Такси тронулось, и человек, сидевщий в бледно-зеленом «Рено» в нескольких метрах от ее крыльца, завел свой автомобиль и пристроился в хвост «Форд Фокус». При это он был очень сердит на Алёну Дмитриеву, потому что в эту минуту разговаривал по телефону, а он терпеть не мог ездить с трубкой в руке. Он сто раз говорил себе, что давно нужно купить гарнитуру хэндс-фри, но что-то его собственные «хэндс» никак до этого не доходили. И сейчас он напомнил себе об этом в сто первый раз.
Главное, он никак не мог прервать свой разговор, и по параллельной линии его вызвали, и сигналы следовали один за другим, он заканчивал одну беседу — и начинал новую, из-за этого он один раз потерял из виду такси Алёны, но тотчас же выловил его в потоке машин. Сначала ему показалось, что Алёна едет в отдел милиции… сдаваться решила, хмыкнул он, а может, сдавать… но такси миновало здание Советского райотдела, свернуло на Юбилейную, и человек, следивший за Алёной, хмыкнул снова, на сей раз — озадаченно.
Неужели писательница и до этого додумалась?! Неужели она и это разгадала?! Но даже если и так, она явно не понимает главного: теперь, зная так много, она стала по-настоящему опасной. Такие люди — помеха. Они из охотника очень быстро превращаются в жертву.
Ну что ж, философски пожал он плечами, она этого сама хотела. И нажал на газ, энергично посылая автомобиль вперед.
За некоторое время до описываемых событий
Лерон помнила, как Вишневский сказал ей: она, мол, ему еще позвонит, когда побывает у нотариуса. У нотариуса она побывала, но звонить ей никуда не хотелось. Десятирублевку, на которой был записан телефон Вишневского, она, как ни странно, не потеряла, но на нее даже смотреть было тошно. Вообще тошно ей было видеть и слышать хоть кого-то! Она шла, как во сне, и изрядно удивилась, обнаружив себя стоящей перед дверью шестаковской квартиры и звонящей в нее. Вот сюда-то ей меньше всего хотелось возвращаться! Пришла, что называется, на автопилоте, не успев придать лицу подобающего выражения… удивительно ли, что Ларисса, открывшая ей дверь (с этим странным, ожидающим чего-то недоброго выражением, которое теперь невольно возникало на ее лице, стоило ей увидеть Лерон), мигом поняла: случилась какая-то новая неприятность. Впрочем, почему — какая-то? Ларисса, оказывается, совершенно точно знала, что именно произошло.
— Ну, я вижу, ты побывала-таки у Ивана Борисыча, — сказала она спокойно, глядя, как Лерон снимает туфли и надевает тапочки — от этой «деревенской», как это называла Ларисса, привычки Лерон так и не смогла избавиться, несмотря на то что Ларисса непрестанно твердила: вся Европа, мол, ходит в доме в том же, в чем и на улице. В Европе бывать Лерон не приходилось, однако она втихомолку думала: на их улицах небось почище будет, чем у нас…
— Побывала, — кивнула Лерон.
— И все знаешь…
— Знаю…
— И как тебе в новой роли?
Лерон пожала плечами. Если честно, все, что сказал ей Борисов, она не могла толком воспринять. По-прежнему не относила это к себе. Вишневский сказал: мол, в этой истории одна сплошная Санта-Барбара, и вот теперь Лерон в этом в очередной раз убедилась. Только в иностранных сериалах такое бывает — а в нашей жизни нет и быть не может! Разве не довольно с нее того, что она рождена не от того мужчины, которого привыкла считать отцом, а совершенно от другого? И вот теперь, в довершение всего, этот другой лишает наследства… какие слова, с ума сойти, — лишает наследства! — свою жену и пасынка, а все свое баснословное состояние отдает дочери, которая прежде знать о нем не знала и которой он сам не больно-то интересовался…
Баснословное состояние — так выразился нотариус, это не сама Лерон придумала. Она читала завещание отца, ничего, ни слова в нем не понимая, хотя написано оно было просто, без затейливых юридических оборотов. И все же она ничего не понимала, и Борисову приходилось растолковывать ей чуть ли не каждое выражение.
Наверное, он считал ее круглой дурой и думал: вот же повезло идиотке! А может, понимал, что не каждый день человеку сваливается, как кирпич на голову, эдакое и нужно дать ему время, чтобы он мог осмыслить случившееся и прийти в себя. Нет, правда — иногда Лерон казалось, будто этот немолодой толстяк (в отличие от Вишневского, который круглому и авантажному слову «адвокат» никак не соответствовал, Борисов-то вполне подходил к толстому, пузатому и немолодому слову «нотариус»!) ей даже сочувствует. Во всяком случае, голос его был таким, каким врач разъясняет тяжелобольному, что дни его сочтены, когда он говорил Лерон, что теперь она, совместно с каким-то там Сергеем Сергеевичем Коржаковым, владеет месторождением драгоценного камня красный шерл. Месторождение названо по месту своего нахождения — «Белая полоска», и находится оно в деревне Правобережной, Нижегородской губернии.
— Смешно, правда? — сказал нотариус, но Лерон никак не могла взять в толк, что же именно ему смешно, — до тех пор, пока он не объяснил: смешно, что на Белой полоске будут добывать красный шерл. Лерон тупо кивнула: да, мол, очень смешно. Нотариус вздохнул сочувственно — а может, безнадежно — и продолжил свой рассказ. Выходило, что, согласно условиям завещания, разработки пока не ведутся, но, как только Лерон вступит в права наследства, они могут быть начаты. Средства для этого у Коржакова есть, Лерон не придется ни о чем беспокоиться. Разработка месторождения — вещь серьезная. Вести буровые и взрывные работы, прокладывать пути доставки руды и все такое — хлопотное и совсем даже не женское дело. От всего этого Лерон будет освобождена. Ей останется только деньги получать. Баснословные деньги, снова подчеркнул Борисов.
— Собственно говоря, — добавил он с несколько вороватым видом, — кое-какая продукция уже выходит на рынок. Те шерлы, что были добыты открытым способом, говоря по-русски, найдены в песке, поступают в магазин «Красный шерл», торгующий дорогой бижутерией. Принадлежит этот магазин господину Коржакову, но об этом никто, кроме вас, Лерон, не должен знать! Директор — близкий ему человек: госпожа Евгения Стахеева. При магазине работает небольшой ювелирный цех, где образцы проходят обработку, а потом поступают в продажу и приносят немалый доход, часть от которого уже сейчас идет на ваш банковский счет, Лерон. Но это капля в море по сравнению с тем, что вы получите, когда начнется промышленная добыча шерла.
Вас, конечно, интересует, кто такой господин Коржаков, — не с вопросительной, а с утвердительной интонацией продолжал нотариус, и Лерон покорно кивнула: да, мол, интересует. На самом деле ей было все равно. Коржаков был столь же нереален, как какой-то красный шерл с Белой полоски. — Этот человек — старый друг вашего отца. Когда-то Шестаков познакомился с ним на зоне…
— Где? — тихо спросила Лерон, до которой наконец-то начал доходить смысл некоторых слов. — Мой отец… Шестаков… он сидел?
— От сумы да от тюрьмы не зарекайся, слышали такую поговорку? — усмехнулся нотариус. — Чаша сия не миновала и вашего отца. Он попал туда сразу после начала перестройки, когда наломано было много дров, однако вскоре все обвинения с него были сняты с помощью человека, обладавшего тогда большим могуществом. На его дочери Шестаков впоследствии женился. Я говорю о госпоже Лариссе Сахаровой. И, хоть Шестаков потом не мог быть возвращен на прежнюю должность в облисполком, он все же обладал очень большими возможностями, которые, собственно, и позволили ему грамотно и негласно оформить документы на право владения Белой полоской. Чуть позже отец ваш выстроил там пансионат для сотрудников своей фирмы…
— Я там работала библиотекарем! — вдруг вспомнила Лерон. — Ну надо же… А как Шестаков… то есть как мой отец узнал о том, что на Белой полоске добывается этот самый шерл?
Что-то мелькнуло в глазах нотариуса, но тут же он доверительно улыбнулся:
— Дорогая Лерон, но ведь ваш отец родом из тех мест. Он вырос на Белой полоске! Он говорил мне, что красными шерлами деревенские ребятишки играют, как кремушками! То есть раньше играли, сейчас-то любой экземпляр идет в продажу. Да и вы, конечно, этот камень сто раз видели, правда, в вашей деревне он называется весьма своеобразно… — Борисов хохотнул не без смущения: — Извините за выражение, он называется каменье херь. Смешно, правда?
Каменье херь?! То самое роковое каменье, которое искалечило судьбу Лерон?! Это — драгоценность?! Драгоценный шерл? И она теперь навсегда, на всю жизнь, будет с ним связана?
Да ведь это каменье ее совершенно погубит!.. Как от него избавиться?! Наверное, никак. Всё. Всё пропало…
Ну, понятное дело, из-за этого открытия у Лерон надолго отшибло соображение, и дальнейшие слова Борисова доходили до нее с еще бо#льшим трудом, чем прежде. С пятого на десятое слышала она, что Шестаков на зоне спас жизнь Коржакову во время какого-то бунта заключенных. Да, бывает и такое! Коржаков сделал все, чтобы отблагодарить своего спасителя, вернее, спасителей, поскольку помогал Шестакову еще один человек, чья фамилия значения не имеет. Коржаков взял его к себе на работу, а Шестакову открыл тайну месторождения.
Да ведь это каменье ее совершенно погубит!.. Как от него избавиться?! Наверное, никак. Всё. Всё пропало…
Ну, понятное дело, из-за этого открытия у Лерон надолго отшибло соображение, и дальнейшие слова Борисова доходили до нее с еще бо#льшим трудом, чем прежде. С пятого на десятое слышала она, что Шестаков на зоне спас жизнь Коржакову во время какого-то бунта заключенных. Да, бывает и такое! Коржаков сделал все, чтобы отблагодарить своего спасителя, вернее, спасителей, поскольку помогал Шестакову еще один человек, чья фамилия значения не имеет. Коржаков взял его к себе на работу, а Шестакову открыл тайну месторождения.
— Он что, тоже родом из наших мест, господин Коржаков? — спросила Лерон наивно, однако нотариус уклончиво пожал плечами и продолжил:
— После смерти Шестакова его бывшая жена, Ларисса Сахарова, с которой ваш отец развелся, но которая, конечно, отлично знала о Белой полоске и связанных с нею богатствах, решила во что бы то ни стало завладеть своей долей наследства. Но никаким другим способом она не могла этого сделать, как только женить своего пасынка Михаила Шестакова на вас, Лерон! Госпожа Сахарова — редкостно умная женщина, она прекрасно понимала, что Михаил, или Микка, как все его зовут, окончательно погряз в пороке, он — человек легкомысленный и неспособный к делам, и если бы через вас он получил доступ к месторождению, фактически всем управляла бы госпожа Сахарова. И она, с ее умом, составила бы не компанию, а конкуренцию господину Коржакову… Это понимал и он. Именно поэтому всеми доступными ему способами он пытался помешать вашему браку с Миккой. Именно поэтому он в конце концов прислал к вам господина Вишневского с деликатным поручением. К сожалению, господина Вишневского постигла неудача.
— А что, Вишневский работает на Коржакова? — осторожно спросила Лерон.
— Что вы! — усмехнулся нотариус. — Это было разовое поручение.
— А почему он сам со мной не встретился, этот мой компаньон, если уж такие были у него важные известия? — удивилась Лерон. — Почему доверился Вишневскому?
— Ну, на это у него были, очевидно, какие-то свои резоны, — уклончиво проговорил нотариус. — И все же он искренне пытался открыть вам глаза на тех людей, к которым вы попали, ставших вашей новой семьей. Господин Коржаков уверен, что вы постараетесь обезопасить свое состояние от любых посягательств на него. Ваш компаньон верен дружбе с вашим отцом, поэтому он хотел бы, чтобы именно вы владели месторождением, а не люди, обманом прибравшие вас к рукам и использующие вас в своих целях.
Ну и удивительно ли, что после этого разговора Лерон потеряла всякое соображение и не ведала, что творит? Не ведала, куда идет? И все же одна мысль билась в голове… светила ей в этой неразберихе ее жизни, словно путеводная звезда. Мысль о том единственном человеке, который с некоторых пор стал смыслом ее существования.
— Немало найдется в стране женщин, которые окажутся теперь богаче тебя, — долетел до ее сознания голос Лариссы, и Лерон вспомнила, где она находится и что происходит. — Потрясающее открытие, верно?
Немного найдется женщин богаче ее?.. А не наплевать ли ей на это?
— Знаете, — проговорила она глухо, — меня куда больше потрясло другое открытие.
— Это какое же?
— Я никак не могла понять, по какой причине вы так поспешно устроили мой брак с Миккой. Теперь это ясно.
— Ты можешь думать, что тебе угодно, — сдавленно сказала Ларисса. — Что угодно! Но я заботилась только о тебе. Я сразу полюбила тебя…
— Да, конечно, — фыркнула Лерон так, что Ларисса покраснела. — Об мне… Увидели меня — и влюбились? И сразу решили затащить меня в свою постель, привязать к себе как можно крепче?
«Боже, да неужели это я такое говорю?! — с ужасом подумала Лерон. — Что со мной случилось? Подменили меня, что ли? Как мне не стыдно… Ничего. Надо еще немножко побыть такой! Зато я теперь знаю, как получить то, чего мне хочется больше всего на свете!»
— Надеялись, что мне ваши игры-игрушки так понравятся, что я сама стану вашей игрушкой? И тогда даже Микка не понадобился бы, чтобы мною управлять… и управлять моими делами, верно?
— Ты такая же глупая маленькая купчиха, как вся эта деревенская лимита, которая перебралась в Нижний Горький, в Москву, в Париж, в Лондон и хапает жадными ртами все, что ни попадется. Вы жрете мир вокруг себя — без разбору, без приправы — и думаете, что все такие же, как вы, жрущие все подряд купцы и купчихи? Вы тупые пираньи, вот вы кто! — злобно выкрикнула Ларисса.
«Почему она так беснуется? — подумала Лерон. — Можно подумать, я ее невесть как оскорбила? А ведь я всего лишь правду сказала. Правда, конечно, может быть самым страшным оскорблением… Но ведь я открыла ей еще не все! Сейчас ты у меня еще и не так запоешь!»
Она, эта подмененная Лерон, наслаждалась новым своим положением, наслаждалась властью над Лариссой и торопилась использовать эту власть.
— А хотите, я отдам вам половину своей доли наследства? — сказала она, исподтишка наблюдая за лицом Лариссы: вот сейчас оно озарится алчностью, вот сейчас станет лицом жрущей все без приправки пираньи…
Ничуть не бывало.
Лицо Лариссы по-прежнему оставалось злым, не более того.
— Что ты из меня дурочку делаешь? — огрызнулась она. — Издеваешься?
— Да почему? — пожала плечами Лерон. — Я же не дура. Напрасно вы меня идиоткой считаете. Я же прекрасно понимаю, что вам не я нужна, а деньги. А мне не деньги нужны, а свобода. Свобода от Микки. Я не хочу быть его женой! Хочу с ним развестись. Ну зачем мне муж — голубой, сами посудите?
Сказать, что Ларисса посмотрела на нее изумленно, значило ничего не сказать. Вообще-то Лерон ее понимала. Наверное, она могла бы просто бесплатно послать Микку туда, куда вообще всем голубым дорога, а она еще деньги — «командировочные»! — ему предлагает. Конечно, Ларисса поняла, что не все здесь так просто…
— Я могу вам даже не половину, а семьдесят процентов отдать, — горячо сказала Лерон. — Я ведь все равно в этом ничего не понимаю, во всех этих делах, в добыче драгоценностей, вообще в драгоценностях… пусть этим занимается тот, кто хоть что-то в этом кумекает, а я бы просто проценты получала, и все. Вам ясно?
— Ничего мне не ясно, — честно призналась Ларисса. — Ты к чему клонишь-то? Чего тебе надо, кроме того, чтобы Микка тебе развод дал? Ведь что-то тебе нужно, я правильно понимаю?
— Правильно понимате, — кивнула Лерон. — Я хочу, чтобы Микка отступился от Жужки.
— Господи… — пробормотала Ларисса, хватаясь за сердце, а потом так захохотала, как Лерон даже и вообразить не могла.
— Ты что же, решила одного голубого на другого променять? — взвизгнула наконец Ларисса, оборвав смех. — Одному отступного заплатить, другого купить? Нет, я вообще с этой деревенщиной ничего понять не могу… Не может леопард изменить пятна свои, слышала такое выражение?! Ты ничего не понимаешь, ты вообще не способна осознать, что такое гомосексуализм, у нас даже мозг устроен иначе, чем у вас, натуралов. Честное слово, это правда, даже исследования особые проводились…
— Чепуха, — упрямо перебила Лерон, стараясь не показать, что у нее обрывается от ужаса сердце. — Это вы нарочно говорите! Если Жужка не будет постоянно подвергаться искушению, он изменится. Станет жить нормальной жизнью. Он будет счастлив.
— Ну и что ты для этого сделаешь? — пожала плечами Ларисса. — В терем его посадишь? В башню, чтобы до него никто не добрался? Или в подвал без окон, без дверей? Да для него в каждом мужчине — искушение, неужели непонятно? Он другой, пойми, идиотка несчастная, он — другой! То, что приемлемо для тебя, ненормально для него. Ты бы хоть спросила его для начала, хочет ли он этой твоей так называемой нормальной жизнью жить? Хочет быть счастливым по-твоему? Это означает отказ от многого, очень многого, к чему он привык, без чего не может обходиться и жить не может.
— Думаете, я верю хоть одному вашему слову? — с ненавистью посмотрела на нее Лерон. — Я другому верю. Тому, что каждый человек мечтает жить, как положено, чтобы его любили, мечтает, чтобы у него семья была, дети! А все остальное — или порок, или болезнь. И это лечится, верю! Даже накроманов вылечивают… Ладно, черт с вами со всеми! Я беру назад свое предложение. Ну, насчет процентов. Считайте, что я вам ничего не говорила. Я сама со всем этим разберусь! И прямо сейчас пойду к Жужке и все ему расскажу. Про месторождение, про деньги. Но сначала я скажу ему, что люблю его, жить без него не могу и свою жизнь за него готова отдать, с откоса броситься, на преступление ради него готова… И посмотрим, кого он выберет, меня или Микку, который… — От воспоминаний о брачной ночи у нее перехватило горло. — Который страпоном вашим…
Она не могла больше сказать ни слова.