Помедлив, она скованным движением положила ладонь на его руку, сжала пальцы и осветилась такой детской улыбкой, что Матвей сразу простил ей все прошлые и будущие ссоры. Больше он не потревожит Эльку вопросами.
22
Движущийся мир спиралеобразен, как Мальстрем. Тому, кто отвечает за жизнь, сложно всякий раз самому выдумывать новые сюжеты, поэтому в гигантской человеческой воронке из обломков житейских историй творятся новые, а поскольку вариантов не очень много, истории повторяются. Матвей был далек от эзотерики, но подумал так, когда познакомился с Алисой. Ему почудилось, что все это уже было с другими людьми и что они воспроизвели слепой случай, повторенный тысячи раз.
Впрочем, случай был не совсем слепой. Он был слабовидящий.
Ничто не располагает лучше к знакомству, чем изнурительное ожидание. Очередь – это тихое сотрясение мозга. Битых два часа торчал Матвей в бюро технической инвентаризации, закипая бессильным гневом. Товарищи по бюрократическому несчастью в деталях рассмотрели его, он рассмотрел их, они не нашли друг в друге ничего занимательного. Вынужденный досуг уже не скрашивали Матвею кем-то оставленные журналы. Он воображал, как заходит сюда, вооруженный автоматом, с криком: «Смерть бюрократам!», и сотрудники бюро в мгновение ока оформляют право его собственности на клочок земли под гаражом.
Стук коридорной двери перебил криминальные фантазии, очередь повернулась в профиль. Вошедшая женщина ступала уверенно, как актриса перед зрительным залом. Воздух, прокачанный через множество легких, ощутимо завибрировал от проснувшегося интереса, к чему она, очевидно, привыкла и удивилась бы, будь иначе. Женщина была крупная, нездешняя, из эпохи Лили Брик, в надвинутой на брови шляпке из норки и коротком пальто. Узкая юбка макси волновалась, как водоросль в воде перед бурей. Матвей сразу завелся от этих скрыто пылких движений; он любил немое кино.
– Наконец-то вы пришли! – заговорщицки воскликнул он и под глухой ропот очереди сообщил стоявшему позади пенсионеру: – Я занимал на двоих.
– Спасибо, – поблагодарила она.
Чуть позже вышли покурить. Поднося зажигалку к ее тонкой сигарете, Матвей глаз не мог отвести от сургучно-красных губ. Ни к чему не обязывающий разговор прерывался током: между собеседниками искрило. Спустя час они отправились в кафе.
Алиса потягивала через трубочку грейпфрутовый сок без сахара и с аппетитом ела морковный салат. Матвей жевал пережаренный шницель, вслушиваясь в ее приглушенный голос, как в рокот прибоя: Алиса делилась личной теорией о вреде мясных продуктов. Употребленные в пищу животные, сказала она, мстят плотоядному человечеству холестериновыми бляшками, вызывающими инсульт. На каждом продукте следовало бы ставить предупреждение Минздрава о вреде здоровью.
– Оно есть на сигаретах…
– Курить менее вредно, чем есть мясо, – тон ее был подчеркнуто категоричен.
В самой Алисе, несмотря на давнюю преданность вегетарианству, чувствовалась живая плотская сила, в местах для поглаживания круглилось достаточно филе, чтобы не выглядеть худосочной. В меру пышные ягодицы, размером со среднюю чарджуйскую дыню, исключали всякое подозрение на дистрофию. Матвей представил два эти полушария в стрингах… О! Аж два О. Не химический элемент, а две буквы, соединенные фигурально: ОО. Независимо от выражения лица Алисы, ее задница спокойно могла бы укладывать направо-налево ряды мужских очередей и, пока они очухиваются, беспрепятственно проникать в самые законспирированные кабинеты.
Блестящие черные волосы Алиса носила гладко зачесанными вверх. Яркие темно-серые глаза не нуждались в подводке, интенсивно были накрашены только губы. От Алисы пахло негромкими дорогими духами и отдаленно – то ли грибным, то ли соевым соусом. Вполне приятно. Она была женщиной не Матвеева типа, но именно это его почему-то взбудоражило и привлекло – так охотника, караулящего в скрадке уток, привлекает выбежавшая из лесу лиса.
…Лиса Алиса. Как выяснилось позднее, Матвей тоже не отвечал ни вкусам ее, ни запросам. Ей нравились бизнесмены. Один богатый любовник, обремененный семьей, уехал, оставив Алисе однокомнатную квартиру; второй, горячий кавказец с синдромом Отелло, едва не придушил в приступе ревности и компенсировал моральные издержки денежной помощью на квартирный обмен с расширением (потому и понадобилась справка с БТИ). Амбиции, таким образом, были удовлетворены, но после неистового сына гор Алиса переживала период разочарования в акулах капитализма, поэтому Матвей подвернулся как нельзя кстати. Выбор нуворишей он оценил: раскрепощенная от природы, женщина превзошла его ожидания.
Она заведовала литературной частью драмтеатра. В первый же вечер Матвей столько услышал о сотрясающих богему кознях, что пресытился рассказами из артистической жизни на годы вперед… Ни о каких годах, разумеется, не могло быть и речи. Он примерно прикинул продолжительность стремительных отношений: максимум месяца три, не больше, но уже через месяц стал время от времени ощущать резко вспыхивающую неприязнь к Алисе.
Несмотря на аристократическую внешность времен «Великого Гэтсби» и близость к литературе, буквально обозначенную в должности, Алиса предпочитала разговаривать на языке «понятий». Большинство мужчин, по ее мнению, были лохами, деребасами и чмо, причем Матвей подходил к любому из этих определений, поскольку не блистал той обаятельной наглостью, которую принято называть «харизмой». Его раздражали апломб Алисы, ее полный каких-то мышьих интриг театр, убранство ее квартиры, особенно кухня – уголок экзотического базара, куда смерч-путешественник с воображением галки собрал и свалил в кучу содержимое сувенирных лотков. Если бы по стечению неведомых обстоятельств Матвей с Алисой надолго попали в замкнутое пространство, они бы не стали выяснять причин обоюдной амбивалентности лишь потому, что кому-то из них пришлось бы терпеть присутствие покойника. Тем не менее не связанные как будто никакими общими интересами, кроме увлечения эклектикой секса, они не могли разлучаться дольше чем на три дня. Матвей привык бывать у Алисы два раза в неделю, иногда оставался на ночь. В эти дни Алиса отключала телефон. Никто их не тревожил, они и сами производили мало звуков, да и те в основном первобытного свойства.
Лежа рядом с ней ночью, Матвей вслушивался в ее тихое сопение и удивлялся своей привязанности к этой далекой от него, в сущности, женщине. Ему вдруг начинало чудиться, что в плечо дышит другая. Он боялся открыть глаза и звал сон, пальцы касались ее волнистых волос. Жидкий огонь разливался внутри, как бывает, когда, озябший выпьешь водки в холод. Матвей целовал теплую тень с нежностью, никогда не испытываемую к Алисе. Пока она спала, наваждение не уходило, и он вдыхал запах соевого соуса, похожий на аромат травяного шампуня.
Да.
Алиса обильно поливала этим соусом свои травяные салаты. Матвей говорил, что она ест коровий корм; она обзывала его «коровьим трупоедом». В жизни они не совпадали ни в чем, их мысли витали отдельно, как мотыльки разных видов, но однажды случайно схлестнулись: Алиса изъявила желание побывать у Матвея дома, а Снегири потребовали предъявить им «невесту». Матвей, смеясь, сказал ей об этом, не зная, что расчетливый нрав Алисы безмятежно сосуществует с миром Ассоль.
– Я ждала принца чуть ли не с четырех лет до четырнадцати, – задумчиво сказала Алиса. – «Алые паруса» меня потрясли: помилуйте, кто она такая, эта кошмарная дурочка, дочь полоумного лоха?! Корабль сбился с курса, Грэй плыл ко мне!
Неосторожное слово «невеста» произвело на нее неожиданное впечатление и подвигло к кардинальным переменам. Алиса стала необыкновенно мила. Матвей кое-как пережил задушевный вечер со свечами и музыкально-танцевальной программой. К концу ужина Алиса сообразила, что романтические мероприятия у некоторых мужчин не в чести. Тогда с холодильника вместе с магнитиком-поросенком исчезла таблица калорий, и Матвей застал Алису в цветастом фартуке за лепкой пельменей. К каждому его визиту на столе появлялись все новые мясные блюда, хотя сама стряпуха оставалась верна огородно-пастбищной еде. Желудок Матвея, умасленный антрекотами и эскалопами, сильно поколебал решение расстаться на днях с матримониально озабоченной женщиной, активно конструирующей совместное будущее. Обласканный и сытый, он даже поправился. Между ними по-прежнему не было другого тепла, кроме вызванного механикой движений, но теперь Матвей сомневался в существовании идеального брака. В старину люди женились без всякой любви, – и ничего, жили, растили детей…
Хитин цинизма, защищающий мужчин от слабости, чуть было не дал трещину. Алисин гнев и причитания над нечаянно разбитым хрустальным бокалом помогли Матвею опомниться. Беглую мечту о фотографиях карапузов, посылаемых всем Снегиревым-Ильясовым, разнесло вдребезги. Прибрав его к рукам, вегетарианка Алиса очень скоро выпила бы из него всю кровь. Любовь, долг, расчет – что там еще перечисляется в качестве стимула к женитьбе? В Алисе Матвею больше всего нравился ее умопомрачительный зад. Остальные прелести меньше, мыслительные способности гораздо меньше, характер совсем по нулям. Боже упаси жениться на заднице! Пора на выход.
…Но суть человеческая слаба, а обещание – штука твердая, хотя убеждаешься в этом, только стукнувшись в нее лбом. Встреча со Снегирями была назначена в одно из воскресений. Матвей сказал им, чтобы не заблуждались: «Эта девушка – не невеста. Если так уж вам хочется – извольте, я готов устраивать смотрины девиц на выданье хоть каждый месяц». Для подстраховки и подавления легкой паники от лелеемых Алисой перспектив Матвей пригласил Эльку.
Папа расстарался приготовить чудный вегетарианский ужин: тушеные в горшочках шампиньоны с картошкой, лечо и овощную лазанью, в разрезе похожую на пестрое плоеное жабо. Снимая с Алисы пальто, скользнул глазами по кувшинной спине и не сдержал выразительной мимики. Во избежание непреднамеренных действий дядя Костя оттеснил брата:
– Ах, какую красавицу Матвей держал в секрете!
– А вас двоих несложно рассекретить, – рассмеялась довольная Алиса. – Попробую угадать: вы – Михаил Матвеевич, папа Матвея, а вы – Константин Матвеевич, дядя.
– Верно!
– А вы – Эля, Матвей говорил мне о вас.
– Очень приятно…
Одетая в водолазку и джинсы, Элька потерялась рядом с элегантной гостьей. Алиса, по обыкновению убежденная в своей неотразимости, была в облегающем платье цвета какао из мелкозернистого материала с кожистым блеском. Прилично случаю, наряд в пределах дозволенного подчеркивал и обнажал ее полнокровные формы. Снегири, вопреки предупреждению Матвея, посматривали на Алису с дальновидным благодушием: сгодится для продолжения рода. В их бегущих вперед мыслях Матвей был уже усмирен, окольцован и окружен кучей детишек.
Но зря он надеялся, что гостья поосторожничает сразу открыть свои замусоренные театральщиной углы. Едва речь зашла о работе, она пустилась в дебри закулисья. Усевшись на любимого конька, Алиса имела привычку говорить единолично, пока не выдохнется. Матвей в сотый раз внимал монологу о том, как режиссер натравливает труппу на директора, а любовница директора дурна собой, но вертихвостка, извините, каких поискать, и плетет заговор против режиссера, а режиссер вынужден ставить ее на главные роли, а сам негодяй еще тот…
Алиса набрала воздуха для новых оборотов, не чувствуя отчаянного посыла Матвея с заклинанием заткнуться. Он поторопился запустить в неловкую паузу первое, что пришло на ум, – реплику о предстоящих выборах президента. Отозвавшись на звук рассеянным взглядом, Алиса продолжила:
– И этот бездарь (режиссер) выживает мою подругу, талантливейшую актрису!
Последовал анализ режиссерской деятельности в театре и вне, подробный и безудержный, как половодье. Матвей всерьез подумывал схватить гостью за плечи и хорошенько встряхнуть. Слушатели почти откровенно забавлялись.
– Дурная атмосфера в коллективе сказывается непосредственно на мне, и это при том, что нервы без того на пределе от кошмарных пьес, кошмарных спектаклей, кошмарных рецензий!
– Кошмарных журналистов? – заинтересованно вклинился дядя Костя.
– Да, отдела культуры городской газеты.
– Давно подозревал, – чему-то обрадовался он.
– Ой, я забыла, что вы там работаете! – спохватилась Алиса.
– К сожалению, мое облагораживающее присутствие не делает журналистов менее кошмарными, – горестно вздохнул дядя Костя.
Она сочувственно кивнула. Матвей еще час назад не считал ее такой безнадежной.
– …пьеса о наркомании среди молодежи! Я и часть актеров были против спектакля. Воспитательные моменты в нем спорны, ни положительных героев, ни хеппи-энда. Зритель идет в театр насладиться прекрасным, а тут его снова бац, бац кошмарной жизнью! Вот скажи, Матвей, – повернулась к нему Алиса, – в ПТУ учатся подростки из малообеспеченных семей?
– Возможно, – он не понял, к чему она клонит.
– Малообеспеченные семьи, как правило, неблагополучны. Родители – алкаши, молодежь глотает «колеса», курит травку, жует кошмарный насвай из куриного, извините, помета. В театр такие не ходят, а если бы и пошли – то два часа условной морали для них как слону дробина. Матвей и его коллеги стараются искоренить зло из трудных подростков в течение нескольких лет. Лет, не часов! Мой отец сказал, что подобные спектакли вредны для тех, у кого с нравственным здоровьем все в порядке. Он возглавляет крупный отдел в управлении образования мэрии и лучше всех знает, как надо воспитывать законопослушный пролетариат…
До Матвея, наконец, дошло, что Алиса считает его педагогом ПТУ, он как-то раз говорил об экзамене экскаваторщиков.
Самое нелепое, что можно вообразить и что почему-то встречается сплошь и рядом, – это фотомодели и спортсменки, толкающие пафосные доклады о законопослушности пролетариата в стране. Более абсурдного зрелища на «вечере знакомства» Матвей вообразить не мог. Нужно было чем-то занять себя, чтобы отвлечься и не шокировать окружающих приступами идиосинкразического смеха. Пришлось удалиться в кухню якобы за десертом. Папа внес следом стопку грязных тарелок и достал из холодильника бутылку сухого вина с пикантным названием «Молоко любимой женщины».
– Как впечатление, пап?
– Неизгладимое.
Матвей поспешно заткнул хохот полотенцем.
– То, что она говорит, – ничего не значит, лишь бы тебе было хорошо с ней, – папа художественно приспустил виноградную кисть над краем креманки с фруктами. – Мы перевоспитаем ее в ПТУ.
– Поздно перевоспитывать, пап.
– Жаль, – огорчился он и, вывертев штопором пробку, хлебнул из бутылки «молока».
Пока Алиса занимала Снегирей следующим спичем, Матвей с Элькой вышли на лестницу покурить. Элька вдруг спросила:
– Слушай, а куда подевалась тетя Оксана, которая когда-то к вам ходила?
Матвею показалось, что его облили ледяной водой.
– Погибла в самолетной аварии. Почему ты о ней вспомнила?
– Извини, – смутилась Элька. – Извини, я же не знала… Она была очень красивая… Я вспомнила, потому что твоя Алиса чем-то смахивает на нее.
Горячая краска, бросившаяся внезапно в лицо, выбила у Матвея слезы. Если бы Элька ни с того ни с сего ударила его по лицу, он бы меньше покраснел.
Отвозя гостью домой, он врубил громкую музыку. Теперь чудилось, что каждая фраза Алисы раскрывает ее подлинную, совершенно чужую и чуждую ему сущность. А Алисе вечер понравился. Она, несомненно, придавала ему значение предсвадебной церемонии и была уверена, что потрясла Снегирей красотой и интеллектом. В полусумраке автомобиля Матвей видел, как мечтательно блестят темно-серые глаза, и проклинал себя за то, что сказать жестокие слова: «Прости, я тебя не люблю» он сегодня не сможет… если вообще сможет. Вот так и проклевываются в бабниках подкаблучники.
– Когда-то я поклялась себе, что стану женой человека с высоким положением в обществе, но с тобой, Матвей… ой, – радостно подавшись вперед, Алиса схватила его за руку, – останови!
Автомобиль притормозил у свадебного салона. Платья невест в подсвеченной витрине напоминали каскады лебяжьих перьев. Чертов салон работал без выходных. Согласие Алисы на невысказанное предложение Матвея крепло и подтверждалось. Они словно попали в середину громадного торта, покрытого взбитыми сливками. Выбор нарядов в белоснежных шеренгах был невероятен. Алиса извлекла из них плечики с лоскутом перламутрового шелка на тонких бретелях:
– Симпатично, правда?
Матвей вытер о края свитера вспотевшие ладони:
– Нормально.
Спустя минуту шторки примерочной кабинки раздвинулись, выпорхнула Алиса, и брови его поползли вверх. Босиком, то есть в прозрачных колготках, она на цыпочках пробежала к большому зеркалу. Невесомая переливчатая ткань обтянула ее, как хрустящая целлофановая обертка розовый леденец, сквозь платье проглядывали кружева бюстгальтера и трусиков. В другой обстановке демонстрация этой ночной сорочки, возможно, привела бы Матвея в восторг и эйфорию, но здесь он в ужасе оглянулся на продавца-консультанта. Ассистент Гименея в фирменном смокинге смотрел на альковный выход Алисы одобрительно. Где-то Матвей уже видел это холеное лицо… Он представил на продавце мохнатый оранжевый шарф. «Пятый элемент», потасовка с геями, «лисий хвост»… Ясно. Они тоже где-то работают.
– Нравится? – Алиса сделала выразительный разворот.
– О да, – выдавил Матвей, затравленно озираясь. «Невестина» примерка привлекла внимание немногочисленных посетителей салона.
– Пожалуй, не совсем скромное платье, – сказала Алиса с сожалением.
– Э-э… это разве не нижнее белье?
– Ну что вы, последний писк греческого стиля, – снисходительно усмехнулся консультант. Близкий к благоговению расчет на покупку затухал в его глазах одновременно с тем, как глаза потенциального покупателя вытаращивались на ценник. Опытный продавец не узнал драчуна в Матвее, но сразу понял, что жениховская платежеспособность ниже стоимости наряда-туники. А Матвей-то, наивный, полагал, что куцые мини-платьица сто́ят вполовину меньше макси, ведь ткани на них соответственно уходит меньше…