– Они все знают, Дорка нажаловалась! – заголосил Гена, цапнув со стола тупой нож для масла. Хватать в критической обстановке что под руку попадется было, видимо, в манере истеричного зэка.
– Мне надоело, – сказал Матвей. Вполсилы, но с великим наслаждением всадив кулак в рыхлый подбородок толстяка, он периферийным зрением уловил молниеносный полет, вернее, вылет ножа: Робик пинком вышиб его из руки Гены. Вадим попятился и, сметя табурет, с грохотом рухнул в угол, Федора еле успела отпрыгнуть.
– Дрянь! Ты поплатишься! – заметался Гена, вцепившись в кочергу. Трусливые глазки заполошно бегали, острый кадык ходуном ходил на курьей шее. Робик выдернул смешное оружие и швырнул за печь.
– Закройте рот, херр Геннадий, не то я вырву ваш поганый язык.
Вслепую молотя воздух кулаками, Вадим встал, и Матвей завернул ему локти назад. Мышцы толстяка напряглись, но мешали сало и сбившееся дыхание. Между хриплой вентиляцией перегара он умудрялся взмыкивать.
– Пожалуйста, не повредите херру Вадиму локтевые суставы, Михаил Васильевич, – сказал Робик.
– Спасибо, я постараюсь, Роберт Альбертович.
Они были вежливы.
– Анюта, пока нельзя! – крикнул Матвей, когда кто-то постучал в дверь, и на всякий случай отпустил плененные локти Вадима…
Через порог ступили двое мужчин – настоящие господа, чей высокий социальный статус не вызывал сомнений.
Оценив спортивную фигуру и холеное лицо первого из вошедших, Матвей понял, что именно на таких людях кончилась цивилизация и началась эра потребления. Финансовые возможности этого человека наверняка превосходили доходы рыночного хозяина Федоры многократным числом олимпийских колец. Второй был в очках, с длинным носом. Хрящеватые ноздри обоняли воздух брезгливо и мелко – очевидно, дорогостоящая канцелярская крыса. Под мышкой очкастый держал черную кожаную папку.
– Что здесь происходит? – осведомился первый, испуская волны элитного парфюма. – Вадим Юрьевич, вы обещали, что разговор продлится не дольше трех минут. Мы ждали восемнадцать.
Багровый и потный, будто опрысканный водой, толстяк принялся пространно оправдываться.
Вытянув шею к Федоре, блатарь прошелестел:
– Говорили тебе – Поливанов нотариуса привез!
Сосед, понял Матвей. Владелец английского замка собственной вип-персоной. Поливанов обратился к нему:
– Как нам сообщили, целью вашего визита была покупка картин, так что же заставило вас вмешаться в чужую полемику?
– Ваши парламентарии выказали непочтение к даме.
– Ай-яй-яй, – делец покачал головой, смягчив надменность глаз улыбчивой рекламой зубной пасты. – Не могли бы вы ненадолго нас оставить? Нам необходимо побеседовать с дамой тет-а-тет. При мне, уверяю вас, с ней ничего плохого не случится. Буквально через пять минут вы снова приступите к вашей эстетической миссии.
Пять минут, пять минут! Он, кажется, очень дорожил временем. В отличие от Матвея. Матвей не мог покинуть Федору с ребенком, не разобравшись в неожиданных загадках.
Гена засуетился, угодливо подсовывая стулья под барственные седалища.
– Спасибо, – проговорил нотариус и выложил на стол какие-то бумаги из папки.
Рекламную улыбку Поливанова подпортила легкая досада.
– Господа, прошу вас, – махнул он на дверь рукой.
В смысле «пошли вон». Матвей демонстративно опустился на табурет и закинул ногу на ногу.
– В данные пять минут мы представляем интересы дамы.
Студенистые брыли Вадима затрепетали:
– Ах ты, су…
Поливанов саркастически поднял брови:
– Простите, с кем имею честь?
Матвей назвался, очень надеясь, что и этому, из калашного ряда, не известны имена Кукрыниксов.
– И-и?..
– И друг Федоры Юрьевны.
– Да ты чё врешь, бля! – вскинулся Гена.
– Федора Юрьевна! – не выдержал нотариус. – Вы согласны подписать отказ от доли наследства?
Она не успела ответить: зашла Анюта и робко встала у двери. Федора протянула к девочке руки. Поливанов внезапно полыхнул глазами. Не человек, а кот, следящий за рыбкой в аквариуме…
– О-о, какая прелестная малышка!
Матвея охватило чувство нереальности. Почудилось, что лощеный декорум скрывает хищника более страшного, чем братцы-мерзавцы. Средневековые замки, легенды о вампирах, жертвоприношения, оргии, пытки… В настороженном взгляде нотариуса из-под очков читалось, что любование прелестными малышками, так же как знакомство с нежелательными свидетелями, не входило в его крысьи планы.
– Чья девочка? – поинтересовался нотариус у Вадима.
– Это не важно, – встрял Поливанов. – Ручаюсь, что органы опеки и попечительства вас не побеспокоят. Федора Юрьевна, заполните, пожалуйста, форму заявления, и вы сейчас же навсегда избавитесь от нас.
Гена сбоку с восторгом заглянул Поливанову в рот – как в карман, полный ассигнаций. Лицо Федоры было мертвенно белым, левой рукой она прижимала к себе Анюту.
– Постойте! – воскликнул Робик. – Но ведь этот участок принадлежит не ей?
– Это наш участок, – пропыхтел Вадим. – То есть моей матери.
– Значит, если Федора Юрьевна отречется от своей части дома, ей с ребенком негде будет жить?..
– Тебе-то какое дело?
– Не волнуйтесь, все утрясем. – Поливанов улыбнулся натянуто, уже совсем не по-голливудски. Будто и не улыбнулся, а беззвучно сказал: «Мышь».
– А не подпишет – пожалеет! – взвизгнул Гена.
– Закон не допускает влияния на наследника при отказе от имущества, – заявил нотариус, пугливо стрельнув в Матвея стеклянными глазами, и сделал попытку подняться.
– Немного терпения. – Поливанов придавил плечо нотариуса властной дланью и, наклонившись к Федоре, вкрадчиво проворковал: – Вам ли упрямиться? Неужели вы хотите, чтобы ваша драгоценная девочка попала в детдом?
Пальцы Федоры стиснули ручку так сильно, что побелели костяшки пальцев.
– Где тут нужно заполнить?
Она чего-то боялась и уже сама торопилась покончить с мучительной ситуацией независимо от ее исхода, лишь бы обрести крохотную надежду на безопасность, хотя, кажется, никогда не чувствовала себя в безопасности.
Сдунув с бумаги опилочную пыль, нотариус поместил в папку подписанный документ и удовлетворенно произнес:
– Вы разумная женщина, Федора Юрьевна, и приняли собственное решение. Никто вас к этому не принуждал, так ведь? Вот и прекрасно, все сделки должны быть заключены по закону.
Чем правильнее слова продажного юриста, тем сильнее по нему плачет тюрьма. И тем бесполезнее ему возражать. Матвей и не стал. Движимый внезапным импульсом, он просто заговорил. Он сказал, что для дельцов не существует отказа. Им надо много, и нет конца этому «много», потому что нет предела человеческой алчности. Их идеалы лежат в банке, их ценности имеют только вещественный эквивалент, а закон – прейскурант. Особо пресыщенные, сказал Матвей, не довольствуются материальной наживой. Они разграбливают и обсасывают жизнь вокруг себя. После их людоедских пиршеств от человеков, когда-то разумных, остаются только косточки первобытных инстинктов.
Нотариус тихо исчез. Поливанов смотрел с ироничным любопытством. Братцы ворочали заржавленными шестеренками. А Матвея несло. Чувствуя себя семнадцатилетним мальчишкой, революционером и древним пророком, он трещал, как автомат: тра-та-та-та, тра-та-та-та. Так черти в преисподней расстреливают зарвавшихся крезов пульками, выплавленными из золотых слитков. Обличитель жаждал проверить, не вхолостую ли представители нынешнего пупер-сословия украшают себя разноцветными поясами восточных единоборств. Но Поливанов был обидно спокоен, и Матвей переключился на гавриков. Он рассчитывал уязвить их, пока от него не ушел запал вдохновения, и они не ушли.
– Во время ожидания «родственного разговора» Роберт Альбертович позвонил отцу в Германию. Господин Ватсон был страшно огорчен вестью о гибели талантливой художницы и попросил от его имени пригласить Федору Юрьевну в Магдебург. Ей предложено с нашей помощью доставить туда творческое наследие сестры. Федора Юрьевна представит экспозицию ее картин в одной из лучших художественных галерей Европы. Господин Ватсон уверен, что выставка станет хитом нынешнего сезона в изобразительном искусстве, ведь оглушительным успехом у знатоков живописи уже пользуется единственная картина Марины, приобретенная галереей у ее учителя, художника Вермеерского. Если Федора Юрьевна пожелает переменить место жительства, ее ждет увлекательная работа, общение с крупными мастерами современности…
Матвей быстро передохнул и, отведя глаза, поклонился Федоре:
– Простите, что не успели передать вам предложение сразу. Мы готовы к услугам и, если согласитесь, отправимся немедля. Вермеерский мечтает встретиться с вами до вашего отъезда в Магдебург.
В длинной тишине было слышно, как от кружения земного шара из щелей потолка летят опилки. Каждый думал о чем-то своем, даже Анюта. Матвей думал о преимуществах практики дворовых драк над тренировочной борьбой. У него все еще чесались руки.
Очнувшись, Поливанов насмешливо вымолвил:
– Спасибо за проповедь, Михаил Васильевич. Признаюсь, не ожидал столь ребячьей реакции на… – он пожевал губами и нашел нужные слова: – …обыкновенный договор между соседями. Вы польстили мне, преувеличив размер моего благосостояния. Вынужден огорчить вас: я не олигарх. Я бизнесмен чуть выше среднего, и до демонических злодеяний «пресыщенных дельцов» мне как рабочей лошадке до космоса… А за вас, Федора Юрьевна, я искренне рад. Надеюсь, что таможня без проволочек пропустит картины сестры за кордон. Удачи на аукционах и достойной оправы красавице, которая вырастет из вашей малышки.
Он откланялся, включив в улыбку максимум обаяния. Братцы растерянно зашевелились. Вадим извлек из кармана брюк тряпочку, напоминающую носовой платок, и вытер пот с загривка. Матвею очень хотелось сказать, чтобы дедовская земля набилась в глотки им и соседу, но «пожелание» смахивало на языческое проклятие, к тому же он выдохся и смотрел на злосчастное отребье с невольной жалостью.
В лице блатаря проявилось заискивающее выражение. Выходя, он невнятно кинул Федоре что-то вроде «поздравляю». Вадим выдавил вполне корректную ухмылку:
– Прощай, что ли… Повезло тебе. Ключ под ковриком оставишь.
28
– Зачем вы солгали?
Матвей не смел повторить: «Если согласитесь, отправимся немедля». Усевшись за стол, он уткнул подбородок в скрещенные пальцы. У лжи десятки вариантов, у правды – один. Предложение завалила гора его же вранья.
Подражая гостю, Анюта подняла локотки на стол и утвердила лицо в ладонях. Носик ее покраснел, она переводила взгляд с тетки на мужчин и обратно.
– Дядя Матвей, вы сказали неправду? Мы с тетей Дорой никуда не поедем, и я не стану красавицей?..
– Красавицей ты станешь непременно, где бы ни находилась, – заверил Робик.
Матвей решил действовать обходным путем:
– Анюта, можно дать тебе важное поручение?
Девочка моргнула. Будто сквозь дождливую ночь засияли мокрые звезды.
– Да.
– Уговори, пожалуйста, тетю Дору, чтобы она согласилась ехать. У моего дяди есть свободная квартира, где вы могли бы пожить некоторое время, потом мы что-нибудь придумаем.
– Разве у дядей бывают дяди?
– Бывают. У меня и папа есть.
– Вы… не врете? – смущенно спросила Анюта, и Матвей тоже смутился.
– Не вру.
– Честное слово?
– Честнее этого честного слова на свете нет.
– А Пенелопа Круз с нами поедет?
– Обязательно. Это честь для меня и дяди Робика.
Девочка порывисто обняла Федору, заглядывая ей в глаза:
– Тетя Дора, поедем?.. Пожалуйста! А то ведь нас завтра выгонят!
Женщина вздохнула, бессильная против далеко зашедшей Матвеевой уловки.
– Анюта права, – усугубил Робик. – Вы ничем не рискуете и ничего не теряете, в этом городе у вас, похоже, нет будущего…
В багажник свободно вместились небольшая кладь и ценности – скатанные в рулоны Маринины картины. Федора накинула тонкое пальто из дешевой серой плащовки. Обретя форму на стройном теле, неказистое пальто чудесно преобразилось в скромную, но вполне элегантную вещь. Матвей неожиданно для себя подумал, что купит одежду, достойную этой красивой женщины.
Они заезжали то в паспортный стол, то в детскую поликлинику за Анютиной медицинской картой, то в библиотеку сдать книги (по их подбору Матвей отметил литературный вкус читательницы), взяли ребенку креслице в автошопе и поужинали в кафе, пока мойщики приводили в порядок извозюканную в грязи «Шкоду».
Выполнив необходимые формальности, Федора, кажется, уморилась, под глазами легли синеватые тени. Ей осталось проститься с могилами родных, да и Матвей хотел положить букет на могилу Марины. Нехорошо, конечно, в поздний час тревожить кладбищенский покой, но другого времени не будет.
Кладбище находилось в лесном массиве неподалеку от улицы, где стоял дом сестер, теперь уже бывший, и пришлось возвращаться туда через весь город. Здания наступали и отлетали назад, словно в нескончаемом хороводе. В текучем мельтешении света глаза Федоры отливали всеми оттенками зеленого. Женщина покидала не просто город – она уносилась от дорогих ей улиц детства, бульваров юности, и Матвей был рад хотя бы тому, что не видел в ее лице обреченности. Анюта спала с куклой в обнимку на прихваченной подушке. Креслице пока отставили, вряд ли в вечернем городе остановит дорожный патруль.
Матвей заново переживал то, что им было сказано Поливанову, воображая более взыскательную и лаконичную речь. Из ума не выходила угроза дельца: «Неужели вы хотите, чтобы ваша драгоценная девочка попала в детдом?» Отнять ребенка у Федоры при его возможностях – раз плюнуть…
Машина сгустком тьмы благополучно въехала на территорию кладбища и тихо покатила мимо бесхозных еще стел, выставленных на продажу. Из леса доносилось чистое дыхание сосен. По две розы осталось на могилах матери и деда сестер. Перед могилой, огороженной простым штакетником, Матвей направил фары автомобиля на деревянный памятник с фотографией Марины. На холмике упокоились остатки букета с вынутым нечетным цветком. Розы начали вянуть, их обманчиво свежее благоухание стало слаще. На лес опускался мрак холодной ночи, и вдруг выплыла из облаков луна.
Федора плакала – плечи дрожали. Матвей привлек ее к себе и обнял по-дружески, как обнял бы Эльку, но женщина отстранилась, овеяв прохладой. Озябла, пора ехать. Матвей обернулся, уверенный, что Робик стоит рядом, и не увидел его. В машине тоже не оказалось. Что за ерунда? Куда ушел, как давно?..
Девочка безмятежно спала. Пенелопа Крус смотрела из-под ее локтя недреманным оком. Самые нежные существа на земле – это цветы и маленькие спящие девочки. За гранью печального мира раздавался машинный гул, брехали собаки. Матвей вгляделся в глубину меченого пирамидками леса. Пойти, что ли, поискать Робика? Не кликать же на весь погост.
– Федора, погрейтесь в машине.
– А вы?
– Я поищу господина Ватсона.
– Он… где?!
– Не бойтесь, я скоро.
Светлое пятно замаячило вдали у дороги. В голову Матвея полезли дурные мысли. Те лишенные разума мысли, которые иногда заставляли его с подозрением относиться к числу 13, стучать по дереву и поплевывать через плечо. Решительно шагнув вперед, он остановился: Федора звала. Казалось, ушел далеко, а обратно прибежал за несколько секунд.
– Матвей, может, нам поехать навстречу Роберту?
– А если он придет по другому пути и не застанет нас?
– Тогда… подождем? – неуверенно попросила она.
Матвей курил сигарету за сигаретой. Пять минут… десять… Луна сияла в полную силу, черный лес возвышался, как чугунные ворота в преисподнюю. Три минуты. Пять. Семь… Да что такое! Он больше не мог ждать.
Развернутые фары высветили Робика. Матвей обмяк от радости и только поэтому не пристукнул его на месте.
– Где ты был?!
– Где ты был, Робин Крузо, где ты был? – весело передразнил Робик голосом грассирующего попугая. – Вынеси, пожалуйста, бутылку воды из машины, руки вымою.
– От крови! – ужаснулся Матвей. – Ты грохнул Поливанова?!
– Я не киллер. Я – оператор.
– В смысле операций?.. – Ничего не понимая, Матвей лил Робику на руки воду.
– Да, в некотором смысле. Примерно столько же времени уходит на аппендэктомию.
Робик тер пальцы так тщательно, будто впрямь вырезал кому-то аппендикс без перчаток.
– Зачем ты туда пошел?
– Во-первых, близко. Во-вторых, душа просила. В доме – гудеж на всю улицу! Люди с «бабками» решили погулять напоследок. Я сильно жалел, что под рукой не было селитры и клея «Момент». Хотелось устроить гадюшнику небольшой праздничный салют…
– Опять пиротехника?!
– В этот раз просто техника, – успокоил Робик, закуривая. – Строительная, с которой ты работаешь. Пригодилась практика у тебя на полигоне: я использовал экскаватор в операции «Роза». У машинистов и хирургов одна функция – они оперируют.
– Разве двор Поливанова не на сигнализации?
– Не заметил признаков. Поливанов доверяет охранникам, и зря. Я сидел в экскаваторе, когда они обошли усадьбу зигзагами и вернулись к соседям догуливать.
– А если бы поймали?!
– Не поймали же! Хотя было, конечно, чего бояться. Могли заметить мою возню с проводками, свет лампочек, услышать рев двигателя. Потом экскаватор въехал в палисадник под окна, и я думал, как бы вовремя дать деру.
– Ну, ты наглый…
– Не наглый, а смелый. Они на другой стороне пировали. Я без проблем загреб помойку ковшом, вернулся к вилле и вывалил мусорный бак в окно башни, где пошире. А на подоконнике оставил розу. Ту, лишнюю.
Таким взбудораженным Матвей не видел друга, пожалуй, со времени драки в «Пятом элементе». Все еще пребывая в эмфатическом состоянии, Робик сел за руль, и машина резво затряслась по весенним ухабам.
– Мелодраматично вышло с розой, – заметил Матвей.
– Ты считаешь? – непритворно огорчился Робик. – А я-то радовался, что Поливанова роза особенно взбесит…