Сколько времени прошло с моего приезда в Москву? Апрель, май, июнь, июль. Всего четыре месяца! А такое впечатление, что минула уже целая вечность. И все из-за уймы событий. Событий странных, непонятных, загадочных.
Вот я приехал. Вот устроился на работу. Вот познакомился с известным всей стране актером. Вот столкнулся с тайнами Голосова оврага…
Перед моими глазами вдруг ни с того, ни с сего возник образ Митрофана Никитовича. Что это, подсказка, или просто навязчивая мысль?
Когда у меня раньше заходил с кем-нибудь разговор о чем-то необъяснимом, я зачастую говорил так: пока не увижу собственными глазами — не поверю. И вот мне представилась такая возможность. Внезапное появление человека, который давным-давно считался пропавшим без вести, иначе, как таинственным, не назовешь. Поначалу я возликовал. Я испытывал безмерную радость, что оказался в числе немногих избранных, кому дано соприкоснуться с чем-то аномальным, необъяснимым. Но теперь во мне вдруг, по какой-то неведомой мне причине, зародились сомнения относительно правдоподобности увиденного. Правда, эти сомнения были чисто интуитивными. Объяснить же их детально я, как ни старался, так и не смог.
Внешний фон произошедшего казался безупречным: зеленый туман, упоминавшийся во всех легендах, связанных с Голосовым оврагом; внешний вид, а также манера разговора человека в картузе, вполне соответствовавшие эпохе, к которой он себя относил. Но что-то во всем этом мне все равно казалось не так. Я никак не мог избавиться от ощущения, что появление "пришельца из прошлого" связано с каким-то дьявольским замыслом.
"Но ведь Карпычев своего деда признал", — возразил сам себе я…
Забрезжил рассвет.
Я поднялся на ноги, открыл люк и выглянул наружу. Солнце едва поднялось над горизонтом. Землю окутывала влажная дымка. Воздух был наполнен свежестью. Вдали блестело озеро. На его берегу копошились, раскладывая снасти, рыбаки. У меня защемило сердце. Как бы мне хотелось оказаться сейчас среди них!
Я вдохнул полной грудью и, почувствовав легкое головокружение, закрыл глаза.
— Подсади, — раздался рядом со мной голос Радика.
Я приподнял мальчика и помог ему закрепиться на крае люка. Мой спутник высунул голову наружу и, щурясь от удовольствия, подставил лицо встречному воздушному потоку.
— Долго так не виси. Простудишься, — предупредил его я. — Воздух сырой. Просквозит.
Радик внял моему предостережению и вскоре спрыгнул вниз.
— Дядь Жень, — окликнул он меня и продемонстрировал пустые баклажки. — Воды больше нет.
— Наберем на ближайшей остановке, — спокойно сказал я, полагая, что ждать оную придется недолго.
Но в отличие от ночи, когда наш состав кланялся практически каждому светофору, в дневное время его постоянно сопровождал зеленый свет. Поезд прервал свое движение лишь после полудня, прикорнув на каком-то мелком товарном полустанке.
Мы выглянули в люк, поводили глазами по сторонам и, заметив невдалеке гидрант, который торчал между путями, рядом с небольшой будкой (очевидно, это была "слесарка"), отодвинули дверную створку, и со всех ног бросились к нему. К этому моменту в наших горлах уже настолько пересохло, что мы не могли думать ни о чем другом, кроме как о глотке живительной влаги.
Утолив жажду, и наполнив водой емкости, мы стали умываться. Настроение у нас приподнялось. Мы весело фыркали, соревнуясь, у кого это получится забавнее, и в шутку брызгали друг на друга. Мы до того развеселились, что даже не заметили, как к нам подошли.
— Вы кто такие? — внезапно раздалось в наших ушах.
Грубый, чуть хрипловатый голос прозвучал столь неожиданно, что я даже вздрогнул.
Возле "слесарки" стоял какой-то чумазый человек в грязной оранжевой спецовке с ломом в руке, и изучающе смотрел на нас.
"Путевой обходчик, — догадался я. — Принесла его нелегкая".
— Да мы просто мимо проходили.
Но обходчика мое объяснение не удовлетворило. Его взгляд не сходил с моего лица. Он становился все пристальнее и пристальнее.
— Значит, мимо проходили? — подозрительно пробормотал он.
Мне стало неуютно. Я суетливо отвел глаза. Радик почуял неладное.
— Пап, пойдем, — дернул меня за рукав он.
Я нагнулся за баклажками, взял их в руки, и, стараясь держать себя как можно естественней, направился обратно к вагону. Мой спутник последовал за мной. Мне стоило немалых усилий, чтобы не оглянуться. Взгляд обходчика ощущался настолько явственно, что моя спина буквально горела.
Навстречу нам шел Рыжий с пустым ведром в руке. Очевидно, ему тоже требовалась вода. Мы приветственно вскинули руки.
— Как самочувствие? — поинтересовался он.
— Как после пребывания в бетономешалке, — нашел в себе силы пошутить я.
Запрыгнув в вагон, я задвинул дверную створку, и украдкой выглянул из люка. Рыжий стоял возле обходчика. Тот что-то горячо ему выговаривал. По тому, как они опасливо косились в нашу сторону, я понял, что речь шла обо мне.
— Ну, что там? — беспокойно спросил Радик.
— По-моему, меня засекли, — упавшим голосом ответил я. — Черт! Дернуло же меня вылезти наружу!
— Рванем, пока не поздно?
— Погоди, — остановил его я. — Может, все еще не так страшно. Может, в нас попросту заподозрили "зайцев", только и всего.
Мне так не хотелось покидать наше движимое пристанище, что я был готов цепляться даже за самую последнюю надежду.
Железнодорожники тем временем скрылись в будке. Когда они появились обратно, на Рыжем буквально не было лица. Он засеменил вдоль поезда. Обходчик же побежал в сторону станции. Видимо, за подмогой. Я понял, что мои надежды тщетны.
— Придется уходить, — с досадой произнес я. — Подождем, пока наш проводник залезет к себе, и делаем ноги.
Но тут произошло то, чего мы никак не ожидали. Поравнявшись с нашим вагоном, Рыжий вдруг подпрыгнул и закинул затвор. Заперев нас снаружи, он пустился наутек, пригнув голову, словно в него кто-то целился.
Я подскочил к двери и попытался ее сдвинуть. Та не поддавалась. Я стал нервно дергать ее то вперед, то назад, но все без толку.
Мое сердце заколотилось, как сумасшедшее. В голове застучали молоточки, а в животе словно зашевелились мириады цепких паучьих лапок.
Я принялся в исступлении колотить ногами по двери. Конечно, я понимал, что таким образом ее не открыть. Просто мне нужно было выплеснуть наружу раздиравшую меня злость. Злость прежде всего на самого себя за собственную неосторожность и непредусмотрительность.
Радик в растерянности смотрел на меня.
— Дядь Жень, — чуть не плача, проговорил он. — Нас, что, поймали?
— Черта с два! — ободряюще крикнул я. — Сейчас выберемся!
Так глупо угодить в ловушку? Ну, уж нет! Я стал нервно водить глазами по сторонам.
Люк? Через него сможет пролезть только Радик.
Стены? Их не пробить.
Крыша? Отпадает.
Пол? Тоже… А, впрочем, стоп!
Я попрыгал на месте. Сломать его, конечно, не удастся. Больно крепок. А если попробовать его разобрать? Правда, голыми руками этого не сделать.
Я принялся осматривать валявшиеся на полу железки. Но из того, что могло подойти, обнаружилась только стамеска. Это, конечно, не спасение, но все-таки лучше, чем вообще ничего.
Я снова выглянул в люк. Мои зубы сжались. Вдали обозначились три человеческие фигуры.
— Беги! — крикнул я Радику. — Вылезай из люка и беги!
— А ты? — с волнением спросил он.
— Если успею — выскочу!
— Я без тебя не уйду! — решительно отрезал мальчик.
У меня не было времени с ним пререкаться. ДорогА была не то, что каждая минута, а каждая секунда.
Я изо всех сил принялся долбить стамеской по полу. Но составлявшие его доски смыкались слишком плотно, из-за чего она проходила внутрь с превеликим трудом.
Я с горечью осознал, что мне не успеть.
— Беги! — еще раз крикнул я Радику. — Авось доберешься как-нибудь сам!
— Нет! — выкрикнул он. — Я тебя не брошу!
Его глаза покраснели. В них появились слезы.
Я обреченно откинул стамеску в сторону. Мой спутник вытащил из рюкзака игрушечный пистолет и крепко сжал его в руке.
И тут снизу внезапно раздалось характерное шипение. Это отпускались тормоза. Вагон дернуло. Состав тронулся. Прозвучал тепловозный гудок.
Я встрепенулся. Вот так удача!
Я кинулся к люку. К нам приближались три милиционера. Они стали отчаянно размахивать руками, сигнализируя машинисту, чтобы он затормозил. Но тот то ли их не видел, то ли не придал их призывам никакого значения. Поезд продолжал набирать ход.
— Давай, родимый, давай! — истошно завопил я. — Не останавливайся!
Я высунулся наружу и состроил пальцами руки в адрес своих преследователей неприличный жест.
— Вот вам! Видели?
— Ура! Ура! — радостно прыгал Радик.
— Ура! Ура! — радостно прыгал Радик.
Меня наполнило чувство признательности. Правда, я не знал, кому ее адресовать. Чистой ли случайности, Божьему ли провидению, или некоему ангелу-хранителю, взявшему меня под свою защиту.
("Мой папа просил тебе передать, чтобы ты ничего не боялся. В трудный момент он нам поможет").
Осознание того, что, пребывая на волосок от беды, я, в конечном итоге, все же оказался спасен, придало мне воодушевление. Я едва удержался, чтобы не пуститься в пляс вместе со своим спутником.
Но я прекрасно понимал, что опасность еще не миновала. Информация о том, что в этом поезде прячется "убийца Карпычева", будет незамедлительно передана всем постам. И на ближайшем из них меня непременно встретят. Так что медлить нельзя. Я снова взял в руки стамеску. Радик вытащил из рюкзака перочинный нож и принялся с его помощью расширять щель в полу.
— Осторожнее, осторожнее, — проговорил я. — Не сломай лезвие…
Когда нам, наконец, удалось оторвать первую доску, с меня градом катился пот.
Внизу с огромной скоростью мелькали шпалы, сливаясь в своем движении в одну сплошную линию. Путь к свободе был открыт. Правда, этот путь выглядел отнюдь не безопасно. Но другого у меня не было.
Разобрав еще три доски, я опустил голову в образовавшуюся дыру. Расстояние между дном вагона и землей было вполне достаточным.
— Значит так, — принялся я инструктировать Радика. — Первым вылезу я. После этого ты выбрасываешь сумки и выбираешься сам. Только будь осторожен. Ни за что не зацепись. Спускаться следует спиной к направлению движения поезда. Когда почувствуешь, что ноги достигли земли, резко оттолкнись, упади навзничь, и жди, пока над тобой не пройдут все вагоны. Понял?
— Откуда ты все это знаешь? — удивился мой спутник.
— В кино видел, — пояснил я.
Я подскочил к люку и выглянул наружу. Впереди обозначался поворот. За ним просматривалась разветвленная сеть линий электропередачи, — верный признак приближающейся станции.
— Приготовься, — сказал я мальчику, — сейчас будем тормозить.
Дождавшись, когда поезд замедлит ход, я глубоко вдохнул и перекрестился.
— Ну, с богом!
Опершись руками о края дыры, я принялся медленно и осторожно спускаться вниз. Когда мои пятки стали задевать шпалы, я задержал дыхание, сгруппировался, и резко "нырнул". Затылок и спину пронзила боль. Я вжался в землю. Жуткий лязг проносившихся по обе стороны колес был сродни шуму опускавшейся гильотины. Меня пробрала дрожь.
Когда надо мной появилось небо, я перевел дух, привстал, и победоносно посмотрел вслед удалявшемуся поезду. Получилось!
Но где Радик?
Я с беспокойством вгляделся в даль, и испытал невероятное облегчение, когда увидел своего спутника живым и невредимым. Он со всех ног мчался ко мне.
— Дядь Жень! Дядь Жень!
Я помахал ему рукой, поднялся на ноги и последовал навстречу…
Глава одиннадцатая
Перед нами снова вилась дорога. Вокруг нас снова властвовали изнуряющий зной и забивающая глаза пыль. Настроение было ни к черту. Голодные и измученные, мы угрюмо брели вперед, чувствуя себя отверженными от всего остального мира. Солнце постепенно заходило за горизонт. Его предзакатные лучи напоминали оттенки замирающей мелодии.
"Дурак! Дурак! — ругал себя я. — Не высунь я нос из вагона, мы бы сейчас продолжали ехать, и назавтра, глядишь, были бы у цели".
Видимо, мое негодование слишком отчетливо вырисовывалось на моем лице. Чтобы его прочесть, Радику хватило одного-единственного взгляда.
— Дядь Жень, чего ты переживаешь? — проговорил он. — Ведь мы живы, и на свободе.
Будучи наполненным злобой по отношению к самому себе, я оставил его реплику без внимания. Мой спутник почему-то воспринял это как недобрый знак, и стал бросать на меня беспокойные взгляды.
— Ты, наверное, меня сейчас проклинаешь? — с волнением спросил он.
— За что я должен тебя проклинать?
— Ну, за то, что я втянул тебя в эту историю.
— Да разве здесь дело в тебе? — тяжело вздохнул я.
— Значит, ты на меня не сердишься?
— Не сержусь.
— И ты меня не бросишь?
— Не брошу.
— Честно?
— Честно.
— Ты действительно пойдешь со мной до конца?
Я посмотрел на мальчика. В его глазах играла тревога. Он явно боялся остаться один.
— Да что на тебя такое нашло? — постаравшись придать своему голосу ободряющие нотки, воскликнул я. — Почему ты вдруг решил, что я собираюсь тебя бросить?
Радик пожал плечами и с грустью посмотрел на меня.
— Я останусь с тобой до тех пор, пока ты будешь во мне нуждаться, — глядя ему в глаза, пообещал я.
Вдали показалась какая-то небольшая одинокая постройка. Сначала мы подумали, что это ремонтный гараж. Но затем наши ноздри уловили запах шашлыков.
— Похоже, харчевня, — предположил я.
Подойдя поближе, мы убедились, что это действительно было небольшое придорожное кафе.
— Может, зайдем? — жалобно предложил мой спутник. — Дядь Жень, я хочу есть.
— Зайдем, — согласно кивнул я, и запустил руку в карман брюк.
Меня словно обдало холодом. Карман был пуст. Я остановился и принялся судорожно ощупывать свою одежду. Радик испуганно наблюдал за мной.
— Я потерял деньги, — убито сообщил я. — Наверное, они выпали, когда мы выбирались из вагона.
Не в силах совладать с охватившей меня досадой, я в сердцах швырнул сумку о землю.
— Зря мы выбросили рясы, — вздохнул мой спутник. — Прикинулись бы опять странствующими монахами. Авось, чего-нибудь и подали.
— Теперь нам и в самом деле остается только просить милостыню, — буркнул я.
Вдруг Радик встрепенулся.
— У меня же есть десять рублей! — радостно воскликнул он. — Те самые, что мы нашли в моем рюкзаке. Помнишь?
Я горько улыбнулся.
— Чего на них купишь? Разве только какую-нибудь булочку.
— Хоть булочку, — мечтательно протянул мальчик.
Судя по отсутствию машин, посетителей в кафе не было. Но, несмотря на это, заходить в него я все равно не решился. Радик пошел один. Я же в некотором отдалении присел на траву и стал наблюдать.
Возле открытой двери сидел толстый, розовощекий увалень лет пятнадцати, и, уплетая конфеты, рассматривал какой-то яркий, разноцветный журнал.
Мой спутник подошел к нему и поздоровался.
— Чем у вас можно подкрепиться? — спросил он.
Увалень лениво поднял глаза, обернулся к завешенному антикомариной сеткой проему, и крикнул:
— Па-а-ап!
Появился хозяин. Его маленькие, круглые, заплывшие жиром глазки в первые мгновения выражали радушие и гостеприимство. Но когда он увидел перед собой ребенка, от его приветливости не осталось и следа.
— Чего тебе? — строго спросил он.
— Есть хочет, — пояснил увалень.
— Пожалуйста. Есть зеленые щи, жаркое, салат.
— Да нет, — смущенно потупил взор Радик. — Нам бы чего попроще.
Хозяин пристально оглядел его с головы до ног, бросил взгляд на меня, величаво сложил руки на груди, и искривился всем мясом своего упитанного лица.
— Самое дешевое — четвертинка лаваша, — пренебрежительно произнес он. — Двенадцать рублей.
— А за десять нельзя? — простодушно спросил мой спутник. — У нас больше нет.
Хозяин переглянулся с сыном и усмехнулся.
— Ладно, — снисходительно кивнул он. — Давай свои десять.
Радик протянул ему деньги. Хозяин недоверчиво повертел купюру в руках, просмотрел ее на свет, пощупал, после чего сказал:
— Хачик, принеси четвертинку лаваша.
Увалень отложил журнал и с нарочитой неохотой поднялся с места.
— Ходят тут всякие бродяги, — раздраженно проворчал он.
Вернувшись, он швырнул моему спутнику лаваш так, как собаке кидают кость. Радик побагровел и возмущенно посмотрел на хозяина. Но на лице того играла лишь брезгливая улыбка. Мой спутник нервно развернулся. В спину ему раздался издевательский смех.
Когда Радик подошел ко мне, на нем буквально не было лица.
— Дядь Жень, ты видел? — яростно спросил он. — Ты видел?
— Видел, видел, — вздохнул я. — Что поделать, придется стерпеть. Такое у нас сейчас положение.
— Свиньи! Ничего, дядь Жень, мы сюда еще заглянем, — мстительно прошипел мой спутник; его голос дрожал от негодования. — Мы им покажем, кто мы такие. Посмотрим, какие у них будут физиономии. Они вокруг нас еще "танец маленьких лебедей" плясать будут.
— Неужели скоро все так сильно изменится? — недоверчиво спросил я.
— Изменится, — пообещал мой спутник. — Вот увидишь.
Он аккуратно разделил кусочек лаваша на две половинки, и одну из них протянул мне.
— Нет, нет, — стал отмахиваться я. — Не надо. Кушай все. Обо мне не беспокойся. Я потерплю.