений.
– Я понимаю: мое предложение удивило вас. И все же… Почему-то считается, что знакомиться первыми могут только мужчины.
Она сначала не хотела произносить эту свою дежурную фразу, можно было бы придумать что-нибудь новое, свежее, оригинальное, но слова уже вылетели, точнее, залетели в трубку и растворились в эфире, воздухе, пространстве.
– Меня зовут Роман, – чуть слышно ответил мужчина, вероятно, постепенно приходя в себя и чувствуя, как в нем просыпается охотник.
– Да, я знаю, – ответила она с придыханием, радуясь, что знакомство все-таки произошло. Или почти. – Меня зовут Лариса.
– Я не покажусь вам банальным, если скажу, что у вас очень красивое имя, пожалуй, самое красивое из тех, что я знаю?
– Это банально, но все равно приятно, – ответила она кротко. – Понимаете, я все-таки должна вам кое-что объяснить. В нашей жизни ничего не происходит случайно. Вот и этот номер… номер вашего телефона, который я совершенно случайно обнаружила… пока не скажу где. Я сейчас дома одна, передо мной на столе листок с номером вашего телефона, я знаю ваше имя, и мне любопытно было позвонить вам, понимаете? Услышать ваш голос и понять, на самом ли деле все в этой жизни – цепь знаков, подталкивающих нас к действиям, к переменам.
– Удивительное дело! Представляете, я тоже подумал сейчас о том, что вы позвонили мне именно сегодня и именно сейчас не просто так, а потому, что это было кому-то угодно там, наверху.
– Вы не шутите? Не иронизируете? – Она затаила дыхание.
– Нет. Просто у меня сейчас такая полоса в жизни, что я пока еще не способен на то, чтобы самому проявить активность и предпринять нечто, что может перевернуть мою жизнь, внести в нее элемент чего-то нового. А новое в жизни мужчины – это новая женщина.
Он вдруг разговорился.
– Я вот говорю сейчас с вами, и мне кажется, что мы словно опасаемся друг друга: каждый из нас боится, что другой его обманет, разыграет, просто пошутит и бросит трубку. Так вот, Лариса… Боже мой, какое красивое имя! Лариса, знайте, я не шучу, и даже если вы сейчас сами, первая положите трубку, я все равно буду ждать вашего следующего звонка.
– Но я не собираюсь бросать трубку.
Они говорили так несколько минут, после чего она перешла к более активным действиям:
– Приезжайте ко мне. Даже если вы женаты и ваша жена спит в соседней комнате. Хотя бы на час. Мы увидимся, поговорим, пусть наша встреча будет немного безумной!
– Но я совершил уже одно безумство.
– Какое?
– Я только что расстался с девушкой, с которой провел почти целый день, и я действительно женат… пока еще.
– А вот этого, я думаю, не следовало говорить.
– О чем? О том, что я женат?
– Нет, о том, что вы расстались с девушкой. Вы же не насовсем с ней расстались?
– Я не знаю. Я знаю другое. Что я расстался с другой девушкой, которую сильно любил. Насовсем.
– Как это?
– Ее больше нет.
– Она вышла замуж за другого?
– Она умерла. Теперь понимаете, каково мне и как я воспринял ваш звонок?
Она на какое-то время замолчала, обдумывая, стоит ли связываться с человеком, недавно потерявшим близкую женщину, почти с вдовцом, который еще не остыл от воспоминаний о другой и еще долгое время будет называть новых любовниц ее именем. Может, отключить телефон и забыть об этом звонке?
– Лариса, вы передумали встречаться со мной?
Она с трубкой в руке подошла к зеркалу и принялась разглядывать свое лицо, вскочивший на носу розовый прыщ, желтое родимое пятно на левой скуле, три жестких черных волоска на подбородке.
– Нет, не передумала, – вздохнув, сказала она. – Понимаете, у нас две кассы, и эта пачка денег оказалась именно у меня, и этот телефон, написанный вашим почерком, – тоже.
– Что? Вы что-то сказали о кассе?
– Нет, ничего. Проехали. Так вы приедете ко мне или ваша жена держит вас на привязи, на поводке, как собаку? – Она беззастенчиво усмехнулась, зная, что ее все равно никто не видит. Конечно, она немного поостыла после того, что узнала об этом Романе.
– Нет, не так давно я отвязался.
– Совсем?
– Думаю, да.
– Тогда записывайте адрес.
28
– Как ты думаешь, мы не разбудили детей?
Мила, мокрая от пота, закрыла глаза и тяжело вздохнула. Григорий поцеловал ее в лоб, промокнул простыней ее влажные плечи и грудь, живот и бедра. Шел дождь, был поздний вечер, за стеной, в детской, спали дети Милы, по всей квартире были разбросаны вещи, коробки, чемоданы.
– Надо вставать, я понимаю. – Мила поднялась и уселась на постели, расслабленная, счастливая, раскрасневшаяся, с дерзко блестевшими глазами. – Но мне бы так хотелось, чтобы он увидел нас сейчас здесь – голых, мокрых, совершенно обнаглевших и распоясавшихся, чтобы понял, что семьи у него уже давно нет. А еще я хотела бы сказать ему, что у него и детей-то нет, это не его дети, и я очень сожалею о том, что раньше не рассказала ему об этом.
– Ты должна была давно уйти от него. – Григорий набросил рубашку и теперь сидел, крепко держа руку Милы в своей руке, время от времени целуя ее. – Ты не боишься его реакции, если он сейчас войдет сюда и увидит нас вместе?
– Я достаточно долго прожила с этим человеком, чтобы предугадать его реакцию, его слова – да, я знаю все, что он скажет. Но, скорее всего, думаю, он все-таки промолчит и просто уйдет, хлопнув дверью. Ну не слепец же он, как ты полагаешь?! Просто ему нравилось обманывать себя. К тому же он – великий собственник. Он не ушел от меня к своей Лилечке исключительно из желания сохранить себе все то, что он считал по закону принадлежавшим ему: меня, наших детей, наше имущество. Да и вообще, он не любит сложностей. Но всему приходит конец.
Внезапно она напряглась, выпрямилась и резко выдернула свою руку из руки Григория.
– Мне послышалось…
Григорий моментально вскочил с постели, надел брюки и теперь стоял посреди спальни – красный, огромный и рыхлый, испуганный и вместе с тем счастливый, словно ему только теперь позволили рассказать миру о своем многомиллионном выигрыше. Доброе и круглое лицо его, волнистые черные волосы, большие карие глаза с длинными ресницами, полные губы и упрямый твердый подбородок – все это сильно отличало его внешне от родного брата, высокого, крепкого сложения натурального блондина с длинными ухоженными волосами и зелеными глазами, к встрече с которым вот в такой недвусмысленной обстановке он готовился уже давно, но сейчас оказался не готов (или все же готов?), растерян, и он чувствовал себя одинаково предателем и по отношению к Миле, родившей ему двух детей, и к Семену, у которого он теперь был намерен этих детей, которых брат считал своими, отобрать.
К счастью, звон ключей, звук, которого они ожидали как сигнала к действию, к признанию, к началу распутывания сложного и болезненного клубка отношений, событий, кровных уз, любовных нитей, оказался ложным – скорее всего, это зазвенела нестерпимая тишина впавшей в анабиоз, готовящейся к тому, чтобы ее бросили, квартиры. И еще – этот дождь, прибивающий тишину к жести подоконника, бубнящий что-то себе под нос о любви и предательстве, о лжи и близком освобождении. Они оба, Григорий и Мила, давно ждали момента, когда объясниться с Семеном будет проще, удобнее. И вот теперь этот момент настал. И у каждого из этой троицы, кроме Семена, конечно, были припасены слова, жгучие и смертельные, как кислота, аргументы, способные разрушить все то, что прежде считалось крепкой семьей Сквозниковых.
– Ты уверена, что он не ночевал в ту ночь дома?
– Да это он ее убил, он! Я просто уверена в этом. Больше некому. Возможно, она узнала, что я жду ребенка, сказала Семену, что хочет встретиться с ним и поговорить, а при встрече повела себя таким образом, что спровоцировала его на это… на это убийство. Семен ведь нервный, сам знаешь, когда он не в себе, он просто бросается на людей.
– Да за что ее убивать? Ну, узнала она, к примеру, о твоей беременности, и что? Она прекрасно понимала, что связалась с женатым человеком, а поскольку он мужчина, а его жена – само собой, женщина и у вас есть дети, то что особенного в том, что вы иногда спите?
Он сначала сказал это, а потом уже подумал, покраснел еще больше и посмотрел на Милу широко раскрытыми глазами, растерянно, с опаской, понимая, что сморозил глупость. В сущности, им обоим было неприятно осознавать ту правду о совместном проживании супругов и те обязанности, которое это супружество накладывает, чтобы подчеркивать это еще раз. Но Григорию, однако, была неприятна мысль, что его родной брат, которого он, как ни странно, любил и считал своим, близким человеком несмотря ни на что, мог убить свою любовницу. Он не видел в этом ни смысла, ни вероятной причины, побудившей бы человека убить столь привлекательную и милую девушку. Особенно Лилю, которую Семен так любил.
– Если предположить, – он собрался с духом, чтобы продолжить развивать эту скользкую тему, – что Семен, к примеру, приревновал ее к кому-то, причем настолько сильно, что решил, что она не должна доставаться никому, то было бы логично, если бы он удушил ее намного раньше, когда она собралась выходить замуж за своего доктора. Ведь так?
– Да у нее этих мужиков – как собак нерезаных, – презрительно фыркнула Мила. – Да она шлюха была и как шлюха умерла.
Григорий вдруг поймал себя на том, что хочет почему-то защитить Лилю, девушку, которую он видел всего несколько раз, но которая произвела на него очень приятное впечатление. Он даже словно бы порадовался за брата, за то, что у него была еще одна женщина, еще одна жизнь, хотя, с другой стороны, вероятно, чувство к этой Лиле у Семена было не столь глубоким, раз он так и не решился бросить Милу с детьми. В любом случае тот тон, которым Мила высказала свое отвращение к любовнице Семена, причем уже мертвой, покоробил его.
– Мила, а ты случайно не выдумала все это?
– Что? – Она, не поворачивая головы, скосила на него глаза и сощурила их, и этот какой-то нехороший взгляд, словно продолжение того взгляда, которым она смотрела в пространство, упоминая мертвую соперницу, был уже обращен именно к нему, к Григорию. Он вдруг испугался, что, выйдя замуж за него, она найдет еще кого-нибудь другого, мужчину, который образует в ее жизни другое, новое ответвление. Ведь она привыкла к двойной жизни, и это ее желание постоянно находиться на грани разоблачения, играть одновременно две роли – кроткой, домашней жены и отчаянной до безрассудства любовницы – составляет чувственную основу ее существования, и отказаться от этого образа жизни будет не так-то просто. И без того мокрый (а он потел всякий раз, когда волновался), Григорий теперь просто обливался потом, представляя себе, как Мила изменяет теперь уже ему, как пользуется всеми теми способами обмана, какие они придумывали с ним вместе, чтобы усыпить бдительность Семена (не раз они занимались любовью почти под его носом, зная, что он либо занят в кабинете, работая за компьютером, либо смотрит, к примеру, футбольный матч, обложившись бутылками с холодным пивом и пакетиками с сушеными кальмарами). Семен понятия не имел, что Мила надевала короткое домашнее платье (под которым не было ничего, кроме горячего, готового к обману, тела) лишь в те дни, когда к ним в гости приходил Григорий. И таких символов ее готовности к предательству, ее привычек, доходивших порой до смешного и нелепого, имелось в арсенале их тайной, но уже давно совместной жизни немало. Однако было у них и то, что уже не могло бы стать достоянием чужого мужчины: общие дети. И это было гордостью Григория, его настоящей радостью, счастьем.
Нежелание Милы развестись с Семеном, которого она, по ее же словам, не любила, но жила с ним уже давно, по привычке и исключительно из жалости, было для Григория непонятным, абсурдным, если учесть, что она постоянно твердила о своей любви к Григорию. И он верил ей, поскольку так, как его любила она, как страстно ему отдавалась и как часто рисковала, встречаясь с ним тайно, его никто и никогда не любил. Кроме того, этого нельзя было не чувствовать. Возможно, предполагал Григорий, она жила с Семеном ради денег (серьезный аргумент, если учесть, что Семен по сравнению с братом был богат, имел свой бизнес, и в материальном плане Мила чувствовала себя полностью защищенной). Сейчас же, когда и у Григория дела пошли в гору и он купил дом, собирался открыть дочерние предприятия своей фирмы в Санкт-Петербурге и Москве, и Мила своими глазами увидела документы, свидетельствующие о том, какие суммы хранятся на его личных счетах и счетах фирмы, она почувствовала себя не менее защищенной, чем в браке с Семеном, и готовой к тому, чтобы бросить наконец мужа, который изменял ей и которого она якобы не любила, чтобы выйти замуж за Григория. Как же не хотелось в это верить, как же больно было предполагать такое! Однако за этой болью светилась перспектива жизни с любимой женщиной, с детьми. Ни о чем так не мечтал Григорий, как о семье, о том, что его дети будут только с ним и что Семен, в силу своей привязанности к ним, будет их лишь навещать. Его нисколько не заботил тот факт, что дети-то воспринимали Семена как отца, и объяснить им (пусть даже и когда они подрастут настолько, чтобы понимать происходящее вокруг), что их отцом был Григорий, но их мать жила с его братом, будет сложно. Но что эти сложности по сравнению с надвигающимся счастьем? Надо только пережить трудные минуты объяснения, постараться быть искренним не столько даже перед Семеном, сколько перед самим собой, чтобы успокоиться и воспринять перемены в жизни как благо, как единственно верный способ соединиться всей семьей.