— Чувствуется хозяйская рука, — похвалила Женька и спросила с сомнением: — Как считаешь, она нас сразу пошлет или хотя бы выслушает?
— Сейчас узнаем, — пожала я плечами.
Римму Сергеевну пришлось ждать минут двадцать. Она появилась в конце коридора, издалека увидела нас и улыбнулась, потом, точно вспомнив, что для улыбок время неподходящее, нахмурилась и кивнула:
— Здравствуйте, девочки. Ко мне? Проходите в кабинет, там удобнее.
Ласковый прием рождал в душе надежду, что мы приехали сюда не зря. Мы с Женькой вопросительно переглянулись, и я начала: — Римма Сергеевна, вы, конечно, знаете, что произошло?
— Да, я то и дело звоню… чудовищно… бедная Верочка… Игорь… не представляю, как они держатся. Я была у них в понедельник и сегодня опять собираюсь.
— Римма Сергеевна, Игорь и Вера подозревают, что ребенка могла похитить мать Лельки. — Женщина даже бровью не повела, смотрела выжидающе и вопросов задавать не собиралась. — Сегодня утром Игорь куда-то уезжал, думаю, пытался разыскать эту женщину…
— Так он знает, где она? Он же… — Римма Сергеевна нахмурилась и замолчала.
— Мы решили, что знает. Как приемным родителям им должно быть известно имя матери.
Римма Сергеевна усмехнулась, точно я сказала что-то нелепое, потом ответила:
— Разумеется…
— В удочерении помогли им вы?
— Я. Они очень хотели ребенка, а тут девочка-отказница. Чудесная здоровая малышка. А Игорь — мой племянник. — Она закрыла глаза ладонью, потом торопливо налила воды из графина, стоявшего на столе, выпила, пробормотав: — Извините…
— Сегодня им пришло письмо, которое подтверждает наши подозрения насчет похитителя. В письме Веру просили не волноваться за ребенка…
— Веру? — Могу поклясться, женщина была потрясена. — Веру? — повторила она еще раз и почти простонала: — Господи…
— Мы подумали, может быть, то, что не удалось Игорю, удастся нам? Я знаю, это против правил и вообще, но… Ведь вы понимаете? — сказала я с надеждой. — Римма Сергеевна, не могли бы вы сообщить нам имя этой женщины?
Она молчала минуты три, не меньше, сидела, разглядывая свои руки, молчали и мы, боясь нарушить тишину.
— Трусова Инга Станиславовна, — вдруг сказала она. — Отец ее был известным в городе человеком, тренером в нашей спортшколе. Несколько лет назад вместе с женой погиб в автомобильной катастрофе.
— Инга? — растерялась я.
Римма Сергеевна взглянула непонимающе и спросила:
— Значит, Игорь встречался с ней?
— Этого мы не знаем, — кашлянув, ответила Женька. — Но похоже на то…
— Бедный ребенок. — Римма Сергеевна опять тяжело задумалась, а мы с Женькой, простившись, торопливо покинули кабинет.
— Чего-то тут не так, — кусала губы Женька.
— Конечно, не так, женщину с коккером звали Людмила, а тут какая-то Инга…
— Ерунда, Инга — имя редкое, назови она его, девочка могла рассказать о тете Инге, а родители сразу бы насторожились. А вот тетушка явно озабочена…
— Разумеется, я тоже озабочена…
— Ох, что-то во всем этом есть. Как собака, чую, а высказать не могу. А куда ты едешь? — додумалась спросить Женька.
— К Ромке, конечно. Как еще мы можем узнать адрес этой самой Инги?
Завидев телефон-автомат, я позвонила мужу, но с работы он уже уехал, и мы помчались к нам.
Роман Андреевич с удовольствием поглощал приготовленный обед и, завидя меня, заулыбался, но тут приметил Женьку и поскучнел.
— Ромик, для тебя есть работа, — порадовала подружка. — Мы тут такого нарыли, целый детектив. Но без твоей помощи не справиться.
— Ну и чего такого вы нарыли? Номер машины, на которой увезли Лельку?
— Нет, с номером не повезло. А дело такое: Лелька — приемная дочь Дунаевых, и умыкнула ее, скорее всего, мамаша. Видно, через шесть лет не вынесло материнское сердце, что родное дитя в чужих людях мается, вот и…
Роман Андреевич присвистнул, а затем поморщился.
— Чего ж они дурака валяли и в ментовке об этом помалкивали?
— Они и сейчас помалкивают. Игорь пытался отыскать мамашу, но… в общем, успехов не наблюдается.
— А от меня вы чего хотите?
— Мамашу, само собой.
— Зачем? — Роман Андреевич начал злиться, скорчил премерзкую физиономию и взглянул на нас сурово.
— Как зачем? Хотим проверить…
— В милиции проверят. Если б Игорь с Веркой не темнили, ребенок был бы уже дома. — Роман Андреевич придвинул телефон и стал звонить, но нужного человека на месте не оказалось, и, недовольно косясь на нас, он вновь набрал номер. — Андрей, ты? Громов говорит… Нормально…
Я пристроилась рядом и зашептала:
— Мать — Трусова Инга Станиславовна, ее отец когда-то был тренером в спортшколе, вместе с женой погиб в автокатастрофе.
— Вот что, Андрей, тут такое дело: надо выяснить, где сейчас проживает некая Трусова Инга Станиславовна, ну и, по возможности, все, что ее касается… Есть подозрение, что она похитила ребенка… Да… отец бывший тренер… ясно… ага… — Дальше разговор пошел вовсе для нас невразумительный, сплошные «ага» да «ясно», мы томились, ерзали на стульях и вожделенно заглядывали в непроницаемую физиономию Романа Андреевича. Наконец он повесил трубку и покачал головой: — Вот что значит четыреста пятьдесят тысяч жителей. Андрей с этой самой Ингой в спортшколе учился. Она гимнастикой занималась, ее прочили в звезды, и вдруг несчастье: упала с велосипеда, да так неудачно, что сломала бедро. Со спортом пришлось проститься, ну и, как говорит Андрей, у девки слегка крыша поехала: то она ни о чем, кроме своей гимнастики, думать не думала, то ударилась в разгуляево: мальчики, винишко и все такое прочее. Вышла какая-то скверная история, то ли авария в пьяном виде, то ли еще что, у отца инфаркт, у девки неприятности, но вроде все замяли. Потом она из города уехала, был слух, что вышла замуж.
— И чего? — выслушав рассказ Романа Андреевича с приоткрытым ртом, спросила Женька.
— И ничего. Это то, что Андрей сообщил. А на остальное нужно время… Я с Игорем едва знаком, а вот вы с Веркой старые подруги, поезжайте к ней и уговорите все рассказать в милиции, если будут хитрить да темнить, наверняка лишатся ребенка.
— Легко сказать — поговорить, — проворчала я. — Да Верка даже не в курсе, что нам про Лельку известно… Думаешь…
— Не думаю, но точно знаю: милиция для того и существует, чтоб заниматься такими проблемами.
Мы с Женькой невесело переглянулись, но совету вняли и поехали к Дунаевым. Открыла нам мать Веры, лицо заплаканное, плечи опущены, и двигается как тяжелобольная: ясно, что хорошими новостями не пахнет.
— Есть что-нибудь новое? — испуганно спросила я, она только головой покачала.
Игорь, Вера и вернувшаяся Наталья были в комнате. Взглянув на нас, Вера нахмурилась и спросила:
— Как вы узнали?
— Теперь это неважно, — отмахнулась я. — Важно другое: как можно скорее рассказать о своих подозрениях в милиции. Они найдут эту Ингу…
— Найдут Ингу, — вдруг зло засмеялся Игорь. — Как будто это так просто. Она давно уехала из города.
— Тем более, — спокойно возразила я. — Сам ты ее отыскать вряд ли сможешь. А в милиции с такой проблемой справятся. Скорее всего, она просто забрала ребенка к себе…
— Чушь… чушь… она что, ненормальная?
— Вполне возможно, — влезла Женька. — Вы лучше вот что скажите: раньше она себя как-то проявляла? Интересовалась ребенком? Может быть, звонила?
— Нет, — покачала головой Вера, — никогда. Я даже не думала, что… Ведь она от нее отказалась, нас заверили, что она не узнает, где девочка. Как же так? Выходит, кто-то сообщил ей…
— Кто мог ей сообщить? — рявкнул Игорь. — Она могла узнать об этом только из документов…
— Какие-то знакомые, имеющие отношение к этим документам, в конце концов, просто деньги…
— Но зачем ей все это, она же отказалась от ребенка? Не может она теперь претендовать на девочку, — жалко всхлипнула Вера. — Это ведь неправильно, нечестно. Я Лелькина мать, а она ее бросила, бросила… — У Веры началась истерика, и разговора не получилось. Игорь подхватил нас с Женькой за локотки и буквально выпихнул в кухню.
— Вы видите, чего добились своей дурацкой болтовней? Вы что, хотите ее в гроб вогнать?
— Мы хотим вернуть Лельку, — выдернув свой локоть из его цепких рук, ответила Женька.
— Очень признателен. Но мы как-нибудь обойдемся без вашей помощи. Я ясно выражаюсь? Не суйтесь не в свое дело. И вообще: оставьте на некоторое время наш дом. Я бы сказал, на длительное время.
— Игорь, я понимаю, ты расстроен, — попыталась я утихомирить разыгравшиеся страсти. — Но, скрывая правду, вы только ухудшаете положение. К тому же ваша тайна уже не тайна, я все рассказала Роме, и он позвонил в милицию. Эту женщину уже ищут.
— Черт! — совершенно обезумев, заорал он. — Кто тебя просил? Чего вы вообще суетесь не в свое дело? Убирайтесь отсюда, и чтоб ноги вашей больше не было!
— Черт! — совершенно обезумев, заорал он. — Кто тебя просил? Чего вы вообще суетесь не в свое дело? Убирайтесь отсюда, и чтоб ноги вашей больше не было!
— Полегче, — осадила его Женька. — Убраться мы, конечно, уберемся, но Лелька нам не чужая и запретить нам беспокоиться о ней ты не можешь.
Игорь закусил губу и попытался успокоиться. Надо признать, это ему удалось.
— Анфиса, — сказал он, обращаясь ко мне и игнорируя Женьку, — пожалуйста, послушай меня. Эта женщина, я имею в виду эту Ингу, явно психически неуравновешенная особа, и я очень жалею, что сообщил о пропаже ребенка в милицию. Сообщил, потому что никак не думал, что связано это с настоящей матерью. Она мать Лельки, мать. Пусть никудышная и бросившая ее, но мать. Повинуясь неожиданно пробудившимся родительским чувствам, она похитила девочку. По закону это преступление. Киднеппинг — очень серьезное преступление. Вы понимаете? Я думаю, что сейчас Лелька в безопасности, но, если милиция начнет охоту на эту женщину, только господу ведомо, что она сотворит. Например, заведет малышку в лес и там бросит, чтобы не оказаться в тюрьме, или того хуже, сунет в какой-нибудь подвал в заброшенном доме… и никто никогда не найдет там ребенка. Я схожу с ума, думая об этом… Мы не будем ничего предпринимать. Мы надеемся, что она как-то образумится и себя проявит. Например, позвонит. Ведь она прислала письмо, вполне возможно, что и позвонит. И тогда мы попробуем вернуть Лельку, пообещав взамен, что не будем возбуждать против нее уголовного дела.
— А если она не собирается ее возвращать?
— Не думаю, что ей нужен ребенок. Для такой, как Инга, это обуза, не зря она однажды уже бросила дочь.
Игорь замолчал, и мы молчали, пока я, собравшись с силами, не напомнила:
— В милиции уже знают об этой Инге. И будут искать.
— С милицией я как-нибудь разберусь. А вас прошу держаться подальше. Очень прошу. Более того, если вы еще раз здесь появитесь, я спущу вас с лестницы.
— Классная речь, — заметила Женька уже на улице. — И налицо мотив, который движет несчастным отцом. Только ты не скажешь, отчего у меня такое паршивое чувство, что нас водят за нос?
— Нет у тебя никакого чувства, — пожала я плечами. — Просто обида на то, что нас выгнали в шею…
Роман Андреевич заскочил с работы перекусить. Я-то подозревала, что он просто заехал меня проведать: не далее как утром я клялась и божилась, что с частным сыском покончено, а я сегодня же засяду за работу, то есть начну наконец писать роман. И как только супруг отбыл на службу, в самом деле устроилась за письменным столом. Дверь на лоджию была открыта, со двора доносились детские голоса и обрывки мелодий, а я смотрела на девственно чистый лист бумаги и силилась собраться с мыслями. Через полчаса стало ясно: дело безнадежное. Я вздохнула и пошла загорать на лоджию, оправдываясь тем, что сюжет надо как следует продумать, настроиться на нужную волну, и вообще… Но мысли мои неизменно возвращались к Лельке. Конечно, то, что она с матерью, позволяет надеяться, что ничего плохого с ней не случилось, и все же беспокойство не только не проходило, оно нарастало. В общем, когда Роман Андреевич появился в квартире и бодро спросил:
— Ну, как успехи? — Я нахмурилась и зло ответила:
— Как будто я могу думать о чем-то, кроме Лельки.
— Вроде бы ты с утра жаловалась, что у тебя времени в обрез, — поднял он брови, демонстрируя изумление.
— Перестань надо мной издеваться! — рявкнула я и удалилась из кухни. Мой муж одиночеством всегда тяготился, а тут еще, должно быть, почувствовал себя виноватым, потому что как ни крути, а доводы у меня серьезные. Поэтому он очень скоро возник в гостиной и позвал:
— Анфиса, слышь… посиди со мной. Я целыми днями на работе, видимся совсем ничего… Вот заглянул пообедать, чтоб с тобой лишних полчаса побыть, и что?
— Что? — съязвила я.
— Ничего. И меня это огорчает.
— А не надо было говорить мне гадости, — насупилась я.
— А что такого я сказал?
Я уже и сама запуталась, поэтому прения прекратила, поднялась с дивана, подошла к Роману Андреевичу и, прижавшись к его груди, пожаловалась: — В голове пусто, какая уж тут работа… Как думаешь, найдется Лелька?
— Надеюсь. Мамаша — это много лучше, чем сексуальный маньяк.
— Да уж, — поежилась я, вздохнула и добавила: — Идем в кухню, остынет все.
— Да я на работе перекусил, а приехал потому, что соскучился. Давай дружить, а?
— Давай, — согласилась я, в результате чего Роман Андреевич задержался в родной квартире дольше, чем планировал, взглянул на часы и, чертыхаясь, попробовал сделать несколько дел одновременно: натянуть носок и доесть пельмени. Я с уважением наблюдала за супругом и смогла констатировать, что и то и другое ему в конце концов удалось. Несмотря на некоторую суету, Роман Андреевич пребывал в отличном расположении духа и, направляясь к двери, ласково сообщил:
— Да, тут Андрюха накопал кое-что на вашу Ингу. Глянь, — извлек из кармана листок бумаги, сунул его мне и открыл дверь, чмокнув меня в нос, но тут же нахмурился, погрозил пальцем и изрек тоном, который обычно доводил меня до бешенства: — Только никакой самодеятельности.
Я кивнула с самым послушным видом, на какой только была способна, и, помахав рукой, прикрыла за любимым дверь. Затем выбежала на лоджию и с умилением наблюдала, как он садится в машину. Конечно, мой муж иногда бывает страшным занудой, но вообще-то у него много положительных качеств. Он посигналил, выезжая со двора, я счастливо улыбнулась и тут вспомнила про бумаги. Точнее, о единственном листе бумаги, который все еще держала в руках, озабоченно нахмурилась и устроилась в плетеном кресле, стоявшем на лоджии.
«Трусова Инга Станиславовна», — прочитала я. Далее следовала дата рождения, краткие сведения о родителях, год окончания школы, в общем, ничего особенно интересного. Шесть лет назад, шестнадцатого октября она вышла замуж за Сокольникова Евгения Петровича и соответственно сменила фамилию. Я нахмурилась и, подняв голову от листа бумаги, уставилась в пространство. Вообще-то, уставилась на березу, росшую у соседнего подъезда, но в крайней задумчивости ее не замечала, так что смело можно сказать: в пространство. День рождения Лельки восемнадцатого октября, это мне доподлинно известно, чепуха получается. Женщина с девятимесячной беременностью выходит замуж и оставляет ребенка в роддоме. Как это понять? Допустим, регистрация брака за два дня до родов — вещь объяснимая: ребенка незаконнорожденным уже не назовешь. Тогда почему она его оставила? А как же родители Инги, люди уважаемые, позволили ей так поступить? Почему бы им не взять ребенка на воспитание, ведь дочь вышла замуж, а придумать причину, по которой внучка живет у бабушки с дедушкой, совсем нетрудно. Я перевела взгляд на строчки вверху листа и взглянула на дату их гибели: восемнадцатого сентября, пять лет назад. Девочке почти год… Скрыть беременность от супруга за два дня до родов невозможно, если муж Инги и не являлся отцом ребенка, то о настоящем положении вещей наверняка был осведомлен. А что, если он поставил условие: женюсь, но от ребенка ты избавишься, и она пошла на это и даже уговорила своих родителей? Какая-то дурацкая мелодрама. Почти сразу Инга с мужем переехали в Киев, через несколько месяцев развелись, но в наш город она не вернулась. Жила сначала в Курске, затем в Воронеже, каждый раз выходя замуж и меняя фамилии. Год назад устроилась в Нижнем Новгороде (правда, на этот раз замуж не вышла), где и проживает до сих пор. Вот и все сведения. Фамилия третьего мужа Инги — Груднев, так что теперь она Груднева Инга Станиславовна. Детей не имеет, семейная жизнь не заладилась, потому и решила похитить ребенка? Я поднялась и прошла к телефону, набрала номер мужа, за это время он должен был доехать до своей работы. Так и есть, Роман Андреевич гаркнул:
— Громов слушает! — А я спросила:
— Что ты мне подсунул?
— В каком смысле? — насторожился он.
— Куча фамилий и ничего существенного.
— Все существенное я сказал тебе час назад.
— Да? И что это было?
— Ну… я люблю тебя. Чего уж существеннее.
— Перестань валять дурака, ты прекрасно понял, о чем я.
— Ладно, не злись. Времени не было на разговоры, ты ж сама видела. Значит, так, гражданки Трусовой, она же Груднева, по месту прописки в наличии нет. За квартиру не платит, телефон за долги отключили, родных и близких в Нижнем нет, так что сообщить, где она в настоящий момент, некому.
— Как же так? Есть же у нее какие-нибудь родственники?
— Мать с отцом погибли, ты же читала, а остальные родственники, может, и есть, но им по фигу. В розыск не подавали — это точно. К тому же девка она лихая и могла в очередной раз выйти замуж где-нибудь в Тюмени. Конечно, отыскать ее можно, но на это уйдет время.
— А ее ищут?
— Само собой. Она же подозревается в похищении ребенка. Вопросы есть?