— Уж должен был за рассолом прибежать.., или моего послать за опохмелкой. Хотя мой с утра на рыбалке, — подумав, изрекла бабка. — Все равно должен был объявиться.
Тут старушки, весьма озадаченные, взглянули друг на друга, одна произнесла: «Господи,..», другая добавила: «Твоя воля», и обе, не сговариваясь, бросились к двери в полуподвал, совершенно забыв про меня. Но я-то про себя не забыла и поспешила пристроиться в арьергарде.
Если честно, ничего особо пакостного я от судьбы в ту минуту не ожидала. Накануне обнаружив Матюшу в состоянии полной прострации, я была уверена, что он и сейчас в ней пребывает, успев похмелиться с утра или, незамеченный бабками, сбежать на рынок, что казалось не менее вероятным. Прошлый раз соседка утверждала, что он в магазин ушел, а Матюша между тем беседовал в то время с блондином.
В общем, я двигала за бабками, сожалея, что Матюша для меня недоступен, от пьяного толку никакого, хотя, если дома его не окажется, можно попытать счастья на рынке.
Бабка, что шла впереди, потянула на себя дверь, и та открылась. Бабка сделала шаг и зычно крикнула:
— Матюша! Матюша, нечистая сила, ты где?
Вторая бабка напирала, горя энтузиазмом тоже поучаствовать в воспитании загулявшего соседа, и я сделала шаг в квартиру вслед за ней.
Вот тут и выяснилось, что я поторопилась. Оставшись в коридоре, я была бы избавлена от крайне неприятного зрелища. Впрочем, большинство людей так устроены, что, заслышав вопль, они не бегут вон, сломя голову, а непременно заглянут куда не надо, с целью понять: отчего гражданочка или гражданин так вопят.
Матюша висел на крючке, предназначенном для люстры. Здоровенном таком крюке, который торчал из потолка в обрамлении розетки из лепнины. Сама люстра стояла на стуле без признаков повреждений. Поняв, в чем дело, я сосредоточилась на люстре, прекрасно понимая, что увиденная картина будет преследовать меня всю жизнь.
— Повесился! — завопила бабка. — Святые угодники… Что ж ты наделал… — Далее она голосила без слов, вскидывая руки и прихлопывая ладонями, точно исполнительница фольклорных песен, но смешным это отнюдь не выглядело.
— Что делается, — завопила вторая, ткнула пальцем в пол и закатила глаза.
Ожидая самого худшего (хотя чего уж хуже, чем удавленник в полуметре от тебя), я перевела взгляд на пол и увидела опрокинутый табурет и вокруг него нарисованный мелом круг. На ум тут же пришел виденный в детстве фильм по повести Гоголя (повесть я потом прочитала, но страшной она почему-то не показалась). Несчастный Хома, спасаясь от нечистой силы, тоже чертил круги мелом на полу церкви, правда, от летального исхода они его не спасли.
— Ой! — громко сказала бабка и рухнула в обморок. За мгновение до этого я собиралась сделать то же самое, но так как бабуля меня опередила, пришлось собраться с силами: если мы тут все попадаем, кто ж нас отсюда вытащит.
— Гавриловна, не дури! — рявкнула первая, мгновенно приобретя черты древней воительницы. — Народ звать надо. — И она бросилась к лестнице, с намерением все смести на своем пути. На счастье, путь был свободен. — Люди! — голосила она уже на улице. — Ужас-то какой! Матюша повесился!
Я тяжко вздохнула. Очень хотелось броситься вслед за бабкой, потому что я хоть и старалась не смотреть на Матюшу, но лучше мне отнюдь не становилось. Однако и бабку без сознания оставлять тут было нечестно. Я пристроилась возле нее на корточках и жалобно попросила:
— Очнитесь, пожалуйста.
— У меня сейчас сердце остановится, — ответила она голосом умирающей, а я принялась звонить в «Скорую».
Пока я звонила, бабка вскочила и бросилась вон из квартиры, а я чертыхнулась и, сделав неловкое движение, влетела лбом в ноги Матюши, хотела заорать и наконец-то бежать отсюда, ног под собой не чувствуя, но тут другая мысль пришла мне в голову. Должно быть, авантюризм перешел ко мне по наследству от прапрадеда, потому что вспомнила о тайнике Матюши, и меня неудержимо повлекло в гостиную. Очень захотелось узнать, что ж такое он там прятал. Желание было столь сильным, что, забыв о самом Матюше и о возможных последствиях, я устремилась в гостиную, хлопнулась на колени перед камином и принялась ощупывать дощечки паркета.
Лежали они плотно, а знала я место тайника весьма приблизительно, да еще здорово нервничала и торопилась — вдруг народ вместе с милицией повалит на место происшествия? Объяснить, с какой стати я здесь ползаю, будет затруднительно.
Я принялась простукивать пол, вспомнив, что знающие толк в таких делах люди всегда поступали подобным образом, правда, я понятия не имела, какая от простукивания польза. И тут выяснилось, какая: звук вдруг стал другим, совсем не таким, как за мгновение до того. Я быстро достала из сумки пилку для ногтей и подцепила дощечку паркета. Она легко приподнялась, вслед за ней другая, и в полу образовалась дыра. Небольшая, но для тайника вполне подходящая. Я сунула в нее руку и попыталась что-нибудь нащупать. Пространство небольшое, такое впечатление, что внизу был скрыт ящик величиной с коробку из-под обуви, но в настоящее время он был совершенно пустой.
Тут на улице опять раздались крики, а вслед за ними грозный голос:
— Спокойно, всем оставаться здесь.
Голос мог принадлежать лишь человеку, облеченному властью отдавать приказы, настолько уверенно он звучал. В общем, ясно: прибыла милиция. Я выскочила в прихожую, почти на ходу вытерев доски паркета носовым платком, (кое-что об отпечатках пальцев мне было известно, и теперь я на чем свет стоит кляла себя за свое любопытство.
Когда в квартиру вошли двое мужчин в форме, я размазывалась по стене возле двери, довольно громко клацая зубами и готовясь рухнуть в обморок. Причем притворством тут и не пахло, я и в самом деле недалека была от обморока, особенно в связи с внезапно открывшимися перспективами. И добро бы нашла что-нибудь путное… Ладно не получила по голове, как предок, уже хорошо. «Пока не получила» — вдруг подумала я. Отпечатки пальцев интересуют милицию, только когда совершено преступление. А Матюша повесился, следовательно, зубами от страха я клацаю зря.
— Допился, старый черт, — буркнул милиционер, дядька лет сорока с круглым румяным лицом, с печалью глядя на Матюшу. И тут заметил меня.
— А вам здесь чего надо? — грозно спросил он. Я честно попыталась ответить, но лишь мычала от страха. — Вася, выведи ее на свежий воздух, — вздохнул дядя, и Вася меня повел.
— Сейчас на скамеечке устроитесь, и все будет хорошо, — пообещал он.
Мы выбрались во двор, и тут появилась «Скорая», которую я вызвала для бабки. Бабка, кстати, выглядела молодцом и бойко объясняла парню в штатском, как мы обнаружили Матюшу. Народ, который плотно набился в небольшой дворик, слушал, вытянув шеи. Так как бабка в помощи не нуждалась, ее оказали мне. Сунули под нос нашатырь и померили давление. Вася обвел толпу недовольным взглядом и громко скомандовал:
— Давайте-ка все по домам! Столпились тут… Нечего цирк устраивать! — после чего спустился вниз.
На его команду мало кто обратил внимание, но так как ничего не происходило, а бабка уже начала повторяться, граждане без всякого приказа стали расходиться.
— Допьются до чертиков, алкаши проклятые… — недовольно заметила тучная дамочка.
Через двадцать минут двор практически опустел, остались лишь соседи да представители правоохранительных органов. Этих, кстати, начало прибывать. Появились еще двое в штатском, приступили к вопросам. Бойкая бабка, перебивая подругу, поведала в очередной раз, как все было, потом вспомнила о давлении и пошла пить капли. Вскоре очередь дошла до меня. Милиционеры к тому моменту обосновались в Матюшиной квартире, самого Матюшу успели снять и куда-то увезти.
— Вам кем Логинов доводится? — спросил меня следователь. Я с удивлением хлопнула глазами, после чего сообразила, что Логинов это, должно быть, фамилия Матюши.
— Матюша? — переспросила я на всякий случай.
— Матюша, — вздохнул он, приглядываясь ко мне, а я прямо-таки похолодела. «Неужто догадался, что я здесь что-то искала?»
— Никем, — покачала я головой.
— Хорошо, — кивнул он, что-то записывая. — А зачем вы его искали?
«Хороший вопрос», — подумала я. Чего проще, взять и рассказать всю правду: про кинжал, про дневник прапрадеда и свое любопытство. На тут я вспомнила слова Матюши о том, что должна хранить тайну. Кому должна? Разумеется, никому. Да я и Матюшу-то совсем не знала и уж точно ничего ему не обещала. Однако странное дело, я тут же решила, что о кинжале буду молчать; Должно быть, гены предка опять-таки дали о себе знать.
— Вы как себя чувствуете? — вздохнул следователь, вновь приглядываясь ко мне.
— Нормально. То есть, конечно, не очень хорошо, но…
— На вопросы отвечать сможете?
— Смогу, — кивнула я, кляня себя на чем свет стоит.
К вопросам не худо бы подготовиться, а то сейчас с перепугу такого наболтаю… Надо держать язык за зубами, и главное, думать, прежде чем рот открывать.
К вопросам не худо бы подготовиться, а то сейчас с перепугу такого наболтаю… Надо держать язык за зубами, и главное, думать, прежде чем рот открывать.
— Расскажите, откуда вы знаете Логинова и почему здесь оказались, — предложил дядя, посмотрел на меня с сомнением, поднялся и принес стакан воды. Спасибо ему большое, за это время я успела кое-что сообразить.
— Мы с ним на рынке познакомились, позавчера. То есть он-то сказал, что знал меня раньше, точнее моего отца. Подошел, когда я капусту покупала, и спросил, как меня зовут. Я с ним говорить не хотела, думала, денег начнет просить, но он назвал имя моего отца, и мне просто повернуться и уйти было неудобно.
— И что он сказал?
— Что говорят в таких случаях? Что я выросла, и он меня едва узнал. Сказал, что отец был хорошим человеком.
— А что с отцом случилось? Умер?
— Погиб. Много лет назад. Я тогда еще маленькой была. В общем, ничего особенного он не сказал. И даже не представился, просто я слышала, как его продавщица Матюшей назвала. Поговорили пару минут, и я ушла. А потом у бабули спросила, был ли у отца друг по имени Матюша, и она сказала, что был. Ну, я и решила встретиться с ним еще раз.
— Зачем?
— Поговорить. Я ведь своего отца совсем не знала, а тут его друг… — Наверное, мои слова звучали не слишком убедительно, для меня-то точно, а в ухо вроде бы кто-то нашептывал: «Скажи ему про кинжал… Скажи, дубина стоеросовая!» Но я не сказала. Может, во мне взыграла жадность — не хотелось отдавать кинжал, который так долго искал мой отец, а еще раньше прапрадед? А отдать бы пришлось. Но, думаю, дело было все-таки не в жадности, а в чем-то другом. Наверное, я понимала, что если в эту историю вмешается милиция, тайна кинжала станет для меня недоступной. Хорошо еще, если их эта тайна заинтересует, а если нет? Кинжал будет храниться с другими вещдоками, пока его не решат отдать в музей. В конце концов, смерть Матюши не имеет никакого отношения к кинжалу. Допился человек до белой горячки и удавился… И вот тут я на все взглянула по-другому. Он отдал мне кинжал, который назвал ключом, а буквально через день после этого покончил жизнь самоубийством. Круг, начертанный мелом, странные личности, говорившие с ним, и старая легенда о пещере, откуда прямая дорога в ад… Может, не все так просто? И о кинжале все же стоит рассказать? Ага, еще про тайный Орден монахов-воинов, про раскопки, которыми занимался отец, и про ворону, про ворону обязательно, чтобы люди не сомневались, что имеют дело с ненормальной… Я вздохнула и продолжила:
— Вчера, проезжая мимо рынка, я решила найти Матюшу. Он был пьян, и я отвезла его домой. А сегодня хотела узнать, как он себя чувствует. — Решив, что мое объяснение звучит как-то неубедительно, я добавила:
— На самом-то деле я хотела поговорить об отце. Вдруг он что-то знает…
— О чем поговорить? — нахмурился мужчина.
— О его смерти. Мы до сих пор ничего не знаем толком. — Конечно, я сразу же пожалела, что заговорила об этом.
— Отец чем занимался?
— Историей. То есть вообще-то он был инженером, но увлекся историей, проводил раскопки.
— «Черный» археолог? — еще больше нахмурился следователь. — А Матюша краденое скупал… Понятно.
Что ему там понятно, не знаю, но мне стало не по себе. Что за черт меня за язык тянул? Теперь меня точно заподозрят… «А в чем, собственно, меня должны заподозрить? — подумала — Если Матюша по пьяному делу полез в петлю, при чем здесь я и мой отец?»
— Ладно, — вздохнул следователь. — Если понадобитесь, вас вызовут.
— А как же он? Похороны и все такое… — кашлянув, спросила я.
— Соседи говорят, у него сестра есть и племянник. Так что… — Милиционер пожал плечами, а я, простившись, побрела к своей машине.
Разумеется, тут же явились угрызения совести: зря я правды не сказала. С совестью всегда так, особенно настырной она становится, когда поправить уже ничего нельзя. «Что бы изменилось, скажи я им про кинжал?» — пробовала я вразумить ее. «Ты просто хочешь заныкать антикварную вещицу, — шипела она в ответ. — Хороша, нечего сказать. Вот бы предок порадовался». — «Оставь его в покое!» — буркнула я, после чего предложила своей совести заткнуться и, разумеется, сделала только хуже.
Вернувшись к себе, я сразу же стала перечитывать дневники, хотя и клялась этого не делать. Единственный человек, который мог хоть что-то объяснить, мертв, и теперь загадка могла так навсегда и остаться загадкой, точно проклятие нашей семьи.
Повторное чтение и рассматривание рисунков ничего не дало. Я, поразмышляв, стоит это делать или нет, взяла трубку телефона, с намерением позвонить маме, хотя доводов «за» было примерно столько же, сколько и «против».
Мама мне обрадовалась, но стоило мне упомянуть про бумаги отца, как голос ее изменился.
— Она что, спятила? — грозно поинтересовалась мама.
— Ты о ком? — вздохнула я, поняв, что доводам «против» следовало внять.
— О твоей бабке. Мало того, что ее сын совершенно помешался на дневниках прадеда… Только не говори, что этот бред тебя заинтересовал.
— Почему же бред?
— А как еще можно назвать сказки о дьяволе, братстве и прочей чертовщине? Несколько лет я только и слышала о монастырях, рукописях, ключах… Не доводи мать до инфаркта, выбрось все это из головы.
— Должна же я что-то узнать о своем отце, — как можно жалобнее заметила я.
— Твой отец… — Мама шумно вздохнула. — Хорошо. Чего ты от меня хочешь?
— Кому ты отдала его бумаги?
— Этого человека давно нет в живых, у него не было родственников, так что люди, которым после его смерти досталась квартира, выбросили все на помойку, и совершенно справедливо.
Стало ясно, спрашивать маму, что там были за бумаги, точнее, что в них содержалось, труд напрасный. С бабулей они уживались с трудом, потому что, в сущности, были очень похожи.
— У отца был друг по фамилии Логинов? — все-таки спросила я.
— Не помню.
— Его еще звали Матюшей.
— О, господи, только его тут не хватало! Я всегда боялась, что этот тип доведет твоего отца до тюрьмы.
— Почему? — необыкновенно заинтересовалась я.
— Потому что он — жулик.
— Мамуля, а поконкретнее нельзя?
— Он подбивал твоего отца на авантюру, изготовил подделку и хотел продать ее одному коллекционеру. Матюше это казалось гениальной идеей.
— И что?
— Ничего. Твой отец отказался, но вряд ли Матюшу это остановило. В конце концов, он оказался в тюрьме.
— До того, как погиб отец, или после?
— После, кажется. Хотя не уверена. Про него тебе тоже бабка рассказала?
— Нет. Мы встретились случайно, и он…
— Что? — взревела мама. — Гони этого жулика в шею. Встретились случайно… И как он тебя узнал?
— Ну, может, я на папу очень похожа?
— Вот что, если он еще раз посмеет…
— Не посмеет, — вздохнула я, а мама насторожилась.
— Да?
— Он умер.
— Слава богу.., то есть я хотела сказать.., понятия не имею, что я должна сказать. Но все эти люди, которые окружали твоего отца.., у тебя не должно быть с ними ничего общего.
В общем, мы спешно простились с мамой, но ее суровость ничуть меня не образумила. Сидя на диване, я продолжила размышлять над тайной кинжалов, только к мыслям о них теперь прибавились мысли об отце. А что, собственно, я о нем знаю? Три дня назад я ответила бы, что знаю все, что положено знать ребенку, потерявшему отца в раннем возрасте. То есть я знала, когда и где он родился, какой вуз закончил, знала, как они познакомились с мамой, как он сделал ей предложение, знала, что был он человеком книжным, любителем русской истории. Теперь еще прибавились его авантюризм (как еще можно назвать раскопки, которые он проводил без какого-либо на то официального разрешения?) и сомнительная компания. Похороны отца я помню крайне смутно, а его самого я вовсе не помню. Несколько фотографий в семейном альбоме и некая тайна, которая терзала отца всю его жизнь, а теперь очень беспокоит меня, вот все, что я имею. Не густо. Если бы у меня были его бумаги… Но, по словам мамы, они давно сгнили на помойке, так что можно о них забыть, а на всей этой истории поставить жирный крест.
В тот вечер я была уверена, что так и поступлю, то есть скоренько забуду о Матюше с его странной идеей привлечь меня к участию в некой авантюре, как-то связанной с отцом. А кинжал отнесу в музей, вот пусть там и разбираются, что это за кинжал такой, и если в самом деле древний, в музее ему самое место. Но после маминых слов о Матюше и древность вызывала сомнение. Оставался дневник прапрадеда — семейная реликвия. А загадка.., загадкой и останется.
Однако уже на следующий день стало ясно: благие мысли испарились, а на смену им вновь пожаловало любопытство. Вместо того чтобы думать о работе, я то и дело отвлекалась и поглядывала за окно, а когда появилась возможность покинуть офис в середине рабочего дня, сразу же ею воспользовалась. Переговорив с клиентом, который ждал меня на своей квартире, я посмотрела на часы и решила, что вполне могу потратить час и взглянуть на ту самую пещеру. Объяснить, зачем мне это надо, я не могла, но оправдывалась тем, что поездка за город очень полезна для моего здоровья — подышу свежим воздухом, а потом с новыми силами возьмусь за работу. Не думаю, что я всерьез надеялась обнаружить в пещере что-то интересное, но взглянуть между тем очень хотелось.