Прибор Валентинского я поставила на холодильник и включила: будем совмещать приятное с полезным.
Монитор ожил, когда бутылка была опорожнена наполовину и когда мы с Кортневым знали буквально все о грандиозных возможностях китайской и тибетской медицины. Я как раз шутливо сказала Кортневу, что добрейший человек Виктор Иванович помянет наши с ним грешные души, когда будет отмечать свое стопятидесятилетие. Димка расхохотался. И в этот момент…
Хлопнула дверца машины. Заработал двигатель. Затем вновь хлопнула дверца. И водитель, и пассажир на месте.
Затем мы услышали голос Валерия:
– Я думал, он с нас шкуру навовсе спустит, если уж на ковер вызвал. Мог ведь просто дать команду исправить сложившуюся ситуацию: отыскать и замочить эту мерзавку. Ой, башка разваливается просто. Что она нам вкатила? Найдем – убью. Так кинуть… Как последних лохов. Как они нас вообще вычислили? Всю дорогу наблюдал – никого на хвосте не было.
– Не хочу об этом говорить, – раздраженно сказал Антон. – У самого репа как чугун. Давай лучше подумаем, как выкрутиться и где эту сучку искать. Она уж теперь точно на дно ляжет. И подружку свою запрячет так, что ни одна собака не найдет. Угораздило тебя этого придурка по кумполу приложить так, что он копыта откинул. А второй как сквозь землю провалился.
Точка быстро двигалась в направлении к центру города.
– Можно попробовать выйти на родственников Истоминой или Ивановой. Войти в доверие, – попытался придумать что-то путное Валерий.
– А еще лучше похитить их, – голос Антона прозвучал, как мне показалось, несколько иронически.
О чем со злосчастными «близнецами» беседовал их любимый шеф Шлюпкин, мы не имели возможности слышать. «Жучок» они с собой в дом к нему, разумеется, не прихватили. Мы имели возможность услышать беседу между друзьями лишь тогда, когда они вновь вернулись в машину.
– Хорошо хоть так. Я думал, что он вообще голову с нас снимет. Сейчас заедем в отделение. Попытаюсь через кое-кого выйти на сыщицу. Только надо поосторожнее действовать. Ведь где-то она паркуется, раз ее в квартире нет.
Они не успели заехать к «кое-кому знакомому в отделении». Поскольку все закончилось взрывом. И точка на экране бесследно исчезла.
– Ни фиг-га себе, – выдохнул совершенно обалдевший Кортнев.
– Каюк прибору, – Валентинского, пожалуй, именно уничтожение аппарата удивило и расстроило больше всего.
А я ошарашенно молчала. Мои приятели и помощники, кажется, еще не въехали, что все это означает для меня, для Истоминой, для Кортнева. Шлюпкин, похоже, тоже решил идти ва-банк. И выручать своих подручных, «нарисовавшихся», а потом еще и лопухнувшихся так, что это стало опасно для его карьеры, не собирался. Он от них просто избавился.
Полагаю, что пока они ходили к нему с докладом, кто-то из других его верных псов подвесил на «десятку» пластитовую бомбу с дистанционным управлением. И завтра по телевизору в местных новостях объявят, что неизвестными лицами был совершен теракт на такой-то улице города Тарасова. Вот так. Хорошо, что мы от их пушек по дороге избавились. А плохо то, что новых врагов, которые будут пытаться выйти на нас, мы в лицо не знаем.
* * *Какая же я молодец, не стану скромничать, что для Ленки добыла алиби на момент убийства. Милиция, по идее, не должна больше горячо интересоваться ее судьбой. А вот Шлюпкин…
Да, я просто обязана найти перстень. Я была уверена, что, как только он вынырнет, все станет на свои места. Я разгадаю шлюпкинский секрет и буду наверняка знать о том, как прервать его тайное могущество. Имея на руках козырной туз, можно выстроить тактику верно. Решено. С утра занимаюсь перстнем.
– Что, ребята, как вам все это нравится? – спросила я своих гостей и верных соратников.
Виктор Иванович пожал плечами и, вздохнув, философски произнес:
– Что ж, все там будем. Давайте помянем новопреставленных рабов божьих Антона и Валерия. Жалко их. Молодые еще были.
Мы выпили, не чокнувшись.
* * *С утра я навестила подругу. Она была уже в полном порядке, и мне с трудом удалось уговорить ее остаться еще в больнице, пока я не улажу наши общие дела.
– Ну какая тебе разница? – убеждала я ее. – Полежишь немного, отдохнешь от своих оболтусов. Третья четверть такая длинная, что все пробелы, которые образуются из-за твоего отсутствия, можно восполнить.
– Один день, – отрезала она, – и ни часом больше. Я не собираюсь тут торчать и занимать чужое место. Тут люди в коридорах лежат. Я себя преступницей чувствую. И вообще не понимаю, почему доктор меня с утра не отпустил.
Я хорошо знала, почему ее доктор не отпустил, но не докладывать же об этом Истоминой. Для меня столь незначительная сумма – не деньги. Не стоит вынуждать подругу чувствовать себя в долгу.
– Ладно, преступница, – невольно рассмеялась я, – лучше расскажи, как ты так лихо сумела провести «близнецов»?
Ленка пожала плечами:
– Сама не знаю. Я ведь еще в милиции одну таблетку скушала. Хорошо, что они у меня с собой оказались. Да ладно. Подумаешь, эка невидаль. Сама же говоришь, с кем поведешься… – и тоже рассмеялась.
– Ну что, до вечера. Приеду за тобой, как договорились.
Мы с ней распрощались, и я отправилась по нашим общим делам. Кортнев остался в квартире руководить своим бизнесом по телефону.
Сначала я съездила в пятую школу и предупредила администрацию, что учитель французского языка заболела и в ближайшие несколько дней вести уроки не сможет. Пусть Ленка не обижается на меня за самоуправство, но бездарно рисковать жизнью я ей не позволю.
Когда с благородной миссией было покончено, я отправилась в тот двор, где меня угораздило подвесить «жучка» на мусорный бак. Там было пустынно – ни души. Словно вымерли все. Я послонялась немного, изучая окрестности, прошла в гаражи, где вчера парковала машину, проверяя, нет ли за нами слежки.
Ворота одной из «ракушек» были распахнуты. Под видавшим виды «москвичонком» торчали ноги в старых растрескавшихся ботинках с толстыми подошвами. Хозяин ботинок и старого драндулета, ремонтом которого он в данный момент занимался, насвистывал незатейливый мотивчик песенки про то, что мальчик хочет в Тамбов.
– Эй, на барже, – обратилась я к трудяге, – привет.
Сбоку из-под машины высунулась перепачканная рожица. Парень в шапке-ушанке доисторических времен посмотрел на меня с явным любопытством:
– Привет, коли не шутишь. А вот выпить нет.
– В смысле?
Я не сразу сообразила, что это, если можно так выразиться, «искрометный» юмор.
– Что, – крякнул хозяин «Москвича», вылезая из-под своей развалины, – с юмором, что ли, напряг? – Парень взял с верстака замасленную тряпку, вытер ею руки и продолжил: – А впрочем, таким красивым матильдам мозги и не нужны. Им остального хватит, – и заржал, довольный очередной «удачной» шуткой.
Меня передернуло от столь грубого юмора. Если бы во дворе не было столь безлюдно и нашлись бы другие, более достойные кандидатуры для беседы, я бы ему, фигурально выражаясь, врезала. Не смогла бы удержаться. Но в данной ситуации выбирать не приходилось. Да и что хорошего ждать от самовлюбленного коротышки. И все же от легкой «зуботычины» не удержалась:
– Конечно, не нужны. В наше время редко встречаются молодые люди, способные оценить ум.
– Че хотела-то?
– Кое-что спросить, Геркулес, – я изобразила нежнейшую улыбку, рассматривая этого тщедушного юмориста.
– Иван, – серьезно представился парень и протянул мне черную от мазута руку, совершенно проигнорировав имя, которым я его назвала. Пришлось ее пожать. И тут же вытереть платочком.
Увидев это, парень немного смутился. Даже на «вы» перешел, хотя только что «тыкал» напропалую:
– Извините, я не подумал. Картер пробило. Я злой как черт сегодня. С утра колупаюсь.
– Бывает, – посочувствовала я ему.
– Ищете кого-нибудь? – Он уже был настроен довольно миролюбиво.
– Федорыча. Знаете такого? Как мне сказали, этот Федорыч часто роется в мусорных баках, стоящих в вашем дворе, бутылки собирает. На выпивку, насколько мне известно.
– Бог ты мой. Везет же Федорычу. Такая женщина его разыскивает. А если скажу, что мне за это будет?
– Обещаю, что из-за выданной секретнейшей информации вам точно ничего не будет, – отпустила я ответную шпильку и тут же пожалела. Парень насторожился:
– Вы из милиции, что ли?
Не любят у нас милицию почему-то. Виноват ли человек, безгрешен ли, аки ангел, однако насторожится, узнав, что перед ним представитель органов правопорядка. Посему я поспешила исправить оплошность и тут же назвалась журналистом:
– Я пишу статью об ограблении владельца джипа. И у меня есть информация, что некий Федорыч, к сожалению, не знаю его имени и фамилии, все видел собственными глазами. Вот я и хотела поподробнее все расспросить. Из первых-то рук интреснее, правда?
– Это, конечно, так. Федорыч всем нам уши прожужжал, как, дескать, тому парню повезло. Только его самого не поймешь. То так скажет, то этак. Может даже быть, что он про перстень с каким-то там камнем навороченным вообще наврал.
– Это, конечно, так. Федорыч всем нам уши прожужжал, как, дескать, тому парню повезло. Только его самого не поймешь. То так скажет, то этак. Может даже быть, что он про перстень с каким-то там камнем навороченным вообще наврал.
– А почему, Ваня, вы так думаете? Он вообще лгун по природе?
Парень достал из кармана смятую пачку «Астры», облокотился на верстак, закурил, прищуривая правый глаз от едкого дыма.
– Ну почему сразу лгун? Не могу сказать, что замечал его во вранье. Просто он по-разному каждый раз про ограбление рассказывает. Как выпьет, так начинает пургу мести, что, мол, перстень у мужика украли и бумажник. И что, мол, ему крутые ребята, которые там тоже случайно оказались, дали денег на бутылку, чтобы шел своей дорогой, не вмешивался и в свидетели не лез. Короче, мнит себя агентом национальной безопасности.
А вот это интересно, если мужику и впрямь предложили подержать язык за зубами. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Возможно, таинственный Федорыч, которого мне пока не довелось повидать, говорит правду именно по пьяной лавочке. Надо будет его подпоить, когда разыщу.
– Вань, а вы сами вообще пьете или нет?
– За чужой счет пьют и язвенники, и трезвенники, – парень довольно хохотнул, словно эту крылатую фразу из известного кинофильма только что сам изобрел. – Вообще-то я непьющий. Точнее не слишком пьющий. Но иногда с хорошими людьми выпить не грех. А уж сегодня такой паршивый день выдался, что вообще надрался бы как черт. Может быть, составите мне компанию?
Я притворно вздохнула:
– Я бы тоже с удовольствием выпила. Но мне нельзя. А то статья не получится. Но если вы мне организуете компанию Федорыча и раскрутите его на разговор об этих крутых ребятах и обо всем остальном, то с меня причитается. А я скромненько послушаю. Скажете, что я ваша старая приятельница. Зашла поболтать.
– Согласен, – Иван хлопнул в ладони и потер их одна о другую в предвкушении приятного времяпрепровождения.
– Вот и ладненько, – я достала деньги и протянула парню. – Дуй за бутылкой и Федорычем, я посторожу твою… – тьфу ты, черт, едва не назвала его «роскошную» тачку рухлядью, а ведь ни один автовладелец не потерпит от чужака столь нелестный отзыв в адрес своего драгоценного транспортного средства, – …твою машину.
Федорыч, а точнее, как выяснилось, Самсон Федорович Плесневецкий, мало соответствовал своему мифологическому имени, зато фамилия оказалась точно в масть. Маленький, щупленький, какой-то замшелый, с сухими, трясущимися от беспробудного пьянства руками, похожими на куриные лапки. У него даже ногти чем-то напоминали птичьи коготки.
Самсон Федорыч был одет в поношенное, почиканное молью пальто мышиного цвета с серым каракулевым воротником, а на голове имел шапку типа «кубанка» из того же вышедшего из моды меха. Когда-то этот живописный гардероб, вероятно, был символом достатка. Во всяком случае, мой друг Валентинский сказал бы, что такие одежды раньше носили кагэбэшники и обкомовские работники.
– Здрасьте вам, милая девушка, – Федорыч манерно поклонился.
Я кивнула, любезно улыбнувшись.
Иван притащил со двора несколько кирпичей, составил их по две штуки в столбики, накрыл тряпьем, изобразив нечто вроде «пуфиков». В центре поставил трехногую табуретку, подперев ее домкратом, чтобы не рухнула, не дай бог. Застелил импровизированный стол газетой, разложил скромную снедь, прихваченную из дома, и выставил бутылку, на которую мне пришлось разориться по случаю будущей, обещанной «собутыльником» сенсационной статьи.
– Прошу к столу, гости дорогие.
Я накрыла свое сиденье носовым платком и осторожно, опасаясь испачкаться, присела.
Вначале разговор крутился вокруг машины Ивана, вокруг злополучного картера, так некстати полетевшего. Иван не спеша вскрыл водку, разлил в пластиковые стаканчики, продолжая сетовать на превратности судьбы.
Самсон Федорович тупо кивал, гипнотизируя свой стаканчик горящим от нетерпения взглядом. Но вскоре судорожно сглотнул и не выдержал:
– Давай, что ль, Вано, вздрогнем? А то так хреново, жуть прямо.
Похоже, Федорыч неплохо вчера у мусорного бака порыбачил, раз опять от похмельного синдрома страдает.
– Ну, давай, Федорыч. За удачу. Чтобы и нам всем хоть раз так повезло, как тому парнишке, что мертвого хозяина джипа обобрал.
Федорыч кивнул, никак не прореагировав пока на попытку завязать разговор о краже в джипе. Взял трясущейся рукой стаканчик. Стаканчик заплясал так, что водка едва не выплеснулась из него.
– Вот черт, опять вчера перебрал. Никак не могу вовремя остановиться.
Он резко рванул стакан ко рту и запрокинул голову, вливая содержимое внутрь. В итоге половина водки выплеснулась и потекла по небритому подбородку. Самсон Федорыч сморщился, утерся тыльной стороной ладони и передернул плечами. Занюхал огурцом и отщипнул толику от горбушки хлеба.
Я пододвинула ему свою долю:
– Вам, кажется, не повредит еще немного.
Он вопросительно посмотрел на Ивана.
– Да пей, раз предлагают. Не каждый день удача улыбается.
Иван настойчиво пытался направить разговор в сторону «удачи». Но пока это не очень получалось. Он вновь наполнил стаканчики.
Пока мужики закусывали, я решила взять инициативу в свои руки и на ходу сочинила весьма правдоподобную историю о том, как однажды повезло моей подруге. Она якобы случайно нашла в пригородном поезде между стеной и сиденьем кошелек с тысячей долларов.
– Бывают же люди везучие, – мечтательно проговорил Иван. – Вон и у Федорыча на глазах одному парню тоже повезло. За здорово живешь, можно сказать, прибарахлился.
– Эт-то точно, – икнув, изрек Федорыч. – Повезло. Мужик в джипе откинулся, а он мимо как раз шел. Нет чтобы мне взять да подойти. Я ведь на углу как раз стоял. Коньки внучкины продавал. И ведь просил-то за них всего ничего. Жадный нонче народ пошел, не хотел никто покупать. – Плесневецкий поцокал языком.
– Да ты, Федорыч, не философствуй. Ты про парней лучше расскажи, которые тебе денег дали, чтобы в милицию не ходил.
Самсон Федорыч испуганно оглянулся, словно убеждаясь, не подслушивает ли нас кто-нибудь, приложил палец к губам:
– Я ведь только тебе про них говорил, а ты, ну болтать всем подряд.
– Ну ты даешь. Да про перстень и про кошелек ты всему двору рассказал, а теперь тайну из этого делаешь.
– Про перстень и про кошелек рассказывал. А про парней только тебе. А ты всему свету. Я ж тебя предупреждал, что это секрет.
– Ой, Федорыч, хватит загоняться-то, ей-богу. Тут же все свои. Танюха – моя хорошая знакомая. Она никому не скажет. Правда, Тань?
– Коне-ечно, – подыграла я Ивану. – Зачем мне язык распускать?
Иван вновь налил себе и Плесневецкому.
Теперь Самсон Федорыч дошел до нужной кондиции, до стадии обезьяны – жутко нравился сам себе, считал себя весомым, значимым.
– Свадьба в аккурат за этим джипом ехала. Кортеж, значит. Они в полквартале от аптеки остановились. Не знаю, заминка какая-то у них вышла, что ли. Пробка на дороге образовалась. А я на них и загляделся. Чего это там? – думаю себе. А тут этот джип тормознул. Он-то впереди кортежа ехал.
Федорович примолк, бросил взгляд на остатки водки в бутылке и только потом продолжил.
– Водитель в аптеку побежал. Я глянул на машину. Дверца джипа открылась. Мужик высунулся, голову так склонил. А рядом парень остановился. Высокий, красивый. Видный, словом. Весь из себя. Он к нему, к мужику этому, наклонился. За руку взял. Я подумал, что они знакомые. Парень вроде как в карман нагрудный к мужику полез. Я еще подумал, чего это он. Уж не обокрасть ли собрался. Потом смотрю – мужик в джипе молчит. На помощь не зовет. Ну а мое какое дело? И я опять на свадьбу глазеть стал. А парень тот ушел, пока я отвлекся.
Рассказчик снова замолчал, но уже сам увлекся воспоминанием и не смог остановиться, продолжал, как бы торопясь, выложить слушателям всю информацию.
– Тут и шофер вернулся. Зашел со стороны пассажира, чтобы, значит, дверцу-то закрыть. Хвать мужика за руку. И оглядываться стал, словно ищет кого-то. Меня позвал. Спросил, не подходил ли кто. Гляжу, мамоньки мои, мужик-то мертвый. Тут я про парня и ляпнул. Поинтересовался еще, не пропало ли чего. Ну, он и сказал, что вроде как кольцо с брильянтом с руки пропало. Потом кортеж мимо промчался. Водитель побежал «Скорую» вызывать.
– А почему вы решили, что парень тот, который перстень снял, еще и кошелек прихватил?
– Дык… Я ж говорю, что мне показалось, будто он по карманам шарит. Значит, кошелек искал. Ну, а раз искал, стало быть, нашел.
Логика железная. Скорее всего так оно и есть, подумала я, не перебивая рассказчика. А того прямо понесло.
– Вот тогда эти парни и подъехали. Они, видать, за джипом ехали, да в пробку попали – мне так показалось. Уж больно они расспрашивать дотошно принялись. Я и сказал, что так, мол, и так, перстень золотой у мужика увели. Один из них еще спросил, видел ли я точно, что перстень сняли. Я ответил, что нет. Я ведь и в самом деле не видел, что парень кольцо-то снял. Это ж водитель пропажу перстня-то заметил. А один из парней мне и говорит: «Молодец, дед. Меньше видишь, меньше знаешь – дольше проживешь».