- Мира? – тихо позвала я.
- То, что она сделала – потрясающе, - отозвалась тетушка, не сводя глаз с экрана, где мама
хлопала в ладоши и маршировала. Камера отъехала назад, и мы увидели женщин в спортивных
костюмах, повторяющих за ней движения. – Знаешь, я никогда не сомневалась, что твоя мама
может похудеть. Или завоевать мир.
Я улыбнулась.
- Не думаю, что она на это способна.
- Она всегда была очень уверенной в себе, - Мира посмотрела на меня, свет от экрана упал на ее
щеку. – Даже когда вы переезжали из города в город она верила в лучше. У наших родителей она
не взяла ни цента, все хотела доказать, что может добиться всего сама. Вот и доказала, - Мира
кивнула на экран. – Для нее это очень важно.
Я вспомнила, как однажды ночью, когда мы ночевали в машине, я проснулась и услышала, как
мама тихо плачет, закрыв лицо руками, думая, что я сплю. Мама всегда была сильной, это правда.
Но никто не может быть идеальным.
Тренировка продолжалась – шаг, мах рукой, шаг, прыжок. Мама сияла улыбкой, ее мышцы
отчетливо выделялись на загорелых ногах и руках.
- Вы можете сделать это! Я знаю – вы можете! – восклицала она, хлопая в ладоши.
- Мне нравится эта программа, -сказала Мира задумчиво. – У нас с твоей мамой разное
отношение к фигуре и весу, но мне очень нравится смотреть, на что она способна. Я рада за нее и
горжусь ею, потому всегда и смотрю.
- И я, - я опустилась на пол у ее ног и подтянула колени к груди. Вместе мы смотрели, как мама
делает прыжки, приседания и отжимания, качает пресс и поддерживает веселыми возгласами
каждого, кто идет вместе с ней к своей цели.
Глава 5
Почта в Колби представляла собой маленькое строение, где был всего один зал – вдоль одной
стены тянулись почтовые ящики тех, кто не получал письма на дом, а с другой стороны было окно
операторов, где можно было отправлять и получать посылки и корреспонденцию. После работы я
обычно пересекала поле и выходила прямо к зданию почты – настолько близко все здесь
находилось.
Вообще почту можно было назвать неким культурным центром – здесь частенько узнавали
последние сплетни и делились новостями все жители города, поэтому, если вам не хотелось,
чтобы о ваших делах знали посторонние, говорить тут следовало тише, а еще лучше –
повременить с рассказами совсем. В Колби я была всего несколько недель, но уже поняла, как
делать не стоит.
Однажды я в очередной раз пришла на почту, чтобы по просьбе Миры забрать счета, и, пока
возилась с бесконечно заедавшим замком на нашем ящичке, невольно прислушалась к разговору
двух женщин, стоявших в очереди к окну оператора.
- Ну, ты же слышала, что о ней говорят, - сказала одна их них. Краем глаза я увидела женщину
средних лет, она стояла, прислонившись к стене.
- Мне передали пару слухов, - ответила другая, явно желая, чтобы собеседница продолжала свой
рассказ. Ее лица я не видела, она стояла спиной ко мне.
- Это никакой не секрет,- заявила первая, листая почтовый каталог. – В смысле, все тут в курсе.
Я опустила голову, коснувшись лбом холодного почтового ящика. Мое лицо залилось краской, мне
казалось, что я снова в школе, невольно слышу, как в раздевалке Кэролайн Давейс рассказывает
всем девчонкам, что моя мама пообещала заплатить Чейзу Мерсеру, чтобы он согласился быть
моим парнем. Ужасное ощущение – и вот теперь оно снова нахлынуло на меня, накрыв волной
стыда с головы до ног. А ведь говорят даже не обо мне.
- Она была такой, еще когда сюда переехала, - произнесла первая женщина, - но сейчас все стало
еще хуже. С этим ее великом, а еще одежда, которую она носит… - по голову было ясно, что она
презрительно поморщилась. – Не говоря уже обо всем том мусоре, что она без конца таскает себе
домой. Можно подумать, она там строит город для таких же чудиков, как сама. Да она просто
позорит нас всех!
- Может, кому-нибудь стоит поговорить с ней об этом? – предположила вторая.
- Думаешь, я не пыталась? – сокрушенно вздохнула первая. – Но толку никакого! Она чокнутая, это
же ясно.
Я глубоко вдохнула. Да, они говорили не обо мне, но от этого легче не становилось, ведь они
обсуждали Миру! Я вспомнила, как она ехала на велосипеде, а волосы развевались у нее за
плечами, и снова покраснела.
- Не знаю, как Норм Карсвел мирится с тем, что его сын постоянно ошивается у ее дома. Одному
богу известно, что там происходит, я даже думать об этом не хочу.
- Сын Норма? Который футболист? Или баскетболист, его еще приглашали в сборную?
- Не-ет, - протянула первая, - я про самого младшего. Совсем от рук отбился, родители ума не
приложат, что с ним делать – парень ни во что не играет, отрастил волосы, мне вообще кажется,
что он наркоман.
- А, этот. Он выглядит довольно милым. Недавно приходил на мою гаражную распродажу, купил
все очки, какие там были, сказал, что собирает их.
- У него куча проблем, - уверенно заявила первая. – Хотя у Миры Спаркс дела не лучше. Я уже
поняла, что она так и закончит свои дни в этом своем доме на отшибе, будет сходить с ума все
больше и больше и становиться толще и толще…
Вторая собеседница не удержалась от смеха, а, отсмеявшись, подхватила:
-…и все это – в доме, заваленном старым барахлом. Ох, боже, - она снова фыркнула, - это так
печально.
- Ну, это ее выбор, – философски изрекла первая.
Даже не глядя на этих женщин и не зная их лично, я уже возненавидела их обеих. Всю жизнь я
терпеть не могла тех, кто говорит о других за спиной. Я привыкла к оскорблениям в лицо и к
разным обидным прозвищам, но сплетничать, когда человек не слышит тебя – это самая большая
низость, на какую только можно быть способным.
Я отвернулась от ящика, справившись, наконец, с замком и достав почту, сунула счета в сумку и
уже собралась уходить, как вдруг услышала чьи-то приближающиеся шаги. Опустив взгляд, я
впервые увидела Большеголового ребенка.
Эту девочку я узнала с первого взгляда – невозможно было спутать ее с кем-то еще. Ей было года
два, на ней были белые сандалии и розовое платье, отделанное оборками. Светлые кудрявые
волосы были забраны в хвостик на макушке и завязаны розовой резинкой, и эта прическа делала
ее голову еще больше, если, конечно, такое вообще было возможно. Девочка стояла, вытаращив
на меня большие голубые глаза и приоткрыв рот, и комкала в ладонях край своей юбки.
Боже милостивый, подумала я. Мира была права – вот уж голова, так голова! Череп напоминал по
форме яйцо, а бледная кожа была так натянута, что казалась полупрозрачной. По сравнению с
огромной головой тело ребенка казалось неправдоподобно маленьким, почти кукольным.
Девочка пялилась на меня, как обычно делают маленькие дети, пока никто не объяснит им, что
это неприлично, а затем подняла руку и прикоснулась пухлым пальчиком к губам в том же месте,
где у меня был пирсинг. Мы стояли, разглядывая друг друга, словно были не в силах отвернуться.
Несколько мгновений спустя она сделала шаг назад, затем еще один – и вот уже побежала к
женщинам, стоявшим у окна оператора. Они уже собирались уходить, и та, что была выше, взяла
девочку за руку. У нее были те же голубые глаза и пышные кудрявые светлые волосы. Вот так я и
увидела ту самую Беа Уильямсон и ее дочь.
Беа продолжала разговаривать со своей подругой, темноволосой дамой в летней шляпке. Теперь
они обсуждали кого-то еще – какую-то соседку, которая разводилась с мужем и теперь судилась
за имущество.
Неважно, сколько вам лет и где вы живете. Сплетницы вроде Кэролайн Давейс есть везде.
- Ну как там дела? – с улыбкой поинтересовалась Мира, открывая письма со счетами. – Что
слышно на улицах?
У меня в голове снова зазвучали голоса женщин, услышанные на почте, и в горле пересохло.
- Ничего особенного, - пожала я плечами. Тетушка кивнула, поверив мне, и включила телевизор.
В этих поединках, которые она смотрит, все намного проще – есть хорошие парни, как Рекс
Руньон, а есть плохие, например, Братья Синяки. Плохие нападают на хороших, но вторые всегда
побеждают, пусть даже им это дается нелегко, и все сразу понимают, кто здесь прав.
Мира наверняка понимала, что все эти бои – неправда, постановка, если угодно, но я не могла не
признать, что в том, как Рекс неизменно побеждает противников, было что-то притягивающее. Эти
поединки как будто давали зрителям надежду, что, даже если жизнь бьет вас изо всей силы, вы
всегда можете встать на ноги и нанести ответный удар, а потом и вовсе выйти победителем из
всегда можете встать на ноги и нанести ответный удар, а потом и вовсе выйти победителем из
этой схватки.
- Дело в том, - произнесла Морган, вытирая чашку, - что Мира всегда была немного другой.
Мы были в «Последнем шансе», заканчивали приготовления перед новым рабочим днем. Я
сворачивала салфетки, а Морган расставляла посуду, и мы разговаривали о том, о сем. Я
поделилась с ней тем, что услышала на почте. Выслушав мой рассказ, она лишь кивнула и
вздохнула, ничуть не удивившись.
- С тех пор, как она приехала сюда, люди начали трепать языками, - продолжала она. – Мира ведь
художница, так что в этом нет ничего необычного.
Я кивнула, ставя одну свернутую салфетку в салфетницу и принимаясь за другую. Морган краем
глаза наблюдала за мной и поправляла, если я делала что-то не так.
- До сих пор помню, как впервые увидела ее, - сказала она. – Мы с Изабель еще учились в школе,
нам было примерно столько же, сколько тебе. Тогда мы работали на кассе в универсаме, и
однажды к нам пришла Мира. На ней была широкая оранжевая парка, перед магазином она
оставила свой велосипед, а на кассу принесла шесть упаковок кукурузных хлопьев. С тех пор она
всегда покупала, кажется, только их, - Морган нахмурилась, вспоминая. – Я, честно признаться,
думала, что у нее вот-вот наступит диабетическая кома, прямо у кассы.
Я продолжала сворачивать салфетки, боясь, что, если я остановлюсь, она перестанет
рассказывать.
- Через какое-то время о ней стали узнавать в городе. Помню, мама ходила на ее занятия по
рисованию в местный Центр искусств. Раньше там преподавала пожилая леди, которая была
уверена, что знать, как изображаются цветы и щенята – достаточно, а вот Мира произвела
настоящую революцию. Она рассказывала о пропорциях человеческого тела и говорила, что
краску нельзя наносить сосредоточенно, это должны быть брызги цвета.
Я улыбнулась. Да, это похоже на Миру.
- Но кульминацией стало то, что однажды она пригласила мистера Рутера, нашего почтальона,
которому было лет под семьдесят, в качестве натурщика.
Я удивленно посмотрела на нее.
- Он позировал обнаженным, - добавила Морган, невозмутимо выставляя блюда с салатами в
холодильник. – Думается мне, это было пугающе. Мама так и не оправилась от этого, сказала
тогда, что больше никогда не сможет посмотреть на письма прежним взглядом.
- Ого.
- Именно. Хотя Мира не понимала, из-за чего весь сыр-бор, а вот окружающие стали строить
разные догадки насчет нее. Ты закручиваешь слабовато.
- Что? – я отвлеклась.
- Салфетку надо закручивать посильнее, - Морган показала на трубочку в моих руках. – Видишь,
она вот-вот расправится?
- Ой. Да, извини.
Она наблюдала за мной, пока я не исправилась.
- Так вот, Мира ничего не замечала, пока ее прямо не попросили уйти. И бедняга мистер Рутер! Я
вообще не уверена, что ему в глаза кто-то мог смотреть последний год. Как бы то ни было, через
неделю после этой истории преподавать снова стала та старая леди, и все опять рисовали щенков
и цветы. Мама нарисовала ужасную приплюснутую таксу, эта картинка до сих пор висит у нас в
ванной. Кошмар.
Не зная, что на это ответить, я промолчала.
- В общем, - вздохнула Морган, - примерно так все и началось. Были и другие случаи. Например,
некоторые родители хотели, чтобы в школах были запрещены какие-то книги, а Мира была с ними
не согласна и стала устраивать собрания, хотела даже акцию протеста начать.
- Безумие какое-то.
- Пожалуй. Но с тех пор очень многие плохо к ней относятся. Наш городок маленький, тут ничего
не стоит испортить себе репутацию.
- Та женщина, которую я видела сегодня, - тихо сказала я, - у нее была…
- Дочка? – закончила за меня Морган, и я кивнула. – Это Беа Уильямсон. Уильямсоны – старожилы
Колби, им принадлежит загородный клуб, многие из них годами были в городском совете, ну и
так далее. У Беа же какие-то свои счеты с Мирой, не знаю, что там у них конкретно.
Мне хотелось сказать, что иногда причины для ненависти не нужны, уж мне-то это известно, как
никому другому. Случается так, что ты не видишь ни единого объяснения поведению людей – они
просто терпеть тебя не могут, вот и все.
- Они говорили ужасные вещи, - произнесла я, наконец. – Ну, знаешь, о том, какая она…
- О том, какая она, - повторила Морган задумчиво.
- Да, - я не смела взглянуть на нее. Мне почему-то стало плохо от одного того факта, что я снова
начинаю этот разговор, словно я – Беа Уильямсон. – О том, как она одевается и все такое.
- Не знаю, - пожала плечами Морган. – Мира всегда казалась мне… Свободнее, что ли? Она
просто… Мира.
Снаружи донеслись звуки музыки, послышался хруст гравия, входная дверь с шумом распахнулась
и захлопнулась, на пороге появилась Изабель.
- О, ну вы только посмотрите на это! – громко сказала Морган.
- Даже слышать не хочу, - Изабель прошагала мимо меня, не удостоив даже взглядом, и
направилась к кофе-машине. Солнцезащитные очки она снимать не стала.
- И где ты была всю ночь?
Изабель взяла с полки только что вымытую и вытертую чашку из аккуратно поставленной стопки,
локтем задела упаковку салфеток, лежавшую на стойке, и, не обращая никакого внимания не
учиненный беспорядок, села на стул, закинув ногу на ногу. Это, разумеется, вывело Морган из
себя.
- Я только что прибралась тут! – воскликнула она с возмущением. – И отвечай на мой вопрос,
Изабель!
Опустив голову, я продолжала скручивать салфетки.
- Извини.
Кофе-машина заработала, Изабель подставила чашку, затем широко зевнула.
- Ты же знаешь, что я с ума сходила от беспокойства!
- О-о-о, - простонала Изабель. – Боже мой, Морган, ты мне не мамочка, и ты не обязана сидеть
всю ночь и ждать меня.
- Я понятия не имела, где ты, - справедливо заметила Морган, - ты даже записки мне не оставила.
Ты могла бы…
-… валяться убитой где-нибудь на дороге, - закончила за нее Изабель, округляя глаза в мою
сторону. Это было странно – обычно же она вообще не замечала моего присутствия!
- Да! – рявкнула Морган. – Или сидеть в машине, - прищурилась она. Изабель пристукнула
ладонью по столу.
- Хватит уже про эту машину!
- Хорошо. – Морган снова повысила голос. – Тогда ты должна немедленно рассказать, где ты была
и почему ничего не сказала мне. Ни словом не обмолвилась! Я понятия не имела, где тебя
искать…
- Господи Иисусе, Морган, вот если бы ты не вела себя, как старая кошелка, я бы рассказывала
тебе больше! – закричала Изабель. – Жить с тобой – это как сидеть на поводке у бабушки. Уж
извини, что я не делюсь с тобой всеми интимными подробностями!
Морган застыла, словно ее ударили, а затем медленно отвернулась и стала методично
перекладывать столовые приборы в ящичке. Изабель отпила кофе и отставила наполовину пустую
чашку в сторону, затем прикрыла глаза.
Повисла тишина.
- Мне жаль, - громко и отчетливо проговорила Изабель. Это прозвучало куда более искренне, чем
когда она извинялась передо мной. – Честное слово.
Морган ничего не ответила, продолжая перекладывать вилки. Изабель покосилась на меня,
закатила глаза, точно ожидая поддержки, а я, не зная, куда деваться от этой неловкой ситуации,
уставилась в окошко раздачи.
- Морган, - чуть мягче снова начала Изабель, - я же сказала, что мне жаль.
- Тебе всегда жаль, - та не обернулась.
- Знаю, - покачала головой Изабель. Снова тишина, изредка прерываемая звоном ложечек. – Но я
и понятия не имела, что пойду куда-то. Джефф позвонил и сказал, что нам необходимо пойти на
рыбалку, так что я сорвалась с места, а потом день перешел в вечер, и…
Морган обернулась, широко распахнув глаза.
- Джефф? Тот парень, которого мы встретили в супермаркете?
- Да, - отозвалась Изабель с улыбкой. – Он звонил. Ты можешь в это поверить?
- О господи! – воскликнула Морган, хватая подругу за руку. – И что ты сделала? Что-нибудь
странное?
- Я, вроде как, вообще забыла, кто он такой, - хихикнула Изабель. Я так привыкла к тому, что она
вечно была сердитой, что ее смешок несказанно удивил меня. С улыбкой на лице Изабель
выглядела совершенно иначе! – Ему даже пришлось напомнить мне, ты представляешь? Но он
такой милый, Морган, и мы провели вместе потрясающий день…
- Так, притормози, притормози, - Морган села на стул и приготовилась внимательно слушать. –
Давай-ка с того места, где он позвонил.
- Ладно, - Изабель налила себе еще кофе. – Так вот. Звонит телефон. А я такая, знаешь, в халате,