Был, конечно, единственный недостаток: нетоварный вид мужа. Совсем не такой, как Настин Сенька. Не орел. Старенький, сорок пять лет, седоватый и лысоватый. И, несмотря на обширные связи среди урологов-проктологов, не очень-то сильный в определенных обстоятельствах. Но, впрочем, что там у Милены с ним в постели происходит (или не происходит) – это таинство. Секрет, никому не ведомый.
А для того, чтобы Милена урвала от жизни кусок своего законного женского счастья, существуют другие мужчины. И самые из них сладкие – те, кого приходится отнимать у других дамочек. А особенно сахарный, конечно, Арсений, с которым гадина Настька пытается жить. Милена правильно все рассчитала – ей не случайно муж ксероксы английских переводов, сделанных под грифом ДСП[5] для докторов и высших медицинских чиновников, приносил. А в книжках западных сексологов не только позы и физиология любви показаны, но рассказывается о психологии. И там сказано: страсть, когда ты ничего на свете, кроме него (или нее) не видишь, остывает обычно за полгода – максимум год. И через год совместной жизни мужик перестает слепнуть от своей дамы. Он начинает смотреть по сторонам. И к нему уже можно подкатывать. Вот она к Арсению тогда и подкатила.
Несколько раз она в гости набивалась к Насте и сожителю ее – чтоб Сенька правильно ее сигналы угадал. А потом однажды, весенним днем, подкараулила парня возле его работы, на улице Двадцать пятого Октября. И домой к себе привела. Правда, надо ж такому случиться – ровно в тот день, одиннадцатого марта восемьдесят пятого года, в стране нового генерального секретаря, товарища Горбачева, выбирали. А еще точь-в-точь в те часы зарезали бабку и дедку Капитоновых.
И пусть в тот раз у них с Арсением любви не вышло. Сорвался он с крючка, утек. Зато получилось гораздо лучше, о чем она даже мечтать не могла. Сеньку обвинили в убийстве капитоновских деда и бабки! И главное: во многом осудили на основании того, что у него не было алиби. А он стеснялся, дурачок, или стыдился, или боялся сказать, что он в те часы не убивал, а всего-то в гостях у Милены был!
И его посадили. Настькиного суженого, мужа не расписанного, не венчанного! Сладко-то как! А она, Милена, в милицию не пошла. И показания, обеляющие Арсения, не стала давать не только потому, что мужа своего боялась. Не оттого, что заревнует он. Наплевать на мужа с высокой башни. Наплевать, растереть и забыть. Муж – он все снесет. У него доля такая. Главное – если б она алиби Сенькино раньше времени обнародовала, тогда его пришлось бы досрочно из лагеря выпускать. А это Милене зачем?
Правда, советская буржуазия, коммунистическая элита – она всегда устроится! Вот и Настька: не успели Арсения на зоне закрыть – она уже свадьбу с другим гуляет, с Эженом. Тот далеко не сирота безродная. Его кандидатуру мамаша капитоновская одобрила. Да и дед с бабкой его ранее привечали. Дипакадемию он окончил, с понтом дипломат. А может, даже – шпион. А это значит: непрерывные загранки, шмотки, дефицит.
Ну, с Эженом Мила еще до Настьки успела перепихнуться. Приятно, конечно: и тут подружку опередила. Однако в постельном смысле Женечка тогда оказался не на высоте. А в смысле перспективы его на себе женить – тоже без вариантов. Никогда бы родители Сологуба, советская белая кость в лице мамаши-англичанки, профессорши, не позволили бы ему жениться на дочери заштатной врачихи: явный мезальянс, товарищи-господа!
Оставалось радоваться в редкие короткие встречи: как тяжело влачит свое существование за Эженом Настя! Как невыносим ей семейный воз! Как тягостно и погано за нелюбимым! Хотя какая, казалось бы, разница?! Милена вон живет, и что? Поет, веселится и пляшет. Всех обязанностей: полежать смирно пятнадцать минут в неделю, притворно постонать, поизвиваться! И – все! Остальное время свободна, со шмотками, с друзьями и деньгами, тем более у мужа, Шершеневича, столь часты командировки, да не простые, а загран!
Чего убиваться-то? Стоит ли? Правда, еще тогда закралась в голову Милены предательская мыслишка: может, гадина Настя секрет какой знает? Может, и впрямь: когда есть любовь, на свете лучше живется, чем без любви? Или Арсений в самом деле особенный? Тем больше поводов его на деле испытать.
Наконец в восемьдесят восьмом его выпустили, и Настька опять переметнулась: Эжена отправила в отставку, с Сеней живет. Что ж, решила тогда Мила, попробуем еще раз. Для начала – поссорила с ним подружку. Правильно рассчитала, что такого горячего южного парня, как Арсений, сильнее всего ревность изведет. Потому и подкинула ему замечательный повод. Подготовила почву. Намекнула ему, что Настька не просто его ждала, когда насильно с Эженом была. «Она, оказывается, еще и проститутка: чтобы тебя, Сенечка, освободить, чиновнику из прокуратуры отдалась!» И правда: как раз на почве ревности Настька с Сенькой и поссорились. Он потом сам рассказывал.
Тогда ей удалось затащить Арсения в койку. Начинался девяносто первый год. На фоне всеобщей нищеты и нехваток Челышев благополучно выделялся. У него, преуспевающего кооператора, денег куры не клевали. Подумать только! Он, шарлатан, стал продавать раковым больным выжимку из черноморской акулы. И обогатился. Пригласил Милену в ресторан, в знаменитый «Славянский базар», деньгами швырялся. Потом они, разумеется, в койке очутились.
Но, несмотря на южную горячность, в постели он оказался мужик как мужик. Ничего особенно впечатляющего. Хотя старался. И пару раз даже пробивал ее. Но тут ведь главное – не физическое наслаждение, а моральное удовлетворение. До чего шикарно получилось! Она, Милена, в капитоновской постели, да с подружкиным мужиком лежит! С ее любимым, ненаглядным, единственным!.. А по ходу дела Настька в квартиру по телефону позвонила – и Милена ей в трубку томно ответила! Самая сладкая деталь всей истории с Сенькой.
Потом, правда, у них не задалось. Арсений стал Милену избегать. Сама позвонила ему – разговаривал холодно. Ну и ладно, черт бы с ним. Для того чтобы чувствовать себя победителем, достаточно бывает единственной победы.
Но тут неожиданное вмешалось в Миленину судьбу. То, что она всегда презирала. От чего хотела бы избавиться, как от ненужного придатка.
Физиология! Проклятое тело опять оказалось выше духа. И выше расчета.
Физиологическое стало влиять на судьбу. И – менять ее.
Через три месяца после ночи с Арсением Мила поняла, что беременна. Почему только через три? Почему так поздно? Почему не догадалась раньше? Да потому, что расслабилась, живя за мужем, за его спиной. Сколько с ним ни ложилась, ни разу не предохранялась. Считала – что ж, пусть будет ребенок. Не беда. Наоборот, дите поможет крепче привязать Шершеневича. Но она с ним не залетала.
Любовники у Милены тоже имелись, и не один. Но и с ними – ничего. Вот она и решила: значит, не судьба. Ну и слава Богу. Не очень-то и хотелось. А когда родить приспичит – тогда она займется этим вопросом. Подлечится. Или мужа своего подлечит. Благо связей в медицинском мире – пруд пруди.
И тут – здравствуйте пожалуйста. Даже месячные в срок приходили, но врачиха, Евдокия Гавриловна, когда Милена к ней явилась, огорошила: беременность, двенадцать недель.
Что ж, раз так, надо рожать.
Мужа Милена не боялась. Ну или почти не боялась. Не станет он ее ревностью изводить. Докапываться: его ли младенец, нет ли? Да разве ему до того будет? В сорок пять лет – долгожданный, первый ребенок! Да он Милену станет на руках носить, в попу целовать, пылинки сдувать!
К тому же дня через три после того, как случилась любовь с Арсением, супруг вернулся из загранкомандировки и она его к себе допустила. Потому в смысле ревности все чисто. Жена Цезаря вне подозрений.
Но сама Милена не сомневалась: ребенок от Сени. Вот ведь как получилось! Не случайно, выходит, ее к нему тянуло. Значит, думала Стрижова-Шершеневич, в ее судьбу вмешались высшие силы. Раз уж она ни разу, ни от супруга, ни от других мужиков, не беременела, а от Арсения залетела – сей факт, наверно, что-то значит? Уж не то ли, что они друг другу предназначены судьбой?
От мужа уходить Мила не собиралась. Кто такой Сенька – даже с теми тысячами, что он стал в своем кооперативе зарабатывать? Парвеню, выскочка, без прописки и связей. Голь перекатная. А муж, что бы ни вопили демократы: «Долой незаконные привилегии! Долой партийных функционеров!» – оставался твердыней. Оплотом, основой. На него Милена могла положиться, чувствовать себя за каменной стеной. И в материальном отношении, и в смысле полезных связей.
Однако с мужем ситуация вдруг повернулась в неожиданную, совершенно не предвиденную ею сторону.
Чтобы объявить о событии, к приходу благоверного с работы Мила испекла шарлотку, запекла курицу в духовке (продуктового дефицита жена функционера из Минздрава никогда, даже в суровом девяносто первом, не знала). И супруг вдобавок вернулся веселым, ручки потирал.
Однако с мужем ситуация вдруг повернулась в неожиданную, совершенно не предвиденную ею сторону.
Чтобы объявить о событии, к приходу благоверного с работы Мила испекла шарлотку, запекла курицу в духовке (продуктового дефицита жена функционера из Минздрава никогда, даже в суровом девяносто первом, не знала). И супруг вдобавок вернулся веселым, ручки потирал.
Она ему «Саперави» налила. Подумать только, муж утверждал, что, согласно исследованиям западных ученых (засекреченным в Союзе), алкоголь, особенно красное сухое вино, положительно влияет на здоровье! Но сама даже не пригубила.
– А ты почему не пьешь, Миля? – мимоходом спросил Шершеневич.
– Что-то не хочется. И пожалуйста, не называй меня Милей. Я – Милена.
– А может, просто Лена?
– Нет. В крайнем случае Мила. Но Милена – лучше всего.
Он ее всегда раздражал ужасно, этот сорокапятилетний лысый, пегий хмырь. Даже в момент, когда она планировала важный, судьбоносный разговор, от ядовитости не могла удержаться.
– Так почему не пьешь? – не отставал зануда.
– А тебе-то что?
– Может, я на тебя сегодня имею виды.
– А я на тебя – нет.
– Вот я и хочу, чтоб ты выпила. И расслабилась.
– Не буду.
– А я-то думал, ты подготовила мне романтический вечер. И это только прелюдия.
– Подготовила, – вздохнула она. – Да и повод есть.
– Какой?
– Я беременна.
Против ожидания, Павел Юрьевич не просиял, не умилился, не пустился в пляс. Отложил вилку, отставил бокал. Сидел безмолвный, с каждой минутой мрачнел все больше. Наконец грохнул кулаком по столу – так, что задребезжали тарелки, повалился пустой бокал.
– Что?! – испугалась она. – Что случилось?
– Б…дь! – вдруг припечатал супруг. – Сука! Проститутка!
– Ты чего ругаешься? – Она расширила глаза. В них сверкнули слезы.
Муж вскочил. Наклонился к ней:
– От кого ребенок?! Ну? От кого, говори!
– От тебя! – жалобно протянула Милена сквозь слезы. – От кого ж еще?
– Что ты врешь, сучка?!
– Ну почему – вру?!
Она заплакала. Обычно женские слезы действуют на мужиков умиротворяющее. Они их пугают.
Но не в этот раз.
– Потому что потому – все кончается на «у»!
Она рыдала. Он замахнулся, Милена сжалась, муж опустил кулак. Устало сел напротив. Он, похоже, выпустил пар.
– Мила, Мила… – протянул Павел. – Я не могу иметь детей. Понимаешь? Исключено.
– Ты уверен?
– Абсолютно.
– Почему ты мне раньше не сказал?
– Зачем? Чтобы ты с другими предохранялась, да? – с ядовитой болью спросил он.
– Я, может, тогда бы за тебя не вышла! – выкрикнула она в слезах.
– Не вышла? Ах не вышла б?! – снова полез он в бутылку. – Ну, я тебя не держу. Убирайся.
– Пашенька! – взмолилась она. – Ну мы же договорились: каждый из нас живет своей жизнью. Разве не так? Разве у тебя у самого на стороне никого не было?
– Было – не было, я тебе ЧУЖИХ детей на воспитание не приносил. В общем, так. Завтра я договорюсь, а послезавтра пойдешь на аборт.
Она снова тихо заревела.
– Ну что еще? – угрюмо спросил супруг.
– Я не могу… на аборт… – сквозь всхлипы молвила Милена.
– Чего это вдруг?
– Срок большой.
– Большо-ой? Сколько?
– Четырнадцать недель.
– Ох ни хрена ж себе! Что ж ты раньше молчала, идиотка?! Мечтала родить любой ценой? Ох и дурища!
Она залилась слезами еще пуще.
– Ну ладно, я договорюсь, – досадливо вздохнул Павел Юрьевич. – Есть у меня человечек, мне обязан, он и на таком сроке сделает. Ну ты мне и удружила, шалава!
Милена отчаянно замотала головой.
– Нет!!! Я боюсь! Не пойду! Я не хочу на аборт!
– А что поделаешь? Сама виновата. Я чужих ублюдков растить не намерен.
И тут она выкрикнула – вся в слезах, размазанных по щекам:
– Но почему?! Почему ты не хочешь ребеночка?! Это же будет наш ребенок. От меня! В нашем браке! Почему ты не хочешь?! Почему? Объясни мне!
– Ты совсем идиотка, что ли? Ты забыла, где я работаю?
– В министерстве.
– В каком министерстве?
– В Минздраве. И что?
– А то! Где я только не консультировался, не лечился! Все знают: у Павла Юрьевича детей быть не может! И тут на тебе здрасьте! Моя жена родила! Да эдак ты не просто меня подставишь – карьеру мою погубишь! Все будут знать: у Шершеневича жена – проститутка. Ясно?! Ты – проститутка!
– Пашенька, миленький! В жизни всякое бывает. А может, мы с тобой ребеночка из дома малютки взяли? Так ведь многие делают!
– А пузо твое – куда мы денем? Да ты вся на виду. Мы в доме минздравовском живем, забыла?!
– Другие, наоборот, когда ребеночка усыновляют, подушки под платья подкладывают…
– Что за чепуха? Что за детский лепет? – опять взвился муж. – Подушки! В общем, слушай сюда: или ты завтра идешь на аборт, или – убирайся из моей квартиры. Сегодня же.
Милена вскочила и бросилась в свою комнату – рыдать.
Ей стало ужасно горько. И жалко. Жалко не ребенка. Жалко себя. И страшно – за себя. Сколько бывало случаев: на больших сроках женщина делает криминальный аборт – и гуд бай, истекает кровью, летальный исход. Пусть муж что угодно обещает. Клиника, свой человечек… Все равно, где б ни скоблили – остается риск. И риск на подобном сроке – большой. Что уж там говорить о последствиях. Да после такой операции она никогда больше рожать не будет. И это еще самый легкий исход, какой только можно представить.
Через час Мила вышла из своей комнаты с чемоданом. Холодная, спокойная, неприступная.
Супруг сидел на кухне, курил. Милена не спешила уходить. Долго искала шарф, перчатки, плащ. Все ждала: вот сейчас он ее остановит. НЕ ОСТАНОВИЛ. Хотя ушла она только после того, как пребывание в квартире рядом с упакованным чемоданом стало выглядеть совсем уж глупо. И поступилась слегка гордостью, заглянула на кухню, спросила: «Мне сказать ничего не хочешь?» А муж мрачно промолчал, будто не слышал.
И тогда она вернулась к матери в коммуналку. К ее унылому бубнежу: а-а, я же тебе говорила, я предупреждала, с мужиком надо как с хрустальной вазой обращаться, а ты – го-ордая слишком, ишь, цаца выискалась!..
Прошло два, три, четыре дня. И Мила с горечью признала: она, пожалуй, переоценила себя. А супруга своего, наоборот, недооценила. Если бы она вдруг оказалась на его месте, то тридцать раз поступилась бы гордостью, лишь бы сохранить семью. Лишь бы у ребенка был отец. Она рассчитывала, надеялась: он не выдержит. Она – юная красотка, Павел – потертый жизнью функционер. А чиновники сейчас в стране не в почете. К тому же семья, ребенок – ценности на века! И Шершеневич придет к ней, приползет. Простит. Умолит вернуться. И согласится, чтобы она родила, лишь бы была с ним.
Но – нет. Минуло пять дней, потом неделя. А Шершеневич не звонил, не приходил, знать о себе не давал. Милена узнала через девочек в министерстве: ходит как ни в чем не бывало на работу. По-прежнему бодрый, глаженый, в галстучке.
Помимо прочего Мила не хотела жить в коммуналке! За годы жизни с мужем она уже успела отвыкнуть, что перед тем, как пойти в ванную умыться, надо взять из комнаты свое полотенце. И пищу на кухне оставлять нельзя, а в туалете – бумагу: стянут. И унылый пьяный мат за стеной тоже не способствовал нормальному протеканию беременности.
Имелся у Милены, конечно, другой вариант – запасной. Она особенно на него не закладывалась, но – вдруг сработает? В конце концов, Арсений – это вам не плешивый Пал Юрьич. Молодой, красивый, деловой и мощный. Пусть, в отличие от мужа, без блата и связей, зато – богач. И наверное, талант. Как он быстро приподнялся на своем акульем бизнесе! Деньги – пачками, она сама в кошелек к нему заглянула, когда он в «СлавБазе» рассчитывался.
Правда, Сенька принадлежит другой. И конечно, он по большому счету дурачок, то есть мальчик порядочный. Верность и все такое. Но раз уж однажды в койку к ней, при живой-то Насте, прыгнул – может, насовсем от нее уйдет? Особенно если узнает, что Милена под сердцем его детеныша носит?
Они повстречались опять в «Славянском базаре». Немного их было в ту пору, заведений в столице, куда можно было сходить, даже если ты имеешь много денег. «Узбекистан», «СлавБаз», «Националь», «София», «Метла»[6]. Вот и все, пожалуй, на восьмимиллионный город. А «Берлин», «Прага», «Будапешт» закрылись на ремонт. Не идти же разговаривать в пивбар, где лужи пива и сортиром в зале воняет. А больше выбора-то нету. В только что открытый Макдоналдс на Пушкинской – его ведь тоже тогда рестораном называли? Но туда очередь на улице на три часа стояла.
А в «СлавБазе» у Сеньки, видать, блат. Для него всегда есть места, и мэтр с официантом кланяются, и в тот же самый кабинет, где они в прошлый раз сидели, их провели.
С Арсением Милена решила не вилять. Действовать бесхитростно. Ведь Сеня – мальчик, в принципе, честный, а потому фальшь чует.
Сказала ему напрямик: мол, беременна. Беременна – от него. И про мужа сказала, что тот бесплоден. И про то, что больше ей не от кого залететь. Потому что ни с кем больше, кроме Арсения, она не спала (что было почти правдой, не на все сто процентов).