Как тихо в квартире.
Она поела и снова взялась за работу. Теперь было видно, что картина не удалась, и Пэт отбросила квадрат бумаги для рисования в сторону.
И тут же начала писать на новом листе. Пятнами набросала контур мужского лица. Это будет Джим Брискин, решила она. Его портрет. Но получалось непохоже. Выходило что-то мутное, мак будто плоть сплывалась, ускользала от нее. Изображение лица на волокнистой бумаге становилось все хуже, пока не превратилось в какой-то гротеск, что-то вроде маски, невыразительное и незрелое. Она бросила свое занятие и поставила кисти в стакан со скипидаром.
Был уже полдень, а он все не возвращался. Она вымыла руки. Пластинки на проигрывателе давно доиграли и были водворены обратно в альбом. Она вынула их и поставила снова. Под музыку она прошла в спальню и принялась рыться в ящиках комода.
В картонной папке лежали хранимые им письма и фотографии. Через минуту она нашла фотографию, которую искала. Она была снята во время похода на гору Диабло. Он был на ней анфас, улыбался. Тут он не выглядел обеспокоенным — таким он ей нравился. На нем была холщовая рубашка, он стоял на фоне их машины и палатки, за которыми виднелись скалы и густой кустарник на склоне горы. Фотографировала она, на него падала ее тень.
Положив на мольберт еще один лист бумаги, она поставила рядом с ним фотографию и начала писать снова. Но картина так и не получалась. В час она бросила кисть, вытерла руки и пошла на кухню чего-нибудь выпить.
На полке для сушки она расставила все необходимое для приготовления напитка: лоток с кубиками льда, джин, лимон, бокал, ложку и мерный стаканчик. Держа лоток под горячей водой, она хлопнула рукой по металлу. Кубики льда скользнули в раковину, и она положила два в бокал. Затем налила джину и добавила пару дюймов лимонада.
С коктейлем в руке она пошла по квартире, напевая под музыку. Теперь ей было не так одиноко. Она поставила бокал на подлокотник дивана и снова начала писать картину.
Запахи красок и напитка смешались. У нее заболела голова. Не бросить ли ей это занятие?
Допив бокал, она вернулась на кухню, чтобы налить еще. На сушильной полке оставались наполовину растаявшие кубики льда, и она сбросила их в раковину. Потом налила в стакан джину и воды из-под крана. Перемешивая содержимое, она села за кухонный стол.
Впервые в жизни ее посетила мысль о самоубийстве. И сразу же прочно засела в голове.
Она стала расхаживать по кухне, рассматривать ножи в ящиках стола. Потом всерьез задумалась об электрическом токе, проводке, розетках. Как это страшно, подумала она. Но мысль все крутилась, разрасталась. Она ходила взад-вперед по квартире в поисках подходящего инструмента: молотка, стамески, сверла — какого-нибудь зубоврачебного, так чтобы прошло сквозь кость, чтоб осколки летели.
Достаточно, подумала она. Но было еще не достаточно. Она снова взяла кисть и попробовала писать. Цвета ослепляли ее. Она задернула шторы и стала работать в полумраке. Теперь цвета сливались в мрачные коричневые и серые, похожие на сажу, облака.
Она продолжала работать. Лист потемнел и, наконец, превратился в сплошное пятно. Тут все цвета, подумала она. У нее в голове росли, уточнялись, приобретали все более причудливые очертания планы самоубийства, и вот она уже продумала все.
Положив кисть, она вышла из квартиры в коридор. Там никого не было. Она встала у двери. Прошло много времени, прежде чем мимо нее направилась к мусоропроводу женщина средних лет.
— Здравствуйте, — сказала Пэт.
Женщина средних лет бросила взгляд на открытую дверь в квартиру, затем на стакан в ее руке. И, не ответив, прошла мимо.
Хватит, решила она. Поставив стакан на пол в квартире, она размеренным шагом направилась по коридору к лестнице, спустилась на первый этаж, потом по ступенькам крыльца на тротуар, пошла по тротуару, вниз по склону до угла, к винному магазину. Блестевший плиточный пол отлого опускался. Она осторожно приблизилась к прилавку.
— У вас есть рейнское? — спросила она первое, что пришло в голову — наконец-то4это была какая-то новая мысль.
— Сколько угодно, — сказал продавец.
Он подошел к полке. Пока он искал, она вышла из магазина и стала подниматься по склону. Наверху она остановилась, чтобы отдышаться, и двинулась к дому.
Проигрыватель был включен, но пластинки уже не играли. Она подняла их на шпинделе и поставила снова.
«Где ты?» — спросила она беззвучно.
Никто не ответил.
«Ты вернешься? Нет, и я знаю почему. Я знаю, где ты. И с кем, — сказала она. — Я не виню тебя. Ты прав».
Она взяла кисть, обмакнула ее кончик в краску. И стала писать во тьме квартиры, добавляя тьмы вокруг себя. Она подняла тьму и понесла ее по гостиной, в спальню, в ванную, на кухню. Она разнесла ее всюду, покрыла ею все предметы в квартире, а затем обратила ее на себя.
19
Рейчел, сидевшая рядом с ним в машине, сказала:
— Не нужно никаких юридических формальностей. Просто будь со мной, особенно после того, как я рожу.
— Меня приговорят к пожизненному заключению, — сказал Джим.
Машина стояла у ее дома, он смотрел вниз на дорожку, которая вела к ступенькам в подвальный этаж, разглядывал дом, магазины, прохожих на Филлмор-стрит.
— Только это тебя останавливает? — спросила Рейчел. — В этом причина?
— Я не могу жениться на семнадцатилетней девочке. Что бы я к ней при этом ни чувствовал.
— Ты просто скажи мне — в этом причина?
Он серьезно задумался. И пока он думал, Рейчел не отрывала от него глаз, она рассматривала его лицо, тело, то, как он сидит, его одежду. Она впитывала в себя каждую его частицу. Собирала его, каждый кусочек. Чтобы спрятать и сберечь.
— Да, — наконец сказал он.
— Тогда давай уедем. Переедем в Мексику.
— Зачем? Там что, это разрешено? Ты читала о чем-то таком в журнале или видела в кино?
Рейчел продолжала:
— Ты знаешь больше, чем я. Выясни, куда мы могли бы уехать.
— Эх, Рейчел.
— Что?
«Я так и сделаю», — хотел сказать он. Чуть не сказал.
— Ты слишком логически рассуждаешь. Слишком рационально. Нет, я не могу, — произнес он.
— А что, если я поговорю с Пэт?
— Держись подальше от Пэт. Не нужно к ней приходить. У нее и так неприятностей хватает.
— Боишься, я сделаю ей больно?
— Да, — сказал он. — Если у тебя получится. Если придумаешь как.
— Я знаю как, — сказала Рейчел.
— Ты хочешь этого?
— Да наплевать мне на нее. Я о тебе думаю.
— Я бы солгал, если бы сказал, что не думаю о тебе. Но она не может жить одна. У тебя проблемы с деньгами, но, в конце концов, ты решишь их. Станешь старше, будешь зарабатывать больше. Скоро все будет у тебя хорошо. Ты со своими трудностями справишься быстрее, чем мы. Это вопрос времени, и только.
— Это всего лишь куча слов, — сказала Рейчел.
— Ты не хочешь слышать. Потому и говоришь так.
— Я хочу слышать правду, а не то, что тебе кажется правильным. Я раньше тебя не знала, но теперь знаю и буду знать тебя всю твою оставшуюся жизнь. Разве не так? — Она толкнула и открыла дверцу машины. — Обычно по утрам я работаю. Ты даже не поинтересовался, почему сегодня я не работаю.
— Почему? — спросил он. — Ты что, ушла с работы? Я сам временно не работаю месяц. Пэт тоже не будет работать какое-то время. А ты, кажется, окончательно бросила?
— Я поменялась с одной девушкой, — сказала Рейчел. — Сегодня работаю не утром, а вечером.
— К которому тебе часу?
— К восьми.
— Тогда у тебя есть время посидеть тут.
— У меня куча всяких дел. Нужно уже начинать. Много работы. — Она полезла в карман пальто. — Тут записка. — Она передала ему сложенный листок бумаги. — Возьми, только не смотри, пока домой не поедешь. Обещаешь?
— Записки… — проговорил он.
— Увидимся.
Она двинулась по дорожке к дому. Как только она повернулась к нему спиной, он развернул записку. Слов там не было, только рисунок. Возможно, на это ее навела живопись Пэт. На бумажке было нарисовано сердце, и он понял, что Рейчел хотела признаться ему в любви.
Спрятав записку в карман, он вылез из машины и бросился ей вдогонку.
— Я зайду к тебе, — сказал он, поравнявшись с ней.
— Разве ты не домой?
— Чуть позже.
Рейчел сказала:
— Ты посмотрел записку.
— Да, — признался он.
— У меня обычные дела. Просто сходить в магазин, в аптеку за лекарством, в прачечную самообслуживания. Убраться еще надо. — Она нерешительно взглянула на него. — Может, пообедал бы со мной? Завтрак-то у тебя был не очень.
— Ладно, — согласился он.
Она пошла впереди, спустилась по ступенькам к двери в подвальный этаж.
— Сначала мне нужно уборку сделать, — сказала она, открывая дверь, которая, как он заметил, была не заперта. — Надо пол пропылесосить. У нас старый пылесос. Я вчера убираться собиралась, но при тебе не Хотела.
Она открыла все окна и двери. Потом вытащила из шкафа древний вертикальный пылесос. Он загрохотал и задрожал, и Джим вышел на улицу, на бетонную дорожку.
— Не подвинешь мне диван? — попросила она, выключив пылесос.
— С удовольствием.
Приподняв диван, он отодвинул его от стены.
— Ты такой мрачный, — сказала она.
— Просто задумался.
— Раздражает тебя эта уборка?
— Нет.
Он снова вышел за дверь.
— Мне не обязательно это делать, — сказала Рейчел. — Просто хотелось заняться чем-нибудь. Терпеть не могу без дела сидеть и просто разговаривать, как мы сидели. Это так… Пустая трата времени.
Пропылесосив пол, ковры, занавески и подушки дивана, она убрала пылесос и принялась мыть посуду.
— Красноречивая у тебя получилась записка, — сказал он.
— Ну, я думала, ты уезжаешь, и мне нужно было отдать ее тебе в последний момент, — ответила она, стряхивая с рук мыльную пену. — Как раз перед тем, как ты тронешься. Иначе ты бы не узнал… Думал бы, я просто из-за того, чтоб как-то устроиться, из-за жилья и так далее. Понимаешь?
— Понимаю, — сказал он.
— И это правда. Я так чувствую.
— Плохо.
— Почему?
— Я так и думал, что дело в этом.
— Тебе нечего бояться. Радоваться надо. Ты ведь за меня переживаешь?
— Да, — подтвердил он.
— Может, из этого что-нибудь выйдет.
Она сполоснула раковину и вытерла руки. Взяв тряпку и моющее средство «Датч», она начала чистить раковину и краны в ванной.
— И после всего, что ты сказала, ты до сих пор веришь в то, что видишь в кино.
— Ты о чем?
— Что настоящая любовь все преодолеет.
— Иногда так бывает.
— Очень редко.
— Но ведь бывает, — сказала она.
— Каким образом? Распихивая все, что попадется ей на пути?
— Если бы я вышла за тебя замуж, у меня было бы много детей, — сказала Рейчел. — Она этого так и не смогла.
— Это не так, — возразил он.
— А я бы смогла. — Она положила руку на живот. — Ты же видишь.
— Это были бы не мои дети, — сказал он. — У меня бесплодие.
Она выпрямилась.
— Правда?
— Так что ты глупость сказала.
— Я думала, это у нее, — сказала Рейчел. — Но неважно. У меня уже есть ребенок. Все равно что твой.
Она снова принялась методично драить ванную.
— Мы с Пэт из-за этого расстались, — сказал он.
— Да, — ответила Рейчел. — Верю. Ей нужны дети, чтобы заботиться о них, чтобы не было времени рассиживаться и жалеть себя. Не понимаю, чего тебя так тянет вернуться к ней. Если у вас не может быть детей, то ничего не получится. Она будет сидеть, пить и предаваться грусти, потом заплачет, что хочет детишек, и снова уйдет. Но со мной все было бы по-другому, ты знаешь.
— Знаю, — согласился он и не солгал — наверное, не солгал.
— У нас был бы ребенок, — сказала она, — пусть только один. А может, у меня будут двойняшки. У Арта ведь есть брат. И у моей матери — брат-близнец. — Она отложила в сторону банку с моющим средством и тряпку. — Если будут близнецы, в больнице больше денег возьмут. Но мне хотелось бы, чтобы не один был ребенок.
— А сколько в больнице за роды берут? — спросил он.
— В смысле, за обычные роды? Без осложнений? От ста пятидесяти до трехсот долларов. Это зависит от того, нужна отдельная палата или нет.
— Отдельная дороже стоит, я знаю, — сказал он.
— А если во время родов им придется воспользоваться приспособлениями — хотя бы щипцами, тогда это называется «операция», и они берут как за операцию. Поэтому стоить может сколько угодно, смотря по обстоятельствам.
— Сколько времени ты проведешь в больнице?
— Не очень долго. — Она открыла холодильник, чтобы посмотреть, что нужно купить. — Три-четыре дня. Смотря как быстро роды пройдут и как я себя чувствовать буду. Я ни разу не рожала, так что, наверно, трудно придется. И потом, я маленькая. Скорее всего, ложные схватки долго будут продолжаться — может, несколько дней.
— А за сколько времени до родов нужно будет уйти с работы?
— Смотря как чувствовать себя буду. Труднее будет, когда я вернусь. Работать я не смогу сразу после родов. Нужно будет дома сидеть. — Она успела составить список покупок и выкатила из угла кухни специальную тележку. — Не сходишь со мной в магазин?
Они медленно шли по тротуару. Он спросил:
— Теперь ты ко мне по-другому относишься?
— Из-за того, что у тебя детей не может быть? Да, наверное. Вы ведь с ней не знали об этом, пока не поженились?
— Не знали.
— Но я-то знаю, — сказала Рейчел. — Так что у нас все будет по-другому. Ты ведь знаешь про меня, про Арта, знаешь, что он мне нравился, поэтому я и вышла за него. И ребенок — его. Но это ведь не плохо, а? Так и у тебя ребенок будет. А иначе и не получится.
— Я думал об этом, — сказал он.
— Когда?
— В первый вечер, когда у тебя остался.
— Да, — подтвердила она. — Я знала, что ты о чем-то думаешь — что-то про ребенка. Значит, хочешь? — Она повернулась к нему. — Хочешь жениться на мне, если удастся все устроить? Где-то год понадобится, а к тому времени и ребенок уже родится. Но мы почти все это время могли бы быть вместе.
— Могли бы, — согласился он.
Справа от них был овощной магазин. Она вошла в него, катя перед собой тележку. Он последовал за ней. У ящика с салатом-латуком она тщательно выбрала несколько кочанов, взвесила их и оборвала лишние листья. Покончив с латуком, она принялась наполнять бумажный пакет кабачками.
— Доброе утро, барышня, — поприветствовал ее пожилой продавец, когда она принесла овощи к прилавку.
— Здравствуйте, — сказала она.
На прилавке лежали помидоры. Она взяла два и добавила к ним зеленого лука и селвдерея. Джиму она сказала:
— Хочу приготовить тебе салат.
— У тебя это хорошо получается?
— Неплохо, — сказала она, платя за покупки. — Нужно взять итальянского домашнего сыра… Пробовал когда-нибудь? Рикотта называется.
В гастрономе она остановилась у витрины и стала изучать сыры и колбасы. Продавец узнал ее и поздоровался. Ее узнавали все — старички — владельцы итальянской бакалейной лавки, торговцы мясом и рыбой. Это был ее маршрут: она шла со своей тележкой из одного магазина в другой, внимательно все осматривала, находила нужное.
— Вот, — продавец предложил ей клинышек белого монтерейского джека[62]. — Как вам?
Она попробовала.
— Нет, поострее бы, — сказала она.
— Вам для салата?
Продавец дал ей чеддера.
— Этот пойдет, — одобрила она. — И еще рикотты.
Она расплатилась, положила пакеты в тележку, и они вышли на улицу.
— Тебе дают пробовать продукты? — спросил Джим.
— Это если не просишь, — сказала она. — Если просто стоишь и смотришь. Тебе нравится, как там пахнет? Турецким горохом, оливковым маслом, специями, колбасами разными. На колбасы у меня обычно денег не хватает.
— Все тебя знают, — заметил он.
— Я тут много времени провожу.
В супермаркете она купила коричневого рису, фунт сливочного масла по сниженной цене и кварту майонеза, тоже по сниженной цене.
— Яиц в распродаже нет, — посетовала она. — Глянь, шестьдесят центов за дюжину хотят. Придется в «Сейфуэй»[63] пойти, там посмотреть.
Докатив тележку до кассы, она встала в очередь. Он остался за ограждением. За ней стояла крупная старуха в шелковом платье, впереди — две темнокожие женщины. Среди домохозяек и покупателей она чувствовала себя как рыба в воде. Она улыбнулась ему.
— Ты мастер по магазинам ходить, — сказал он, когда они вышли.
— Мне это нравится.
— Без очереди не пытаются влезать? — спросил он и подумал, что вряд ли.
— Бывает. Но я тех, кто хочет пролезть, сразу вычисляю — по виду.
В «Сейфуэе» она купила яиц и кофе.
— Теперь в аптеку надо, — сказала она. — А потом — домой, обед готовить.
Держа в руке рецепт, она ждала у стойки с журналами, жевательной резинкой и лезвиями для бритв. Это была ее стихия. Ходить вот так по магазинам. Отмеривать, оценивать, сравнивать цены в разных местах. Осмотрительно переходить из одной лавки в другую.
Когда они пошли обратно, к ней, тележка была нагружена свертками.
— Откуда она у тебя? — спросил он про тележку.
— Арт сделал.
В гостиной она один за другим выложила свертки на массивный дубовый стол. Каждый из них она вынимала осторожно, чтобы не раздавить яйца и помидоры. Купленный пакет ягод она отнесла на кухню, чтобы помыть. Налив в кастрюлю воды, она зажгла конфорку под ней и положила два яйца. Потом достала большую миску и принялась нарезать помидоры, латук и зеленый лук для салата. Сев за кухонный стол и поставив миску на колени, она стала измельчать сельдерей и сваренное вкрутую яйцо.
— И что, твое бесплодие нельзя вылечить? — спросила она.