- Сожалею, Людмила Анатольевна, - еще любезнее. - В мои планы Бомбей не входит.
- Твои планы? - Мадам приблизилась вплотную и выдохнула дым ему в лицо. - Ко-отик, ты хочешь поиграть в нехорошего мальчика... Как мило...
Ильяс бережно перехватил когтистую лапку, нацелившуюся потрепать его по щеке, вынул из лапки мундштук, вытряхнул сигаретку на пол, - ничего, Вовчик переживет, а его плиточный пол тем более, - и раздавил каблуком. Все это - в упор глядя на мадам. Хватит, были уже и Ирландия, и Сицилия. И котик был, да весь вышел.
- В вашем возрасте курение особенно вредно для цвета лица, Людмила Анатольевна.
Мадам сощурилась, вырвала руку и снова попыталась потрепать его по щеке - пришлось снова перехватить, уже не так бережно.
- Котик показывает коготки, прелесть какая. Пожалуй, так даже интереснее. - Мадам усмехнулась и медленно повела острым каблучком по его ноге, от колена вниз; Ильяса передернуло. - И какие же планы у котика на эти три недели? Неужели котик в самом деле заболел зоофилией и теперь снимает исключительно лабораторных мышей?
- Зато излечился от геронтофилии.
Скривившись от отвращения, Ильяс шагнул в сторону, одновременно отталкивая ее руку. Мадам покачнулась, схватилась за стену и зашипела:
- Забыл, кому обязан?.. - Шагнула к нему с явным намерением вцепиться когтями в лицо.
"Хочешь поиграть в плохую девочку? - подумал Ильяс и почти услышал, как хрустит в его руке запястье, тонкое и сухое, как мертвая ветка. - Ну, давай, еще полшага!"
Полшага мадам сделала, но назад. И злость в ее глазах слегка потускнела и подернулась пленкой сомнения. Его собственная злость тоже отступила, и хруст костей перестал казаться сладким и желанным. И вообще он, кажется, переборщил с хамством. Вот только остановиться не мог, отчаянно хотелось придушить мадам. Сейчас же.
- Некрасиво было бы отказать мсье Айзенбергу в маленькой просьбе: не брать больше заказов на фотосессии от мадам Айзенберг, - очень тихо и ровно сказал он. - Я в самом деле ему многим обязан.
- Сукин сын. У тебя больше не будет никаких заказов...
- ...от священной белой кобры из руин, - продолжил за нее Ильяс и криво ухмыльнулся. - Чудесно. У меня острый дефицит времени, да и у вас, несомненно, дела, мадам. Позвольте откланяться.
Он заставил себя сделать шаг назад, потом развернуться и неторопливо пойти прочь.
Мадам что-то зашипела ему вслед, но Ильяс не слушал. Ему без того было тошно - за первые крупные заказы пришлось слишком дорого платить. Конечно, он сумел снять мадам так, как она того хотела: не слишком юной, но пикантной и соблазнительной. И сам поверил своим фотографиям, потому что было очень надо. Вот только не ожидал, что мадам окажется столь навязчивой и неадекватной. А ведь Вовчик предупреждал! И теперь этот мистер Твистер. Упырь. Вот зачем ему понадобилась Лилька?
Думал над этим вопросом и дожидался, пока мистер оставит Лильку в покое, на кухне. Спугнул голубую парочку, неплохого дизайнера по интерьерам и восходящую звездульку рекламы трусов. Полез на кухонную полку за сигаретами, не нашел. В хлебнице - тоже не нашел. Ясно, Вовчик бросает курить. Значит, искать в морозилке: именно там Вовчик прятал отраву в прошлый раз.
Пока курил в открытое окно, злость прошла. Почти. Осталась лишь досада: достало прогибаться под всяких меценатов, спонсоров и прочую шушеру. И непонятно, зачем? Заказов - завались, выставки все равно будут, рано или поздно, и безо всяких Айзенберг и Элиных. А главное, есть Лилька. Мышь белая, лабораторная, редкий вид. Оставлять ее одну ради спонсоров - глупо. Спонсоров много, а Лилька одна.
Почти докурил, когда на пороге кухни появился радостный и изрядно косой Вовчик.
- Твоя Лилька точно не знакома с Элиным?
- Олигарх и уличная музыкантша? Не смеши.
- Ну-ну, - хмыкнул Вовчик. - Давай, вылезай из подполья, Че Гевара. Элин ушел, а твой кактус распустил иголки, у наших кисок все носы поколоты.
- А не хер кусать мой редкий кактус.
Сделав последнюю затяжку, выкинул окурок в форточку и бросил в рот несколько кофейных зерен. Вовчик смотрел на это дело, страдальчески подняв брови.
- В детство впал. Не иначе.
***
В студии народ уже танцевал фламенко, используя в качестве кастаньет разбитую тарелку, целовался по углам, вел философские диспуты с чучелом пингвина, дрых под наполеоновской кроватью... В общем, вечеринка удалась.
Правда, сегодня танцевало меньше народу, чем обычно. С полдюжины моделек столпилось около кактуса под фикусом, а кактус, скромно подобрав босые ножки и обнимая одно колено, от них отбрехивался. Судя по кипению страстей вокруг дивана и спокойствию пионерки-паиньки, получалось у нее неплохо. Даже, пожалуй, хорошо. Умница мышка, так их.
- ...снимал в ванне? Тогда осталось от пяти до семи дней, - "по-дружески" делилась опытом то ли Мариша, то ли Ириша, хрен их всех запомнишь. - Наш Ильяс чемпион коротких дистанций.
- Лучше бы дней пять, - ответила Лилька. - У меня планы, сколько ж можно отодвигать.
Прозвучало это настолько естественно и серьезно, что Ильяс и сам ей поверил. На секунду. И эта секунда ему крайне не понравилась.
- Автостопом в Сызрань? Так не откладывай, милая, - влезла еще одна моделька. - И не бойся, он тебя искать не будет.
- А в Сызрань можно добраться автостопом, правда? - уточнила Лилька, наивно глянув на модельку снизу вверх. - Вот не знала! Но вам верю.
Выглядела она в этот момент истинно ядовитым кактусом, особенно хорошо играл пионерский галстук и просвечивающий сквозь батист синяк на плече. Вовчик тоже оценил, присвистнул и потянулся к камере.
- Завянь, маньяк, - шикнул на него Ильяс.
Отодвинул с дороги Маришу (или Иришу), подошел к диванчику и, ни слова не говоря, взял Лильку за руку и потянул к себе, обнял за плечи. Она недовольно пискнула и сделала вид, что только-только уютно устроилась, а тут агрессоры всякие...
- Пошли домой, душа моя, - сказал очень нежно, сдернул алый платочек с ее шеи, обнажив колье-цепь с маленьким ключиком и роскошный засос на ключице, и поцеловал чуть выше засоса. - Этот серпентарий мне наскучил.
Лилька вздрогнула, почему-то испуганно глянула на Вовчика, и тут щелкнула камера.
- Еще раз также, только пальцы на шею! - распорядился он, не опуская камеры.
Ильяс только хотел послать лучшего друга к черту и увести Лильку от греха подальше, как она дернулась и тихо потребовала:
- Отпусти меня.
От стали в ее голосе Ильяс опешил. Отпустить? Какого черта! Что вообще случилось с Лилькой за эти полчаса? И тут же взяла досада: кактус кактусом, но она перебарщивает. Он ее на руках носит, свою первую сольную выставку посвящает ей, обручальное кольцо ей надел и всему свету объявил, что она - его муза и судьба, а она - отпусти и пошел вон, и плевать, что на виду всей тусни? Черта с два.
- Эй, вы там уснули? И не смей сбегать! - потребовал Вовчик и, не дожидаясь привычного ильясовского "я тебе не моделька, отвали, маньяк!", жалобно протянул: - Новорожденному отказывать нельзя! Плакать будет!
Лилька неестественно улыбнулась Вовчику.
- Не надо плакать.
Вывернулась из объятия и отскочила, Ильяс едва успел поймать ее за руку.
Вовчик снова щелкнул камерой, - вот же зараза! - громко шмыгнул носом и сделал несчастные глаза.
- Ну пожа-алуйста! Хочу подарочек, моя прелесть!
Ильяс хмыкнул и снова потянул Лильку к себе. Обнял и обернулся к Вовчику:
- Путаешь реплики, халтурщик.
- Новорожденному можно! И не делай умное лицо, я боюсь. А ты не напрягайся так, Русалочка. Я не кусаюсь. Пока.
Вовчик показал им обоим язык и схватился за камеру. Пока он снимал, Ильяс демонстрировал обществу, а особенно новорожденному маньяку, что Лилька - его и только его. А то уже Русалочка! Ну и, само собой, что он - исключительно ее, а посторонних дам-с просят не беспокоиться. Особенно мадам Айзенберг: когда измученный ботоксом анфас вынырнул из толпы сочувствующих и завидующих, Ильяс сделал то, чего ему хотелось с того момента, как увидел пай-девочку под фикусом: опустился на колени, распахнул ее сорочку и лизнул полоску кожи между джинсами и корсажем. Лилька возмущенно пискнула и попыталась вырваться, но он крепко держал ее за бедра.
Вовчик восторженно замычал и замахал руками, мол, голову откинь, дева, больше страсти!
Вместо страсти Лилька зашипела, схватила Ильяса за волосы и резко дернула от себя. Он перехватил ее руку, едва сдержавшись, чтобы не наставить новых синяков. Нарочито медленно поднял голову, - снимай свою Русалочку, маньяк гребаный! - и, глядя в лилькины сверкающие злостью глаза, облизал пойманное запястье. Она больше не дергалась и не пищала: поняла, кто тут хозяин.
Напоследок Ильяс оглядел ее с ног до головы - так, что и слепому бы стало понятно, что думает он только о том, как бы затащить ее в постель. А вот Лилька явно думала о том, как бы его убить. Прямо здесь. Глупая.
Поднялся, не отпуская ее руки и взгляда. Вовчик продолжал снимать - скорее по инерции, а может, уже снимал тусню. Вокруг шипели: "Ледышка, бревно, бездарность". А мадам и вовсе заявила в полный голос:
- Безнадежно, котик. Мышь и есть мышь.
- Совершенно с вами согласна, - с чеканной холодностью сказала Лилька и выдернула руку из ильясовой ладони. - Мышам в серпентарии не место.
- И ради этого убожества ты не летишь в Бомбей? - мадам сделала брови домиком и жалостливо протянула: - Бе-едненький. Смотри, так скоро останешься без ушей, Ван-Гогочка.
Модельки одобрительно захихикали, а Ильяс словно протрезвел. Разом. И понял, какой только что был свиньей - хуже, чем мадам Айзенберг со своими молодыми талантливыми "котиками". Сам же ненавидел, когда кто-то из заказчиков и спонсоров показывал, где его шестнадцатое место, и вот так с Лилькой... Тьфу. Мерзость.
Проигнорировав шпильки, обернулся к Вовчику, заодно встав между Лилькой и мадам.
- Хватит с тебя подарочков.
- А дальше? Ну, я так не играю! - возмутился новорожденный. Ему весь этот скандальчик был, что гусю вода.
- А вы можете продолжить с того же места. У вас здесь сплошь профессионалки, - так же чеканно сказала Лилька, выйдя из-за Ильяса, и улыбнулась так, что об эту улыбку можно было порезаться.
Идиот. Синяя, вашу мать, борода. Обидел ее хуже, чем спьяну. Дебил.
Бережно обнял замерзшую Лильку за плечи, не обращая внимания на все еще пытающихся выдать что-то язвительное моделек, и шепнул ей на ухо:
- Прости, Лиль, я дурак. Круглый. Пойдем уже домой?
Она еле заметно кивнула. Улыбнулась Вовчику, уже нормально.
- Простите. До свидания.
И пошла к выходу. Совершенно некстати вдруг подумалось, что Вовчик-то был прав. Идет, словно босиком по острым лезвиям.
Лиля угрюмо молчала до самого дома, а Ильяс пытался понять, что с ним сегодня такое. Гвозди проржавели, крышу сорвало? Немудрено, в самом-то деле, после вчерашнего. Сплошные сюрпризы. Вот интересно, паранойя у него или такое количество случайностей не может быть случайным? Начать хоть с благотворителя, сунувшегося в самый неподходящий момент. Случайность? Наверняка. Никто не мог знать, что их с Лилькой понесет в тот ресторанчик - Ильяс и был-то в нем от силы три раза. Потом мадам Айзенберг. Полгода не появлялась на горизонте, "выводила в люди" других молодых и талантливых, а тут вдруг явилась. И самый странный - мистер Твистер. Нормальный спонсор послал бы нахального художника на первой же минуте. Матом. А этот - беседовать изволил, причем с Лилькой - дольше, чем с Ильясом... и название компании, "Хрустальный город", что-то напоминает...
Внезапно заломило виски, к горлу подкатила тошнота. Ильяс в сотый, наверное, раз проклял придурка, нажравшегося до свинячьего визга. Придурка и параноика. Какие, к черту, случайности? Сам виноват. Надо было оставить ее дома, а не тащить под софиты. Она ж домашняя девочка, трусишка маленькая.
Едва войдя в квартиру, Ильяс позвал:
- Лиль? - Замялся, пожал плечами. - Не обижайся на дурака. Пожалуйста.
- Поздно уже... - Трусишка сбросила босоножки и все так же, глядя в сторону, добавила: - Спать пора.
- Ладно, - он сунул руки в карманы, чтоб не треснуть кулаком по стене: не поймет, испугается. Натужно усмехнулся: - Маньяки будут в студии, если что, огнетушитель у консьержа.
Лилька вздохнула и вдруг обернулась, бросила на него короткий взгляд:
- Не надо в студии. Не выспишься, и вообще... - Она пожала плечами и пошлепала на кухню. - Пойдем выпьем кофе.
Ильяс выдохнул. Кажется, так боялся снова сделать какую-нибудь глупость, что даже не дышал.
Из кухни послышалось звяканье турки, шуршание фольги и лилькин голос:
- Тигр, иди сюда, у меня шоколадка есть!
Тут же из спальни выскочил кот и понесся жрать шоколад. Когда Ильяс остановился на пороге, Тигр уже хрустел и урчал, вздыбив шерсть. Шоколадный маньяк. Ему бы еще соленый огурец для полного счастья. А Лилька разливала кофе. Разлив, устроилась с чашкой в углу диванчика, вторую подвинула Ильясу и серьезно сказала:
- Я все понимаю... Но, пожалуйста, не устраивай больше таких демонстраций. Не хочу в это играть.
- Это не игра, Лиль. Сама же знаешь. - Он сел на край, отпил кофе. - То есть игра, конечно, но среди этой публики - норма жизни. Извини, что потащил тебя туда. Не думал, насколько тебе все это чуждо, и...
Хмыкнул и замолчал: не стоит говорить, что если бы пришел без нее, пара-тройка моделек непременно увязалась бы его проводить, а не вышло бы - приперлись прямо домой, чтоб, упаси боже, не заскучал. Он же никогда не уходил от Вовчика в одиночестве.
Лилька кивнула.
- Ты тоже прости, что я тебя за волосы. Надеюсь, больше ты меня с собой никуда водить не собираешься?
- На тусняки вроде сегодняшнего - нет. Но ты же понимаешь, это все часть моей работы.
- Понимаю. - Лилька отпила кофе, прикрыла глаза. - Но я-то не модель и не фотограф.
- Вообще-то моделей я с собой не беру. Лиль, я понимаю, сейчас не время тебе это говорить... - Ильяс осторожно взял ее за руку; Лилька едва ощутимо вздрогнула, но руку не отняла. - Ты для меня - намного больше, чем модель. Сама же все видишь. И я не хочу, чтобы тебя считали девочкой на вечер.
- Ну, пусть не на вечер. На месяц, ну два. Для чего-то серьезнее я тебя мало знаю. - Лиля покрутила кольцо. - И даже то, что знаю - это только мои выводы. Вот посмотри: я знаю, что ты стреляешь, как Вильгельм Телль, то есть, наверное, занимался спортом, что ты учился, скорее всего, на художника или визажиста, и что ты... - сглотнула и отвела глаза. - Что у тебя был рак, правильно? И я даже не представляю, как ты вылечился. И все. Ни откуда ты, ни чем занимался, ни про твою семью. Ни про то, как ты меня нашел тогда, на Арбате, когда с орхидеей. Да и потом, когда мы встретились у библиотеки. Вот и подумай.
Ильяс заглянул в чашку с кофе, словно там мог найтись ответ - почему не закрыл папку? Хотел, чтобы она увидела? Увидела - и ушла, как та, которая говорила много слов о вечной любви?
Но Лиля осталась. Она не ахала над несчастненьким, но и не сбежала, как от прокаженного, чтобы растрепать всем подружкам свежайшую сплетню. Она осталась. С синяками, испуганная пьяной свиньей, все равно осталась. А он еще называл ее трусишкой! И вообще был уверен, что таких, которые остаются, в природе не бывает, только в насквозь фальшивых душещипательных сериалах. Вдруг подумалось, а если больше чудес не будет, и рак вернется? Ведь Лиля и тогда не сбежит. Будет ходить с ним по врачам, надеяться, а потом колоть ему морфий и менять простыни. От этой картины стало совсем тошно. Нет уж, подыхать лучше в одиночестве. А еще лучше - не подыхать совсем. Еще лет так пятьдесят.
- Значит, все-таки оставил на мониторе.
Она кивнула. Уставилась в чашку.
- Я теперь не очень понимаю, как с тобой. Вдруг я сделаю что-то не так, и оно... и тебе будет плохо.
- Не морочь себе этим голову, Капелька. Мне, конечно, безумно нравится твоя забота. Честно говоря, я к такому не привык, но вот бояться за меня не надо. Не стеклянный, не тресну. И рака у меня давно уже нет, хоть я и не вылечился... ты действительно хочешь все это слушать?
- Хочу. Чтобы понимать. Или не ляпнуть чего-то не того. Но если ты не хочешь рассказывать, то не надо.
Ильяс покрутил полупустую чашку, машинально погладил ткнувшегося в ногу Тигра. Странно, но поделиться хотелось. После того, как сбежал от всех, кто знал прежнего Илью (тогда еще не Блока), после того, как отшил даже Вовчика с его вопросами, хотелось рассказать Лильке. Все. Подчистую. Только все и подчистую он рассказать не мог, тем более - ей.
- Хочу, но... - глянул на нее, пытаясь прочитать по глазам, в самом ли деле интересно. С удивлением понял, что да. Если у него не глюк - то интересно. А скорее всего не глюк, обычно он чувствует ее настроение. - Если ты заснешь на полпути, я не обижусь, правда-правда.
Он улыбнулся и, наконец, решился до нее дотронуться. Просто взять за руку. Лилька подумала немного и переползла к нему на колени. Устроила голову на плече.
- Вот. Я слушаю. - На несколько секунд он забыл, о чем таком хотел рассказать, так хорошо было снова держать ее в руках. Но она нетерпеливо потерлась щекой: - Рассказывай уже.
Они проговорили до рассвета. О том, как он в четырнадцать сбежал из дома, от матери-кукушки, не знающей имени его отца...
- Отчество? По деду, и фамилию взял его.
- А мой отец уехал на север, мне было пять...
Потом - о его учебе в питерской художке; о ее неудавшемся поступлении в консерваторию; о его великой цели и работе вместо жизни, на износ, до неоперабельного рака; о ее библиотечных гадюках и приятеле Сеньке, квартете и трехлетнем увлечении "Дорогой домой"...