Никита слушал, кивал, а сам в этот момент думал о том, что Анатолий Риверс с его легкой руки был отпущен из отделения милиции в половине третьего ночи. И «наружка» за ним не шла. А значит, теоретически мог он добраться на такси или на «частнике» до площади трех вокзалов и позвонить оттуда Мещерскому.
«Нужно установить, имеет ли Риверс машину, — думал он. — Если собирать информацию на всех личностей из Катиного списка, то начинать надо с тачек, на которых они катаются по Москве».
Он размышлял еще и о том, что этот новый звонок спутал все карты. И он, Никита, сейчас не ощущал ничего, кроме досады и раздражения. После ночных приключений в «Доме Скорпиона» он настроился на совершенно иную рабочую волну. Рано утром позвонил Бархату. Застал его, назначил встречу на 9.00. Бархат приехал, бросив все свои дела. Он всегда приезжал минута в минуту, когда Колосов вызывал его.
Но звонок разом спутал все карты!
Никита чувствовал: сейчас они просто не готовы к засаде. И вообще что-то не так с этим предложением «встретиться». Так не бывает, чтобы такая рыба (такая рыба!) сама добровольно плыла в расставленную для нее сеть.
Но делать было нечего. Отпустить Мещерского одного в музей Колосов просто не имел права. Они вместе с Сергеем вынуждены подчиниться неким неведомым правилам игры, навязанной им человеком с «неузнаваемым» голосом. Пока, честно говоря, они даже не понимали, что это за игра и к чему она ведет. И это Колосову не нравилось. Чрезвычайно не нравилось.
Вообще у него было странное предчувствие насчет этой засады.
Остальное же — чисто технические детали: сколько машин задействовать в операции, сколько сотрудников. Как расставить людей, чтобы прикрыть Большую Пироговскую и все подходы к институту, не вызывая при этом подозрений у внутренней охраны. Как прикрыть Мещерского, не заваливаясь в институт всей вооруженной до зубов группой захвата. В операции принимал участие спецназ. Среди его сотрудников — два снайпера. Они уехали на Большую Пироговку раньше всех. Их интересовали верхние этажи и чердаки зданий, соседствующих с институтом.
К 15 часам все приданные силы уже были расставлены по местам. Мещерский сидел в своей машине, припаркованной на углу Садового кольца и Большой Пироговской. Чуть поодаль стояла машина Колосова. К зданию они должны были подъехать одновременно без четверти четыре. Но войти в вестибюль с интервалом в несколько минут.
Мещерский бездумно смотрел в окно. В машине было очень жарко, просто нечем дышать. Он расстегнул воротник рубашки, ослабил галстук. Радом на сиденье лежал носовой платок. Мещерский то и дело вытирал им руки — ладони катастрофически потели. Надо было бы захватить из дома перчатки «мечта автомобилиста»...
Без двадцати четыре он тронул машину с места — пора. В зеркало увидел, как в хвост пристроилась колосовская черная «девятка». На автомобильной стоянке у института было безлюдно. Одни машины — ни охраны, ни владельцев. Нагретый солнцем асфальт — весь в ранах и трещинах, пыльная зелень тополей. Мещерский посмотрел на окна здания — слепые, тонированные, темные. Потом он увидел Колосова. Тот оставил машину на улице, не заезжая на стоянку. Шел неторопливо, вразвалочку. Остановился, прикурил.
Мещерский быстро направился к подъезду, взбежал по ступенькам, рванул на себя дубовую дверь. Бог свидетель, он жаждал быть спокойным, выдержанным, непрошибаемым, железным, ледяным, как айсберг, но...
Прохладный сумрачный мраморный вестибюль. Проходная. Возле нее два дежурных охранника в небрежно-скучающих позах. Мещерский полез в карман пиджака за постоянным пропуском. И вот тут вдруг... Все дальнейшие события произошли в течение считанных секунд. Когда Мещерский и Колосов впоследствии вспоминали, КАК ЭТО БЫЛО, оказалось, что внимание обоих в те мгновения было приковано к диаметрально противоположным событиям.
Никита видел: Мещерский скрылся за дубовыми дверями института. И в то же самое время (он еще до этих дверей не дошел), если быть предельно точным, в 15.50, возле подъезда резко затормозила черная «Вольво», вынырнувшая откуда-то из переулка. Из нее вышел крепкий молодой мужчина в дорогом сером костюме и направился к дверям. И фактически они с Колосовым вошли в вестибюль одновременно.
Мещерский стоял шагах в десяти от проходной, спиной к ним, и напряженно смотрел куда-то в сторону лифтов.
— Сергей, они что — не хотят вас пропускать? Вы кого-то ждете?
Тип в сером костюме произнес это громко, отчетливо, насмешливо. Мещерский вздрогнул, обернулся и...
Но это была лишь одна сторона медали. Это было то, что видел Никита. Мещерский, по его рассказу, в те же короткие секунды наблюдал в вестибюле несколько иную картину.
Да, он вошел в здание один. В сильном волнении. Начал искать в кармане пропуск и в ту же секунду увидел в проходе между лифтом и лестницей, уводящей в конференц-зал, Анатолия Риверса. А потом чей-то мужской голос за спиной спросил:
— Сергей, они что — не хотят вас пропускать? Вы кого-то ждете?
Мещерский обернулся и увидел возле себя... Василия Астраханова. Вплотную к нему держался Колосов. Узрев лицо Мещерского («Ну и видок у тебя был, Серега!» — делился он впоследствии), он сделал какое-то быстрое резкое движение...
Потом Мещерский увидел: Никита наклонился и что-то шепнул Астраханову на ухо. Лицо того выразило живейшее недоумение. Темные брови удивленно взметнулись вверх и...
Мещерский застыл на месте. Здравый смысл подсказал ему: не нужно сейчас подходить к ним. Колосов чуть отступил вправо. Одновременно он вплотную держался к Астраханову, просто прилип к его широкой спине. И вместе с тем отсекал его от охраны на проходной. Та, кстати, вроде ничего не замечала. Один из охранников разговаривал по телефону, другой листал какой-то яркий журнал. Колосов попятился и буквально вытолкнул Астраханова за двери. Мещерский обернулся — Риверс исчез. Но зато... Видимо, только что с верхнего этажа приехал лифт, двери бесшумно открылись, и появился Валентин Белкин. Он остановился у лестницы, достал сигареты, зажигалку. Прикурил. Мещерский затравленно попятился к дверям, быстро нырнул за их дубовую броню. Но дверь прикрыл неплотно. Белкин поднялся на первую ступень лестницы. Стряхнул пепел с сигареты. Оглядел вестибюль. Мещерский готов был поклясться — у хранителя музейной экспозиции был вид человека, который кого-то ожидает.
Но вот Белкин затянулся, швырнул сигарету в урну и двинулся направо, в музей.
Мещерский вышел из здания. Солнце ослепило его. Он был один. Один как перст. Колосов и Астраханов словно сквозь землю провалились. Что в этой ситуации делать ему — Мещерский просто не знал. Вернуться в музей? Отыскать там Белкина? Риверса? А что дальше? Машинально глянул на часы: 16.03. Если что-то произошло, а он и сам не был в этом уверен, то это случилось на десять минут раньше времени, назначенного по телефону.
Глава 24 НА ГЛУХАРЕЙ
То, что операция с треском провалилась, Никита понял уже в машине по дороге в главк. Он и его коллеги не знали даже фамилии человека, сидевшего на заднем сиденье дежурных «Жигулей», плотно стиснутого по бокам конвоем. Единственно, чем Колосов мог гордиться, — тем, что вывел субъекта, окликнувшего Мещерского в вестибюле, из здания института чисто — без шума и пыли.
Охрана, находившаяся здесь же, в вестибюле, даже не заметила, что один посетитель упер другому посетителю ствол в широкую необъятную спину. А тот, смекнув, что это не что иное, как ствол, не выдал своего недоумения и негодования ни единым движением, ни единым, пусть даже малоцензурным, словом.
Но плохо было то, что в этой суете они потеряли Мещерского. По плану забрать его из института должна была другая машина сопровождения. Ведь без него они даже не могли опознать того, кого задержали так тихо, бесшумно и профессионально.
В машине тип в сером костюме сначала хранил яростное молчание. А затем начал громко, а затем и очень громко выражать свое несогласие с ситуацией и задавать вопросы: кто вы такие? Как вы смеете? В чем дело? В общем, вел себя вполне адекватно ситуации.
Никита заметил и то, что, когда они проезжали Лубянку, задержанный явно заволновался. Но когда машина миновала известное здание со строгим подъездом, а потом и Малый театр, быстро успокоился. Когда в Никитском переулке конвой вывел его из машины и повел через бюро пропусков в управление розыска, он мельком глянул на «вывеску», и лицо его выразило живейший интерес.
В общем, задержанный был крепкий мужик. И орешек тоже крепкий. Колосов сразу смекнул это: уж больно профессионально он почувствовал ствол и не стал делать в такой ситуации резких движений. Что называется, добровольно подчинился грубому насилию.
А это означало... Эх, знать бы только, что это означало на самом деле.
До приезда Мещерского безымянного типа в сером костюме заперли в одном из кабинетов розыска. Без объяснений. Конечно, это было беззаконием. Конечно...
А это означало... Эх, знать бы только, что это означало на самом деле.
До приезда Мещерского безымянного типа в сером костюме заперли в одном из кабинетов розыска. Без объяснений. Конечно, это было беззаконием. Конечно...
Но вот позвонили из машины сопровождения — Мещерского подобрали и везли в главк. Колосов спросил у него по рации: «Кто?» — «Астраханов! Но, Никита, он там был не один! — воскликнул Мещерский в великой тревоге. — Там, кроме него, были еще и...»
И вот тут-то Никита и понял окончательно: операция провалена. С такой фиговой подготовочкой ходить только в валенках по весне на охоту на глухарей. Но задержанный ждал. Работать с ним было необходимо. И перед тем как встретиться с фигурантом лицом к лицу, Никита еще раз мысленно суммировал то, что знал об этом человеке со слов Мещерского и из отчета Кати.
Конечно, не бог весть что, но все же какая-то информация. Какое-то поле для маневра. Особенно Никиту заинтересовал тот факт, что Астраханов, этот потомок некоего казачьего офицера, возглавлявшего в начале века военную экспедицию в какую-то там Тмутаракань, по зову крови — не иначе, крови буйной, терской казачьей по генам своим — не кто иной, как заядлый лошадник и даже, кажется, мелкий коннозаводчик. Колосов не забыл рассказ Мещерского о посещении конюшни, принадлежащей военным историкам в Берсеневке.
Мещерский особо подчеркнул, что Астраханов — великолепный наездник. Ну, что ж — это было уже кое-что. И если обратиться к архивам... Дело Сергея Головкина — Удава. Подмосковный потрошитель, на совести которого было более десятка детских жизней, тоже был страстным лошадником. Профессионально увлекался коневодством, работал на конеферме в подмосковных Горках. Никита отлично помнил фотографии Удава из спецальбома: потрошитель тоже был классным наездником. Фотографии запечатлели его верхом на великолепном сером в яблоках племенном жеребце — гордости конезавода. На лошадях же попроще Удав в свободное от работы и душегубства время катал в жокейской тележке окрестных мальчишек, слетавшихся на территорию конефермы «глядеть выездку» как мухи на мед.
Итак, прецедент «наездника» в криминальной практике уже имелся. Любовь к братьям нашим меньшим уживалась в душе Удава с самыми мрачными и жестокими страстями. Правда, чужая душа — потемки. За годы работы в милиции Колосов усвоил это очень четко, так что... Увлечение Астраханова он пока что просто взял на заметку в своих будущих наблюдениях и размышлениях над личностью этого так нежданно-негаданно попавшего в поле их зрения фигуранта. Однако все это пока что были лишь домыслы, криминальная лирика. Фактически же законных оснований не только к задержанию, но и для допроса Астраханова у них не имелось.
Дело могло окончиться грандиозным скандалом. А то еще и чем похуже, учитывая связи и «крышу» «югоармейцев». Но Никита за годы работы в розыске усвоил и другое: волков бояться — в лес не ходить. А уж если ходить, то... Если уж топать с берданкой на глухарей...
— Слушайте, ну хоть кто-нибудь, хоть один здешний мент объяснит мне, что произошло?! — Астраханов... Нет, не человек с такой фамилией — фейерверк холодного бешенства встретил Колосова, едва тот с папкой чистых протоколов допроса подозреваемого, одолженных для солидности в следственном управлении, переступил порог узилища, где вот уже полтора часа мариновался задержанный.
Прежде чем отвечать, Колосов откровенно в упор разглядывал фигуранта. Да, крепкий мужик. Умный, волевой. Злой как черт, но, возможно, злость и напускная... Если это действительно ОН — выдержка у него, как у Кима Филби, умноженного на пять Штирлицев и шесть «Подвигов разведчика». Бешенство и разыграть недолго, была б артистическая жилка. А глотка — луженая.
— Да вы присаживайтесь, пожалуйста, Василий Аркадьевич.
— Сижу полтора часа в этом клоповнике! Что происходит? Что за произвол?! — Астраханов снова рявкнул — аж стекла дрогнули.
— Кажется, произошла досадная ошибка. Недоразумение. У нас.
— У кого это у вас?! Сколько я ни спрашивал — никто мне даже не потрудился ответить, где именно и по какому поводу я нахожусь.
Колосов молча предъявил ему свое удостоверение. Астраханов прочел. Сел на стул. Тот заскрипел под его тяжестью.
— Мда, круто. Ничего не скажешь. Очень круто. Отдел по раскрытию убийств. Мать честная.
— Думаю, что это досадное недоразумение. — Колосов смотрел ему прямо в глаза — серые, чуть навыкате. Такие в народе называют «воловьими очами». Красивые глаза — бабы в них тонут, как в океане... — Но прежде чем окончательно мы с вами в этом убедимся, нам надо познакомиться и побеседовать официально. Закон обязывает.
Астраханов хмыкнул. Брезгливо поморщился, передернул плечами: валяйте. Произвол, но что я могу сделать? И Колосов начал задавать вопросы и с прилежностью ученика заносить ответы Астраханова в протокол. Сухой вышел документ. Неэмоциональный.
ВОПРОС: Год и место вашего рождения?
ОТВЕТ: 1961 год, 1 ноября. А где родился... Паспорт же перед вами, ах да, там не указано... В/ч 5687, погранзастава «Перевал» в Талашских горах бывшей Азербайджанской ССР.
ВОПРОС-РЕПЛИКА: Хорошее место рождения. Значит, вы из семьи военных?
ОТВЕТ: У нас все в семье были военными. Кроме меня. Отец служил в погранвойсках, был начальником заставы.
ВОПРОС: Значит, вы проживали в Азербайджане?
ОТВЕТ: До девяностого года. После выхода отца в отставку. И до его смерти — в Ленкорани, где он, как военный пенсионер, получил квартиру.
ВОПРОС: Ясно. Ваше образование?
ОТВЕТ: Неоконченное высшее. Три курса проучился на химическом факультете Бакинского университета.
ВОПРОС: А отчего же бросили университет?
ОТВЕТ: Потому что надоело. Вкусил прелести производственной практики на нефтехимическом комбинате.
ВОПРОС: И чем же вы потом занимались?
ОТВЕТ: Работал. Вкалывал.
ВОПРОС: Кем? Назовите, пожалуйста, место работы, вашу профессию.
ОТВЕТ: Ну, работал проводником геологической партии, затем был лесничим в заповеднике в Талашских горах.
ВОПРОС: Наверное, на лошади ездите неплохо?
ОТВЕТ: Сносно. С детства привык.
ВОПРОС-РЕПЛИКА: Понимаю. Детство на погранзаставе. Романтика! «Смелые люди» — сам пацаном в кино на этот фильм десять раз бегал... Значит, до девяностого года вы были, судя по паспорту, прописаны и жили в городе Ленкорани. Ваше семейное положение? Вы женаты? Семья, дети есть?
ОТВЕТ: Холост. После смерти отца жил с матерью. Затем, ну сами, наверное, помните, какие события в Азербайджане и в целом на Кавказе начались в 89-м. Ноги стали уносить оттуда умные люди. Обменял квартиру, приехал в Москву.
ВОПРОС-РЕПЛИКА: Поясните, пожалуйста, подробнее этот эпизод. Поменяли Ленкорань на Москву? Шутить изволите?
ОТВЕТ: Поменял свою квартиру в Баку — по наследству мне от родственников досталась кооперативная трехкомнатная — и квартиру в Ленкорани, трехкомнатную, это наша с матерью, на однокомнатную в Москве. Станция метро «Планерная». И то мне тогда сказали мудрые люди: благодари, Васька, бога, что такой обмен вообще состоялся.
ВОПРОС: Вы и сейчас проживаете по этому же адресу?
ОТВЕТ: Сейчас у меня собственный дом.
ВОПРОС: Адрес?
ОТВЕТ: Поселок Мамонтовка. Одинцово. Строение 17, участок тридцать соток.
ВОПРОС: Простите мое любопытство — общая площадь вашего жилища?
ОТВЕТ: Триста пятьдесят квадратных метров, не считая подвала и гаража.
ВОПРОС: Ваша мать проживает вместе с вами?
ОТВЕТ: Когда хочет. У нее своя квартира у метро «Университет». Я ей купил.
ВОПРОС: Кем работаете в настоящее время?
ОТВЕТ-РЕПЛИКА: Ответственный секретарь военно-исторического общества «Армия Юга России» и сопредседатель культурно-благотворительного фонда при Управлении делами Окружного атамана Терского казачьего войска. Но извините, дорогой мой, у вас же на столе все мои документы — паспорт, удостоверение фонда, членская карта общества!
ВОПРОС-РЕПЛИКА: Я вижу. Я все вижу. Я просто обязан спросить вас об этом для протокола. Да вы не волнуйтесь, Василий Аркадьевич.
ОТВЕТ-РЕПЛИКА: А кто вам сказал, что я волнуюсь? Но, согласитесь, как гражданин, я имею конституционное право знать, почему среди бела дня меня хватают как бандита, под угрозой оружия привозят в милицию, где сразу же без каких-либо объяснений начинают допрашивать в качестве... подозреваемого. Я же не слепой, вижу, что там стоит сверху на вашем бланке! А по таким делам даже в простой беседе, дорогой мой, между нами говоря, не помешает запастись хорошим адвокатом.
ВОПРОС-РЕПЛИКА: Хороший адвокат — это, конечно, ваше законное право. Но я же говорю вам, Василий Аркадьевич, кажется, произошла ошибка. Мне нужно просто выполнить обычные процессуальные формальности. А для этого вы должны ответить на мои вопросы.
ОТВЕТ-РЕПЛИКА: Это на бланке-то «подозреваемый»? Шутить изволите, дорогой мой?