Мистер Уилсон взглянул на Аллейна и уперся взглядом в пол. Он стоял и курил, осторожно прикрывая сигарету рукой. У него был вид человека, взявшего себе за правило никогда не идти навстречу окружающим.
– Мистер Уилсон, вы ведь были здесь во время январской стрижки, когда убили миссис Рубрик? – спросил Аллейн.
– Был.
– Вам, наверно, изрядно надоели полицейские со всеми их вопросами.
– Точно.
– Боюсь, что мне придется задать их снова.
Аллейн терпеливо ждал ответа. Наконец мистер Уилсон, на неприветливом лице которого застыло выражение недоверия и упрямства, немыслимым образом сочетавшегося со смиренной покорностью судьбе, произнес:
– Валяйте.
– Отлично. Давайте начнем. Вечером двадцать девятого января тысяча девятьсот сорок второго года, когда миссис Рубрик оглушили, задушили, связали и спрятали в кипе шерсти, которая находилась в таком же, как сейчас, прессе, за порядок в сарае отвечали, как обычно, вы. Верно?
– Я был в Лейксдейле, – пробормотал мистер Уилсон, словно произнося непристойность.
– В то время, когда ее убили? Вполне вероятно. На танцах, не так ли? Но ведь в сезон стрижки вы здесь за главного, если я правильно понял?
– Можно сказать и так.
– Хорошо. И после работы вы здесь все проверяете?
– Что тут проверять-то?
– Ну например, вот эти лазейки у стригального помоста. Они были закрыты?
– Ну да.
– Но загородки можно поднять снаружи?
– Можно.
– Мешковина, закрывающая проем рядом с помостом, была опущена?
– Известное дело.
– А как ее опускают?
– К ней снизу палка прибита, мы за нее беремся и опускаем.
– Понятно.
– А стопка мешков вот у этих дверей? Они лежали так, что любой, кто бы вошел или вышел из сарая, обязательно сдвинул бы их?
– Пожалуй.
– Утром они лежали по-другому?
Мистер Уилсон отрицательно покачал головой.
– Вы это заметили?
– Заметил.
– Каким образом?
– Я сказал ребятам, чтобы они их убрали, а они и не подумали.
– А можно было открыть двери снаружи?
– Ни за что.
– Они были закрыты изнутри?
– Точно.
– Кто-нибудь мог спрятаться в сарае, когда вы закончили работу?
– Никогда.
– Миссис Рубрик вошла через проем с мешковиной?
Мистер Уилсон утвердительно хмыкнул.
– А ее убийца, вероятно, вошел таким же образом, если только не влез через одну из лазеек, приподняв загородку?
– Похоже.
– Где лежало клеймо, когда вы закончили работу?
– У входа.
– То есть у проема с мешковиной? И банка с краской стояла там же?
– Ну да.
– На следующее утро клеймо лежало на том же месте?
– Клифф говорил, что чуток в стороне, – сообщил мистер Уилсон, внезапно разговорившись. – Говорил, что оно не так лежало. Он сказал про это полицейским.
– В то утро вы не заметили ничего необычного, мистер Уилсон? Даже какую-нибудь мелочь?
Мистер Уилсон моргнул блеклыми голубыми глазами и, вперив взгляд в дальний конец загона, произнес:
– Это как поглядеть. Я уже говорил сержанту Кларку, что я там увидел, когда пришел, и младшему инспектору Джексону тоже. Они оба все записали. Парни опять же все рассказали, и их тоже записали, хоть они видели не больше меня.
– Я знаю, – ответил Аллейн. – Может, это и глупо, но мне хотелось бы послушать самому, раз уж я здесь. Кларку и Джексону такая обстановка не в диковинку. Они новозеландцы – можно сказать, родились в шерсти. Им легче разобраться.
Мистер Уилсон презрительно рассмеялся.
– Это они-то? Да что они понимают в нашем деле? Слонялись тут, как пара долбаных жирафов.
– В таком случае мне лучше услышать эту историю от вас, – сказал Аллейн, мысленно извиняясь перед своими коллегами.
– Никакая это не история, – возразил мистер Уилсон. – Это я сам видел. Какая там, к черту, история.
– Бен, расскажи мистеру Аллейну, как ты открыл сарай и что там увидел, – посоветовал Фабиан.
– Именно, – поспешил согласиться Аллейн. – Мне бы хотелось знать, что вы делали в то утро. Шаг за шагом. Чтобы я понял, что произошло. Шаг за шагом, – повторил он. – Поставьте себя в мое положение, мистер Уилсон. Представьте, что вам надо выяснить, что точно происходило на рассвете, скажем, на консервном заводе, в пансионе для молодых девиц или в роддоме. Я хочу сказать…
Аллейн протянул мистеру Уилсону свой портсигар и чуть нервно хлопнул его по плечу:
– Ради Бога, не стесняйтесь, вываливайте все как есть.
– Ладно уж, – обреченно проговорил мистер Уилсон, зажигая новую сигарету от окурка.
Аллейн присел на тюк с шерстью.
Мистер Уилсон оказался лучшим рассказчиком, чем можно было ожидать. Несмотря на свойственную ему лаконичность и презрение к деталям, он с помощью Фабиана, выступавшего в качестве переводчика, довольно сносно справился с задачей. Постепенно перед Аллейном развернулась картина трудового дня в стригальне.
В то утро все находились в дурном настроении. Ночью, когда работники возвращались с танцев, у ворот усадьбы их грузовик проколол шину, и его решили бросить там до утра. Работягам пришлось полмили идти пешком, и за это время они слегка протрезвели. Говорили мало, пока не дошли до загонов, где между двумя стригалями вдруг возник жаркий спор о политике.
– Я велел им заткнуться, и мы все отправились на боковую, – сообщил мистер Уилсон.
По дороге домой у мистера Уилсона началось острое желудочное расстройство. Когда работники добрались до бараков, его совсем скрутило, и оставшуюся часть ночи он провел далеко не лучшим образом.
На рассвете все были уже на ногах. Небо затянуло тучами, и когда Элби Блэк пошел открывать сарай, уже накрапывал дождь. Это означало, что после стрижки овец, стоявших под крышей, стригалям придется ждать, пока обсохнет следующая партия. Был последний день стрижки, и днем за шерстью должен был приехать грузовик. Элби Блэк хотел зажечь керосиновую лампу, но обнаружил, что мальчишки ее не заправили, хотя он их об этом просил. Выругавшись, он решил ограничиться свечой, но тут выяснилось, что она полностью сгорела, утопив фитиль в воске. Взяв новую свечу, он вытащил из подсвечника огарок и бросил его в стойло. К этому времени достаточно рассвело, и свеча уже не по-требовалась. Когда появился мистер Уилсон, Элби нажаловался ему на мальчишек. Тот, измученный недомоганием, обругал их последними словами. Он разъярился еще больше, когда обнаружил в контейнере «какую-то свалку вместо шерсти». Руно было все какое-то раздерганное, словно кто-то переворошил его, а потом пытался уложить как было.
– Шерсть складывают в контейнеры по сортам? – спросил Аллейн.
– Верно. Это был второй сорт. Я сперва подумал, что это мальчишки-подручные залезли в сарай, пока мы были на танцах, и стали баловаться с шерстью.
Однако мальчишки все яростно отрицали. Они божились, что налили керосина в лампу и не трогали свечу, в которой воску было добрых пять дюймов. Потом Томми Джонс стал надевать свой комбинезон, висевший на гвозде рядом с помостом, он попал ногой в прореху в штанине и порвал ее окончательно. Томми немедленно набросился на Элби Блэка, обвинив его в посягательстве на чужую спецодежду, причем со-всем новую. Элби тоже все отрицал. Заметив на комбинезоне темные пятна, мистер Джонс распалился еще больше.
Стригали приступили к работе. Сухих овец оставалось все меньше, их место занимали мокрые, которым еще предстояло обсохнуть. Пришли Фабиан и Дуглас, обеспокоенные погодой. К этому времени у находившихся в сарае окончательно испортилось настроение. Один из стригалей сильно порезал овцу, и Дуглас, стоявший рядом, оказался в лужице крови.
– Ох, и обозлился он, – задумчиво произнес мистер Уилсон.
В этот момент появился Артур Рубрик. Он шел с трудом и сильно задыхался.
– Хозяин сразу почувствовал неладное и спросил Томми Джонса, что случилось, – сообщил мистер Уилсон. – Ну, Томми, ясное дело, стал скулить, что все идет из рук вон плохо. Они как раз стояли около сортировочного стола, и я все слышал.
– Вы помните, о чем они говорили? – спросил Аллейн.
– Помнить-то я помню, но там ничего такого не было.
– Вы не расскажете мне, мистер Уилсон? Я буду вам чрезвычайно благодарен.
– Да так, ничего особенного. Томми у нас заводной. Бывает, на него находит. Вот и в тот раз обругал ребят ленивыми ублюдками.
– Что-нибудь еще?
– Мальчишка Клифф все еще переживал из-за той бутылки с бухлом. Миссис Рубрик отчитала его за пару дней до того. Томми это страх как не понравилось. Он сам об этом говорил.
– А что сказал мистер Рубрик?
– Худо ему было в то утро. Сразу видать. Лицо все черное. Он больше молчал и только повторял, что это очень неприятно. Похоже, ему было душно в сарае и он рвался поскорей уйти. Еще у него руки дрожали. Совсем доходяга.
– Чем все кончилось?
– Подошел молодой Дуг, капитан этот самый, – с некоторой долей иронии ответил мистер Уилсон. – Чуток запачканный. В крови. Тут хозяин на него вскинулся и резко так спросил: «Какого черта ты тут делал?» Дуг, видно, обиделся. Повернулся к нему спиной и вышел.
– Это не было занесено в протоколы, – заметил Аллейн.
– А я об этом и не говорил. Этот младший инспектор Джексон притаскивается к нам в сарай и расхаживает тут с таким видом, словно мы чего-то скрываем. Вроде нас и за людей не считает. «Мне наплевать, что вы там думаете. Отвечайте на мои вопросы». Ладно, пусть так. Мы и отвечали.
– Ах вот как, – тихо произнес Аллейн.
– Зачем нам чего-то утаивать, – миролюбиво продолжил мистер Уилсон. – Когда мы об этом узнали, переживали не меньше других. Не очень-то приятная история. Когда они сказали Джеку Мерривезеру, нашему прессовщику, что он там спрессовал в то утро, его вырвало прямо на помост, никто даже отскочить не успел. Хоть с тех пор целый месяц прошел, для Джека было все едино.
– Ясно. А чем закончился приход мистера Рубрика?
– Закончился тем, что его совсем развезло. Мы вывели его на воздух. Вас тогда не было, мистер Лосс, и он велел никому не говорить, что ему плохо. У него с собой было какое-то лекарство, он его понюхал, и ему полегчало. Томми послал Клиффа за машиной и сам отвез хозяина домой. Тот все беспокоился, чтобы ни-кто не узнал. Не хотел никого тревожить. Настоящий джентльмен был мистер Рубрик.
– Согласен. А теперь, мистер Уилсон, поговорим о прессе. Когда вы закончили работу накануне, он был заполнен шерстью, не так ли? Плита была опущена, но шерсть еще не спрессована. Правильно?
– Точно.
– А утром все выглядело точно так же?
– Вроде так же, но я только разок туда взглянул. А Джек Мерривезер ничего такого не заметил.
– Когда вы закончили стрижку?
– Еще до шести. Мы остригли овец, которые были в стойлах с вечера, а потом случилась заминка. Где-то около одиннадцати. Овцы с улицы еще не обсохли. Потом дождь перестал, и выглянуло солнце. Пришлось выгонять овец под солнце. Все были злые как черти. Молодой Дуг сказал, что овцы уже обсохли, а я сказал, они еще мокрые, и Томми Джонс тоже так считал. Тут приехал грузовик, и Сид Барнс, водитель, начал встревать и говорить, что они сухие. Ясное дело, ему бы по-скорей отделаться и завалиться в паб до темноты. Ну, я послал их всех куда подальше, а тут овцы и вправду высохли, и мы опять занялись стрижкой. Клифф без дела слонялся по сараю, а потом куда-то слинял. Томми его хватился и стал ругаться на чем свет стоит. В общем, полная кутерьма.
Прозвучал свисток, и в сарае снова закипела работа. Из стойла вытащили пять упирающихся овец, застрекотали машинки для стрижки, к прессу подошел костлявый мужчина и, поплевав на руки, нажал на рычаг. Мистер Уилсон затушил сигарету и, кивнув, отправился к сортировочному столу.
Аллейн стал смотреть, как работает прессовщик. Он зашил готовый тюк и, орудуя коротким крюком, вытащил его из пресса и бросил к дверям, где все еще стояли Аллейн и Фабиан.
– Сюда подъезжает грузовик, и тюки забрасывают в кузов, – объяснил Фабиан. – Кузов находится вровень с полом или чуть ниже. Никаких подъемных устройств не требуется. Так же обстоят дела на складе.
– Это тот самый прессовщик? Джек Мерривезер?
– Да, это Джек, – ответил Фабиан.
– Как вы думаете, если я задам ему несколько простых вопросов, его опять не затошнит?
– Кто знает? А что вы хотите у него спросить?
– Пользовался ли он крюком, когда перетаскивал тот самый тюк.
– Очень рискованно! Даже меня мутит, когда я об этом думаю. Эй, Джек!
Мерривезер отреагировал на этот призыв довольно болезненно. Не успел Фабиан произнести вступительные слова, как прессовщик побледнел и уставился на Аллейна с выражением ужаса на лице.
– Слушайте, если бы не война, ни в жизнь сюда не вернулся бы, – с ходу заявил он. – Вот как меня подкосило. Но из-за войны работы сейчас не найдешь. Я прямо так и сказал мистеру Джонсу и Бену Уилсону: «К этой машине и близко не подойду. Или новую покупайте, или не видать вам меня в Маунт-Мун». Они сказали, что теперь другой пресс, я и согласился. Просто из уважения, а не потому, что мне хотелось. Можете назвать меня слюнтяем, но такой уж я уродился. Если меня начинают спрашивать, сами знаете про что, у меня все кишки переворачиваются. Прямо с души воротит. Видать, это уж насовсем.
Аллейн пробормотал что-то сочувственное.
– Думайте что хотите, но тут поневоле озвереешь. Только оклемаешься, опять приходят и задают дурацкие вопросы. И все насмарку.
– Что касается меня, я хотел бы уточнить только одну подробность, – поспешно произнес Аллейн.
Он посмотрел на крюк, который Мерривезер все еще сжимал красноватой веснушчатой рукой. Поймав его взгляд, прессовщик, догадавшись, в чем дело, разжал пальцы, и крюк со стуком упал на пол.
– Знаю, к чему вы клоните! – завопил Джек. – Его там не было. Я не притрагивался к ней крюком. Вот вам! – И, не дожидаясь ответа Аллейна, выпалил: – Почему? Они меня разыграли с этим крюком. Вот оно как! Нарочно!
– Разыграли? Как это? Спрятали, что ли? – удивился Аллейн.
– Верно. Нарочно спрятали. Заткнули за балку вон там. – Джек сердито ткнул пальцем в сторону дальней стены. – У меня два таких крюка, и они оба их засунули. Подальше в темный угол, чтобы я не нашел. Ну, и кто это сделал? Ясное дело, мои подручные! Я сразу понял, кто это развлекается. Мальчишки, сорванцы настоящие. Я их накануне отчитал, так решили мне насолить. Ну, я на них наехал. «Давайте сюда крюки, или я из вас дух вышибу!» Они начали отпираться, я им не поверил, да что толку? К этому времени все корзины были полны, дело за мной, хочешь не хочешь, а работать надо.
Аллейн подошел к стене и поднял руку, дотянувшись до балки.
– Значит, вы перетаскивали тюки без крюков?
– Точно. И не спрашивайте меня, заметили мы чего или нет. Если заметили бы, сказали. Так-то.
– Когда вы нашли крюки?
– Вечером, когда убирались. Элби Блэк опять напустился на мальчишек: мол, бездельники, керосину в лампу не налили и свечу всю сожгли. Мы все стали смотреть на стену, где лампа и свечка висят, а мой напарник сказал, что они, видать, лазили по стенам, как чертовы обезьяны. А потом как гаркнет: «Что это там такое?» Он парень длинный, подошел к стене и выдернул из верхней балки эти два крюка. Мальчишки стали божиться, что не совали их туда, мы начали на них орать, а Томми Джонс опять стал скандалить из-за своих порванных штанов. Такой уж денек выдался.
– А когда тюки погрузили в машину… – начал было Аллейн, но Мерривезер испуганно перебил его:
– И даже не спрашивайте об этом. Говорю вам, ничего не заметил. И как заметишь? Я тот тюк даже не трогал.
– Хорошо, мой дорогой, не трогали, так не трогали, – поспешил успокоить его Аллейн. – Оставим это. Какой же вы чувствительный, право. Я еще таких не встречал.
– А куда от своего желудка денешься, – мрачно произнес Мерривезер.
– Боюсь, что вашему желудку придется это переварить. Кто ставил клеймо на тюки?
– Молодой Клифф.
– А кто их зашивал?
– Я, кто ж еще.
– Отлично. В то утро вы начали как раз с того самого тюка. Шерсть в нем была утрамбована, но не спрессована. Вы его спрессовали. Полиции сказали, что не заметили в нем ничего особенного. Он был точно таким же, каким вы оставили его накануне.
– Я бы заметил, если что не так.
– Я тоже так думаю. А что-то другое. Например, пол вокруг пресса.
– А что пол? – с вызовом произнес Мерривезер.
Аллейн заметил, что руки его сжались. Он моргнул, занавесив белобрысыми ресницами свои светлые глаза.
– Что там насчет пола? – повторил он уже не так агрессивно.
– Я заметил, что он очень блестящий. Это за счет сальности шерсти? Особенно он блестит на помосте, где стригут овец, и вокруг пресса, где тюки волокут по полу. – Он посмотрел на ноги Мерривезера. – У вас обычные ботинки. Подметки здорово скользят?
– Не замечал, – смущенно ответил прессовщик.
– Пол был в то утро таким, как всегда? На нем не валялись клочки шерсти?
– Я же говорил… – начал Мерривезер, но Аллейн перебил его:
– Пол был таким же блестящим, как обычно?
Мерривезер не ответил.
– Может быть, вы вспомните что-то такое, чего не сказали младшему инспектору Джонсу?
– Да что я мог сказать, мне не до того было. Он все спрашивал, как я перетаскивал тюк с этим самым внутри, а меня от этого жуть как мутило.
– Я знаю. Но мы сейчас говорим о поле. Вспомните, пожалуйста. Когда вы пришли утром, как выглядел пол рядом с прессом? Он был подметен и блестел, как всегда?
– Подметен.
– И блестел?
– Нет, не блестел, это точно. Разве вспомнишь через три-то недели. Особливо если тебя трясут как грушу. Мне и в голову не пришло бы, ежели бы вы не спросили. Я видел, но и думать про это забыл, сами понимаете.
– Понимаю, – ответил Аллейн.
– Господи, Джек, что же ты такое увидел? – не выдержал Фабиан, до сего времени молчавший.
– Пол был вроде как грязный.
3
Во время обеденного перерыва Фабиан привел в кабинет Клиффа Джонса. Аллейна заинтриговал этот парень, столь неожиданно отказавшийся от покровительства миссис Рубрик. Он попросил Фабиана оставить их вдвоем и теперь, глядя на Клиффа, который не знал, куда девать руки, размышлял: знает ли тот, что, несмотря на свое алиби, он числится у младшего инспектора Джексона в главных подозреваемых?