У самого выхода на трап двое в штатском подошли к ней и вежливо попросили следовать за ними.
Она тотчас поняла все и сказала: «Позаботьтесь о моем багаже», и отдала билеты.
— Все уже сделано, мадам, — ответил один из них.
— И куда это мы? — спросил Майк.
Клер по-английски успокоила его, сказав, что потом все ему объяснит, пусть чуть-чуть потерпит. Этим господам не обязательно все знать.
В черной машине, которая мчалась по шоссе, она притворилась спящей. Майк вытащил Красавчика из мешка, обнял его и стал с ним беседовать по-английски.
Через несколько километров Клер удивилась: Париж остался в стороне.
— Куда мы едем? Куда вы меня везете?
— Не надо опасаться, мадам, — сказал один из мужчин. — С вами ничего дурного не случится. — И добавил: — Уверяю вас.
Майк еще сильнее прижался к матери. Ну и удивительная страна эта Франция!
— Ты превысил скорость, — сказал он шоферу. — Тебя заставят платить штраф.
И действительно, их засекла дорожная полиция — машину остановили. Один из людей достал удостоверение. Мотоциклист козырнул, и машина поехала с той же скоростью. Нет, правда, удивительная страна!
— У меня дома все платят, — сказал Майк.
— Где это у тебя? — спросил мужчина, сидевший рядом с Майком на заднем сиденье.
— В Америке, — ответил Майк. — Нельзя ли остановиться? Меня тошнит.
— Нет, нельзя, мой дружок, очень сожалею.
— Что-то не кажется мне, что я твой дружок, — заметил Майк.
Клер по-английски твердым тоном попросила его помолчать и потерпеть.
Наконец машина миновала ворота, охраняемые двумя вахтерами, въехала в типично французский парк, прокатила по гравию и остановилась перед пышным зданием XVIII века, механически отметила про себя Клер. Она вылезла из машины, оправив смятое платье. Майк последовал за нею. Красавчик вырвался и исчез.
Клер взяла Майка за руку и вошла в дом.
— Какой большой дом! — сказал Майк. — Больше нашего.
Их провели в прекрасно обставленную комнату, двери которой выходили прямо в парк. Именно из этого парка появился мужчина, опирающийся на трость. Он сказал:
— Наконец-то. Выходит, чтобы повидать тебя, мне следует прибегать к помощи полиции?
— Кто это такой? — спросил Майк.
Кастор взглянул на него.
— Здравствуй, — сказал он.
— Привет. Меня зовут Майком. А тебя?
— Меня? — спросил Кастор. — Меня зовут президентом.
— Это твой дом?
— И мой тоже.
— Значит, тебе известно, где находится ванная, — сказал Майк.
В этот день девушка из издательства напрасно стучала в дверь комнаты Пьера. У них на пять часов была назначена встреча. Она ушла. Снова вернулась в половине восьмого. Они договорились вместе поужинать. И вот Пьера нет. Странный парень. Приятный, хрупкий, немного беспокойный. Ей не нравилось, когда ее надували. Можно сказать до свидания, я ухожу, но вежливо. Ладно, она ему еще отомстит!
Вечер был теплый и светлый. Она прошлась по улице Вожирар, разглядывая витрины лавочек с неизменной надписью «закрыто до 1 сентября» и оказалась на перекрестке улицы Ренн. Там в конце был ресторан Липпа, открытый в августе. Может, встретится кто-нибудь из знакомых? Немного дороговато для нее, куда разумнее вернуться домой. Но охота ли сидеть дома в эти длинные летние вечера?
Она зашла в магазин, купила газету, сигареты и увидела в глубине толстого мужчину, выбиравшего еду. Этого журналиста она немного знала, слегка кивнула, он рассеянно ответил.
«Липп» был забит до отказа. Но если она обождет… Через три четверти часа… Она поискала знакомых — никого! Вздохнув, села ждать на террасе, где как раз освободилось место. Скоро и у нее отпуск, съездит в Бретань к матери. Проводить отпуск в Бретани или Морване стало модным. Подобно поездке в Бангкок. Но ей-то просто больше некуда ехать.
Эрбер обычно питался за пределами дома. В старенькую кухню в глубине коридора он заглядывал только по утрам, чтобы согреть воду для чая. Он взял такси, вернулся домой, нагруженный свертками, и застал Пьера у телевизора.
— И надо же было оказаться у вас, чтобы увидеть все это, — сказал Пьер, выключая приемник. — Пища для дебилов!
— Ну не всегда…
Эрбер порылся в сундуке, нашел посуду, положил копченую семгу на тарелку, колбасные изделия на другую, шоколадный торт на третью и занялся поисками тостера, но безуспешно. Положил в салатницу массу разных фруктов, достал запыленные рюмки, которые вымыл под умывальником и вытер салфеткой-промокашкой. Затем очистил столик от папок, разместил на нем тарелки и пододвинул стулья.
Пьер наблюдал за ним полу растроганными, полунасмешливыми глазами.
— Вы словно отец мне, — сказал он.
— Я забыл купить масло, — сказал тот.
— Всегда что-нибудь забывается, — заметил Пьер примирительно, уселся, сказав, что ему плевать на масло, и предложил лучше распечатать бутылку.
— Здесь душно. Позвольте открыть окно.
— Нет. Я задвину шторы, чтобы зажечь свет. Никогда не знаешь, кто за тобой наблюдает с той стороны улицы.
И Эрбер тщательно задвинул шторы.
— Так какая идея пришла вам в голову? — спросил Пьер.
— Я достал для вас удостоверение личности. На паспорт ушло бы слишком много времени. Но с этим тоже можно разъезжать по Европе.
И он показал ему удостоверение, выписанное на чужую фамилию, но с именем Пьера.
— Где вы раздобыли мою фотографию? — спросил удивленно Пьер.
— У меня много ваших фото. Помните, мы однажды обедали в Булонском лесу? Вы спросили тогда, что у меня в руке?
Эрбер вытащил из кармана фотоаппарат размером с зажигалку и билет до Женевы на первый утренний рейс.
— Есть, конечно, риск. Они могли сообщить ваши приметы на погранпункты. Но не думаю. Они скорее всего будут искать во Франции мелкого воришку, вознамерившегося заработать на письме. Тем не менее мы вам загипсуем ногу. Вы будете ходить с костылями.
— Прекрасная возможность привлечь к себе внимание.
— Вот именно: костыли заметят, а пассажира нет. Стюардесса вам поможет, и вы как миленький пройдете границу.
— А потом? Жизнь в Швейцарии стоит кучу денег.
Эрбер ответил, что это не проблема. Волноваться следует о другом.
В шесть утра молодой человек с загипсованной ногой и с костылями вылез из такси в Орли. Водитель помог ему. В холле какая-то девушка подобрала оброненный им костыль, стюардесса помогла занять место в первом ряду, чтобы он мог вытянуть ногу.
Эрбер дал Пьеру женевский адрес своего старого друга-врача, гипс лучше сразу по приезде снять.
— Но он увидит, что у меня нет никакого перелома.
— Я предупрежу его.
Въезд в Швейцарию прошел так же просто, как выезд из Франции. Расставаясь с Пьером, Эрбер забрал у него токийское письмо и положил в свой бумажник. «Если с вами что-нибудь случится, это будет нашей последней пулей. Но вы сможете выстрелить и в воздух».
В аэропорту Куэнтрен Пьер взял такси и отправился к врачу. Было еще рано, и тот сам открыл ему.
— У меня болит нога… Мне кажется, что надо снять гипс.
— Посмотрим… Идите сюда. — И ввел его в кабинет.
— Ваше имя и адрес? — спросил он, беря карточку.
Пьер назвал свое вымышленное имя и согласно инструкции Эрбера сообщил, что приехал из Франции и ищет тихий пансион, чтобы отдохнуть в течение нескольких дней.
— Их полным полно.
Он освободил ногу от гипса.
— Ваш перелом давно зажил. Но будьте осторожны.
Затем вынул из сейфа несколько банковских билетов и сказал:
— Если будет болеть, примите лекарство. Но не утруждайте ногу.
Пьер положил деньги в карман.
— Хотите пансион с видом на озеро? — спросил врач.
И протянул ему бумажку с адресом.
— Спасибо, — сказал Пьер.
— Вы должны мне 75 франков, — сказал врач. — До свидания, мсье. Не забудьте свои костыли… Я же предупреждал вас об осторожности!
Выйдя из кабинета врача, Пьер встретил молодую женщину, которая проводила его до двери. Он снова оказался на улице, несколько растерянный, и, благоразумно прихрамывая, дошел до остановки такси.
Его высадили перед большим магазином, где он купил маленький чемодан, предметы туалета, немного белья.
Семейный пансион действительно размещался около озера.
Каким мирным казался город, разлегшийся около этой плоской водной глади.
Рано утром Эрбер заехал на квартиру Пьера, чтобы забрать листки с рукописью и переправить их в Женеву. Надо же было парню там чем-то заниматься, а то он так быстро находит себе самые опасные формы развлечения!
Когда инспектор полиции постучал в дверь меблированных комнат, он увидел записку от издательской девушки, тщетно ожидавшей Пьера накануне. Эрбер тоже прочитал записку и аккуратно вернул на место.
Спустя несколько часов другой инспектор полиции явился к матери Пьера в Ницце и застал группу одетых в траур женщин, говоривших шепотом. Мать Пьера сказала, что сын уехал давно. Нет, она не знает, где он.
— Вы же видите, что говорить об этом сейчас неуместно, — сказала возмущенно одна из женщин.
Полковник таки умер.
— Если ваш сын приедет на похороны, скажите ему, чтобы он зашел к нам, — попросил инспектор. — Нам надо у него кое-что узнать.
Чтобы Пьер приехал на похороны, долго будут ждать! Но что он опять натворил?
Тем временем в полицию снова были вызваны молодые, высокие брюнеты, отобранные после радиопередачи. Всех их по распоряжению полиции просили никуда не отлучаться. Некоторым это испортило отпуск, посеяло тревогу в семьях других и уменьшило число почитателей президента.
Информатор Эрбера из уголовной полиции сообщил ему, что вокруг той истории опять пошли волны. Толстяк обрадовался, что его меры оказались столь действенными. Нет, старина Эрбер, как прежде, предусмотрителен и осторожен.
Закончив работу над очередным выпуском «Листка Э.», который переставал выходить в августе между 5-м и 20-м числами, Эрбер навел порядок в переписке, проведал старого друга и стал собираться в дорогу.
С помощью слуги Майк нашел то, что именовал ванной, забыв, как это называется по-французски.
Выйдя оттуда, он вспомнил про Красавчика. Слуга сказал, что животное, вероятно, в парке. И Майк отправился на поиски.
Уставившись в настенный ковер, Клер явно не желала смотреть на Кастора и отвечать на его вопросы.
— Ты сердишься? — спросил он. — Мне не оставалось ничего другого, раз ты отказалась нам помочь.
Он повторил ей уже сказанное Поллуксом. Она одна могла установить личность человека, владевшего письмом из Токио. Всех подозреваемых как раз должны собрать. Поллукс ждал от нее хоть приблизительного портрета.
Нарисовать она, конечно, могла, но при условии, что ее освободят. И тут на пороге с трагическим видом появился Майк.
— Красавчик потерялся! — сказал он.
— Найдется.
— Нет, он пропал.
И от усталости, волнений и страха, вызванного необъяснимыми приключениями, он горько разрыдался.
— Не плачь, — сказал Кастор. — Мужчинам не подобает плакать.
— А ты, — ответил Майк сквозь слезы, — ты вообще мне надоел! Красавчик пропал из-за тебя!
Клер сделала знак Кастору и постаралась успокоить ребенка, пообещав, что Красавчик появится, когда ему этого захочется. Кошки всегда находят дорогу домой.
Кастор ничего не мог понять в этой истории с кошкой. Клер объяснила ему.
— Хорошо. Нет причин устраивать драму.
Майк мрачно поглядел в его сторону.
— Что мы тут делаем? — спросил он мать. — Я хочу уехать.
— Я тоже, — ответила Клер. — Но ты видишь, нас взяли в плен, и этот господин не хочет нас освободить.
— Вот скука-то будет. Тут даже телевизора нет.
— Если хочешь, у тебя их будет сразу три, — сказал Кастор. — И еще лошадь, раз уж ты любишь ездить верхом.
Верховая езда была его подвигом в период выздоровления. Это был единственный доступный ему вид спорта.
— Пошли, — сказал он. — Этим стоит заняться.
Весь персонал был приведен в боевую готовность, и через полчаса Майк уже сидел на лошади, а Кастор с удовлетворением поглядывал на него.
Вернувшись с прогулки, Майк спросил, где находится в этом доме кухня.
— Кухня? Понятия не имею. А что ты собираешься там делать? — спросил Кастор.
— Я голоден.
Кастор тоже был голоден. Шел третий час. Они нашли Клер в салоне. Она не тронулась с места.
— Так ты еще не устроилась? Хочешь, чтобы тебе показали твою комнату?
— Нет, — ответила Клер.
— Хорошо. Очень хорошо.
Дворецкий объявил господину президенту, что кушать подано, и увел Майка мыть руки.
— Он хорошо ездит верхом, но ведет себя запанибрата со слугами, — сказал Кастор.
— Он понятия не имеет, что такое слуги, — ответила Клер. — И, надеюсь, никогда не узнает.
Обед прошел в менее натянутой обстановке, но вдруг Кастор стал расспрашивать Майка, знает ли он историю Франции. Оказалось, что ему не известно ровно ничего, ни одного имени.
— Чему только вас учат в школе? — спросил возмущенный Кастор.
— У нас прекрасная школа, — ответил Майк. — Мы первые по футболу. Я первый по плаванью. Если бы тут был бассейн, я бы тебе показал. Но я видел только жалкий ручей.
Кастор спросил, кем Майк хочет стать, когда вырастет. Тот не знал. Может, космонавтом, а может, будет разводить животных. У отца одного из его товарищей по школе есть ранчо. Отличное местечко!
Ранчо?
— Послушай, что я тебе скажу, — сказал Кастор.
Это была история мальчика, чей отец был булочником в маленьком провинциальном французском городке, — мальчик проявил такие способности в классе, что всегда был первым. Мать говорила: «Ему дорога в политехнический». Но тринадцати лет мальчик заболел. И только сила воли помогла ему не отстать от товарищей и побороть болезнь. Из-за ноги он не смог поступить в политехнический, который был военным учебным заведением, он сдал куда более трудные экзамены в педагогический институт, и, когда он прошел туда первым, его мать плакала от радости.
Клер увидела, как он растрогался, рассказывая поучительную историю сына булочника, который так старался, что стал президентом.
— Президентом чего? — спросил Майк, который перебил его только раз, чтобы что-то уточнить.
— Президентом Франции.
— Франция — маленькая страна.
— Нет, — возразил Кастор. — Это великая страна. Я тебе объясню…
— Как-нибудь потом, — ответил Майк и вышел в парк поискать Красавчика.
— Нельзя сказать, что он плохо воспитан, но у него забавные манеры.
Клер упорно молчала. Она едва притронулась к изысканной пище.
— Когда ты ему скажешь?
— Не знаю. Ты все спутал. Если я объясню ему сейчас, кто его отец, что, по-твоему, он сделает? Бросится тебе на шею? Ты держишь его заложником, пристаешь, заставляешь сидеть прямо перед тремя хрустальными стаканами и шестью серебряными кувертами. Метрдотель его спрашивает, хочет ли мсье шампиньонов, а он не понимает, о чем речь, так как никогда в жизни не видел шампиньонов. Ему хочется быть на море вместе с друзьями, а приходится одному гулять по парку вокруг ручья, в котором ему запретили купаться. К тому же по твоей вине у него пропал кот.
Кастор вздохнул и встал.
— Я не привык общаться с детьми, что поделаешь… Итак, займемся кошкой.
Он вызвал к себе начальника охраны и приказал мобилизовать людей на поиски сиамского кота, находящегося где-то в парке или в ближайших его пределах.
— Слушаюсь, господин президент, — ответил офицер, не моргнув глазом.
— Лучше бы ты отпустил нас, — сказала Клер, — вместо того, чтобы демонстрировать свое могущество. Отпусти нас, я очень прошу тебя…
— Нет, — сухо ответил Кастор.
Майк вернулся, обследовав несколько подстриженных кустарников. Ему было скучно, он нахмурился. Увидев на розового дерева столике шахматную доску, он сказал матери:
— Поиграешь со мной?
— Охотно. Но я не умею. Научишь?
— Зато я умею, — сказал Кастор. — Сыграем в шахматы? А ну-ка, сразимся, мой мальчик.
На этот раз вздохнула Клер. Она оставила игроков наедине и поднялась к себе в комнату. Вещи были разложены и развешаны по местам. Она легла на кровать под балдахином и тихо заплакала.
Когда к пяти приехал Поллукс, Кастор добился некоторого успеха, позволив Майку дать мат в первой партии и выиграв вторую.
— Ты довольно сильно играешь, — сказал Майк. — Но лет через пять я не дам тебе выиграть ни одной партии.
Такое честолюбие наполнило Кастора чувством гордости — Майк и теперь не так уже плохо играл в эту игру королей.
Майк вежливо спросил у Поллукса:
— Он тебя тоже держит заложником?
— Да. Это бандит. Он ужасен.
— Не смей говорить такие глупости, — возмутился Кастор.
— Это чистая правда.
Майк недоверчиво посмотрел на Кастора и запросился к матери, слуга провел его во второй этаж. Он улегся рядом с нею, и тут назревавшая весь день буря разразилась.
— Симпатичный малыш, — сказал Поллукс, следуя за Кастором в кабинет. — Красив, как Клер, и одновременно странным образом похож на тебя.
— Что тут странного?! Это мой сын.
Пошел дождь, и стало темно.
— Лишь бы нашли его кота, — сказал Кастор.
Послышался грохот — похоже, что от ветра упала труба.
Кастор позвонил.
— Скажите мадам, если ее волнует гроза, она может спуститься к нам.
Слуга застал Клер и Майка у окна, промокших и зовущих Красавчика.
— Мы не хотим спускаться вниз, — сказала Клер. — Спасибо.
— Мадам не хочет спускаться вниз, — доложил слуга.