Я залез в карман брюк и вытащил оттуда несколько бумажек.
— Только твой аванс.
— Мало. А мы до Сочи на них доберемся?
— Какие теперь Сочи? — горько усмехнулся я. — Нам бы домой как-нибудь добраться.
— Нет, мы не будем возвращаться домой, — решительно скомандовал Радик. — Мы поедем в Сочи.
Его властный тон подействовал на меня, как красная тряпка на быка. Я буквально вскипел. Что возомнил о себе этот сопляк? Почему он вдруг решил, что может свободно мною командовать?
— Хватит! — взорвался я. — Мне надоели твои бредовые идеи! Я, как последний идиот, пошел у тебя на поводу, бросил работу, отправился с тобой в это чертово путешествие. И что я теперь имею? Меня подозревают в убийстве, объявили в розыск. Я превратился в загнанного зверя. И все из-за тебя! Нет, дружок. Мое решение таково: мы возвращаемся в Москву.
— Нет, мы едем в Сочи! — стукнул кулаком по земле Радик.
— На какие шиши?
— У тебя же есть деньги.
— Это мои деньги, — жестко отрезал я. — И это я буду решать, как мне их тратить.
— Я беру у тебя их в долг! Под двойной процент!
— А я не даю тебе их в долг. Ясно?
В глазах мальчика промелькнула растерянность.
— Ты же обещал мне помочь. Мы же договорились.
— Договорились, — согласился я. — Но на каких условиях? Поездка полностью за твой счет. У тебя есть деньги? Нет. Значит, договор аннулируется.
— Ну, дядь Жень…
— Всё! — прокричал я. — Я не желаю больше ничего слушать. Значит так. Игры в шпионов закончены. Сейчас мы идем в милицию, и ты рассказываешь там все, что тебе известно об убийстве твоего отца и твоей бабки. Затем я отвожу тебя обратно в Москву, и сдаю в органы опеки.
— Я не хочу обратно в детский дом!
— А мне плевать, что ты хочешь, а что нет!
— Если тебе на меня плевать, то мне тоже на тебя плевать! Выкручивайся сам, как хочешь! Я в твою защиту ничего не скажу.
— Ну и не говори! В милиции, небось, не дураки сидят. Смогут разобраться, кто виновен, а кто нет. Поднимайся и пошли!
— Не пойду!
— Мне что, применить силу?
— Ты не имеешь права ко мне прикасаться!
— Тогда оставайся здесь, и делай, что хочешь!
Я в сердцах вскочил на ноги, схватил свою сумку, и стремительно пошел прочь. Я ожидал, что Радик бросится мне вслед. Не может же он не понимать, что остается совсем один, без каких-либо средств к существованию. Но за моей спиной была тишина.
Дойдя до конца гаражного ряда, я не выдержал и украдкой оглянулся, сделав вид, что поправляю брючину. Радик по-прежнему сидел на месте, и, обиженно нахохлившись, рисовал щепочкой на земле какие-то узоры.
Это разозлило меня еще больше. Он что, думает, что я с ним шутки шучу? И я ускорил шаг.
Завернув за угол, я прошел немного вперед и остановился. Мой спутник продолжал демонстрировать упорство. Потоптавшись на месте, я подошел к росшему неподалеку старому дубу и расположился подле него.
Бросать на произвол судьбы беззащитное существо — бесчеловечно. Даже если это будет просто котенок. А уж о ребенке и говорить нечего. Да, я питал к Радику в тот момент лютую злобу. Я видел в нем главного виновника всех своих бед. Да, он был мне совершенно чужой, и у меня не было абсолютно никаких причин, чтобы брать на себя заботу о нем. Но это был ребенок. Это был маленький, несмышленый мальчик, которому исполнилось всего лишь тринадцать лет! Если я сейчас уйду, а с ним что-нибудь случится, смогу ли я впоследствии себе это простить?
Я тяжело вздохнул и угрюмо опустил голову.
Через некоторое время до моих ушей донеслись неторопливые шаги. Из-за гаражей появился Радик. Я нахмурился и отвел глаза в сторону. Мальчик медленно подошел ко мне и присел рядом. Мы немного помолчали.
— Темнеет, — задумчиво произнес он.
— Угу, — отозвался я.
— Дядь Жень, — после некоторой паузы снова подал голос мой спутник. — Знаешь, почему мне вчера срочно понадобилось уехать?
— Почему? — спросил я.
— Потому, что меня должны были убить…
Глава шестая
Стояла глубокая ночь. За окном завывал не на шутку разошедшийся в своем гулянии ветер. Стелившаяся по полу сырая прохлада наводила на мысль о скором дожде.
Мы находились в старом, полуразрушенном деревянном доме, в котором еще не так давно жили люди. Об этом свидетельствовало обилие всякого хозяйственного хлама, валявшегося на полу (разбитая посуда, старые газеты, грязные тряпки, и т. п.). Но сейчас этот дом был заброшен и, очевидно, предназначался под снос.
Радик спал. Он лежал рядом со мной, свернувшись калачиком, и мерно посапывал, пребывая в каких-то неведомых мне видениях. Наверное, эти видения были тревожными, так как время от времени он вздрагивал, а в его дыхании проскальзывал мучительный стон. Я же, несмотря на страшную усталость, никак не мог погрузиться в спасительное забытье. Мое сознание навязчиво атаковало ощущение чего-то опасного и угрожающего, которое никак не давало мне отключиться.
Полусгнившие рамы и двери под воздействием сквозняка поворачивались на своих проржавевших петлях и издавали характерное поскрипывание. Оно не было громким, оно не было пронзительным. Оно слышалось еле-еле. Днем я, пожалуй, не обратил бы на него никакого внимания. Но сейчас, в этом безмолвном мраке, оно представлялось мне каким-то зловещим.
"Меня должны были убить".
Эти слова мальчика продолжали звучать в моих ушах.
Когда он их произнес, я поначалу недоверчиво усмехнулся:
— Кто тебя должен был убить? За что?
Но в глазах ребенка светилась такая ясная искренность, что мысли о его притворстве показались мне несостоятельными.
— Так из-за чего тебя должны были убить? — переспросил я, не дождавшись ответа.
Радик молчал. Он задумчиво смотрел перед собой, видимо размышляя, стоит ли меня в это посвящать.
Я видел, что ему хотелось мне открыться и сбросить с себя тот тяжеленный груз, который сдавливал его душу. Но, тем не менее, его что-то удерживало. Недоверие, боязнь, или простая осторожность — не знаю. Так или иначе, но сковывавшие его путы оказались крепки, и он предпочел пока оставить свою тайну при себе.
— Дядь Жень, — наконец глухо произнес он, — если бы мы с тобой вчера не уехали, я был бы уже в могиле.
— Давай поконкретнее, — попросил я.
— Дядь Жень, я понимаю, что тебе это кажется глупостью. Но, поверь, что это действительно так. Я пешка в одной игре. Причем, пешка, которую намечено принести в жертву. Прости, но я пока не могу сказать тебе больше.
На отношение к услышанному очень сильно влияет антураж. Скажи он такое две недели назад, я бы, наверное, лишь подивился крутым виражам детской фантазии, и не воспринял бы его всерьез. Но сейчас, после того, как я пережил столько непонятного и необъяснимого, у меня у самого на уровне подсознания стало появляться подозрение, что весь тот круговорот, в который я оказался втянут вопреки своей воле, отнюдь не хаотичен и не случаен. И что все последние события тем или иным образом связаны друг с другом, и имеют под собой одну и ту же основу, одну и ту же цель.
Я внимательно посмотрел на своего спутника. Наши взгляды встретились. В глазах мальчика не наблюдалось даже слабого проблеска фальши. Ребенок явно говорил правду.
— Тогда ты тем более должен мне все рассказать, — снова попытался убедить его я. — Радик, пойми, положение, в котором мы очутились, очень серьезное. Я постарше тебя, и поопытнее. Я лучше смогу определить, как правильнее нам поступить. Но я не смогу этого сделать, не зная всех деталей.
Но мальчик был неумолим.
— Я расскажу тебе все после того, как мы доберемся до Сочи, — твердо повторил он.
Его нос снова зашморгал. Он отвернулся, делая вид, что ему в глаз попала соринка. Но его вздрагивающая спина безжалостно выдавала, что он плачет.
Мое сердце сжалось. Я придвинулся к ребенку, привлек его к себе, и прижал его голову к своей груди. На мои руки упали слезы.
— Дядь Жень, помоги мне, — жалобно протянул Радик. — У меня никого нет. Совсем никого. Я один на всем белом свете. Совсем-совсем один. Спаси меня, иначе я погибну.
Я не знаю, каким ледяным должно быть сердце, и какой черствой должна быть душа, чтобы проявить равнодушие после этих слов…
Что же это все-таки за игра, о которой упоминал Радик, жертвенной пешкой в которой ему довелось стать? Кто ее ведет? И ради чего?
Я лежал, не смыкая глаз, и усиленно пытался разгадать эту загадку. Но с какой бы стороны я к ней не подходил, я так и не смог выложить разноцветную мозаику событий последнего времени в какую-либо неабстрактную картину. Я чувствовал, что между этими событиями существует некая взаимосвязь, но никак не мог уловить ту самую нить, что сводила их воедино.
Невдалеке, где-то совсем рядом, раздался подозрительный шорох. Я отвлекся от своих мыслей, и посмотрел в сторону, откуда донесся привлекший мое внимание шум. По дому явно кто-то передвигался. Но ночная темнота никак не позволяла разглядеть, кто именно это был.
Невдалеке, где-то совсем рядом, раздался подозрительный шорох. Я отвлекся от своих мыслей, и посмотрел в сторону, откуда донесся привлекший мое внимание шум. По дому явно кто-то передвигался. Но ночная темнота никак не позволяла разглядеть, кто именно это был.
Шорох повторился. Я насторожился, чувствуя, что у меня начинают трястись поджилки. Мои кулаки непроизвольно сжались в ожидании появления чего-то пугающего.
В темноте вспыхнули два маленьких зеленых огонька. Я вздрогнул. Но затем мой разум возобладал над страхом. Я нащупал валявшуюся рядом деревяшку и швырнул ее в сторону непрошенного гостя. Раздалось возмущенное "мяу". Зеленые огоньки погасли. В оконном проеме мелькнул четвероногий хвостатый силуэт.
— Фу-у-у, — облегченно выдохнул я, и повернул голову, чтобы посмотреть, не разбудил ли этот шум моего спутника. Радик продолжал крепко спать…
Глава седьмая
— Дядь Жень, на, почитай, что про тебя пишут.
Радик достал из пакета газету, протянул мне, и принялся выкладывать купленные в магазине продукты.
"Тайна смерти Карпычева раскрыта!", — звонко кричала первая полоса.
Я погрузился в чтение. Какой-то бойкий журналист по имени Альберт Попов, не дожидаясь выводов прокуратуры, оперативно провел собственное расследование, и самоуверенно выставил его итоги в качестве истины последней инстанции. Чем больше я вникал в содержание этого опуса, тем яростнее сжимались мои челюсти.
— Бред! — раз за разом возмущенно восклицал я, кипя от негодования. — Это же полный бред! Ты только послушай!
Я зачитывал своему спутнику некоторые абзацы, совершенно забыв, что он со статьей был уже знаком. Мальчик молча кивал головой, видимо понимая, что мне нужно выпустить пар, и невозмутимо нарезАл бутерброды с колбасой.
Читателям сообщалось, что моя причастность к убийству известного актера, а также к убийству его матери достоверно установлена. Что при осмотре моих вещей (тех, которые остались в доме) обнаружено орудие преступления — большой кухонный нож со следами крови жертв и отпечатками моих пальцев. Это, мол, выявила экспертиза.
— Какой еще нож? — недоумевал я. — У меня такого ножа сроду не было. У меня был всего-навсего маленький перочинный ножик, которым и собаку не зарезать.
"Что побудило охранника Чернышова совершить столь ужасные деяния? — вопрошал корреспондент. — Причина, увы, банальна. Деньги. Ведь он был не богат, а как человек — ограничен. И скудность данных ему природой способностей не позволяла надеяться, что больно терзавшее его самолюбие безденежье может когда-нибудь закончиться. Разбогатеть честным трудом он не мог. А жить в достатке хотелось. И Чернышов решает ступить на тернистый путь преступления. Задавшись целью прибрать к рукам состояние известного артиста, он приударяет за его женой. И, по свидетельству других охранников, имеет в этом успех. Проведенный нами опрос жителей микрорайона показал, что Чернышова и Екатерину Карпычеву неоднократно видели вместе в различных общественных местах: на улице, в магазинах, на рынке. И то, как мило они друг с другом общались, недвусмысленно указывало на наличие между ними весьма близких отношений. Посчитав, что сердце дамы надежно завоевано, Чернышов убивает ее мужа, рассчитывая стать новым избранником богатой вдовы, и получить доступ к доставшемуся ей по наследству капиталу".
— Нет, ты слышал? — тряс газетой я, обращаясь к Радику. — У меня с твоей мачехой, оказывается, были близкие отношения! Я знаю, откуда подул этот ветер. Панченко с Ширяевым наговорили. Сволочи! Недоумки! Нет, ты послушай, что этот Попов пишет дальше: "Но план коварного Альфонса не сработал. Первой неладное заподозрила престарелая мать Геннадия Карпычева. Опасаясь разоблачения, Чернышов убивает и ее. После этого его ждет еще один шок. Екатерина Карпычева отказывает ему в руке и сердце. Поняв, что его затея провалилась, Чернышов скрывается. Но от справедливого возмездия ему все равно не уйти". Как тебе это нравится?
— Дядь Жень, давай позавтракаем, — миролюбиво предложил мальчик, кивая на "накрытый стол", в роли которого выступала разложенная на полу старая клеенка. — Сплетнями сыт не будешь.
— А и верно, — согласился я, и в сердцах отшвырнул газету в сторону.
Меню было скудным. По два бутерброда с колбасой, по порции салата, плюс минеральная вода. Вот и все, на что хватило выделенных мною Радику средств. Ввиду скудности материальных ресурсов, все наши траты пришлось свести к минимуму. Ведь до Сочи еще далеко. А деньги были нужны не только для питания, но и для проезда.
Мы уселись на полу и начали трапезу. Я еле-еле сдерживал бушевавший во мне гнев.
Какая грязь! Какая ложь! Эх, попадись мне сейчас на глаза этот паршивый писака, я не знаю, что бы я с ним сделал. Он, небось, думает, что меня уничтожил. Щас! Не на того напал.
Во мне вдруг вспыхнул немыслимый азарт. Меня потянуло в бой. Пусть против меня будут все и всё. Пусть меня окружат, возьмут в кольцо, блокируют. Я не сдамся. Я не стану ни перед кем оправдываться. Я не буду никого ни в чем убеждать. Я докопаюсь до истины сам. Я восстановлю справедливость. Я переборю все трудности. Я преодолею все препятствия. Но я найду истинного убийцу. И тогда посмотрим, сможет ли этот подлый клеветник взглянуть мне в глаза.
Умяв свою долю, я поднялся, стряхнул с брюк крошки, подобрал газету, оторвал облившую меня "помоями" страницу, и положил ее в карман.
— На память? — спросил Радик.
— Вроде того, — ответил я. — Придет время, и я ткну ее автору под нос.
— Дядь Жень, да не принимай ты его пасквиль так близко к сердцу, — посоветовал мой спутник.
— Трудно не принимать, — горько усмехнулся я. — Ведь этот пасквиль гуляет сейчас по всей стране.
— Было бы кого слушать. Этот Альберт Попов известен на всю актерскую среду. Его никто не любит. На него все плюются.
— Ты, что, его знаешь?
— Знаю. Встречал. Он однажды брал у меня интервью, и все время старался как-то поддеть. Противный тип. Такой картавенький, плюгавенький. "Ограничен, как человек, и скуден данными природой способностями" — это он, скорее, про себя написал, чем про тебя. Тщеславия — на рубль, а возможностей — на копейку. Рвется в знаменитости. Мечтает о славе. Но талантов для славы ему не дано. Вот он и обгаживает других, потому что ничем другим сделать себе имя не может. Он такой не один. Знаешь, таких сколько? Не переживай. Нам бы только до Сочи добраться. После этого он у нас попляшет. Он за свою писанину ответит.
— Радик, Радик, — улыбнулся я и потрепал мальчика по макушке…
— Милиция, — раздался в трубке строгий женский голос.
— Алле, барышня! — старательно запинаясь, прохрипел я старческим голосом, который перед этим тщательно отрепетировал под руководством Радика. — Я… это… насчет того преступника, которого разыскивают.
— Какого преступника?
— Ну, того, который Карпычева убил.
— Слушаем Вас.
— Так вот. Я… это… видел его.
— Где и когда?
— На дороге сегодня утром. Я на машине ехал, а он у обочины голосовал. Спрашивал, не едем ли мы в Волгоград.
— Во сколько Вы его видели?
— Да уж часа два как будет.
— Вы, что, раньше не могли позвонить? — сердито спросила трубка.
— Не могли, доченька, — продолжал прикидываться я. — Неоткуда было. Мы люди бедные. Сотовых телефонов не имеем.
— Назовите себя.
— Кузьмой меня зовут. Кузьмой Пономаревым.
— Живете где?
— В деревне я живу. Синицино называется. А в город мы торговать приехали. Капуста, морковь, свекла. Все свое. Все с огорода. Мы не какие-то там перекупщики.
— Улица, номер дома, телефон?
— Да нет у нас телефона, — картинно вздохнул я. — Уже десять лет обещают провести, а все нету и нету.
— Улица, номер дома? — голос моей невидимой собеседницы перешел на визг. "Барышня" явно начала терять терпение.
— Так улиц у нас тоже нету, — едва сдерживая в себе смех, ответил я. — У нас деревня маленькая. Вы просто Кузьму Пономарева спросите, вам всякий покажет. Меня там все знают…
— Ну, как? — спросил я стоявшего рядом Радика, повесив трубку телефона-автомата.
— Правдоподобно, — кивнул он. — Прямо, как настоящий крестьянин. Дядь Жень, ты прирожденный актер.
— Жизнь заставит — и балериной станешь, — горько пошутил я. — Ну, что? Будем надеяться, путь станет свободнее.
Идея устроить этот розыгрыш принадлежала мне. С его помощью я надеялся направить ростовскую милицию по ложному следу, логично предполагая, что после этого звонка все силы, брошенные на мои поиски, будут сосредоточены там, где мы и не думали появляться. Конечно, я не был уверен, что служители закона поведутся на такую простую уловку. Но, как говорится, а вдруг?