– С утра мы с Бонни были у ветеринара… Бонни себя неважно чувствовал, но ветеринар сказал…
– Подожди! Меня не интересует, что сказал ветеринар. Ответь, сможет ли он подтвердить, что ты у него была.
– Конечно, сможет! Он принимает по предварительной записи, и девушка на входе отметила нас в своем компьютере… а в чем дело? Я Кудеяровой про это говорила, но она сказала, что убийство произошло в другое время…
– Мало ли что она сказала! – И дядя Вася рассказал мне про свою находку, объяснив, как электрический плед мог изменить предполагаемое время смерти.
– И если удастся убедить в этом Кудеярову, у тебя появится алиби!..
Произнеся эту оптимистичную фразу, Василий Макарович заметно погрустнел:
– Правда, убедить ее будет непросто… меня она на дух не переносит, и если информация будет исходить от меня, она ее не воспримет…
Он огляделся и добавил:
– Ну что, я осмотр места преступления закончил, нужно отсюда уезжать, пока нас не застукали.
– Как жалко покидать сад! – вздохнула я. – Если тут как следует потрудиться, то кое-что еще можно спасти… Хоть клубни георгинов выкопать…
– Отставить сад! – Дядя Вася был строг. – Нам не до георгинов! У нас милиция на хвосте!
Мне пришлось признать его правоту.
Свою одежду я нашла на чердаке, брошенную прямо на пол, даже норковый полушубок. Однако за пять месяцев ничего особенного с вещами не случилось – ну постираю, в чистку отдам. Я приободрилась и набила барахлом два пластиковых мешка, а шубу положила просто так на заднее сиденье.
Василий Макарович сел за руль «жигуля», я открыла ворота, и мы отправились в обратный путь.
– Вот скажи, тезка, – заговорил дядя Вася, когда машина выехала на шоссе, – что ты знаешь про эту самую Ольгу, потерпевшую Кочетову, как выражается Лизавета Кудеярова?
– Знаю, что она – стерва, зараза и хищница!.. – выпалила я и тут же поправилась: – То есть была стервой и хищницей, охотницей за чужими мужьями, а главное – за деньгами…
– Живо выражаешься! – одобрил Василий Макарович. – Темпераментно. Только информации мало, одни чувства, по-научному выражаясь – эмоции. А нам с тобой, тезка, не эмоции нужны, а голые факты. Ты мне лучше скажи, откуда она взялась, из какой семьи, где раньше работала, где училась, были ли у нее знакомые… ну, вообще все, что ты про нее знаешь!..
И тут я смущенно замолчала.
Я сообразила, что, кроме собственных эмоций, мне ровным счетом нечего сказать про убитую соперницу.
– Вообще-то я про нее почти ничего не знаю… – призналась я после долгого раздумья. – Разве только, что она приехала из другого города, устроилась в Володькину фирму и очень быстро сделала карьеру. Ну, понятно, каким способом…
– Плохо, – сказал дядя Вася, обгоняя неторопливо плетущийся грузовичок. – Чтобы распутать это убийство, нам нужно про нее узнать как можно больше. Только тогда мы поймем, кому ее убийство было выгодно. Кроме тебя…
– И вы туда же! – вскинулась я. – Говорю же вам – я ее не убивала! Если даже вы мне не верите…
– Если бы я тебе не верил, я бы с тобой не возился! – насупившись, ответил дядя Вася. – Я тебе как раз верю и пытаюсь помочь. Но факты таковы, что только у тебя есть мотив. Значит, чтобы найти настоящего убийцу, мы должны выяснить, кому еще могла быть выгодна ее смерть. То есть покопаться в Ольгиной жизни…
– И как вы это себе представляете? – Я тяжело вздохнула. – Володьку расспросить? Я его видеть не могу, да и потом, он меня сразу сдаст Кудеяровой…
– Ни в коем случае! – прервал меня Василий Макарович. – Запомни, тезка: муж про жену в большинстве случаев очень мало знает. Меньше подруг, а зачастую даже меньше случайных знакомых…
– Он ей не муж! – выпалила я.
– Тем более! Если хочешь что-то узнать про женщину – бесполезно расспрашивать мужа или любовника. Мужики вообще расспрашивать женщин о близких не любят – ни к чему им знать, как звали мальчика, в которого она была влюблена в седьмом классе или когда она впервые утащила у мамы губную помаду. А которая сама все рассказывает, ту они не слушают. Отключаются. Мужики не любят, когда баба в постели бухтит, уж извини, что так прямо выражаюсь. Думаю, твой муженек бывший ничего про эту Ольгу не знает. Нужно поговорить с ее подругами, с парикмахером, у которого она стриглась, с косметологом… с соседками, на худой конец. Соседки обычно очень много знают! Ты поверь мне – я пока в милиции служил, опыта поднабрался. Работа в милиции, она, знаешь, психологическая…
– Какие у нее соседки! А парикмахер… откуда я знаю, у кого она стриглась?
– Ну, если нет парикмахера – на худой конец, сойдут коллеги, сослуживцы женского пола. Причем желательно найти кого-то, кто на нее обиду затаил. Тогда тебе охотно про нее всю подноготную выложат! Даже наводящие вопросы задавать не придется!
– Сослуживцы? – я задумалась.
Ну, с этим немножко легче.
Ольгины сослуживцы – это Володькины сотрудники, а кое-кого из них я знаю.
В памяти у меня всплыла одна зачуханная особа, с которой я пару раз разговаривала на корпоративных вечеринках. Звали ее, если не ошибаюсь, Лена Левочкина. Только ее, кажется, уволили незадолго до нашего с Володькой разрыва.
Но если верить Василию Макаровичу, уволенная сотрудница – это даже лучше, она наверняка затаила на Ольгу обиду и выложит мне все, что ей известно!
Я сказала о ней дяде Васе, и он одобрил, велел заняться этой Леной, как только мы вернемся в город.
Правда, с возвращением возникли проблемы.
Замечательный дяди-Васин «жигуль» начал кашлять, чихать, как простуженный барбос, и наконец заглох.
Василий Макарович, громко чертыхаясь, вышел из машины и полез под капот.
Оттуда доносились его вздохи и горестные восклицания.
Через несколько минут он вылез из-под капота, весь перемазанный машинным маслом, и заявил:
– Искра пропала. Черт ее знает, куда она делась… то ли карбюратор барахлит, то ли с трамблером непорядок, то ли свечи засалились… нет, вообще-то у меня ласточка хоть куда, если до ума ее довести, любую иномарку запросто сделает… ей бы только свечи поменять да карбюратор перебрать…
– А что сейчас-то делать?
– Вот с этим сложнее, – вздохнул дядя Вася. – Если бы кто нас дернул или подтолкнул…
Позади на шоссе послышался шум приближающегося автомобиля, и дядя Вася замахал руками. Но мимо нас, не снизив скорости, промчался сверкающий «Мерседес», оставив после себя привкус глубокого разочарования.
– Нету у них, понимаешь, чувства локтя! – вздыхал дядя Вася, провожая «Мерседес» взглядом. – Нет чувства взаимовыручки. Сегодня бы он мне помог, а завтра – я ему… если он на дороге заглохнет, неужели не помогу?..
Сзади снова раздался шум мотора, но звучал он совершенно по-другому и приближался гораздо медленнее.
Выглянув из машины, я увидела тот самый грузовичок, который мы обогнали минут двадцать назад.
Грузовичок остановился, из его кабины выбрался водитель, в котором я узнала фермера Пал Палыча, поставлявшего в наш коттеджный поселок творог, сметану и прочие свежие молочные продукты.
– Что, земляк, искра пропала? – сочувственно спросил он Василия Макаровича.
– И не говори, – отозвался тот. – Пропадает на полдороге, а куда девается – один черт знает!
Пал Палыч полез под капот «жигуленка», дядя Вася присоединился к нему, и некоторое время оттуда доносились их горестные вздохи и не очень понятные восклицания, в которых самым неодобрительным образом поминались карбюратор, трамблер и прочие детали автомобиля.
Наконец оба водителя выбрались на свет божий, злые и перемазанные, как нефтяники на буровой.
– Не выходит, – вздохнул дядя Вася.
– Не выходит, – поддержал его фермер. – Придется дернуть, может, с ходу заведется…
Пал Палыч достал веревку и стал ловко крепить ее к дяди-Васиным «Жигулям».
Воспользовавшись моментом, я выбралась из машины и подошла к нему:
– Здрасте, Павел Павлович! Не узнаете?
– Здрасте, – он поднял на меня взгляд и оживился: – Два килограмма творога и бутылка сливок?
Именно такое количество молочных продуктов я у него обычно заказывала.
– Да, это я! – обрадовалась я.
– Что-то вас давно не было видно… – сказал фермер, завязывая хитрый узел. – Уезжали, что ли, куда?..
– Да, уезжала… – мне не хотелось посвящать его в свои проблемы.
– Как ни приеду – все никого нету, замок только поцелую… А в прошлый вторник у вас в доме другая женщина была… – сказал Пал Палыч, распрямляясь. – Так она ничего не стала брать. Видно, не уважает молочные продукты… а зря, от них очень даже большая польза, и вкусные они…
– В прошлый вторник? – Я насторожилась: это был именно день убийства, последний день жизни Ольги Кочетовой. Антонина Кузьминична сказала мне, что в тот день приезжал фермер, но я тогда не придала этому значения. А ведь он мог заметить что-то важное!
– Пал Палыч, вы с той женщиной разговаривали?
– А что мне с ней разговаривать? Она сразу сказала, что не будет ничего брать – ни творога, ни сливок, ни молока, а потом попросила с воротами помочь…
– С воротами? А что такое с воротами?
– Так она как раз уезжала, а ворота не закрывались… ну, она и попросила, чтобы я немножко поднажал…
Ситуация была мне хорошо знакома: наши автоматические ворота иногда заклинивало, и тогда они не закрывались дистанционным пультом, приходилось вылезать из машины и нажимать на створку ворот всем весом. Я сто раз говорила об этом Володьке, но он меня, похоже, просто не слышал. Или хотел, чтобы я все проблемы с домом решала самостоятельно.
Итак, из того, что рассказал мне фермер, я могу сделать только один вывод: Ольга уезжала из дома как раз в то время, когда фермер приехал в поселок. То есть ровно в двенадцать дня – по Пал Палычу можно было часы проверять.
И что это значит?
Это значит, что она куда-то уехала, а потом вернулась, и ее убили.
Куда она уехала – догадаться нетрудно: днем она работает… Но из сказанного следователем Кудеяровой мне удалось узнать, что с утра Ольга выехала из дома в девять часов вместе с Володькой – мне ли не знать его распорядка.
Подъем в восемь, и пока он принимает душ, у меня уже должен быть готов обильный и калорийный завтрак, к этому меня приучили.
Мужчина уходит на работу на целый день, говорилось мне, так будь любезна потрудиться, потом хоть целый день отдыхай… Ну, относительно отдыха – вопрос проблематичный, но насчет завтрака я старалась.
Омлет с ветчиной и сыром, блинчики (упаси бог купить готовые, один раз я попробовала – такого наслушалась!), сырники с вареньем и сметаной или же вареники с творогом. Гречневую кашу удавалось его уговорить съесть, только если щедро полить ее грибным соусом. Оладьи с медом, блины с тремя разными начинками, как на Масленицу. А потом большой калорийный бутерброд и пол-литровая чашка кофе с сахаром и сливками.
Я вспомнила и ужаснулась. А он все это употреблял – еще бы, мужчина едет на службу! Ей-богу, можно подумать, что он уходит на весь день в поле пахать или косить!
Да Володечке после такого завтрака надо было только до работы доехать, а там уже секретарша наготове с кофеваркой. И ланч в два часа дня в ресторане – это святое. А там уж я жду дома с полным ужином из четырех блюд – должен же человек, придя с работы, нормально поесть!
Интересно, кто ему подавал завтрак все эти пять месяцев? Что не Ольга – это точно. Неужели мой бывший муженек научился сам жарить яичницу?
Стало быть, в девять они уехали – каждый на своей машине. Володька весь день был на виду, а Ольга, по его словам, уехала по делам и звонила ему в два часа дня на мобильный – сказала, что болит голова и она едет домой отлежаться. То есть в два часа дня она еще была жива – так утверждает мой бывший, и следователь Кудеярова уж, наверное, проверила звонок.
Но по словам фермера Пал Палыча, а он не станет врать, незачем ему это, он видел Ольгу здесь в двенадцать часов. Значит, она зачем-то вернулась домой, а Володьке об этом ничего не сказала. Впрочем, я поняла, что положение ее в фирме было вольное – что хотела, то и делала, вот за это небось ее рядовые сотрудницы терпеть не могли! Что мне как раз на руку.
– Пал Палыч, – я тронула фермера за руку, – а вы точно знаете, что это она была, ну, та женщина, что в доме жила?
– А как же! – Он даже обиделся. – Хоть я с ней мало общался, но в лицо помню. И машина ее, красный «Пежо». Мы как с тобой с ней стояли, я помогал с воротами, она еще руку прищемила, ругалась. Даже удивительно – такая вся из себя дама, а ругается как сапожник!
Что-что, а это Ольга умела – я вспомнила, как она вела себя в ресторане.
– Сильно прищемила? – оживился дядя Вася.
– Ну, вроде бы да, кожу содрала, даже кровь показалась…
– Какая рука? – деловито спросил дядя Вася.
– Левая, вот тут, – фермер потер основание мизинца.
– На себе не показывайте, – машинально заметила я.
Тут «жигуленок» наконец завелся, и мы уехали, потому что Пал Палыч уже смотрел с подозрением – слишком много вопросов мы задавали.
Всю дорогу дядя Вася молчал, прикидывая про себя, как бы половчее сообщить про наши наблюдения милиции, а я волновалась, как там Бонни. Он отпустил меня утром с огромным скандалом, понадобилось вмешательство дяди Васи, который вытолкал меня из гаража во двор и провел с Бонни суровую мужскую беседу. Что уж там было сказано, мне неведомо, однако Бонни согласился посидеть один и даже обещал не выть, не лаять и не бодать головой ворота – они хоть и сделаны были в девятнадцатом веке на совесть, однако времени все же прошло много, а сила у моего питомца немереная, никакие ворота не выдержат.
Мои волнения оказались не напрасны. Когда мы открыли гараж, увидели такую картину. Бонни лежал у самых ворот в полном изнеможении, а пол вокруг был покрыт следами маленьких лап.
– Все ясно, – усмехнулся дядя Вася, – это Буденный над ним издевался. А такая махина не могла с крысой справиться. Трясся тут весь день как осиновый лист, трус несчастный!
– Он не трус! – пылко вступилась я за несчастного измученного дога. – У него просто идиосинкразия на крыс!
Услышав такое мудреное слово, дядя Вася уважительно замолчал. Я положила лобастую голову Бонни себе на колени и опрометчиво пообещала не покидать его больше так надолго.
– Вот что, тезка, – сказал дядя Вася, – надо нам всем перебираться ко мне в квартиру. Ты женщина молодая, к комфорту приученная, долго тут не выдержишь. И этот вон, – он кивнул на Бонни, – еще помрет от разрыва сердца.
– Да мне неудобно… – промямлила я, – вас стеснять… И что соседи подумают?
– А что соседи? – оживился дядя Вася. – Подумают, что Макарыч на старости лет молодую любовницу завел! Еще завидовать станут! Да шучу я, шучу! – посерьезнел он. – Скажу, что племянница в гости приехала из Мелитополя или из Новохоперска. Тебе как лучше?
– Без разницы! – Я повеселела, поскольку появилась реальная возможность помыться в ванне.
Квартира у дяди Васи была двухкомнатная и не так чтобы сильно запущенная, откровенно говоря, я ожидала худшего. Разумеется, кругом валялись грязные носки, и пыль каталась по углам, и зеркало в ванной было прилично заляпано, и окна давно не мыты, но видно было, что покойная жена Василия Макаровича была женщина домовитая и аккуратная, и квартира до сих пор помнила об этом.
Я наскоро приняла душ, накормила своих мужчин творогом, что прихватила у Пал Палыча, и набрала номер Володькиной фирмы.
– «Паритет»! – раздался в трубке хорошо знакомый голос секретарши Анечки.
Я зажала нос двумя пальцами и проговорила гнусавым простуженным голосом:
– Попросите, пожалуйста, Елену Левочкину!
Надеюсь, что мой голос стал неузнаваемым.
Как я и ожидала, секретарша ответила:
– Она здесь больше не работает!
– Ой, девушка, только не вешайте трубку! – взмолилась я. – Мне очень, очень нужно ее найти! Понимаете, она выиграла главный приз в телевизионной SMS-викторине, а телефон дала только ваш, так вот, мне непременно надо с ней связаться…
– Главный приз? – Я буквально увидела, как у Анны загорелись глаза. – А какой приз?
– Вообще-то нам не полагается говорить, – я понизила голос. – Но если вы мне поможете… она выиграла романтическую путевку на двоих в Реюньон!
– Куда? – удивленно переспросила секретарша.
– В Реюньон! – повторила я гнусавым голосом.
– Везет же некоторым! – завистливо вздохнула девушка. – А где этот Реюньон?
– Ой, и не спрашивайте! Понятия не имею! Кажется, в Африке, но я не уверена… Так поможете мне с ней связаться?
– Подождите, что же делать… – я услышала, как она листает блокнот. Я этот блокнот видела, у нее там были записаны домашние телефоны и адреса сотрудников на тот случай, если кого-то из них срочно нужно найти.
– Вот, нашла… записывайте! – И Анна продиктовала мне номер телефона.
Прежде чем повесить трубку, она спросила:
– А у вас еще будут такие викторины?
– Непременно! – ответила я. – Каждый вторник! И всякий раз разыгрываются романтические путешествия в самые отдаленные уголки земного шара!
К счастью, Лена оказалась дома и сама подошла к телефону.
На этот раз я не стала менять голос, наоборот – сразу же представилась.
– Ой, это вы! – В голосе Лены прозвучало сложное чувство, состоящее из равных частей любопытства, испуга и сочувствия. – А я слышала, что вы… что вас…
Быстро же распространяются плохие новости! Говорят, самая большая скорость – это скорость света, но мне кажется, что слухи переносятся еще быстрее. Вот ведь эта Лена даже не работает в Володькиной фирме, а уже все знает!
– Нет, – оборвала я Левочкину, – это неправда. И вообще, не могли бы мы с вами встретиться? Поговорить не по телефону? У меня к вам небольшое дело…