Что? Я не ослышался? По тому, как она осеклась, я сразу понял: Дженни сказала больше, чем хотела.
– Кто, прости?
– Надя Буланже. Знаменитый преподаватель музыки. Она живет в Париже.
Последнее слово она произнесла нечетко.
– В Париже? – ошеломленно повторил я.
– Она нечасто берет учеников из Америки, но мне повезло. К тому же стипендия замечательная.
– Дженнифер… Ты едешь в Париж?
– Я ведь никогда не была в Европе – жду с нетерпением!
Я схватил ее за плечи. Наверное, это было слишком грубо.
– И давно ты собираешься в Париж?
Единственный раз в жизни она отвела взгляд.
– Оливер, не дури! – сказала она. – Все равно ничего не выйдет.
– Что не выйдет?
– Окончим университет, и каждый пойдет своей дорогой. Ты поступишь в Школу права, а я…
– Постой, постой. Ты что несешь?
Теперь она посмотрела мне в глаза. И в ее глазах отразилась печаль.
– Оливер, ты – сын миллионера, а я кто? Социальное ничтожество.
Я не отпускал ее.
– Это-то здесь при чем? Мы вместе. Мы счастливы.
– Да ладно тебе придуриваться! – повторила она. – Гарвард – все равно что большая куча подарков к Рождеству. И я – твой самый классный подарок. Но каникулы кончились… и пора от меня избавиться. – Она запнулась, но через мгновение продолжила: – То есть мне пора вернуться туда, откуда пришла.
– Я не понял, ты что, собираешься назад, в Крэнстон, помогать отцу печь булки?
Последняя реплика выдала все то отчаяние, которое меня охватило.
– Пирожные, – поправила она. – И, пожалуйста, не издевайся над отцом.
– А ты не оставляй меня, Дженни. Прошу! – Я чуть не плакал.
– Но как же моя стипендия? А чертов Париж, где я так никогда и не побываю?
– А как тогда быть с нашей свадьбой?
Я что, правда только что произнес это?..
– А кто говорит о свадьбе?
– Я. Здесь и сейчас.
– Ты хочешь на мне жениться?
Дженни склонила голову набок и без тени улыбки поинтересовалась:
– Почему?
Я смотрел ей прямо в глаза:
– А потому что.
– А, – сказала она. – Серьезная причина.
Она взяла меня за руку (а не за рукав, как раньше), и мы пошли вдоль реки. Похоже, темы для разговора кончились.
7
Дорога от моста Тобина в Бостоне[15] до Ипсвича (штат Массачусетс) обычно занимает минут сорок. Впрочем, это еще зависит от погоды и от того, как вы водите машину. Были случаи, когда я доезжал и за двадцать девять минут. Некий выдающийся банкир из Бостона хвастался, что ему это удалось быстрее, но, знаете, трудно отделить реальность от бахвальства, если речь идет о таком маленьком временном промежутке. Лично я и двадцать девять минут считаю беспрецедентным результатом – все-таки светофоры на шоссе № 1 никто не отменял.
– Ты гонишь как сумасшедший! – произнесла Дженни.
– Мы же в Бостоне! – ответил я. – Здесь все так водят.
Мы как раз стояли в этот момент на светофоре.
– Такими темпами мы разобьемся еще до того, как нас прикончат твои родители!
– Слушай, Джен, да мои родители – прекрасные люди.
Загорелся зеленый свет, и меньше чем за десять секунд я снова разогнал машину до шестидесяти миль в час.
– Неужели? И Сукин сын тоже?
– Кто?
– Барретт-старший.
– А, папуля! Просто душка. Он тебе точно понравится!
– Откуда ты знаешь?
– Да он всем нравится.
– Тогда тебе-то он чем не угодил? – удивилась Дженни.
– Именно тем, что его все любят, – ответил я.
Зачем я вообще повез ее знакомиться с родителями? Неужто мне так важно было получить благословение мистера Каменное Лицо? Нет, причины, конечно, были совсем иными. Во-первых, так хотела Дженни («Оливер, так принято»), а во-вторых, Оливер Барретт Третий все-таки был моим банкиром. В прямом смысле этого слова: он платил за мое обучение. Вот я и подумал, что ему стоило бы знать о моем намерении.
Значит, должен быть воскресный обед. Ведь так же полагается? Черт побери, как назло, всем приспичило куда-то поехать, и дорога превратилась в одну сплошную пробку!..
Наконец я свернул на Гротон-стрит, улицу моего детства, по которой я гонял с тринадцати лет, не сбавляя скорости на поворотах.
– Надо же, ни одного дома, – сказала Дженни. – Здесь что, одни деревья?
– Все дома – за деревьями, – ответил я.
На Гротон-стрит надо внимательно смотреть по сторонам, иначе можно пропустить нужный поворот. Собственно, так со мной в этот раз и произошло. Я спохватился только через триста ярдов и вдавил педаль тормоза.
– Ну, и где мы? – спросила Дженни.
– Проехали поворот, – буркнул я, попутно выругавшись.
В этом возвращении, в этих трех сотнях ярдов, отделявших нас от поворота к моему дому, было нечто символическое. Во всяком случае, въезжая во владения Барреттов, я сбавил скорость.
От Гротон-стрит до Довер Хаус, по меньшей мере, полмили. А вдоль дороги по обеим сторонам… в общем, много чего понастроено. Думаю, впечатление все это производит шикарное, особенно в первое мгновение.
– Вот дьявол! – воскликнула Дженни.
– Что такое, Джен? – спросил я.
– Стоп, Оливер. Останови машину!
Я заглушил мотор. Она впилась пальцами в кожу сиденья.
– Я, конечно, пыталась представить твой дом, но не думала, что здесь все так…
– Так – это как?
– Роскошно. Зуб даю, у вас сотни слуг!
Я хотел дотронуться до ее щеки, но обнаружил, что ладони вспотели (это на меня совсем не похоже), поэтому ограничился парой ободряющих фраз:
– Расслабься, Джен. Все будет в порядке.
– Вполне возможно, только мне что-то хочется превратиться в какую-нибудь Эбигейл Адамс, белокожую протестантку англосаксонских кровей.
Остаток пути мы проехали молча. Выйдя из машины, направились к парадному входу, и я нажал кнопку звонка. Пока нам открывали, Дженни снова ударилась в панику.
– Давай смоемся, пока не поздно, – предложила она.
– Лучше останемся и поборемся, – возразил я.
Интересно, мы оба говорили всерьез?
Наконец, дверь открыла Флоренс, старая добрая экономка семейства Барреттов.
– О, мастер Оливер, – обрадовалась она. Боже, как я ненавижу, когда меня называют «мастер». Это звание подчеркивает унизительное различие между мной и Барреттом-старшим!
Флоренс сообщила, что папа с мамой ждут нас в библиотеке. Мы вошли в холл, и Дженни как завороженная вперила взгляд в портреты на стенах. Некоторые принадлежали кисти Джона Сингера Сарджента[16] (в частности, знаменитый портрет Оливера Барретта Второго, который иногда можно увидеть в Бостонском музее). Но, думаю, еще большее впечатление на Дженни произвело то, что среди моих предков были не только люди с фамилией Барретт. Несколько представительниц женской линии рода Барреттов, удачно выйдя замуж, произвели на свет таких личностей, как Барретт Уинтроп, Ричард Барретт Сьюэлл и, наконец, Эббот Лоуренс Лаймен. Который, кстати, сумел поступить в Гарвард и даже получить Нобелевскую премию по химии, причем без частицы «Барретт» в своем имени!
– Милостивый Боже! – продолжала Дженни. – Похоже, половину зданий Гарварда построили твои предки.
– Это все ерунда, – сказал я.
– Я не знала, что Барретты и к лодочной станции в Сьюэлле имеют отношение.
– Да, в моем роду хватает бревен и камней.
В самом конце длинного холла с портретами, перед поворотом к библиотеке мы увидели стеклянную витрину с трофеями. Спортивными трофеями.
– Какие они красивые! – воскликнула Дженни. – Никогда не видела ничего подобного: как будто и впрямь из золота и серебра!
– Вообще-то да, – с некоторой долей неловкости ответил я.
– Надо же! И все твои? – изумилась Дженни.
– Нет. Папины.
Оливер Барретт Третий не стал призером Олимпиады 1928 года. Однако он одержал победу в паре других известных соревнований по гребле. Вернее, во многих. И теперь Дженни ошеломленно взирала на начищенные до блеска доказательства его успехов.
– В Крэнстоне есть Лига боулинга, так даже там такие штуки не вручают, – тихо произнесла она. И тут решила бросить камешек в мой огород. – Оливер, а у тебя кубки есть?
– Конечно.
– Тоже под стеклом?
– Нет, под кроватью. В моей комнате.
Она одарила меня своим многозначительным взглядом и прошептала:
– Потом покажешь, ладно?
Не успел я проникнуться смыслом этого заманчивого предложения насчет кровати, как нас прервали.
– А, вот и вы! Приветствую!
Типичное сукинсынство – Барретт-старший предстал перед нами собственной персоной.
– Здравствуйте, сэр, – сказал я. – Это – Дженнифер…
– А, привет, привет.
Я еще не успел представить Дженни, как отец уже жал ей руку. Я заметил, что сегодня он сменил свой костюм директора банка на нечто более элегантное – спортивный пиджак из кашемира. На лицо же, которое обычно придавало ему сходство с каменным изваянием, папуля налепил коварную улыбку.
– Входите и знакомьтесь, это – миссис Барретт.
– Входите и знакомьтесь, это – миссис Барретт.
Дженни ожидало удовольствие еще более редкостное – встреча с Элисон Форбс Барретт, школьная кличка которой звучала не иначе как «Пьянчужка». (Иногда я спрашивал себя, какую роль могло бы сыграть в ее жизни это полученное еще в колледже прозвище, если бы с годами она так и не остепенилась и не стала попечительницей музея.) Колледж «Пьянчужка» Форбс так и не окончила, бросив его на втором курсе с полного благословения родителей. Еще бы, такой повод – она ведь вышла замуж за самого Оливера Барретта Третьего…
– Моя жена Элисон, а это – Дженнифер… э-э…
Сукин сын уже узурпировал право представлять Дженни!
– Калливери, – договорил я за отца, пользуясь тем, что он не знал фамилии Дженни, и в первый и последний раз в жизни ее переврав.
– Кавильери, – вежливо поправила меня Дженнифер.
– Как в опере «Cavalleria Rusticana»[17]? – спросила моя мать, желая, видимо, показать, что, несмотря на неоконченное образование, была достаточно культурным собеседником.
– Правильно, – улыбнулась Дженни. – Но мы не родственники.
– A-а… – только и нашлась, что сказать, мама.
– A-а… – вторил ей мой отец.
Мне оставалось лишь добавить свое «а-а» и гадать, поняли ли родители шутку Дженни.
Элисон Форбс Барретт пожала Дженни руку, и после обычного обмена банальностями, дальше которого у нас дома не заходило никогда, мы присели. В помещении стало тихо. Я пытался понять, что происходит. Мама, конечно, оценивала Дженни и ее костюм (на этот раз лишенный какой-либо богемности), ее манеру держаться, ее произношение. Надо признать, избавиться от крэнстонского выговора моя любимая так и не смогла.
Дженни, наверное, тоже оценивала мою мать. Мне говорили, девушки часто так делают, чтобы лучше узнать человека, за которого они собираются замуж. Не исключено, что она оценивала и Барретта-старшего. Интересно, заметила ли она, что он выше меня ростом? И как Дженни нашла его пиджак?
А он тем временем, как всегда, выбрал в качестве мишени меня:
– Как дела, сын?
Удивительно, насколько хреновым для выпускника колледжа Родес собеседником был отец[18].
– Прекрасно, сэр, прекрасно.
Как бы желая поддержать баланс в беседе, мама обратилась к Дженни:
– Хорошо ли вы доехали?
– Да, – ответила Дженни. – Хорошо и быстро.
– Оливер любит разогнаться, – вставил отец.
– Ну, до тебя мне далеко, папа, – парировал я.
Что он на это скажет?
– Да, пожалуй, что так.
Да что ты, папочка!
Миссис Барретт, которая всегда на стороне отца, перевела разговор на более общую тему – то ли на музыку, то ли на живопись, я не очень внимательно слушал. Даже не заметил, как в руках оказалась чашка чая.
– Спасибо, – сказал я. И добавил: – Мы ненадолго.
– Что? – не поняла Дженни. Они с мамой, кажется, обсуждали Пуччини или еще кого-то в этом роде и потому сочли мое замечание несколько неожиданным. Мать посмотрела на меня (такое с ней случалось редко):
– Но вы же приехали на обед?
– Ну, мы не сможем, – сказал я.
– Да, конечно, – почти одновременно со мной произнесла Дженни.
Я повернулся к ней:
– У меня дела.
Во взгляде Дженни читалась фраза: «Что за бред ты несешь?» Затем тишину нарушил мистер Каменное Лицо:
– Вы останетесь на обед. И это приказ!
Его деланая улыбка не предполагала отказа. Но я не собирался терпеть командный тон. Даже от финалиста Олимпийских игр.
– Мы не можем остаться, сэр! – заявил я.
– Но мы должны! – возразила Дженни.
– С чего бы это? – поинтересовался я.
– Я хочу есть, – ответила она.
…Мы сидели за столом, покорные воле Барретта-старшего. Он склонил голову. Мать и Дженни последовали его примеру. Ну, и я тоже.
– Благослови, Господи Боже, нас на служение Тебе и эти дары, которые мы по благости Твоей вкушать будем, и даруй, чтобы все люди имели хлеб насущный. Просим Тебя через Христа, Господа нашего. Аминь.
Какая мерзость! Я готов был провалиться сквозь землю. Неужели нельзя было обойтись без этой идиотской демонстрации собственной набожности? Что подумает Дженни? Как будто мы в Средневековье живем!
– Аминь! – произнесла мама (Дженни повторила, но очень тихо).
– Мяч в игре! – пошутил я. Шутка не прошла. Дженни вообще отвела взгляд куда-то в сторону. Отец метнул в меня разъяренный взгляд.
– Мне жаль, сынок, что ты совсем забросил бейсбол.
Лишь благодаря замечательной способности моей матери вести светскую беседу трапеза прошла не в гробовой тишине.
– Так ваша семья родом из Крэнстона, Дженни?
– Почти. Мама была из Фолл-Ривера.
– У Барреттов есть заводы в Фолл-Ривере, – заметил Барретт-старший.
– Где на них вкалывали целые поколения бедняков, – добавил Барретт-младший.
– В девятнадцатом веке, – парировал Барретт-старший.
Мама заулыбалась: она явно радовалась тому, что этот раунд выиграл ее Оливер. Но не тут-то было.
– А как насчет планов автоматизировать эти самые заводы? – нанес я ответный удар.
На несколько мгновений воцарилась тишина. Я ждал, что вот-вот получу от отца резкий отпор.
– А как насчет кофе? – произнесла вместо этого мама.
Мы перешли в библиотеку – в беседе наступил момент, который можно было считать началом финального раунда: меня и Дженни назавтра ждали занятия, мистера Каменное Лицо – его банк и еще куча дел. Разумеется, и мама с утра запланировала что-нибудь, не терпящее отлагательств.
– Сахару, Оливер? – спросила она.
– Конечно, дорогая, наш сын всегда пьет кофе с сахаром! – ответил ей отец.
– Спасибо, только не сегодня, – возразил я. – Пожалуйста, без сахара и без молока, мам.
Мы расположились в библиотеке, держа в руках чашки с кофе. Было очень уютно и абсолютно скучно. Говорить было совершенно не о чем, и я решил подкинуть тему для беседы:
– Скажи мне, Дженнифер, что ты думаешь о Корпусе мира?
Она нахмурилась и не произнесла ни слова.
– Так, значит, ты уже рассказал им? – спросила мама у Барретта-старшего.
– Не сейчас, дорогая, – отозвался тот. Его скромность была настолько наигранной, что практически кричала: «Ну же, спросите, о чем!» Пришлось спросить:
– Что у тебя за новости, папа?
– Так, пустяки, сынок, – ответил он.
– Не понимаю, как ты можешь так говорить, – воскликнула мама и повернулась – для вящего эффекта от того, что собиралась возвестить. (Я же говорил, что она всегда и во всем принимает сторону Оливера Барретта Третьего!) – В общем, твой отец собирается возглавить Корпус мира.
– Ох!
Дженни тоже сказала «Ох!», только в ее голосе было больше радости. Папуля пытался изобразить смущение, а мама, кажется, ожидала, что я паду перед ним ниц. Подумаешь, не велика честь, его ж не госсекретарем, в конце концов, назначили!
– Мои поздравления, мистер Барретт! – взяла на себя инициативу Дженни.
– Да. Поздравляю, сэр, – вторил ей я.
Маме явно не терпелось поговорить о новой папиной должности.
– Я уверена, это будет прекрасной возможностью проявить себя на столь благородном поприще.
– О, несомненно, – согласилась Дженни.
– Да уж, – сказал я, хотя мой голос выдавал полное отсутствие уверенности в этом. А потом я и вовсе перевел разговор на другую тему: – Передай-ка мне сахар, пожалуйста.
8
– Дженни, что ты на меня взъелась! Ну не госсекретарем же его назначили!
Слава богу, мы уже были на пути в Кембридж.
– И все-таки ты мог бы проявить побольше энтузиазма!
– Я его поздравил!
– Великодушие хлещет через край!
– А чего ты, черт возьми, ждала?
– Господи, как меня тошнит уже от всего этого! – негодующе воскликнула Дженни.
– Знаешь, не тебя одну! – ответил я.
Какое-то время мы ехали в полном молчании, но долго так продолжаться не могло.
– От чего тебя тошнит, Джен? – спросил я, как будто запоздало сообразил спросить ее.
– От того, как отвратительно ты ведешь себя со своим отцом.
– Он себя со мной ведет не менее отвратительно.
И пошло-поехало… Дженни развернула широкомасштабную кампанию по пропаганде отцовской любви. Ну, в общем, типичный синдром любящей дочери средиземноморского происхождения. Конечно, она еще добавила, что я проявляю чудовищное неуважение к отцу.
– Ты только и делаешь, что хамишь ему! Все время!
– Он мне платит той же монетой, Джен, неужели ты не заметила?
– Я уверена, ты ни перед чем не остановишься, только бы достать своего предка!
– Да Оливера Барретта Третьего достать нереально…
Последовала короткая, но настораживающая пауза, после чего Дженни произнесла:
– Разве только женившись на Дженнифер Кавильери…
Я собрал в кулак все свое хладнокровие и припарковался у рыбного ресторанчика. После чего повернулся к ней, готовый выплеснуть накопившуюся злость:
– Ты всерьез так считаешь?
– Я считаю, это одна из причин, – произнесла она тихо и совершенно спокойно.