Однако прежде, чем гномы успели громко воздать хвалу меткому выстрелу, раздался отчаянный вопль Бильбо, заставивший их позабыть об оленине:
— Бомбур в воде! Бомбур тонет!
Увы! Так оно и было. Бомбур успел ступить на берег только одной ногой, когда олень, выскочив из леса, пролетел у него прямо над головой. Толстяк оступился и нечаянно отпихнул лодку от берега. Падая, он попытался уцепиться за скользкие корни, нависавшие над рекой, но руки соскользнули, и Бомбур опрокинулся в темную воду, а медленно закружившуюся лодку унесло вниз по течению.
Гномы кинулись к берегу и обнаружили, что над водой виднеется только капюшон Бомбура. Они поскорей бросили толстяку веревку с крюком, тот ухватился за нее рукой, и его вытянули на сушу. Разумеется, Бомбур промок до нитки, но это было не самое страшное. Когда его вытащили и опустили на землю, он уже крепко спал, стиснув веревку в руке, да так цепко, что пальцы не удалось разжать. Разбудить Бомбура гномы не сумели, как ни старались.
Они так и стояли над ним, проклиная свое злосчастье и его неуклюжесть, горюя о том, что без лодки нельзя перебраться назад, на тот берег, чтобы найти подстреленного оленя, как вдруг им почудилось, что в лесу раздается смутный звук рога и отдаленный лай гончих. Путники разом умолкли. Им показалось, будто они слышат, как по лесу к северу от тропы мчится великая охота, хотя в сумраке не дрогнул ни один лист.
Они еще долго сидели, не смея пошевельнуться. Бомбур мирно посапывал, улыбаясь во сне, словно никакие тревоги его более не касались. Вдруг впереди на тропе возникли белоснежные силуэты — лань и несколько молодых оленей, столь же невероятно белые, сколь первый олень был черен: казалось, что они светятся в полутьме. Торин не успел ничего сказать — трое гномов вскочили и выстрелили из луков. Ни одна стрела не попала в цель. Олени повернулись и исчезли среди деревьев так же бесшумно, как появились, и гномы напрасно стреляли им вслед.
— Прекратите, прекратите! — закричал Торин. Поздно: гномы сгоряча истратили последние стрелы, и теперь подаренные Беорном луки стали бесполезны.
Эта ночь была мрачней и безрадостней всех предыдущих, а в последующие дни путников охватило еще большее уныние. Да, волшебную реку они миновали, но дальше тропа вилась, как и прежде, и лес ничуть не менялся. Если бы они знали о лесе побольше и догадались, что означала охота и белые олени, явившиеся им на тропе, они поняли бы, что наконец приближаются к восточному краю Мирквуда. Еще немного, — и, если достанет мужества и надежды, они окажутся в более светлых местах, куда проникает солнце.
Но путники ничего не знали, а теперь им вдобавок пришлось тащить тяжелого Бомбура, выполняя эту изнурительную работу по очереди и по мере сил: четверо волокли толстяка, а остальные несли их поклажу. Не полегчай мешки за последнее время — они бы ни за что не справились. Но даже самый тяжелый мешок с едой был бы лучше безмятежно спящего Бомбура. Через несколько дней и мешки, и мехи с водой почти совсем опустели, а в лесу ничего съедобного не росло: только неприятного вида грибы да какие-то травы с бледно-зелеными листьями и отвратительным запахом.
Спустя примерно четыре дня после того, как они переправились через волшебную реку, начался сплошной буковый лес. Путники поначалу обрадовались такой перемене: пропал подлесок, мгла немного развеялась, вокруг разливался зеленоватый свет, и местами по обе стороны от тропы стало видно немного дальше. Но в зеленом сиянии лишь ряд за рядом вставали ровные серые стволы, словно колонны бесконечного сумеречного зала. Налетавший ветер шумел в кронах, однако их шелест казался печальным. Несколько листочков с шорохом слетело с ветвей, напомнив, что во внешнем мире приближается осень. Под ногами шуршала палая листва бесчисленных прежних осеней, которую ветер сметал на тропу, вороша плотный ржаво-красный ковер сухих листьев, устилавших лес.
Бомбур продолжал спать, силы путников убывали. Их пугало, что временами из-за деревьев доносится смех. Иногда вдали раздавалась песня. И хоть звонкий смех, слышавшийся в лесу, совсем не походил на гоблинский, а песни были красивы и мелодичны, но все это звучало так странно, тревожно и жутко, что путешественники, не останавливаясь, из последних сил торопились вперед, чтобы выбраться из этих таинственных мест.
Еще через два дня тропа вдруг пошла под уклон, и вскоре путники оказались в ложбине, заросшей могучими дубами.
— Да где же конец у этой проклятой чащи? — сказал Торин. — Надо, чтобы кто-то залез на дерево. Пусть попытается посмотреть поверх ветвей. Только нужно найти дерево повыше и у самой тропы.
Конечно, под «кем-то» разумелся Бильбо. Его выбрали потому, что нужно было взобраться на самую верхушку, а это мог сделать только самый легкий, кого выдержали бы верхние тонкие ветки. Бедный мистер Бэггинс был не большой мастер лазить по деревьям, но гномы подсадили его на нижнюю ветку исполинского дуба, росшего на обочине, и хочешь не хочешь, а пришлось как-то ползти вверх. Хоббит продирался сквозь густые ветки, хлеставшие его по лицу и норовившие попасть в глаз; он весь вымазался зеленью и перепачкался о старую кору толстых сучьев; много раз он срывался и лишь в самый последний момент успевал схватиться за спасительную ветку; и вот, преодолев невероятно трудное место, где, казалось, вообще не за что было уцепиться, Бильбо очутился почти на самой вершине. А пока карабкался по ветвям — все время думал, есть ли на дереве пауки и сможет ли он отсюда слезть (а не свалиться) на землю.
В конце концов хоббит просунул голову сквозь листву и огляделся. Тут он заметил пауков, — но самых обычных, небольших паучков, охотящихся на бабочек. Солнечный свет ослепил Бильбо. Он слышал, как снизу его окликают гномы, но сейчас никак не мог им ответить, а только жмурился и крепче цеплялся за ветки. Солнце сверкало так ярко, что хоббит еще долго был просто не в силах открыть глаза, а когда, наконец, открыл, — то увидел вокруг море трепещущей темной зелени. Кое-где ветер гнал по нему рябь — и повсюду над пологом леса порхали бабочки. Сотни и сотни бабочек, — думаю, они были сродни переливницам, красивым бабочкам, которые любят селиться в дубовых кронах. Только у переливниц крылья отливают фиолетовым блеском, а эти бабочки были бархатно-темные, черные, без всяких искр и отметин.
Бильбо долго любовался на черных бабочек и радовался, что ветер дует прямо в лицо и ерошит волосы, но затем крики гномов, которые там, внизу, уже просто подпрыгивали от нетерпения, напомнили хоббиту, зачем он, собственно, сюда залез. Увы, все оказалось очень печально! Сколько Бильбо ни вглядывался, а конца-края лесу не было видно: во все стороны расстилалось сплошное море ветвей и листьев. А ведь он только-только приободрился, увидев солнце и почувствовав ветер! Но теперь хоббит совершенно пал духом: он вспомнил, что внизу нет никакой еды и когда он спустится, перекусить будет нечем.
На самом-то деле, как я уже говорил, до опушки оставалось немного. Бильбо мог бы сообразить, что могучий дуб, на который он забрался, растет на дне широкой лощины — поэтому с его верхушки казалось, будто деревья вокруг до краев заполняют огромную чашу, но даже с самых верхних веток нельзя было заглянуть за ее край, чтобы увидеть, как далеко простирается лес. Но хоббит не понял этого и полез вниз с тяжелым сердцем. Исцарапанный, потный и совершенно несчастный, он спустился, наконец, во мрак леса и долго не мог ничего различить вокруг. Выслушав Бильбо, гномы тоже пришли в отчаяние.
— Лес тянется во все стороны без конца, без конца, без конца! Что же нам делать? Что толку было посылать хоббита? — жаловались они, словно Бильбо был во всем виноват. Они заявили, что им плевать на бабочек, и лишь еще сильней разозлились, услышав о свежем ветерке, играющем наверху, куда гномы все равно не могли взобраться.
В тот вечер они доели последние крохи припасов, оставшиеся в мешках. Проснувшись наутро, путешественники обнаружили, что, во-первых, они по-прежнему нестерпимо голодны, а во-вторых, оказалось, что идет дождь и на ковер прошлогодней листвы кое-где с глухим стуком падают тяжелые капли. Однако дождь только напомнил путникам, что им, кроме всего прочего, невыносимо хочется пить, но не помог утолить жажду: нельзя смочить пересохшее горло, стоя под сенью исполинских дубов и выжидая, не скатится ли на язык случайная капля. Единственную радость им неожиданно доставил Бомбур.
Он вдруг проснулся, сел и почесал в затылке. Бомбур никак не мог взять в толк, где он и почему он такой голодный: он забыл все, что произошло с того давнего времени, как они выступили в поход. Последнее, что он помнил, — чаепитие в доме хоббита. Лишь с огромным трудом гномам удалось убедить Бомбура, что они говорят истинную правду, рассказывая о приключениях, которые им пришлось пережить с той поры.
Он вдруг проснулся, сел и почесал в затылке. Бомбур никак не мог взять в толк, где он и почему он такой голодный: он забыл все, что произошло с того давнего времени, как они выступили в поход. Последнее, что он помнил, — чаепитие в доме хоббита. Лишь с огромным трудом гномам удалось убедить Бомбура, что они говорят истинную правду, рассказывая о приключениях, которые им пришлось пережить с той поры.
Узнав, что есть нечего, Бомбур сел на землю и заплакал, потому что от голода совсем ослабел и ноги у него подкашивались.
— Зачем только я проснулся! — всхлипывал он. — Я видел такие прекрасные сны! Будто я гулял по лесу, вроде этого, только было светло — на деревьях горели факелы, на ветках качались светильники, вокруг пылали костры и шел пир горой, без конца! И там был лесной король в короне из листьев, всюду звенели веселые песни, а какие были на пиру яства и вина, я просто описать не могу!
— Не можешь — и не надо, — сказал Торин. — А не хочешь говорить ни о чем другом, так лучше уж помолчи! Нам от тебя и так одни неприятности. Если бы ты не проснулся, пришлось бы оставить тебя в лесу досматривать эти дурацкие сны! Думаешь, легко было тебя тащить, хоть ты и похудел, пока спал впроголодь!
Путешественникам не оставалось ничего другого, как потуже затянуть пояса на тощих животах, забросить за спину пустые мешки и дальше брести по тропе без особой надежды выбраться из лесу. Весь день они ковыляли вперед, еле волоча ноги, а Бомбур жалобно причитал, что не может идти, а хочет лечь и уснуть.
— Нет уж! — отвечали ему гномы. — Мы и так тебя всю дорогу несли, теперь тащи себя сам!
Но все равно кончилось тем, что Бомбур улегся на землю и заявил, что больше не сделает ни шагу.
— Идите куда хотите, если вам надо, — сказал он. — А я лучше возьму и засну прямо здесь, и посмотрю на еду хотя бы во сне, раз иначе ее не добыть. Надеюсь, я больше не проснусь.
И тут Балин, шедший чуть впереди, воскликнул:
— Что это? В лесу вроде бы мерцает свет!
Путники поглядели в ту сторону, куда он показывал. И правда: им почудилось, будто вдали, в темноте, мелькнула красноватая искорка, а рядом еще и еще. Тут уж и Бомбур вскочил на ноги, и все торопливо зашагали по тропе в сторону огоньков, даже не подумав, что там могут прятаться гоблины или тролли. Огни мерцали чуть впереди, слева от тропы. Поравнявшись с ними, путешественники поняли, что в лесу горят факелы и костры, — но очень далеко от дорожки.
— Кажется, мои сны сбываются! — пробормотал запыхавшийся Бомбур, едва поспевавший сзади. Он хотел броситься в лес и бежать прямо к кострам, но остальные не забыли предостережений Беорна и Гандальва.
— Ужин не пойдет впрок, если мы оттуда не выберемся, — сказал Торин.
— А без ужина нам отсюда не выбраться все равно, — возразил Бомбур, и Бильбо с ним искренне согласился.
Они долго спорили и наконец решили отправить в лес пару разведчиков, — пусть подкрадутся поближе к кострам и выяснят, что там происходит. После этого стали спорить, кого послать, однако никто не желал идти в темную чащу испытывать судьбу, рискуя заблудится и потерять друзей. В конце концов, голод заставил путников пренебречь всеми предупреждениями, потому что Бобмур, не умолкая, расписывал, какие великолепные яства подают на лесном пиру, если верить его снам, — и они все вместе сошли с тропы и углубились в лес.
Через какое-то время путешественники крадучись подобрались к огням и осторожно выглянули из-за деревьев. Перед ними открылась небольшая полянка — здесь несколько деревьев срубили, а землю выровняли. На полянке веселилась большая компания, рассевшаяся широким кругом на чурбачках, оставшихся от распиленных стволов: дивный народ, похожий на эльфов, одетый в зеленое и коричневое. К деревьям вокруг полянки были привязаны факелы, посредине горел костер, но самое восхитительное — здесь шел пир, и все пили, ели и весело смеялись.
Аромат жареного мяса был так соблазнителен, что путники, не сговариваясь, поднялись и направились к костру, думая только о том, чтобы попросить поесть. Но едва первый из них ступил на полянку, как факелы погасли, словно по волшебству, кто-то из пирующих поддал ногой угли, вверх взлетел сноп сверкающих искр, и костер пропал. Путешественники остались в кромешной тьме. Они далеко не сразу сумели найти друг друга и долго метались во мраке, спотыкаясь о поваленные стволы, налетая на деревья, кричали, аукали и наверняка перебудили всех обитателей леса на несколько миль вокруг. Наконец они все-таки собрались в кучку и, пересчитав всех наощупь, убедились, что никто не пропал. Но к этому времени гномы и Бильбо, разумеется, совершенно забыли, в какой стороне тропа, и окончательно заблудились без надежды выбраться — по крайней мере, до утра.
Ничего не поделаешь — решили лечь спать прямо здесь. Они так боялись вновь потерять друг друга, что не стали даже искать на земле какую-нибудь еду, оставшуюся от пиршества. Однако едва все улеглись, и Бильбо только-только начал задремывать, как Дори, которого назначили первым нести стражу, громким шепотом произнес:
— Снова огни! Больше, чем прежде!
Путешественники вскочили. Да, так оно и было: неподалеку мерцало множество огоньков, ясно слышались голоса и смех. Гномы и Бильбо осторожно двинулись в ту сторону, выстроившись цепочкой и положив руки друг другу на плечи. Когда они подошли поближе, Торин сказал:
— На сей раз не смейте бежать к костру! Спрячьтесь и не двигайтесь с места, пока я не позволю! Мистер Бэггинс пойдет на поляну и поговорит с ними. Они вряд ли боятся таких, как он, — («Хоть бы кто поинтересовался, боюсь ли я таких, как они», — подумал Бильбо.) — и в любом случае, я надеюсь, они не причинят ему зла.
Подобравшись к самому краю освещенной поляны, гномы сразу вытолкнули Бильбо вперед. Не успел хоббит надеть свое кольцо, как оказался прямо перед пирующими в свете костра и факелов. Ничего хорошего из этого не вышло. Огни вновь мигом погасли, наступила полная тьма.
Гномам пришлось снова искать друг друга в кромешном мраке, и сейчас это оказалось еще труднее, чем в первый раз. К тому же они никак не могли найти хоббита. Всякий раз, когда они себя пересчитывали, выходило только тринадцать. Гномы кричали и звали: «Бильбо Бэггинс! Хоббит! Эй ты, жалкий хоббит! Да где же ты, хоббит, чтоб тебе пусто было!» — и прочее в том же духе, но никто не откликался.
Они уж совсем отчаялись его разыскать, как вдруг Дори повезло: он случайно споткнулся о хоббита в темноте. Дори сначала подумал, что это бревно, но, свалившись на землю, к своему удивлению обнаружил, что это Бильбо, — тот крепко спал, свернувшись калачиком. Гномы едва сумели его разбудить, а Бильбо, проснувшись, страшно расстроился.
— Мне снился такой замечательный сон, — пробормотал он, — такой прекрасный обед!
— О небо! Еще один Бомбур! — сказали гномы. — Хватит рассказывать о своих снах! Что толку от обедов во сне? И мы все равно не можем туда попасть.
— А по-моему, это самое лучшее, что меня еще ждет в этом ужасном лесу, — буркнул хоббит, устроился рядом с гномами и попытался уснуть, надеясь, что сон повторится.
Но история с огнями на этом не завершилась. Время перевалило далеко за полночь, когда всех разбудил Кили, в свой черед стоявший на страже.
— Вон там сейчас прямо зарево вспыхнуло, — сказал он. — Верно, сотни факелов и костров запалили по волшебству. Слышите, как поют и играют на арфах!
Какое-то время путешественники лежали прислушиваясь. Потом поняли, что они не в силах побороть искушение, и решили еще раз попробовать подобраться к кострам и попросить помощи. Они встали и побрели на свет — и в этот раз все кончилось совсем плохо. На поляне шел пир, пышней и роскошней прежних. Возглавлял пиршество лесной король в короне из листьев на золотых волосах, точь-в-точь такой, каким его описывал Бомбур. Пирующие сидели по обе стороны от горевших в ряд костров, передавая чаши по кругу или через огонь, одни играли на арфах, другие пели. Их мерцающие волосы были увиты цветами, белые и зеленые самоцветы сверкали в их ожерельях и на поясах, лица их, как и песни, были исполнены радости. Голоса звенели громко, светло и пленительно, и Торин выступил из лесу прямо на середину поляны.
Песнь смолкла на полуслове. Свет померк. Костры истаяли черным дымом, зола и пепел запорошили гномам глаза, их крики опять огласили лес.
Бильбо бегал и бегал по кругу (по крайней мере, ему так казалось) и звал, звал:
— Дори, Нори, Ори, Ойн, Глойн, Фили, Кили, Бомбур, Бифур, Бофур, Двалин, Балин, Торин Дубовый Щит!
А гномы, которых он не мог ни настичь, ни увидеть, метались где-то поблизости и выкрикивали то же самое (изредка добавляя «Бильбо!»). Но постепенно голоса гномов начали удаляться, звуча все глуше, потом, как показалось хоббиту, откуда-то из глубины леса донеслись стоны, послышались крики о помощи, и наконец все совсем стихло. Бильбо остался один в безмолвном лесу в кромешной тьме.