– Они с помощником снимают шкаф на кухне, чтобы освободить место для посудомоечной машины и этого…
Осекшись, он яростно уставился на молодого человека, не сводившего глаз с Лейни. Взгляд Дика стал жестким и холодным.
– Кто вы?
– Я посудомойка, – нагло ответил тот.
– Думаю, плотники уже все сделали. Машину легче внести через черный ход.
– Верно.
Парень позволил себе оглядеть Лейни с головы до кончиков ботинок, многозначительно задержавшись на ее животе. Понимающе кивнул Дику, выдул очередной пузырь, который с треском лопнул, и, коснувшись полей шляпы, усмехнулся.
– Все верно, приятель!
– Ты обещал! – возмутилась окончательно вымотанная Лейни, садясь на диван.
– Я обещал не распаковывать вещи и сдержал слово, – улыбнулся Дик, садясь рядом и хлопая себя по бедрам.
– Клади ноги сюда!
Она слишком устала, чтобы спорить, и ноги уж очень распухли, а щиколотки напоминали подушки. Поэтому она откинулась назад и подняла ноги ему на колени. Он расстегнул ее ботинки, стащил и принялся массировать ступни.
Посторонние уже ушли. Дик каким-то образом успел этого добиться за удивительно короткое время, пока она наблюдала, чувствуя себя абсолютно бесполезной.
– Сегодня я снова разожгу камин, и ты можешь погреть ноги. Настоящие ледышки! Как вчера ночью в постели. Но мы согрели их, верно?
Он игриво провел пальцем по ее бедру.
– Не меняй тему, – неуступчиво заявила она, безуспешно пытаясь вырвать ногу из его рук. – Дик, сегодня ты практически заново обставил мой дом.
– Я купил тебе новую кровать с ортопедическим матрацем и гарантией на десять лет, а также велел установить посудомоечную машину со всеми возможными функциями. С гарантийным обслуживанием на три года. Скажи, что тут плохого?
– Но что скажет хозяйка?
– Машина останется и после твоего отъезда. Уверен, она будет в восторге.
– А автомобиль и миссис Томас?
– Считай автомобиль одним из рождественских подарков. И я нанял миссис Томас не только для тебя, но и для себя.
– Вот как? – спросила она, выдергивая ноги и садясь. – Ты так долго здесь не пробудешь.
Она встала и подошла к окну. Сложила руки под грудью и сжала локти. Ей вдруг стало необходимо оказаться от него как можно дальше. Рядом с ним она расслаблялась, а когда она расслаблялась…
– Тебе придется уехать. Сегодня.
Не дождавшись ответа, она продолжала:
– Поверь, я ценю твою заботу. Не ожидала такого от тебя в эру сексуальной свободы. И не ожидала, что тебе небезразличны я и ребенок. Я беру на себя полную ответственность за ту ночь в Нью– Йорке и готова в одиночку воспитывать ребенка.
– Так несправедливо, Лейни. Это и мой ребенок. Пусть я холостяк, но уважаю семейные ценности и мечтаю иметь наследника. В этом отношении я старомоден. Пропади пропадом ответственность и сексуальная свобода. Все это не имеет ничего общего с моим приездом сюда.
Глубокий вздох не помог ей успокоить сомнения относительно того, о чем она собиралась заговорить:
– Я думала о твоем отцовстве. Много думала. Было бы нечестно не дать ребенку узнать тебя и… тебе узнать его. Поэтому я готова разрешить тебе посещать его как можно чаще. Когда малыш подрастет и сможет уезжать из дома, будешь забирать его на каникулы.
Речь дорого ей стоила, и Лейни почти захлебывалась словами. Громко откашлявшись, она взяла сумочку и вынула оттуда свои заметки.
– Я написала то, что считаю достаточно разумным соглашением. Просмотри и скажи, что ты думаешь. Буду счастлива обсудить это с тобой.
Она протянула ему бумагу, вернулась на свое место у окна и стала напряженно ждать.
Через пять долгих минут молчания она услышала треск разрываемой бумаги и обернулась. Он успел превратить тщательно составленный документ в груду клочьев!
– Вот как! – гневно крикнула она. – Но я старалась быть справедливой, ко всем нам. И к ребенку тоже!
– Ты не поняла главного, Лейни!
Поднявшись, он подошел к ней с решимостью хищника и, обняв за талию, притянул к себе и одновременно запустил пальцы в волосы на ее затылке, так что их лица оказались совсем близко.
– Суть не том, чтобы дать мне право посещать собственного ребенка. И не в том, чтобы угрожать отнять его у тебя. Черт возьми! За какое же чудовище ты меня принимаешь? Что я такого сделал, чтобы ты посчитала необходимым защищать от меня не только себя, но и моего ребенка?!
– Ты и раньше пользовался моей слабостью.
– Возможно, – хрипло бросил он.
– Но больше я тебе такого не позволю.
Он мрачно улыбнулся, но в глазах стыла ярость.
– Я не собираюсь воспользоваться твоей слабостью. Я хочу, чтобы ты вошла в мою жизнь. Неужели ты воображала, что после той ночи я позволю тебе исчезнуть? Неужели не знала, что я стану искать тебя, переверну небо и землю, пока не найду. Задолго до того, как узнал о ребенке, я был полон решимости найти тебя и навсегда сделать своей.
– Но…
– Заткнись и слушай, – сурово приказал он и придвинулся так близко, что она ощущала каждое произнесенное слово дуновением на своих губах.
– Разве не понимаешь, что ты особенная? Что после всех женщин, с которыми был, – и я не хвастаюсь, пытаясь произвести на тебя впечатление, а просто пытаюсь констатировать факт, которым нет оснований гордиться, – я вижу разницу… чувствую! Я не мог тебя забыть. Это наваждение какое-то. То, что случилось между нами в ту ночь, было правильным, Лейни. Таким правильным, что я понял: подобного никогда раньше не было. И из всего этого получился ребенок. Наш ребенок.
– Случайность!
Она боролась с водоворотом эмоций, грозившим ее поглотить. Какой-то частью сознания наслаждалась всем, что он говорил, и была готова смаковать каждое слово. Но внутренний голос твердил, что не стоит слушать. Что нужно быть настороже. Не допустить очередного насилия над телом и душой.
– Мы были захвачены необычными обстоятельствами, равных которым вряд ли найдется, – заявила она.
– Сейчас мы ничем не захвачены. Здесь нет аварий, клаустрофобии, истерики, бренди. За окном день и светит солнце. Если все это было несчастной случайностью, почему же я хочу тебя больше прежнего?
Он стоял так близко, что она не могла не почувствовать силу его желания. Его восставшая плоть прижималась к ней, и каждая эрогенная зона ее тела отвечала на недвусмысленное послание.
– Ты хочешь меня из-за ребенка, вот и все, – покачала она головой.
Его рот был волшебным орудием пытки, оставлявшим горящие следы поцелуев на ее губах, щеках и подбородке.
– Это не имеет ничего общего с ребенком. – прорычал он, принимаясь ласково тереться носом и губами об ее подбородок. – А теперь прекрати все эти глупости и поцелуй меня.
Хрипло застонав, она подчинилась. Он завладел ее губами, язык толкнулся в сомкнутые зубы. Жар расплескался по венам и разлился по телу жидким медом, растопив почти все возражения и запреты. Она снова пала жертвой обессиливающей слабости. Восхитительного забытья, которое находила только в его объятиях.
Бесстыдное мурлыканье вырвалось из ее горла, а руки инстинктивно сжались на его спине.
Он вздохнул ей в губы:
– Да, Лейни. Не сдерживайся. Доверься мне. Приди. Как пришла в ту ночь.
Он нежно поцеловал ее вспухшие губы и шептал слова искушения. Пока ее не охватила безумная потребность. Когда она беспокойно окликнула его, он стал заниматься с ней любовью своим дерзким языком.
– О господи, – вздохнула она через несколько минут, когда его язык увлажнил ее верхнюю губу росой их поцелуя. – Зачем ты делаешь со мной это?
Он предпочел не понять.
– Потому что ты великолепна, молода и свежа. Потому что прекрасно выглядишь, восхитительна и бесподобна на вкус. Потому что однажды ты впустила меня, и теперь у тебя в животе мой ребенок.
– Я не это хотела сказать.
– Знаю. Но таковы факты, – прошептал он, чуть касаясь губами уха. Даже его дыхание было лаской. Она в безумном самозабвении откинула голову…
Зеленое платье с кремовым воротничком застегивалось спереди перламутровыми пуговками и немного расширялось книзу. Во время их разговора он успел расстегнуть несколько пуговиц. Но когда сунул руку за расстегнутый ворот и стал ласкать едва прикрытые нейлоном груди, лихорадка мгновенно прошла, и Лейни застыла в его объятиях.
– Нет! – со страхом запротестовала она, хотя не пыталась вырваться.
– Лейни, нет ничего дурного в том, что любовники ласкают друг друга, – мягко убеждал он.
– Мы не любовники.
– Ошибаешься. Ты носишь под сердцем моего ребенка. Я касался более интимных мест, чем это.
Он нежно поцеловал ее в губы.
– Я хочу касаться тебя. Сжимать твои сладкие грудки.
– Невозможно, – слабо протестовала она, наслаждаясь прикосновениями его теплой руки.
– Я хочу касаться тебя. Сжимать твои сладкие грудки.
– Невозможно, – слабо протестовала она, наслаждаясь прикосновениями его теплой руки.
– Я уже сжимал их. Прошлой ночью. Целовал тебя. Сюда.
Большой палец легонько провел по ее соску, который немедленно затвердел.
– Касался тебя языком.
Она едва сдержала стон, прижавшись лицом к рубашке, пахнувшей Диком. Ощущая текстуру волос, покрывавших его грудь.
– Я прошу у тебя одного. Разрешения коснуться тебя. Прошлой ночью было темно, и мы лежали под одеялами. Я хочу видеть и трогать тебя при свете. Чувствовать свои руки на твоей коже. Видеть твои руки на своей коже…
Он зарылся в ее шею носом и губами, лаская языком ухо. Но она почему-то не боялась. Наоборот, страхи таяли. Тело пробудилось для новых ощущений, испытанных ею всего однажды. Смутные и туманные тогда, теперь они становились все ярче. И она эгоистично, почти лихорадочно стремилась пережить их снова и снова, прежде чем они исчезнут. Груди налились и отяжелели, и причина не в беременности! Соски упирались в лифчик и пульсировали желанием.
Когда язык Дика вновь ворвался в ее рот, последние колебания растворились. Напряжение словно вытекло из нее, и она растаяла у него на груди. Он немедленно ощутил перемену.
– Милая, тебе никогда не придется бояться меня. Никогда.
В этот момент она тоже так считала. Ее руки скользнули за ворот его сорочки и обвили шею.
Она прильнула к нему, приняв его мужскую твердость в мягкую ложбинку своей женственности. Что происходило каждый раз, когда она была с ним? Почему она так реагирует только на этого мужчину и ни на кого другого?
Она не могла сказать. Ответа не было. И не хотелось его искать. Потому что их губы слились, а его рука пробралась в чашечку лифчика, чтобы вознаградить ее плоть ощущениями его ладони и кончиков пальцев.
Он медленно отстранился, сжав напоследок ее грудь, прежде чем поправить чашечку и поднять голову. Глядя ей в глаза, он застегнул пуговицы. В глазах Лейни светились невысказанные вопросы.
– Это процесс обучения, – пояснил он, едва касаясь губами ее губ. – Я учу тебя доверять мне. Не сразу. Постепенно.
Он прерывисто вздохнул.
– И я, и молния моих джинсов претерпели в процессе этого урока невыносимое напряжение.
Она залилась яркой краской и потупилась. Он рассмеялся, крепко обнял ее и стал укачивать.
– Ты прелестна. Подумать только, почти семь месяцев беременности, а судя по скромности, ты никогда не была с мужчиной.
– Я почти этого не помню.
Он оттолкнул ее и вынудил встретиться с ним глазами. Обвел пальцем ее нижнюю губу, все еще распухшую от поцелуев.
– Помнишь, – пробормотал он.
Настроение его мгновенно изменилось. Он показал ей на дверь спальни, шлепнул и приказал:
– Иди переоденься во что-нибудь поудобнее, пока я разложу по тарелкам еду.
Они очень весело пообедали и, загрузив посуду в машину, поехали и купили елку на площадке клуба «Оптимист». Лейни объявила, что она слишком велика для их дома, а Дик обозвал ее Скруджем – имя, которое казалось еще более подходящим, поскольку он узнал, что у нее вообще нет украшений. Он практически скупил в универмаге все запасы электрогирлянд, шаров и мишуры.
Следующие несколько дней были самыми необыкновенными в жизни Лейни. Дик каждое утро приносил ей завтрак в постель. Баловал до безобразия. Не слушая протестов, обучал ее пользоваться всеми гаджетами микроавтобуса.
– Зачем мне учиться водить этот механический Диснейленд? Возьмешь его с собой, когда вернешься в Нью-Йорк.
– Никто из живущих на Манхэттене не держит машину.
– Как насчет этой?
Она показала на «Кадиллак».
– Я взял его напрокат в Талсе, пока ездил по всему городу в поисках тебя.
Она мгновенно замолчала и согласилась водить новую машину. Кроме того, старая таинственно исчезла, и даже динамитом нельзя было вырвать у Дика сведения о ее местонахождении.
Они купили приданое для младенца и новое покрывало для гигантской кровати. Дик, как всегда педантичный, заказал белье и одеяла, которые доставили вместе с покрывалом.
– Как мило с твоей стороны позволить мне выбрать покрывало! – съязвила Лейни.
Он закрыл ей рот поцелуем, отчего другие покупатели замерли и уставились на них.
– Я так люблю, когда твои губки надуты, – прошептал он.
Смущенная веселыми взглядами, она пробормотала уголком рта:
– Напомни мне никогда больше не дуться.
– Я просто нашел еще одну причину поцеловать тебя.
Каждый раз, когда они куда-то ехали, он обращался с ней, как с вазой драгоценного фарфора, которая может разбиться в любую минуту. Его рука всегда обнимала ее или поддерживала под локоть. Он осаждал ее вопросами о здоровье и самочувствии.
– Ты устала… Спина снова болит… Щиколотки распухли… я обязательно расспрошу обо всем доктора Тейлора.
Она перестала требовать, чтобы он ушел. И даже не могла понять своего решения позволить ему остаться. Но знала одно: уютный дом стал еще уютнее, когда в нем появился мужчина. Ей нравился аромат его одеколона, разлитый по ванной. Идущий от простынь. Нравился даже соленый пряный запах его пота, когда он бегал по утрам или играл в рэкетбол. Для Лейни такая откровенная мужественность была внове, и она не находила ее отталкивающей. Ей был приятен даже шум, который он производил, когда одевался в спальне, даже дружелюбное молчание, когда они смотрели телевизор или читали рядом у огня.
Дни проходили в ленивом покое, совершенно для нее новом. Он не пробовал затащить ее в постель, и она была слишком сбита с толку, чтобы понять, как к этому относиться. Он вообще редко касался ее, если не считать нежного поцелуя или дружеских объятий. Каждую ночь он прижимал ее к себе и гладил живот, когда ребенок не давал спать, но не пытался заняться любовью. Она привыкла к его телу, его надежным рукам, звукам тихого дыхания.
Совместное существование требовало большей близости.
Как-то утром она нетерпеливо постучала в дверь ванной. Он открыл дверь, стоя в полотенце, обернутом вокруг бедер. Капли воды бриллиантами сверкали в густых волосах на его груди. Влажные седые волосы липли к голове.
– Что случилось? Неважно, – быстро поправился он, протягивая руки. – Я знаю.
Он быстро освободил для нее ванную.
Когда она вышла, он стоял у бюро спиной к ней и натягивал плавки. На секунду она онемела, потрясенная мужским совершенством его тела. Она наблюдала игру мышц на бедрах и ягодицах, сейчас обтянутых хлопчатым трикотажем. И тихо ахнула, но позже выругала себя за то, что не сдержалась.
Услышав ее, он повернулся.
– Все сделала? Могу снова идти в ванную?
Она энергично закивала и почти выбежала из комнаты. Ладони взмокли, сердце колотилось.
Она позволит ему остаться. И хотя не сама принимала решения, но потерпит, пока не родится ребенок. И тогда настоит на своем. Как только малыш появится на свет, он вернется в Нью-Йорк, а она – к прежней жизни. Они достигнут соглашения и будут поочередно воспитывать ребенка.
Он останется, если будет вести себя прилично. Но она отказывается любить или зависеть от него.
– Напомни мне повысить миссис Томас жалованье. Никогда не ел лучшей начинки.
– В здешних местах она называется гарниром, и секрет – в количестве добавленного шалфея, – пояснила Лейни.
Сегодня был сочельник, и они все еще не встали из-за праздничного стола. Хотя были сыты. Прислуга приходила вчера и приготовила все, так что им осталось только сунуть готовое блюдо в духовку и выставить таймер.
– Ну, раз ты такая умная, может, я сэкономлю на ее жалованье и позволю тебе заняться хозяйством!
– Давно следовало это сделать, – буркнула Лейни, вставая и принимаясь ставить грязную посуду на поднос.
– Ни за что! – рассмеялся Дик. – Тем более что ты вот-вот начнешь новый семестр. Вряд ли я смогу уговорить тебя не возвращаться в школу.
Руки Лейни застыли над подносом. Она в ужасе уставилась на Дика:
– Даже не думай об этом!
Он сокрушенно покачал головой.
– Именно этого я и боялся.
– Что бы ты там ни думал, но моя работа важна!
– Я…
– У меня степень магистра, ради получения которой я много и упорно работала. И я люблю детей. Начальная школа, возможно, наиболее критична…
– Лейни, я не спорю, – тихо заметил он.
Лейни проглотила конец тирады и сказала уже более спокойно:
– Я очень люблю свою работу Для меня она важна. Пока…
Она хотела сказать «пока не появился ты», но передумала.
– До… до ребенка… школа – все, что у меня было. Я хороший преподаватель и хочу всегда этим заниматься.
– Я подшучивал над тобой, когда предлагал сидеть дома. Но все-таки думал, что в этом случае тебе будет легче переносить беременность.