Из близкого леса на рысях выметнулись молодые воины со знаменем, Тангейзер узнал цвета и девиз ландграфа Тюрингии Германа, вскоре он и сам показался на крупном вороном жеребце, в нарядной одежде, в шляпе с пером, за ним с полдюжины рыцарей, а следом слуги и загонщики везут туши убитых на охоте оленей и кабанов.
Кони идут споро, усталые, но довольные и бешеной скачкой, и тем, что сейчас вернутся в конюшню, где их ждет отборный овес и колодезная вода.
Тангейзер невольно остановился, не зная, продолжать ли путь, может, удобнее повернуть в другую сторону, прошлая встреча окончилась ссорой, но его уже заметили, кто-то даже узнал издали, закричал, размахивая руками.
Он ждал, и они налетели веселые, с ними мощный запах неплохого для Германии вина, конского и мужского пота, окружили его, дивясь могучей стати богатырского коня и всадника с нашитыми красными крестами на груди и спине, свидетельство, что был в Святой земле, исполнил долг и теперь возвращается с честью.
Один из всадников вдруг вскричал:
– Глазам своим не верю!.. Неужели Тангейзер? Друзья мои, это мой лучший друг Тангейзер, которого я люблю больше, чем брата… которого у меня нет, правда…
Тангейзер смотрел с не меньшим изумлением на красивого нарядного рыцаря на великолепном белом жеребце, тонконогом и нервном, похожем на арабского скакуна.
– Вольфрам? – переспросил он. – Вольфрам фон Эшенбах, мой лучший друг по детским играм?
Вольфрам засмеялся красивым звонким смехом, кинулся к нему, они обнялись так крепко, что кони не могли бы разорвать их объятия.
– Это же Тангейзер! – прокричал Вольфрам всем изумленно-весело. – Встречайте моего дорогого друга, мы так давно вас потеряли!..
Другой рыцарь, в нем Тангейзер с изумлением узнал сильно постаревшего Вальтера фон дер Фогельвейде, хорошего миннезингера, который, однако, с мечом и копьем управляется лучше, чем со струнами лютни, сказал потрясенно:
– Тангейзер… Живой!.. Господи, что с тобой случилось?
Подъехал неторопливо сам ландграф Герман, тяжелый и могучий, а когда заговорил, от его баса, казалось, дрогнула сама земля:
– Тангейзер?..
Тангейзер поклонился.
– Ваша светлость…
Ландграф проревел так же могуче:
– Что-то стряслось?.. Из Святой земли давно вернулись все, кто хотел вернуться. Кроме тех, конечно, кто остался в завоеванном императором Иерусалиме и других захваченных городах.
Тангейзер не стал поправлять, что Иерусалим не был захвачен, для рыцарей совсем не так почетно получить Святую землю в знак дружбы и уважения от султана, чем завоевать ее огнем и мечом, громоздя свои и чужие трупы выше крепостных стен.
– Я тоже вернулся, – ответил он. – Сразу же за императором.
Они переглянулись, первым заговорил Вольфрам:
– Неужели ты добирался до германских земель семь долгих лет?
Тангейзер вскинул брови, чувствуя, как от изумления не находит слов, наконец проговорил, запинаясь:
– Семь… лет…
– Даже больше, – уточнил другой рыцарь, Генрих Шрайбер, – тебя не было девять лет.
– Полгода на войну в Святой земле, – сказал Вольфрам, – полгода на дорогу обратно… А где еще восемь лет?
Тангейзер пробормотал ошеломленно:
– Что… вот так время летит?
Они расхохотались, принимая его слова за шутку, он и сам растерянно улыбался, наконец ландграф сказал нетерпеливо:
– Друзья, забирайте Тангейзера с собой. Вечером устроим пир, мы расскажем, как сумели завалить гигантского кабана, а он нам расскажет, как сражался в Святой земле!
– Кабан расскажет? – спросил Тангейзер непонимающе.
Все снова расхохотались, а Вольфрам сказал весело:
– С поэтами палец в рот не клади! Они к словам очень чувствительны.
Он хлопнул Тангейзера по плечу.
– Едем с нами! Доблестный ландграф Герман содержит прекрасный двор и весьма покровительствует миннезингерам.
Тангейзер пробормотал:
– Это я заметил… Вальтер фон дер Фогельвейде, лучший наш тенор, Эккарт фон Цветер, во всей Тюрингии нет такого сладкого голоса… жаль, что песни не пишет, но я всегда любил слушать, как он поет… да и вы, мой дорогой друг… лучший баритон во всех германских землях… ну, а как создателей песен я не знаю вам равных… Спасибо, я присоединяюсь к вам с великой радостью!
Они пустили коней по направлению к замку, Вольфрам ехал рядом с Тангейзером, спросил с живейшим интересом:
– Похоже, ты не зря пропадал так долго?
Тангейзер насторожился.
– Ты о чем?
Вольфрам пояснил:
– Говорят, император очень благосклонен к поэтам?
Тангейзер кивнул.
– Он и сам пишет неплохие стихи. Поистине Господь одарил его, как никого другого, многими талантами!
Замок вырастал с каждым мгновением, молодой Генрих Шрайбер помчался вперед и затянул веселую песнь, которую все тут же подхватили дружно, но и нарочито вразнобой, что лишь добавило веселья.
Со стен и ворот их увидели издали, опустили мост и распахнули створки. Тангейзер въехал со смешанным чувством радости и неловкости, у поэтов вообще редко когда уживчивый характер, а он, как сейчас помнит, заносился слишком уж, из-за чего рассорился со многими, тут все гении, но большинство благоразумно помалкивают, из-за чего слывут добрыми малыми, а вот он повел себя слишком честно, что выглядело по-дурацки…
Замок ландграфа Тюрингии Германа – это не просто каменный дом, как у большинства рыцарей, или массивная крепость, которой гордятся наиболее знатные и могущественные. У ландграфа, как и положено хозяину богатейшей Тюрингии, замок состоит из десятка мощных укреплений, что одновременно и крепость, и центр, где можно со всеми удобствами принять любое количество гостей.
Тангейзер еще с детства слышал, как ландграф терпеливо выискивает по своим землям умелых строителей, архитекторов, скульпторов, музыкантов, как покровительствует наукам, искусству, всячески украшает угрюмые замки, построенные всего лишь для надежной обороны, скульптурами и фронтальной росписью.
В главном зале во все три камина набросали дров, пламя пошло весело лизать дерево, бросая по стенам быстро двигающиеся языки огня, накрытые скатертями столы быстро уставили серебряными блюдами. Тангейзер молча дивился богатству ландграфа и роскоши его стола, где вскоре появились серебряные кубки, украшенные драгоценными камнями, ножи с рукоятями из оленьих рогов, в каждом из которых сверкают либо рубины, либо топазы.
Как только на столе появились кувшины с вином, сразу же начался пир, шумный и бестолковый, и только когда слуги торопливо начали заносить жареное мясо, веселые вопли прекратились, сменившись деловитым и сосредоточенным чавканьем.
Тангейзер заметил, что его рассматривают с любопытством. Почти все для него новые люди, только Вольфрама знает, хотя и этот смотрит на него с любопытством, потому что уезжал отважный и безрассудный юноша, а вернулся могучий боец со шрамом на брови и еще одним, крохотным, на подбородке.
Сам Вольфрам, на взгляд Тангейзера, стал не только мужчиной за эти годы, но и очень красивым, даже неприлично красивым для мужчины рыцарем, только волосы остались такими же золотыми, и сейчас кудри падают на плечи красиво и вольно. Голубые глаза стали пронзительно-синими и блестящими, он был бы похож на девушку, если бы не могучий разворот плеч, высокий рост и длинные жилистые руки.
Вольфрам спросил живо:
– Тангейзер, какие песни ты сложил в Святой земле?
– Я ездил не за песнями, – ответил Тангейзер скромно.
– Жаль, – сказал Вольфрам, – а то бы мы с тобой потягались…
Тангейзер изумился:
– Что? Ты стал миннезингером?
Вольфрам скромно опустил глаза, а молодой Генрих Шрайбер произнес гордо:
– Он стал не просто миннезингером!
– А кем?
– Он стал лучшим, – сказал Шрайбер.
Тангейзер в изумлении раскрыл рот.
– Что? Вольфрам, ты?.. Да как тебе удалось? И почему?
Вольфрам засмеялся.
– Теперь уже и не вспомню. Наверное, потому, что ты складывал песни так легко и просто… и потому, как их слушали все… Позавидовал? Наверное… Но с того времени я начал подбирать слова и составлять в жемчужные ожерелья, как делал это ты.
– И что? – спросил Тангейзер, все еще не веря. – Вот так все и получилось?
– Не сразу, – признался Вольфрам. – Но если бы ты видел, как я старался! И постепенно я уловил секрет, познал божественную гармонию, и слова начали складываться как будто сами.
Тангейзер смотрел на него с любовью и нежностью.
– Знаешь, – сказал он, – я теперь не могу дождаться, когда услышу твои песни.
Вольфрам сказал несколько застенчиво:
– А я все жду, когда ты это скажешь.
Тангейзер расхохотался, протянул руку, чтобы похлопать Вольфрама по плечу, и наткнулся на его руку. Тот засмеялся звонким и чистым голосом.
Тангейзер расхохотался, протянул руку, чтобы похлопать Вольфрама по плечу, и наткнулся на его руку. Тот засмеялся звонким и чистым голосом.
Они обнялись под одобрительные вопли пирующих. Вольфрам сказал торопливо:
– Я сейчас принесу лютню…
Тангейзер придержал его за рукав.
– Погоди, погоди…
– Что?
– Я так давно не пил нашего вина, – признался Тангейзер. – Кислого и слабого! Так давно не ел худого жилистого мяса диких зверей!.. Так давно не сидел в холодном и промозглом зале, где огонь не разгоняет сырость… и даже не освещает как следует… Как я по всему этому соскучился!
На него смотрели сперва обеспокоенно и с недоумением, кто-то морщился обиженно, только ландграф сказал понимающе:
– Да-да, в Святой земле уж точно нет сырости!.. И вино там, какое ни возьми, всегда сладкое и крепкое… Хотя тамошние олени, их зовут сернами и антилопами, тоже худые и жилистые… Или вы, дорогой наш крестоносец, где-то отведали более сочного мяса?.. Ха-ха-ха…
Охотники за столом расхохотались тоже, Тангейзер смущенно заулыбался, лучше показаться лжецом и хвастуном, чем признаться, где он провел семь лет, все охотники привирают насчет добычи, а мужчины – все охотники.
Глава 3
Вольфрам долго настраивал лютню, Тангейзер видел, что старый друг волнуется. Последний раз, в день их расставания, Тангейзера уже знали как молодого миннезингера, пусть даже совсем слабого, но говорили, что он очень быстро набирается опыта, в то время как Вольфрам только слушал его с раскрытым ртом и восторженно блестевшими глазами.
– Сейчас, – приговаривал он, – сейчас вот только подтяну…
Тангейзер полуразвалился в кресле, одна рука на поясе, в другой кубок с вином, сказал подбадривающе:
– Не спеши, нигде не горит… Мы никуда не торопимся.
Вольфрам наконец вдохнул и выдохнул шумно, щеки его раскраснелись, он сказал чуточку вздрагивающим голосом:
– Песнь о любви рыцаря к принцессе в высокой башне…
– Хорошо-хорошо, – сказал Тангейзер одобрительно, хотя эти песни о рыцаре, который страдает по даме в высокой башне, а она роняет ему платочек, уже осточертели одинаковостью и повторяемостью. – Давай, только не торопись…
Вольфрам начал перебирать струны и запел чистым звонким голосом, что сохранился у него с той поры, когда они бегали подростками. Правда, чувствуется, что голос мужчины, однако настолько светлый, что команды на поле боя раздавать точно не смог бы…
Тангейзер слушал рассеянно, стараясь не показывать снисходительной усмешки, однако к середине ощутил, что слова и мелодия, в которых вроде бы нет ничего особенного, начали постепенно проникать в сердце.
Он встрепенулся, начал вслушиваться. Да, все верно, ничего особенного, если не считать предельной искренности, что чувствуется в каждой ноте, каждом звуке, отточенности интонации, и той возвышенности, по которой так часто томится и страдает душа.
Вольфрам пел с чистым просветленным лицом, словно видел перед собой светлого ангела, даже подался вперед, будто и сам готов взлететь, голос подрагивает под напором чувств, благостных и до предела возвышенных, что довольно странно, ведь поет о женщине…
Тангейзер тряхнул головой и сосредоточился, видя, как жадно внимают Вольфраму гости, уже никто не разговаривает и даже не ест, только слушают, пожирая его глазами.
Вольфрам допел и некоторое время стоял в недвижимости, подняв лицо к своду. Охотники бурно зааплодировали, кто-то закричал ему славу, остальные вскинули кубки за великого миннезингера рыцаря Вольфрама.
Тангейзер дождался, когда Вольфрам повернется к нему, поднялся, обнял и сказал в ухо шепотом:
– Ты меня поразил…
Щеки Вольфрама зарделись, как у девушки.
– Правда?
– Святая правда, – подтвердил Тангейзер. – Во-первых, я не думал, что ты станешь именитым миннезингером, а во-вторых… во-вторых, ты сумел откопать алмазы там, где уже порылись все на свете.
Вольфрам посмотрел на него с опаской.
– Ты говоришь вежливо, что я не создаю ничего нового?
– Наоборот! – воскликнул Тангейзер. – Лучшее – вовсе не обязательно новое. Лучшее – это… лучшее. Что нового можно сказать о любви, что стара как век?.. Господь придумал совокупление, а человек придумал любовь. Еще во времена Адама придумал и с тех пор только о ней и говорит. Потому сказать что-то новое, гм, это не просто трудно, это почти невозможно!
Вольфрам затаил дыхание, в глазах мольба.
– Мне… не удалось?
– Еще как удалось, – заверил Тангейзер.
– Господи… Спасибо, спасибо!
– Я бы не поверил, – добавил Тангейзер, – если бы мне такое сказали… но вот услышал тебя, теперь вижу, что да, можно.
Вольфрам, окрыленный, бросился к нему на шею, обнял с такой страстью, что Тангейзер вынужденно задержал дыхание, а то растроганный друг, очень повзрослевший за эти годы, переломает ему все кости.
– Я помню, – сказал Вольфрам пылко, – ты говорил, что надо придумывать новые темы для песен…
Тангейзер отмахнулся.
– Я был дурак, теперь признаю открыто.
Генрих Шрайбер, что ревниво прислушивался к разговору двух миннезингеров, словно сам жаждал обнять и поздравить Вольфрама, сказал с неприкрытой иронией:
– Это хвастовство, что теперь уже умный?
Тангейзер покачал головой.
– Умнее, чем был тогда. Вольфрам, никто никогда еще не писал о том, к примеру, как скот забивают и разделывают на бойне. Потоки крови, вывалившиеся кишки, нечистоты… Но это будет отвратительная песня, слушать ее не станут, а певца забросают чем-то тяжелым и больше принимать не будут. Потому новое – это не…
Вольфрам ответил со счастливым вздохом:
– Спасибо… А то я постоянно пытался найти это самое новое.
– Господи, – сказал Тангейзер пораженно, – неужели я на тебя так подействовал?
– Еще как, – признался Вольфрам. – Ты же был вообще единственным в окрестностях миннезингером, кто мог складывать песни и очаровывать ими сердца! Я на тебя смотрел, как на чудо. И старался подражать…
– …мне не показывая, – добавил Тангейзер.
– Верно, – сказал Вольфрам.
Рыцари окружили, а Шрайбер сказал с ревнивой гордостью:
– Думаю, дорогой фрайхерр, ваш друг Вольфрам догнал и обогнал вас весьма так… Пока вы искали приключения и тупили свой меч о головы сарацин, Вольфрам стал именитейшим миннезингером. Он вам не говорит, чтоб вас не расстраивать, что в последние два года он побеждал на всех поэтических турнирах?
Тангейзер изумился:
– Правда? Здесь, в замке?
Шрайбер довольно хохотнул.
– Что-что?.. А всю Тюрингию не хотите?
Тангейзер охнул и оглянулся на Вольфрама. Он зарделся, как юная девушка, даже кончики ушей побагровели, в смущении опустил взор.
– Вольфрам, – выдохнул Тангейзер жарко, – какой же ты молодец! Как много ты сумел за это время!.. И не опускай глазки, завоевывать сердца людей гораздо важнее, чем их земли.
Рыцари довольно заорали и подняли кубки за здравие Вольфрама и за его песни. Ландграф наблюдал за всеми с улыбкой, помалкивал, наконец чуточку наклонился в сторону Тангейзера.
– Вы сейчас, – поинтересовался он деловито, – направляетесь в какие земли?
– У меня где-то дальше к северу поместье, – объяснил Тангейзер. – Правда, я его еще не видел…
Ландграф вскинул брови, да и все заинтересовались, прислушались со всех сторон.
– Как это? – спросил ландграф.
– Его светлость Фридрих Воинственный, – сказал Тангейзер, – пожаловал его мне там, в Святой земле.
Ландграф спросил с интересом:
– Вот так взял и пожаловал?
– Да, ваша светлость.
– Гм, – сказал ландграф, он испытующе всматривался в спокойное лицо Тангейзера. – Обычно жалуют за что-то, как я понимаю. И все тут со мной, как вижу, согласны. Не так ли?
Рыцари зашумели:
– Еще бы!
– Просто так можно получить только трепку!
– В кости выиграл?
– За что-то же дали…
Тангейзер ответил неохотно:
– Я оказал герцогу небольшую услугу…
– Небольшую? – переспросил ландграф. – Совсем крохотную? Пустячок прямо?
Тангейзер кивнул.
– Верно.
– Какую же? – спросил ландграф, все вокруг затихли. – Признавайтесь, фрайхерр! Все тут хотят получать имения за пустячки!
Рыцари захохотали, послышались возгласы:
– Я точно хочу!
– И я не откажусь!
– Тангейзер, поделись секретом!
– Был бой, – ответил Тангейзер совсем нехотя. – Я спас герцогу жизнь. Его сбили с коня, убили оруженосца, он один сражался против целого отряда, его уже ранили… Я подоспел в последнюю минуту.
Рыцари довольно зашумели, ландграф воскликнул:
– Так это же подвиг!
Тангейзер покачал головой.