На самом же деле незнакомец – очередной масаи – приветливо пожал мне руку.
– «Субару»? – спросил он и продемонстрировал белозубую улыбку.
Я кивнул, хотя первым желанием было отмежеваться от упомянутого бренда. Я мог бы поведать туземцу, что в Норфолке он бы быстро перестал смотреть на эту машину сквозь розовые очки: на автостраде А-11 его бы не раз и не два подрезали «Импрезы», которых в нашем графстве немало. Поведать я мог бы, но зачем убивать в человеке радость?
Масаи подошел ближе, и я понял, что предмет в его невооруженной руке – это магнитола. Играла песня «The Eye of the Tiger» в исполнении группы «Servivor», знаменитая композиция из фильма «Рокки-3».
Тигры в Африке, конечно, не водились, однако я лелеял надежду повстречать льва. Правда, я не задумывался о том, как именно это должно произойти. По-моему, я рассчитывал случайно увидеть зверя на идеальном расстоянии от себя: не слишком близко – чтобы лев не откусил от меня что-нибудь, – но и не далеко – чтобы хорошенько его рассмотреть и запечатлеть нашу встречу.
Честно говоря, Браун несколько приукрасил интенсивность общения между участниками ралли и животными.
– Из-под колес во все стороны разбегаются львы, страусы, носороги! Полный отпад! – уверял он.
Много лет назад гоночная машина во время пробного заезда врезалась в жирафа. Это было ужасно. С тех пор, чтобы предотвратить подобные несчастья, впереди автомобилей стали пускать вертолет. К тому же я выяснил, что «приветливого» гепарда, сфотографированного вместе с командой «Субару», перед съемкой накачали успокоительными.
– С вами на этом ралли происходило что-нибудь ужасное? – спросил я как-то Мякинена.
– Да. Однажды огромная птица разбила мне лобовое стекло.
– Как? Черт. В смысле – страус?
– Да нет. На курицу похожа. Ну, видели? – Он широко-широко раскинул руки.
Кур такого размера я не видел ни разу в жизни. Мне срочно захотелось выследить хоть одну. Успеть бы до завтрашнего отъезда домой!
В «Джеке» мою статью про команду «Субару» сопроводили фотографией «Импрезы», скользящей юзом в облаке пыли. Ниже разместили другой снимок: на нем жираф брел по дороге, которую вполне можно было принять за грязную гоночную трассу. «Опасность среди грязи, – гласила подпись к обеим фотографиям. – Гоночная “Субару” мчит на скорости 200 км/ч по дороге, где гуляет взрослый самец жирафа весом 1900 кг!» На самом же деле этот жираф и близко не подходил к маршруту ралли. Он бродил в полной безопасности по территории национального парка Найроби. Там самая страшная автомобильная угроза исходила от «Рено-Эспас», за рулем которого сидел тучный смешливый кениец Морис. Морис всегда неукоснительно соблюдал правила, начертанные на вывеске: «Ограничение скорости – 20 км/ч. Бородавочники и дети имеют преимущество».
Словно в подтверждение своего безразличия к окружающей дикой природе, звездные автогонщики питались в ресторане «Хищник». Там подавали мясо множества животных.
Каждый официант в «Хищнике» был закреплен за определенным видом мяса-гриль и разносил его по залу на огромном мече. Не знаю, полагались ли сотрудникам комиссионные за проданное угощение, но соревновательный элемент в происходящем явно присутствовал. Ресторан неумышленно сделался местом, где бедные животные после смерти продолжали борьбу, которую вели при жизни. Меня тоже туда пригласили. Я скрепя сердце жевал мясо коровьей антилопы, зебры, крокодила, водяного козла и импалы. Угощение подавалось в не-ограниченном количестве. Я жевал и сочувствовал официанту, приставленному к водяному козлу.
Весь метод продаж официанта состоял в том, чтобы подходить к столикам и спрашивать: «Водяного козла?» Однако в этих шести слогах звучало столько боли! Думаете, человек, который произносит: «Водяного козла?», просто предлагает вам мясо? Ошибаетесь. Эта фраза может означать разное. Один «водяной козел» подразумевает: «Вы проголодались? Хотите попробовать?» Другой сообщает: «У меня на шее жена, четверо детей и поломанный карбюратор на “Мазде” восемьдесят первого года выпуска». Есть «водяной козел», который имеет в виду: «У меня в руках гигантский меч. Неужели нельзя найти ему другое применение, кроме вертела для мяса?» Наконец, существует «водяной козел», умоляющий: «Я умираю, спасите!»
Я с радостью помог бы, но той ночью я лежал в гостиничной постели, обливаясь мясным потом, и прислушивался к ощущениям в животе. Меня терзала боль Иуды. Я не был вегетарианцем. Однако, приняв участие в этой трапезе, я перешел в стан врага, предал животных, к которым сам же напрашивался в союзники. Если бы я хоть получил от еды удовольствие!.. Зебра не жевалась и по вкусу подозрительно напоминала конину (во всяком случае, я представлял себе конину именно так). Коровья антилопа не оставила следа в моей памяти. Крокодил оказался всего лишь сносным (хотя «в лицо» я бы ему этого не сказал). О водяном же козле лучше вообще помолчать; могу лишь предположить, что до своей печальной кончины он вел очень малоподвижный образ жизни.
С помощью Мориса с его «эспасом» я все-таки увидел львов – точнее, двух львиц, нежившихся на утреннем солнышке шагах в пяти от дороги. Я ехал стоя – голова и плечи торчали из люка в крыше машины – и являл собой прекрасную мишень. Несколько ленивых движений могучей лапы – и львицы заполучили бы сытный завтрак с ароматом вельвета. Да, мы находились в национальном парке с контролируемой природой, а не в условиях «настоящей» дикой природы вокруг гоночной трассы, и все же для меня это был смелый поступок. То же можно сказать и о моей разухабистой попытке пройти на «Рендж-Ровере» за рекордное время тот гоночный маршрут, по которому обычно летали «Субару». И о том, что произошло чуть позже: меня оставили в одиночестве сторожить вертолет с отказавшим двигателем, на бедный вертолет налетело три десятка любопытных масаи, а я покровительственно обнял его хромированный хвост и задобрил гостей водой и фруктами, найденными в кабине. Меня волновали проблемы покруче. Я, например, думал о вечере, когда некое дьявольское колдовство, которого я не понимал и понимать не хотел, понесет меня домой в Великобританию.
С тех пор я имел массу возможностей сесть в самолет, однако все их отвергал. Если мне по работе нужно было в Испанию или на юг Франции на два дня, я предпочитал провести столько же времени в дороге: ехал поездом дальнего следования, в тесном купе с воркующими голубками-студентами, а не совершал перелет, за время которого сибарит и ванну не успеет принять. Положа руку на сердце, меня не очень волнует то, что я не соответствую традиционным представлениям о разностороннем человеке. Я с удовольствием читаю рассказы других людей о джунглях, пирамидах и висячих садах. Меня гораздо больше беспокоит невозможность приобщиться к жизни животных. Из-за страха перед полетами я, наверное, так никогда и не угощу мороженым капибару, а мою шляпу никогда не стащит лемур. Вот это, честно говоря, сознавать горько.
– Поезжай в Тасманию выслеживать тасманийского дьявола! – восторженно предложил Браун через несколько недель после моего возвращения из Кении.
Я день-два думал и собирал информацию о тасманийских дьяволах. Они – самые крупные сумчатые хищники, «характеризующиеся черным мехом, едким запахом в минуты опасности, громкими пронзительными криками и свирепостью». Еще эти животные балансируют на грани вымирания из-за болезни с жутким названием – «лицевая опухоль тасманийского дьявола». Фотографии зверушек меня пленили – те, которые без лицевой опухоли, – но тут я выяснил, что перелет из Лондона в Тасманию длится двадцать четыре часа тридцать пять минут. Перед глазами промелькнул калейдоскоп образов о моем полете из Кении. Вот я сижу в зале ожидания, вновь переев валиума, и надиктовываю Ди очередное слезное прощание. Вот самолет отрывается от земли и летит вверх-вверх-вверх в ночное небо – долго-долго. Я пугаюсь, что пилот решил улететь на ледяную планету Хот из «Звездных войн». Вот я судорожно ищу, чем бы себя успокоить, и в конце концов кое-как переключаю внимание на альбом «Урожай» Нила Янга, играющий в самолетных наушниках. Я знал, что если решусь и рвану в Тасманию, то, возможно, где-то внутри себя отыщу того самого бесстрашного журналиста-путешественника, которого лепит из меня Браун. Это вопрос веры: кем человек себя считает, тем он и станет. Замечательная позиция. Да только я, увы, считал себя большим сухопутным цыпленком, чьи внутренности обратятся в камень при одном виде магазина беспошлинной торговли.
Меня немного утешила мысль, что, попади я все же в Тасманию, вряд ли я нормально пообщался бы с тасманийским дьяволом. К тому же в моем окружении тоже есть животные, характеризующиеся черным мехом, едким запахом в минуты опасности, громкими пронзительными криками и свирепостью. Если глянуть на зевающего Медведя, прищурив глаза, то легко можно представить себя в Тасмании рядом с этим самым дьяволом.
Мне повезло: так называемые «обычные» животные интересуют меня ничуть не меньше животных диких и вымирающих. Я с удовольствием смотрю в зоопарке на гепардов и гривистых волков. Однако с ними не пообщаешься так, как с барашком Пиплом или с шаловливой стайкой толстопузых карликовых козочек[6], которые закидывают копытца мне на грудь и вымогают орешки. В девяти случаях из десяти я предпочту погладить бархатистую морду ослика, а не издалека полюбоваться двугорбым верблюдом или поиграть в гляделки с горделивым сычом-эльфом. Близость к большому свирепому зверю, безусловно, щекочет нервы и добавляет удовольствия. Однако, если я скучаю по острым ощущениям, то всегда могу включить фантазию, покрепче прижать ухо к земле и вслушаться в мягкую поступь Шипли по ковру гостиной. Тем не менее в начале 2009 года я искренне ответил «да» на предложение Вики, специалиста по кошачьему поведению: она пригласила меня съездить в Кент и сунуть руку в пасть тигру.
Мы поехали в заповедник дикой природы неподалеку от Ашфорда. Я очень давно не подходил к большим кошкам и совсем мало знал о том, как следует себя с ними вести. Мое воображение рисовало картину: я стою в вольере с тиграми, кормлю их, треплю за загривок, обнимаю… Сейчас я диву даюсь, как спокойно я себе это представлял. Тем более после того, как Вики рассказала о своей подопечной по кличке Ронья. Тигрицу вызволили из какого-то восточноевропейского цирка, где ей покалечили лапу и, как следствие, сильно испортили характер. Наверное, мое спокойствие объяснялось тем, что у меня тогда был серьезный экзистенциальный кризис. Подходили к концу самые важные отношения в моей жизни, и мне оставалось только одно – быть философом. Я прожил на свете тридцать три года, причем восемь с половиной из них – в счастливом браке с умной и красивой женщиной. Я многого достиг в профессии. Погибнуть от зубов гигантской кошки – еще не самая мрачная перспектива. Я легко мог придумать картины и пострашней.
Вики не соврала: я действительно сунул руку в пасть тигру, примерно на три десятых секунды. Правда, нас разделяли прутья, и было плохо видно, где заканчивается моя рука с жареной куриной ножкой, а где начинается тигриная пасть. Ронья подходить ко мне не пожелала, и я покормил другую тигрицу, Инди, размером поменьше, – сачканул, можно сказать. Зато теперь будет чем ответить шутникам, которые дразнят меня за страх перед лошадьми. Пять минут назад я покормил еще и снежного барса. Это изумительное создание с гибким хвостом-валиком заставило меня по-новому взглянуть на мою привычку хвастать размерами Ральфовых лап.
Наступил черед манулов, чьи габариты были для меня попривычней. Вообще, если бы не их странная форма ушей и не круглые зрачки, манулы почти не отличались бы от домашних полосатиков. Однако эти лапочки при малейшей возможности охотно бросятся на человека. Один котик мне моргнул, и я машинально начал насвистывать – тем самым свистом, которым обычно зову своих питомцев. Убедившись в отсутствии рядом бравых смотрителей, я украсил свист короткими бессмысленными причмокиваниями.
– Ты что делаешь? – удивилась Вики.
– Сам не знаю. Вырвалось.
– Вряд ли он понимает твой язык.
Да, наверное. Кто я для этого манула? Какой-то слюнтяй-белоручка, который возомнил себя хозяином и притащил свои глупые «кошачьи» привычки в эти, можно сказать, джунгли. Да здешние обитатели скорее разорвут уютный кошачий домик в клочья, чем свернутся в нем клубком. Манул прав, но неужели обязательно смотреть на меня с такой злостью? Создание он, безусловно, симпатичное, однако тоже не без изъянов. Возьмем, к примеру, шерсть. Она так и вопит об уходе. Я не большой любитель купать-вычесывать котов, но на эту шкурку с удовольствием вылил бы бутылочку теплого арганового масла и дорогого шампуня.
В поведении кошек, которых показывала мне Вики, я узнавал горделивые манеры моих собственных питомцев – ярко выраженные, преувеличенные. Тигры, леопарды и львы не мяукают. Марк, главный смотритель заповедника, рассказал, что тигры ведут себя скорее как собаки. Однако все эти животные издают звук, который смотрители называют «хурчанием» и который напоминает мурлыканье. Нас водила по заповеднику сотрудница по имени Сара. Когда она позвала одного гепарда, Мефистофеля, тот ответил коротким «чириканьем» – так же «пел» во время кормежки Брюер, покойный брат Ральфа и Шипли. У здешних кошек тоже есть гендерные предпочтения, свойственные кошкам домашним. Ронья, как и Бутси, больше привязана к женщинам. Она даже затаила зуб на смотрителя Фрейзера, когда тот укоротил свою длинную женственную прическу. Ронья, как и Шипли, обожает кромсать книги, правда, больше любит не романы Джона Ирвинга, а телефонные справочники.
Удивительное открытие: оказывается, в рамках своей работы в заповеднике Вики угощала Ронью очень крепкой кошачьей мятой – и получала на редкость игривую кошку. Когда Вики заводит разговор о кошачьей мяте, возникает вопрос: почему эта женщина бродит тут при свете дня, одна, без кучи мордоворотов-телохранителей? Она должна скрываться в жутко подпольной подземной нарколаборатории: на лице – зловещее выражение, на теле – шелковый халат, в руках – дорогущий набор весов и гирек. Вики – знаток своего дела. В прошлом она посоветовала мне парочку невероятно действенных средств. Одно из них привело Бутси с Пабло в такое состояние любовного угара, что я стал переживать за свою коллекцию долго-играющих пластинок на верхней полке. Второе средство убедило Ральфа, будто он способен разнести в щепки антикварный комод высотой четыре фута. Однако Вики заверяла, что на своих самых крупных клиентах использует чистую, беспримесную траву, а это – совсем другое дело: одна затяжка такой травки начисто сносит голову нормальному домашнему коту.
Во времена моей поездки в заповедник в Интернете появилось видео про львенка Кристиана. В 1969 году его купили в знаменитом универмаге «Харродс» и вырастили в своей квартире двое хиппи, Джон Рендалл и Энтони Берк. Ссылка на видеоролики приходила на мою электронную почту по три раза на дню. Камера запечатлела трогательную встречу Джона, Энтони и взрослого Кристиана на бескрайних просторах Африки через год после того, как льва выпустили на волю. У него уже был свой прайд, и Джона с Энтони вовсю уверяли, что Кристиан их не вспомнит. Лев помедлил, присмотрелся, рванул навстречу гостям и кинулся им в объятья. На лицах ребят светилось такое неподдельное счастье, что мороз шел по коже. Подобная сцена оставила бы равнодушным лишь кусок железа. К видеороликам монтировали разную музыку – то душещипательную, то бравурную, – однако их это не портило. Миллионы потрясенных любителей животных задавали множество вопросов. Главные: «Неужели дикий зверь способен так сильно любить своих хозяев?» и «Ни черта себе! В “Харродсе” и правда продавали львов?»
Интернет наводнили фотографии. Кристиан на церковном дворе, где любезный викарий разрешил Джону с Энтони тренировать питомца. Кристиан на диване с Джоном и Энтони. Кристиан опирается передними лапами на черно-белый телевизор и всем своим видом показывает: «Кто? Я? Что? Ничего я не делал!» Моя собственная жизнь представляла собой некую отредактированную версию 1969 года, и история домашнего льва манила меня невероятно. Я ехал из заповедника домой, где теперь обитали лишь коты, и думал – может, вот оно, Решение? Поселиться вместе с другом, который тоже носит вельвет и бакенбарды, вести беспечную холостяцкую жизнь и растить нашего собственного большого кота… О нас пойдет слава как о людях добрых, смелых и ломающих предрассудки. Слава эта будет крепнуть с каждым днем. За ней неизбежно последуют шикарные вечеринки и фото на обложке журнала «Элль декор».
Тут я вспомнил, как смотрительница заповедника Сара рассказывала о проблеме со львами – те мочатся в поилки. Мои соседи, Дебора и Дэвид, недавно закончили тяжелую работу – выкопали у себя в саду пруд. М-да, возможны эксцессы… Тигры отпадают по той же причине: мощь их струи я получил возможность оценить вблизи. К тому же в памяти всплыла морда одного угрюмого льва. Сара поведала, что тот подрался с соперником, получил страшную рану когтем на яичках и едва избежал кастрации. Конечно, в комнате ожидания ветеринарной клиники я насмотрелся всякого, но это, по-моему, перебор.
С манулом совладать полегче, однако попробуй засунь его в кошачью корзину! Пожалуй, самым соблазнительным выглядел Артем – снежный барс, которого я кормил в заповеднике. Он, безусловно, будет прекрасно смотреться на любимой овчине Ральфа. Если я возьму себе будущего детеныша Артема, никто не обвинит меня в подражании Джону и Энтони.
Однако и тут было не все гладко. Одному снежному барсу в заповеднике недавно удалили часть кишечника – котик случайно переел конской гривы. Грива взялась из зловонного сарая с мертвыми тушами, в который Вики и Сара разрешили мне глянуть одним глазком. Такой сарай, видимо, неотъемлемая часть усадьбы с большими кошками. В моем саду для подобного сооружения не хватит места. Мне было очень тяжело, когда страдал Джанет, но сейчас самое трудное уже позади. Вряд ли я выдержу, если ворчливый снежный барс рухнет в углу комнаты и пожалуется на боль в животе. Спасать его и решать всякие проблемы наверняка будет здорово, однако новые встряски мне ни к чему. Они не улучшат жизнь, а усложнят. Да и вообще, усадьба с большими кошками – не совсем мое. Так я себя утешал, пока осторожно, не спеша ехал назад в то место, которое привык называть домом.