— Я поеду за ними! — заявил Саморуков.
— Не нужно, — остановил его Никитин.
Чего ему не хотелось сейчас, так это совершать необдуманные поступки.
Шостак, имея статус лица, находящегося под подпиской о невыезде, исчез. Именно такая задача перед адвокатом и ставилась. Все это понимали. Шостаку нужно было просто выйти, чтобы исчезнуть и больше не совершать ошибок. Теперь шансы задержать его и предъявить доказательства причастности к убийствам приравнивались к нулю.
Саша чувствовал, как внутрь его забралась пустота и обосновалась там. Они с Черниковым, чтобы отвлечься, приехали в парк. Машина осталась стоять на парковке перед воротами.
— К чертям собачьим лавки. — Черников толкнул Александра плечом в направлении газона. — Превратимся в два пня под березой.
— Менты повяжут, — попытался пошутить Никитин. — Трезвые под деревьями не сидят.
Трезвые под деревьями не сидят.
Повинуясь другу, он стал выбирать место посуше.
Человек с газетой в руках уже сорок минут наблюдал за странной парой. Двое мужчин среднего возраста сидели на траве под деревом, поглядывали на прохожих и о чем-то увлеченно беседовали. Они не смотрели друг на друга, потому что это невозможно сделать, привалившись спинами к одному дереву с разных сторон. Временами казалось, что мужчины спорили, иногда было видно, что они понимают друг друга с полуслова. Разобрать, о чем шел разговор, этот человек не мог. Его и мужчин разделяло около двадцати метров, а разговор шел вполголоса.
Более молодого мужчину наблюдатель не знал. Он видел его впервые. Но тот, что находился рядом, вызывал у него страх. Он вспомнил его фамилию: Никитин.
Эта фамилия означала опасность для человека с газетой. Лихорадочно обдумывая путь исчезновения, мужчина старательно скрывал лицо за шуршащей бумагой. Им руководил страх, который побеждал в нем разум.
Человеку было около шестидесяти. Он пришел в парк, чтобы оказаться среди людей. Одиночество, которое ранее он переживал сравнительно легко, теперь давило на него со страшной силой. Этот наблюдатель боялся оставаться один.
Газета начинала подрагивать в его руках, когда мимо него медленно катили коляски молодые женщины. Они без опаски проходили недалеко от него и даже не подозревали, что рядом с ними дышала сама смерть, уставшая от убийств.
Они проходили мимо, между наблюдателем на лавочке и собеседниками на газоне. Мамаши никого не боялись, потому что не могли представить, на что способна смерть. Это заставляло человека нервничать. Газета трепетала в его руках, боясь в одно мгновение превратиться в жалкие, бесформенные куски бумаги. Но проходило мгновение, и человек успокаивался. Силы ему еще понадобятся. Для главного. Чтобы уберечь себя от Никитина, сидящего под деревом.
Ему под ноги закатился маленький резиновый мячик. Мужчина поднял голову и увидел малыша.
Он почувствовал, как в него, продираясь сквозь кожу и плоть, вползает ярость. Перед ним был маленький мерзкий кусок мяса. Тот, до которого не успела дотянуться его рука. Тупой, гадкий человечек стоял перед ним и гнусными бестолковыми глазенками бесстрашно смотрел в лицо.
— Дай! — сказало мелкое безмозглое существо и протянуло свою пухлую ладонь.
Зубы мужчины готовы были раскрошить друг друга. Он желал схватить это маленькое бестолковое животное и сломать его своими руками. Сосунку повезло, что его успела родить эта сука, которая стояла рядом. С каким наслаждением он повалил бы обоих на асфальт и стал бы отрывать от них по куску, наслаждаясь каждым мгновением чужой боли!
— Подайте, пожалуйста, мячик, — сказала сука, глядя своими голубыми глазами на человека.
Глупая тварь! Она не боится.
Черников поднял голову и стал свидетелем этой сцены. Через мгновение он встретился взглядом с мужчиной.
Очаровательный годовалый малыш сделал шаг вперед и протянул руку, чтобы забрать мячик из рук незнакомца. Но когда он уже почти коснулся его, произошло то, чего не мог предполагать никто. От ужаса того, что он встретился глазами с опером, по руке человека с газетой пробежала судорога. Кисть сжалась, и мячик лопнул с глухим треском.
Малыш заплакал. Он ревел во весь голос, поочередно глядя то на обидчика, то на маму, то на жалкие клочки резины, оставшиеся от мячика.
Женщина схватила ребенка за руку и, лихорадочно оглядываясь, быстро повела прочь. Человек вскочил с лавочки и едва ли не бегом шагом направился к выходу из парка.
Все произошло за несколько секунд. Именно плач ребенка заставил Никитина повернуть голову.
— Что-то происходит. — Он поднялся на ноги.
Эка невидаль, плачь годовалого ребенка в парке. Но его заставил отвлечься от разговора не сам плач, а причина, вызвавшая его.
Словно искра, отлетевшая после взрыва от шаровой молнии, тонкое чувство опасности пронзило его тело. Он бросил взгляд на Черникова. Тот тоже стоял на ногах, но смотрел не в спину мамы, уходящей уже с ребенком на руках, а на то место, от которого она отошла.
Лавочка была пуста.
Пока Никитин вертел головой, пытаясь понять причину своего беспокойства, Черников уверенно смотрел на асфальтовую дорожку парка. Среди всех, кто на ней находился, он мгновенно вычислил искомый силуэт. Мужчина быстрым шагом уходил прочь. Он был в парке единственным, кто торопился в это субботнее утро.
Черников ждал. Человек, обходя встречных прохожих, удалялся. Черников упрямо продолжал ждать.
Под вычурной аркой сталинского стиля, обозначающей вход в парк, человек резко остановился. Он оглянулся, и их взгляды встретились.
Миллионная доля секунды, показавшаяся Черникову вечностью. Он видел глаза, в которых захлебнулся разумом.
— Догони женщину, — коротко сказал Черников Никитину, отводя взгляд от уже пустой арки.
Человек уходил от лавочки, чувствуя жжение на затылке. Он знал, что на него смотрят, и не сомневался в том, кто именно это делает. Чувство было настолько сильно, что в голове опять поплыл туман. По спине текли ручьи пота, но их не было видно из-за цвета рубашки. Он шел, лавируя между встречными, ничего не подозревающими людьми, и чувствовал на себе этот взгляд!.. Он прожигал насквозь его голову и разжижал чувство реальности. Его черная рубашка прилипла между лопатками, но человек не ощущал дискомфорта, естественного в этом случае. Его убивал этот внимательный, пронзительный взгляд.
Уже почти выйдя из парка, он не выдержал, остановился и резко повернулся. Человек не блуждал взглядом по десяткам людей. Он точно знал, куда надо смотреть, встретился с Черниковым глазами и заторопился.
Боль породила исступление.
Боль породила исступление. Человек быстро перешел улицу, стараясь не смотреть на людей, идущих мимо. Еще час назад ему было это необходимо, чтобы разжечь в себе ярость и погасить страх. Человек чувствовал, что жить ему осталось недолго. Болезнь старательно убивала в нем то, что раньше сопротивлялось безумию. Сейчас сумасшествие почти полностью вытеснило из него чувство реальности и здравого смысла. Он все меньше и меньше принадлежал к роду человеческому, не мог контролировать течение своей болезни, не понимал, что болен, лишь чувствовал на себе давление несправедливости. Человек хотел остаток дней прожить без страха и ощущения вынужденного одиночества.
Черников ждал результата разговора Никитина с перепуганной женщиной. Малыш уже не плакал. Вытянув губы трубочкой, ребенок старательно выворачивал воротник рубашки начальника убойного отдела. Ему не давал покоя блестящий золотой крестик, висящий на тонкой цепочке.
А по асфальтовой дорожке, периодически наклоняясь, шел уборщик. Он поднимал обертки от мороженого, пустые сигаретные пачки, фантики и отправлял их в стоящие у лавочек урны. Потом борец за чистоту брал из-под мышки затасканный куцый веник и сметал с лавочки опавшую листву и хвою. Настала очередь той, что стояла напротив Черникова. Уборщик обреченно поднял пару окурков и направился к урне.
Черников еще раз посмотрел на Никитина. Тот напряженно слушал женщину, которая ему что-то говорила и показывала рукой в сторону выхода из парка.
Уборщик бросил окурки в урну и стал наклоняться за чем-то еще.
Черников поднял руку, попытался привлечь к себе внимание Саши и закричал:
— Мячик! Под лавкой мячик!..
Рука уборщика зависла в сантиметре над резиновыми лохмотьями.
— Не трогать это!.. — Пугая окружающих, Черников бросился к лавочке.
Уборщик поднял лопнувшую игрушку быстрее, чем резкие крики достигли его ушей. Он машинально сжал ладонь, и на глянцевую поверхность останков мячика, поверх уже имеющихся, четко легли неповторимые, единственные в своем роде отпечатки пальцев уборщика парка.
Черников уже не торопился. Он спокойно подошел к лавочке и вынул из пачки сигарету.
— Ты глухой, что ли? — без злобы бросил опер в сторону пьяненького мужика.
— А что такое, товарищ? — спросил санитар городской природы, выдыхая неповторимый букет разведенного технического спирта, вермута и репчатого лука.
— Зачем тебе нужен был этот мячик? — недоуменно поинтересовался Никитин, прекратив разговор с женщиной.
Гнев Черникова, уже затихший было, вновь вспыхнул с новой силой.
— Если бы не этот борец с мусором, то мы бы сейчас имели пальцы того пугала!
Некоторое время Никитин смотрел на своего заместителя, потом неожиданно успокоился.
— Они не нужны, Сергей.
Наткнувшись на уверенный взгляд начальника, Черников промолчал.
Посмотрев в спину уборщика, поспешившего убраться подальше, Никитин заметил:
— Там, на лавочке, газета. Женщина сказала, что он читал ее. Наверное, это она и есть. С ума сойти, чем я сейчас занимаюсь!
— Данные мамы взял? — машинально бросил Черников, поднимая с лавки еженедельник «Из рук в руки». — Где здесь газетный киоск, Саша? Три года назад он стоял у входа в парк. Сегодня я его там не увидел.
Никитин молча наклонился и завязал шнурок на левой туфле опера шнурок.
«Данные мамы, — мысленно повторил он. — Нужно отправлять весь личный состав на отдых».
— Я знаю, где киоск. — Он щелкнул зажигалкой и махнул Черникову.
Уборщик так и остался стоять поодаль, сжимая в повлажневшей от недоумения ладони остатки маленького яркого мячика.
Если бы женщина сразу сказала, что страшный незнакомец держал в руке мячик, а Черников крикнул двумя секундами раньше… Если бы уборщик не был пьян… Если бы Никитин и Черников завладели отпечатками пальцев незнакомца…
Как много «если». Если бы произошло хотя бы одно из них, то Никитина и Черникова вскоре не разделила бы дверь.
— Газета сегодняшняя, — сказал продавец киоска. — Более того, пятьдесят экземпляров «Из рук в руки» мне привезли полтора часа назад.
— Сколько осталось?
Продавец вывалил перед собой газеты и пересчитал.
— Сорок одна.
— Значит, за полтора часа у вас приобрели девять газет. Припомните всех, кто покупал.
— Вы что, издеваетесь? — продавец вперил взор в переносицу Никитина. — Помимо «Из рук в руки», у меня покупали еще десятки газет.
— Так я напомню. — Никитин подтянул к себе журнал «Рыболов» и стал его листать. — Человек в сером плаще, ботинках на босу ногу, больной шизофренией.
Черников отклеил взгляд от куполов церкви, светящихся неподалеку, и отрешенно повернулся к начальнику. Он смотрел на него так, словно видел впервые.
— Этот покупатель был взволнован, слегка суетлив, — добавил Никитин. — Возможно, настолько, что вместо мелочи, имеющейся у него, протянул вам купюру в пятьсот рублей, после чего раздраженно ждал сдачи. То прятал руки в карманы, то складывал их на груди, то заводил за спину. Голос глухой, речь неясная.
— Черт возьми! — Продавца, казалось, раздражало каждое слово, произносимое Александром. — Не было такого.
Черников вмешался в разговор:
— Послушайте, а если так: человек лет пятидесяти, в черной рубашке, джинсах того же цвета, волосы средней длины.
— Ну, был такой, — пробормотал продавец. — Около часа назад. Крутился у киоска, потом поднял из урны какую-то газету и ушел.
Саша с удивлением разглядывал Черникова. Ему нужен был ответ. Сейчас. Здесь.
— Это связано с делом, которым мы занимаемся?
— А ты разве этого не понимаешь?
— Нет! При чем здесь мужик в черной рубашке? Нас интересует тип в сером плаще, неопрятного вида, с дурным запахом, социально неадаптированный!
Черников пожевал губами и посмотрел куда-то в сторону.
— Ну, мало ли. Все нужно учесть, Саша. — Он осторожно взглянул на Никитина.
Все нужно учесть
— Хватит ерундой заниматься! — рассердился тот. — Какой-то псих порвал детский мячик, и сейчас мы отправимся на его поиски. Киоскер ясно дал понять — этот человек нас не интересует!
— Согласен. — Черников не стал спорить. — Саша, разреши мне отлучиться на пару часов. Я совсем забыл, мне мать нужно на поезд проводить.
— Не вопрос. Валяй! Как освободишься — звякнешь. Я буду в архиве.
— Договорились.
Выйдя из парка, Черников остановил такси и сказал водителю:
— К ГУВД.
Черников прошелся по кабинету, сел на стул, покусал губу, вынул пачку сигарет, но тут же ее спрятал.
— Не нужно нервничать, — улыбнулся психолог. — Сергей, ты просто так не появляешься. То тебя силком не затащишь, чтобы просто поговорить, то сам явился, без приглашения. Что случилось?
— Я хочу выслушать ваше мнение.
Психолог пожал плечами.
— Пожалуйста. Только, если ты не начнешь говорить, я не смогу быть полезен.
Черников поерзал в кресле.
— Допустим, есть человек… Я пока понятно объясняю?
— Пока — да.
— В детстве он испытал какой-нибудь стресс. Ну, к примеру, нервное потрясение. Видел злодея и запомнил на всю жизнь его лицо, одежду, манеру поведения. Понимаете, о чем я говорю?
— Вполне.
— Так вот вопрос: может ли случиться так, что теперь, когда он ищет преступника, это станет мешать ему?
— В каком смысле? — заинтересовался психолог.
Черников поморщился. Психологи не относились к тем людям, с которыми опер охотно шел на контакт. Они казались Черникову ненормальными. Но сейчас он вынужден был признать, что сам объясняет так, что нормальный человек понять его не сможет.
— В том смысле. В том самом… Предположим, я точно знаю, как выглядел убийца, потому что видел его собственными глазами. А мой коллега отрицает мои показания, потому что на него давит память. Он уверен, что убийца выглядел иначе. Так может случиться?
— Запросто, — ответил психолог, и опер напрягся. — В медицине это называется бредом преследования. Ты ищешь кого-то, руководствуясь подложными принципами поиска, в то время как искомое лицо обладает совсем другими признаками. Так, и что?
— Все. — Черников поднялся. — Больше ничего, спасибо.
— То есть ты вот так сейчас возьмешь и уйдешь?
— Да. Я узнал все, что нужно.
— А о ком шла речь?
— Я книгу пишу. Мне персонаж охарактеризовать нужно было. Спасибо. — Сергей махнул рукой озадаченному психологу и вышел из кабинета.
Поднявшись в свой кабинет, он бросил ключи на стол и наконец-то закурил. Саморуков внимательно наблюдал за ним и молчал.
— Миша, я хочу тебе кое-что сказать, но это должно остаться между нами.
Саморуков напрягся еще больше.
— Миша, вспомни все случаи, когда свидетели описывали нам предполагаемого убийцу.
Мишка выбрался из-за стола, включил чайник и стал ворошить содержимое шкафа в поисках банки кофе.
— Ну, вспомнил.
— А теперь припомни, слышал ли ты из их уст упоминание о сером плаще.
— Ну а как же! — Саморуков хмыкнул. — Вон все опросы, в оперативном деле, рукой Никитина написанные.
— Я говорю не о руке Никитина, а о показаниях свидетелей.
— Я тебя не понимаю.
Черников поднялся, оттолкнул Мишку от шкафа и вынул банку кофе.
— Я хочу сказать, что ни один из свидетелей не говорил о сером плаще!
— Но Никитин…
— Ты что, на самом деле не понимаешь меня?! Какой серый плащ?! Убийцу девочки в Арманском Никитин видел в сером плаще тридцать лет назад! При том образе жизни, который ведет преступник, разыскиваемый нами, разве он мог носить этот плащ тридцать лет?
Саморуков поморщился точно так же, как недавно Черников в кабинете психолога, и стал засыпать кофе в чашку.
— Кофе будешь?
— Пошел ты к черту со своим кофе! — Черников шагнул, схватил чашку и выбросил ее в окно.
Она описала параболу и скрылась в зарослях парка, где опера пили пиво.
— Ты спятил, Сергей? Ты что вытворяешь?..
— Я хочу вбить тебе в голову одну важную мысль и не уйду отсюда, пока это не сделаю.
— Так говори скорее! Потому что ты напоминаешь мне психа!
— Никитин очень нездоров.
Саморуков опустился на стул.
— Доработались…
— Думаешь, я гоню? По-твоему, я псих? Тогда открой оперативное дело! Прочти все показания и донесения агентов! В этих бумагах убийца ходит в сером плаще. Но вспомни — мы опросили более ста лиц — ты слышал своими ушами упоминание о сером плаще? Хоть раз? Если так, то я сознаюсь в том, что являюсь психом!
Мишка вынул из ящика еще одну кружку и как заговоренный направился к чайнику. Остановился и долго не шевелился.
— Нет, не слышал.
— Тогда кого мы ищем?
— Тогда кого мы ищем?
Саморуков вынул из кармана телефон и набрал номер.