Сейчас он стоял около темной, обшитой панелями двери, ведущей в некую, без сомнения, вызывающую суеверный ужас комнату, за возможность попасть в которую я заплатила бы гинею.
— Флавия. — Он кивнул — несколько осторожно, как я заметила. — Боюсь, ты должна нас извинить, — сказал он. — Мы…
— Ну-ну, — вмешался Матт Уилмотт, — я полагаю, это вездесущая протеже Руперта, мисс…
— …де Люс, — ответила я.
— Да, конечно, де Люс. — Он покровительственно улыбнулся, как будто все знал и просто поддразнивал.
Должна признать, что, как Руперт, этот человек обладал абсолютно великолепным профессионально поставленным голосом: богатый, сладкозвучный поток слов изливался так, будто у него в горле были деревянные трубы органа. «Би-би-си», должно быть, разводит таких людей на специальной ферме.
— Как одна из юных протеже Руперта, так сказать, — продолжал Матт, — ты, возможно, почувствуешь себя спокойнее, узнав, что «Тетушка» — как мы, сотрудники, называем Британскую телевещательную корпорацию — устраивает похороны, достойные ее одной из самых ярких звезд. Не в Вестминстерском аббатстве, понимаешь ли, но в месте, которое уступает только ему. Как только мистер Соубелл доставит… э-э-э… останки в Лондон, начнутся публичные проводы: тело выставят для прощания, возложат венки, краснолицая мать десятерых детей из Уэстон-супер-Мэра встанет на колени у гроба вместе с заплаканным потомством, и все это под телекамерами. Никто иной, как генеральный директор собственной персоной предложил трогательный штрих — установить белку Снодди на пустой перчатке — нести дежурство в изножии гроба.
— Он здесь? — спросила я, делая жест в заднюю часть дома. — Руперт все еще тут?
— Он в хороших руках, — кивнул Матт Уилмотт, и мистер Соубелл с самодовольной ухмылкой слегка поклонился в знак признательности.
Я никогда в жизни ничего так не хотела, как в этот момент спросить, могу ли я взглянуть на труп, но на этот раз мой обычно острый ум подвел меня. Я не смогла придумать ни единого благовидного предлога, чтобы бросить взгляд на останки Руперта, как их назвал Матт Уилмотт, да и неблаговидный предлог сочинить не смогла.
— Как Ниалла это переживает? — спросила я, тыкая вслепую.
Матт нахмурился.
— Ниалла? Она куда-то подевалась, — ответил он. — Похоже, никто не знает куда.
— Может, она сняла номер в «Тринадцати селезнях»? — предположила я. — Наверное, ей захотелось принять горячую ванну.
Я надеялась, Матт проглотит мою наживку, так и случилось.
— Ее нет в «Тринадцати селезнях», — ответил он. — Я сам там расположился по приезде.
Ага! Как я подозревала, Матт Уилмотт действительно был на расстоянии пешей доступности от Святого Танкреда перед, во время и, вероятно, после того, как Руперт был убит.
— Что ж, — сказала я, — простите, что побеспокоила вас.
Они сблизили головы, не успела я за дверь выйти.
Как часто бывает летом, небеса быстро очистились. Темные облака переместились к востоку, и птицы запели во всю мочь. Хотя было еще довольно рано и несмотря на свежий воздух и теплое солнце, я обнаружила, что зеваю, как кошка, по пути к Букшоу. Вероятно, это потому, что я встала до зари, либо потому, что слишком поздно легла накануне.
Какова бы ни была причина, я внезапно почувствовала себя измотанной. Даффи однажды заметила, что Сэмюэль Пепис, автор знаменитого дневника, то и дело укладывался в постель, и отец всегда говорил о замечательной восстанавливающей способности короткого сна. На этот раз я поняла, что они чувствовали.
Но как попасть в дом незамеченной? Миссис Мюллет стережет кухню, как собачка Фу гробницу китайского императора, а если я воспользуюсь парадным входом, рискую нарваться на тетушку Фелисити и заполучить нежеланные обязанности на остаток дня.
Каретный сарай был единственным местом, куда можно было легко войти и выйти, оставшись незамеченной и непотревоженной.
Я припарковала «Глэдис» за одним из больших каштанов, окаймлявших подъездную аллею, и крадучись пошла за угол дома.
Я подняла щеколду из кованого железа и бесшумно проскользнула внутрь.
Хотя мои глаза плохо видели после света на улице, я тем не менее смогла разглядеть видневшиеся в темноте очертания винтажного «роллс-ройса» Харриет, «фантома II», его никелированный радиатор тускло блестел во мраке. Сквозь маленькие грязные окна едва проникал слабый рассеянный свет, и я знала, что надо смотреть под ноги.
Иногда я прихожу сюда поразмышлять. Я забираюсь в этот дворец на колесах и устраиваюсь в его удобном салоне, на кремовой коже, притворяясь, что я — Харриет и вот-вот заведу двигатель и поеду к лучшей жизни.
Я взялась за ручку двери и тихо повернула ее. Если Доггер поблизости, я знала, что его потревожит малейший шум и он примчится проверить, кто ломится в каретный сарай. Боже, благослови прекрасный корабль «роллс-ройс» и всех, кто плавает на нем, подумала я, когда тяжелая дверь открылась в полнейшем молчании и я влезла на водительское сиденье.
Я вдохнула шикарный запах автомобиля, как некогда, должно быть, делала Харриет, и приготовилась свернуться клубочком. Если мне повезет, в этом полумраке я усну меньше чем за минуту. Потом у меня будет достаточно времени, чтобы подумать об убийстве.
Когда я с наслаждением вытянулась, мои пальцы чего-то коснулись: кожи человеческой ноги, если судить на ощупь. Не успела я вскрикнуть, как кто-то зажал мой рот ладонью.
— Тихо! — прошипел голос мне на ухо.
Мои глаза закатились, как у лошади на бойне. Даже в полумраке я увидела лицо человека, который схватил меня.
Это была Ниалла.
Первым моим порывом было откусить ей палец: у меня фобия насчет удержания меня силой, и временами мои рефлексы быстрее, чем разум.
— Ни звука, — прошептала она, слегка встряхивая меня. — Мне нужна твоя помощь.
Проклятье! Она произнесла женский пароль — сказала эти волшебные слова, простирающиеся в туманную глубину времен в некое изначальное болото. Я была в ее власти. Я тут же обмякла и кивнула. Она убрала руку.
— Полиция ищет меня? — спросила она.
— Я… я не думаю. Не знаю, — сказала я. — Я не отношусь к числу их доверенных.
Я все еще была раздражена из-за того, что меня схватили и встряхнули.
— О, прекрати, Флавия, — произнесла она. — Не злись на меня. Мне надо знать. Они ищут меня?
— Я не видела полицейских с субботнего вечера, сразу после того, как Руперт… Руперт был…
Хотя у меня не было предрассудков насчет этого слова, я не могла заставить себя сказать его в лицо Ниалле.
— Убит, — договорила она, падая обратно на сиденье. — Я тоже. Этот инспектор просто не прекращал задавать мне вопросы. Это было ужасно.
— Убит? — Я выплюнула это слово так, будто оно никогда не приходило мне в голову. — Что заставляет вас думать, будто Руперта убили?
— Так все думают: полиция, а теперь и ты. Ты только что сказала «сразу после того, как Руперт был…», а это подразумевает кое-что, не так ли? Убит… погиб, какая, собственно, разница? Ты наверняка не собиралась сказать «после того, как Руперт умер», и не притворяйся. Я не дура, Флавия, так что перестань обращаться со мной, словно я идиотка.
— Возможно, это был несчастный случай, — сказала я, увиливая, чтобы собраться с мыслями.
— Стала бы полиция полночи мурыжить публику, если бы они считали, что это несчастный случай?
Она дело говорит.
— Что хуже, — продолжила она, — они думают, что я это сделала.
— Я понимаю почему, — заметила я.
— Что? Ты на чьей стороне, в конце концов? Я сказала тебе, что мне нужна помощь, и вдруг ты обвиняешь меня в убийстве!
— Я не обвиняю вас в убийстве, — уточнила я. — Я просто излагаю очевидное.
— Что именно?
Она злилась все сильнее с каждой минутой.
— А именно, — сказала я, сделав глубокий вдох, — то, что вы прячетесь, что Руперт избивал вас, что была другая женщина и что вы беременны.
В этих водах я тонула с головой, но тем не менее была полна решимости плыть, словно щенок, сброшенный с края пирса. Но даже так воздействие моих слов на Ниаллу было впечатляющим. На миг я подумала, что она ударит меня по лицу.
— Это так очевидно? — спросила она дрожащими губами.
— Мне да, — ответила я. — Не могу говорить за остальных.
— Ты думаешь, я это сделала? Убила Руперта, имею в виду?
— Я не знаю, — сказала я. — Не мне судить, способны ли вы на такой поступок, я не Спилсбери.[77]
Хотя сэр Бернард набил руку в установлении убийц, включая двух великих отравителей доктора Криппена и майора Армстронга, он, как ни странно, покончил с собой, отравившись газом в лаборатории. Я подумала, если бы Спилсбери был жив, он первый указал бы, что у Ниаллы были средства, мотивы и возможность.
— Хватит трещать! — отрезала она. — Ты думаешь, что я убила Руперта?
— А вы убили? — я выстрелила в ответ.
— Не могу на это ответить, — сказала она. — Ты не должна меня спрашивать.
Я не была новичком в подобных женских перепалках: одиннадцать лет под одной крышей с Даффи и Фели сделали меня вполне неуязвимой перед такого рода финтами и уловками.
— Хорошо, — настаивала я, — если это не вы, тогда кто?
К этому времени я привыкла к тусклому свету в каретном сарае и наблюдала, как глаза Ниаллы расширились, словно две светящиеся луны.
Повисло долгое и довольно неприятное молчание.
— Если это не вы, — наконец сказала я, — тогда почему вы здесь прячетесь?
— Я не прячусь! Мне надо было уйти подальше. Я тебе говорила. Полиция, Мюллеты…
— Понимаю насчет Мюллетов, — заметила я. — Я бы предпочла провести утро в кресле дантиста, чем целый час слушать болтовню миссис Мюллет.
— Ты не должна так говорить, — сказала Ниалла. — Они оба были очень милы, особенно Альф. Он милый пожилой джентльмен, напоминает мне моего дедушку. Но мне надо было где-то уединиться и подумать, собраться с мыслями. Ты не знаешь, как это бывает, когда расползаешься по швам.
— Нет, я знаю. Лучше, чем вы можете представить. Я довольно часто прихожу сюда, когда мне надо побыть одной.
— Должно быть, я это почувствовала. Я сразу же подумала о Букшоу. Никто не подумал бы искать меня здесь. Не так сложно оказалось найти это место.
— Вам лучше вернуться, — сказала я ей, — до того как ваше отсутствие заметят. Инспектор не был в церкви, когда я проезжала мимо. Полагаю, они засиделись допоздна. Поскольку он вас уже допросил, нет причин, почему вы не могли совершить прогулку по окрестностям, верно?
— Нет… — ответила она неуверенно.
— К тому же, — добавила я, возвращаясь к привычной жизнерадостности, — никто не знает, что вы были здесь, кроме меня.
Ниалла сунула руку в карман на двери машины и что-то достала. Оно выскользнуло с шорохом вощеной бумаги. Когда она развернула сверток на коленях, я не смогла не обратить внимания на острые как бритва складки бумаги.
— Никто не знает, — сказала она, протягивая мне сэндвич с огурцом, — кроме тебя… и еще одного человека. Вот, съешь. Должно быть, ты умираешь от голода.
22
— Ну же! Ну же! — рычал Доггер, его руки дрожали, словно осенние листья. Он не видел, что я стою неподалеку, в дверях оранжереи.
Лезвие карманного ножа, открытое почти под прямым углом, он неуклюже пытался наточить об оселок. Металл, как безумный, скользил туда-сюда, производя жуткие скрежещущие звуки о черную поверхность.
Бедный Доггер. Эти эпизоды случаются у него без предупреждения, и спровоцировать их может что угодно: произнесенное слово, запах, донесшийся отрывок мелодии. Он отдан на милость своей поврежденной памяти.
Я медленно пятилась, пока не оказалась за стеной огорода. Тогда я начала тихо посвистывать, постепенно увеличивая громкость. Звучало так, будто я иду через лужайку к кухонному огороду. На полпути к оранжерее я запела привальную песенку, которую выучила прямо перед тем, как меня исключили из скаутской организации:
Расправив плечи, я уверенным шагом вошла в оранжерею.
— Привет, дружище! — сказала я с сердечной австралийской улыбкой.
— Маккоркедейл? Это ты? — окликнул Доггер голосом высоким и тонким, как дуновение ветерка в струнах старой арфы. — Беннет с тобой? Вам вернули ваши языки?
Его голова склонилась набок, прислушиваясь, он поднял руку, прикрывая глаза, слепо закатившиеся вверх, к блеску оранжерейного стекла.
Я почувствовала себя так, будто вторглась в святилище, и по затылку побежали мурашки.
— Это я, Доггер, Флавия, — выдавила я.
Его брови удивленно нахмурились.
— Флавия?
Мое имя, изданное его горлом, прозвучало будто шепот из заброшенного колодца.
Я видела, что он уже пробивается обратно оттуда, где был захвачен, свет в его глазах осторожно всплывает из глубин на поверхность, словно золотая рыбка в декоративном пруду.
— Мисс Флавия?
— Прости, — сказала я, забирая нож из его дрожащих рук. — Я его сломала? Я позаимствовала его вчера, чтобы отрезать кусок бечевки, и могла повредить лезвие. Если так, я тебе куплю новый.
Это была чистейшая выдумка, я не трогала эту штуку, но я выучила, что в некоторых обстоятельствах вымысел не только позволителен, но даже может быть актом совершенного милосердия. Я взяла нож из его рук, открыла его до конца и начала тереть его плавными кругами о поверхность камня.
— Нет, все в порядке, — сказала я. — Фью! У меня были бы большие проблемы, если бы я угробила твой лучший нож, верно?
Я захлопнула нож и протянула его обратно. Доггер взял, теперь его пальцы были намного более уверенны.
— Ты был добр, что подумал покормить Ниаллу, — сказала я через некоторое время.
— Ей нужен друг, — ответил он. — Она…
— Беременна, — выпалила я.
— Да.
— Но откуда ты знаешь? Наверняка она тебе не говорила?
— Чрезмерное слюноотделение, — сказал Доггер, — и телеангиэктазия.
— Теле… что?
— Телеангиэктазия, — механически повторил он, как будто зачитывал невидимую книгу. — Расширенные вены в районе рта, носа и подбородка. Необычно, но случается в начале беременности.
— Ты меня изумляешь, Доггер, — заметила я. — Откуда ж ты знаешь такие вещи?
— Они плавают в моей голове, — тихо ответил он, — словно пробки по морю. Я читал книги, думаю. У меня было много времени.
— А! — сказала я. Это была самая длинная фраза, которую он когда-либо произносил.
Но былой плен Доггера не был темой для открытого обсуждения, и я знала, что время переключиться.
— Ты думаешь, это она сделала? — спросила я. — Я имею в виду, убила Руперта.
Доггер нахмурил брови, как будто размышления были сопряжены у него с величайшими усилиями.
— Полиция так подумает, — сказал он, медленно кивая. — Да, полиция подумает именно так. Скоро они будут здесь.
Как оказалось, он был прав.
— Широко известный факт, — возвестила тетушка Фелисити, — что Черную Смерть принесли в Англию юристы. Шекспир говорил, что нам следует повесить многих из них, и в свете нынешней санитарной реформы мы теперь знаем, что он был прав. Так не годится, Хэвиленд!
Она запихнула стопку бумаг в старую шляпную коробку и энергично закрыла крышку.
— Это совершенное унижение, — добавила она, — то, как ты пускаешь все на самотек. Если ничего не случится, у тебя скоро не будет выбора, кроме как продать Букшоу и купить квартиру без удобств в Баттерси.
— Всем привет, — сказала я, входя в библиотеку и притворяясь второй раз меньше чем за полчаса, что не замечаю происходящее.
— А, Флавия, — произнес отец. — Думаю, миссис Мюллет не откажется от дополнительной пары рук на кухне.
— Разумеется, — сказала я. — А затем мне разрешат пойти на бал?
Отец выглядел озадаченным. Мой остроумный ответ пропал впустую.
— Флавия! — вмешалась тетушка Фелисити. — Ребенок не должен так говорить с родителем. Я думала, что ты уже переросла эту дерзость. Не знаю, почему ты все спускаешь с рук девочкам, Хэвиленд.
Отец подошел к окну и устремил взгляд поверх декоративного озера на Причуду. Он спасался бегством, как он часто делал, позволяя хотя бы своим глазам избежать неприятной ситуации.
Внезапно он резко развернулся навстречу тетушке.
— Черт бы все это побрал, Лисси, — сказал он таким решительным голосом, что я думаю, он сам удивился. — Им не всегда легко. Нет… нелегко.
Полагаю, моя челюсть отвисла в тот момент, когда его закрылась.
Дорогой старый папуля! Я бы обняла его, и, если бы каждый из нас был не тем, кем был, думаю, это могло случиться.
Тетушка Фелисити продолжила копаться в бумагах.
— Установленное наследство… движимое имущество… — бормотала она, шмыгая носом. — Когда это кончится?
— Флавия, — сказала Фели, когда я шла мимо открытой двери гостиной, — можно тебя на минуту?
Она подозрительно вежлива. Явно что-то затевает.
Когда я ступила внутрь, Даффи, стоявшая около двери, тихо закрыла ее за мной.
— Мы тебя ждали, — объявила Фели. — Пожалуйста, сядь.
— Я лучше постою, — ответила я. Они обе остались стоять, поставив меня в невыгодное положение, если дело дойдет до неожиданной драки.
— Как пожелаешь, — сказала Фели, усаживаясь за маленький столик и надевая очки. Даффи стояла, прижавшись спиной к двери. — Боюсь, у нас для тебя довольно плохие новости, — продолжила она, поигрывая с очками, словно судья в Олд-Бейли.[79]