— И что, твое бесплодие нельзя вылечить? — спросила она.
— Нет.
— И ничего не изменится?
— Оно не пройдет, — сказал он.
Рейчел спросила:
— Ты об этом думаешь?
— Иногда. Когда больше делать нечего.
— Наверное, ужасно на душе от этого. А как это определяют — не на кроликах же?
— Берут пробу. Считают количество сперматозоидов на кубический сантиметр. Должно быть шестьдесят миллионов.
— У тебя было столько?
— Да. Но у слишком многих из них оказалось неправильное строение. Для них зачатие невозможно, — объяснил он.
— Но хоть какие-то были нормальными?
— Если бы я совокуплялся с женщиной круглые сутки несколько лет подряд, то, вероятно, смог бы ее оплодотворить. Пэт и я решили обследоваться и узнать, почему у нас ничего не получается. И вот, нашли причину. Виноват оказался я.
— Шестьдесят миллионов — ничего себе.
— Но с точки зрения статистики вероятность очень мала.
К салату она сделала сэндвичи с сыром.
— Хлеб я сама пекла, — сообщила она.
Хлеб был превосходный.
— Как салат? — спросила она.
— Замечательный.
Он наелся досыта. Она сидела напротив и не отрывала от него глаз.
— Как ты думаешь, она на Арта набросилась, потому что знала, что у него ребенок будет? — спросила она.
— Может быть. И поэтому тоже.
— Чтобы наверстать, что с тобой не успела? — Она говорила без тени смущения.
— Думаю, она пошла на это от безысходности, — ответил он. — Ей нужно было сделать что-то, и она понимала, что со мной у нее не получится. И тут ей попался Арт.
— Разве ты не видишь, что она дрянь-человек?
— Это уж я сам как-нибудь решу.
Она кивнула.
— Это мое дело, — добавил он.
— Ну, решай. — Глаза у нее загорелись, она смотрела на него пристально, с угрозой. — Плохой она человек. Никудышный. Зачем ты делаешь вид, что это не так? Не понимаю, как такой мужчина, как ты, мог связаться с ней.
— Ты безжалостна.
— Что-что? О чем ты? — Взгляд ее стал подозрительным.
— Ты, Рейчел, самая настоящая пуританка. Уж такая праведница.
— Ты на ней женишься, чтобы от меня отделаться?
— Нет, — сказал он.
— Так зачем же тогда?
— Потому что я люблю ее.
— А тебе не кажется, что она теперь — как вещь общего пользования?
— Нет, — ответил он.
— Ты понял, что я в записке хотела тебе сказать?
— Понял. Поэтому и пошел за тобой.
— Что ты об этом думаешь?
Ему нечего было ответить.
— Я считаю, что тебе нужно забыть про нее и жениться на мне. Вот так. Из меня хорошая жена получится. Не веришь? Ты не веришь, что я на все готова, только бы тебе хорошо было?
Слова застряли у него в горле.
— Я не могу сказать тебе «да», — наконец произнес он.
— И что тогда? Значит, не женишься?
Он знал, что она спрашивает его в последний раз. И если он сейчас откажется, то с этим покончено. Какой соблазн! Как близок он к тому, чтобы согласиться. Пошло все к черту, подумал он. Это точно стоит все го остального, и даже больше.
— Постой, — сказала Рейчел и зажала уши руками. — Ничего не говори прямо сейчас. Сходи со мной в магазин… Одежду для беременных хочу посмотреть.
Она убрала посуду и поставила ее в раковину. Потом, надев свое чуть не волочащееся по полу коричневое пальто, вышла из квартиры. Он по шел с ней — ему хотелось этого, хотелось побыть с ней как можно дольше. Они оба, чувствуя что-то похожее, слонялись по улицам, лениво шли мимо магазинов, рассматривали витрины, людей. Рейчел заходила внутрь, разговаривала с продавцами, ей до всего было дело. До магазина одежды они добрались только в три часа.
На обратном пути она предложила:
— Давай колы где-нибудь попьем.
Впереди был ларек с хот-догами. Из радиоприемника доносились звуки джампа.
— Что будешь? — спросил он, доставая мелочь.
— Колу, и все.
Поставив пакет с одеждой у ног и перекинув пальто через руку, она прислонилась со стаканом кока-колы к стене киоска. Она пила молча, видимо, обдумывая то, что он сказал.
— Тебе ее жалко? — спросила она. — В этом дело?
— Нет, — сказал он.
— Тогда я не понимаю.
— А что ты чувствуешь к тем, кто беспомощен? Пользуешься этим?
Зажав в губах соломинку, она молча изучала его.
— Некоторые пользуются, — сказал он. — Даже большинство.
— Они сами виноваты, что такие слабые, — ответила она.
— Боже.
— Слабые не выживают. Это ведь эволюция, разве нет? Естественный отбор, или как там?
— Да, конечно, — понимая бесполезность спора, согласился он.
— А что тут плохого?
— Ничего.
— Но ты так не считаешь, — сказала она.
— Я так не считаю, когда я люблю человека. Если он беспомощен и ему нужна помощь, мне хочется помочь. Ты думаешь так же. Сама это говорила.
— Когда это?
— Ты сказала, что мне нужно о ней заботиться.
— Но она не заслуживает этого, — сказала Рейчел.
— Ладно, оставим это.
— Ты не можешь объяснить мне?
— Нет. Наверное, не могу.
— Ты любишь ее за то, что она слабая? Да? Ты не можешь иметь детей, поэтому тебе нужен кто-то, о ком ты будешь заботиться.
— Это не так, — сказал он.
— Будешь… смотреть за ней.
Допив кока-колу, она поставила пустой стакан на полку под окном, подняла с земли пакет и пошла.
— В этом только часть правды, — сказал он. — Другая часть в том, что мы с ней понимаем друг друга каким-то необъяснимым образом. Ты пытаешься разложить все по полочкам, но это невозможно. Я не могу сказать, что люблю ее за то, что она беспомощна, так же как не мог бы сказать, что люблю тебя за то, что ты не беспомощна. Я люблю именно ее, больше всего на свете, и если она бессильна, мне нужно помочь ей. Если бы я оказался беспомощным, тебе ведь захотелось бы позаботиться обо мне, разве нет? Ты бы рада была. Это доставило бы тебе удовольствие.
Она кивнула.
— Вот видишь, в тебе это есть, — сказал он. — Это чувство — одно из самых сильных в тебе. Скоро у тебя родится ребенок, и, может быть, ты сможешь направить часть этого чувства на него. И потом, у тебя есть Арт. Видит бог, ему нужна помощь.
Во дворе перед одним из домов за забором внимание Рейчел привлекла огромная кактусовая георгина с махровыми цветками. Цветы были размером с тарелку. Она подошла к забору. Не успел он ее окликнуть, как она перегнулась через ограду и сорвала цветок.
— Ты совершила смертный грех, — сказал он.
— Это тебе, — ответила она.
— Положи обратно.
— Обратно не пришьешь.
Она держала георгину в вытянутой руке, но он не взял ее.
Подметавшая дорожку у дома дородная старуха увидела цветок и подбежала к ним.
— Это что такое? — хрипло воскликнула она в гневе. Бородка кожи на ее шее поднималась и опускалась. — Вы не имеете права таскать цветы с чужих дворов. Я сейчас полицию вызову, пусть вас заберут!
Рейчел протянула георгину старухе. Та молча схватила цветок, подняла метлу и пошла в дом. Вскоре за ней захлопнулась сетчатая дверь.
Джим и Рейчел пошли дальше. Рейчел спросила:
— За кем же я буду смотреть? — Вдруг она встала на цыпочки и поцеловала его. Губы у нее пересохли и потрескались. — Никого у меня нет. — Она снова поцеловала его и отпустила. — Это все, что я могу сделать, — сказала она. — Разве не так?
— Прими бедного парня обратно.
— Нет, — сказала она.
— Сжалься.
По ее лицу было видно, что он затронул в ней что-то, но она старалась не показать этого. В ней шла внутренняя борьба, она пыталась найти решение.
— Дай ему то чувство, которое у тебя есть, — сказал он. — Оно ему предназначено. Он твой муж, и ребенок — его.
— Ребенок — твой.
— Нет, — сказал он. — Хотелось бы, чтоб он был мой, но это не так. Он не мой, и ты не моя.
— Я твоя.
— Рейчел, я не могу жениться на тебе. Если ты позволишь, я помогу твоему малышу деньгами. Хочешь? А если ты решишь отдать ребенка, захочешь жить сама по себе, если поймешь, что не сможешь обеспечить его, то, может быть, мы бы его усыновили.
— Ты и Пэт?
— Может быть. Если ты откажешься от малыша.
— Не откажусь, — сказала она. — Он мой.
— Ну и хорошо.
— Ты не можешь заполучить его без меня, — сказала она. — Тебе придется взять нас обоих.
— Тогда вопрос исчерпан.
За все остальное время, что они шли обратно, она ни разу не взглянула на него, не проронила ни слова. У двери своей квартиры, вставив ключ в замок, она спросила:
— А она будет заботиться о тебе?
— Надеюсь.
— Скажи ей, чтоб с пьянкой завязывала.
— Скажу.
— Наверное, не пила бы — все было бы у нее нормально. Не понимаю, как женщина может так пить. — Она шагнула через порог к себе домой. — Мне нужно на работу собираться. Пора прощаться.
— До свидания, — сказал он.
— До свидания, — сказал он.
Он прикоснулся к ее волосам, повернулся и стал подниматься по ступенькам к дорожке.
Стоя у двери, она сказала:
— Если ты женишься на ней, я хочу сделать вам подарок.
— Найди лучше своего мужа, — ответил он.
Но она уже шла вверх по ступенькам.
— Что она любит? — спросила она нахмурившись. — Может, что-нибудь для кухни ей купить? Одежду я бы не стала ей дарить. В одежде она лучше моего разбирается.
— Просто пожелай нам удачи.
Рейчел взяла его за руку.
— Можно я еще с тобой побуду? Немножко. Ладно?
Держась за руки, они дошли до «Вулвортса»-десятицентовки[64].
— Нет, — остановилась она. — Так не пойдет.
Через некоторое время им попался ювелирный магазин, и она направилась ко входу.
— Ты не можешь себе этого позволить, — сказал он, останавливая ее. — Если ты серьезно настроена, подари нам открытку.
— Гостей звать будете?
— Не знаю. Может быть.
Она вошла в ювелирный магазин и подошла к главной витрине.
— У меня всего три или четыре доллара, — призналась Рейчел.
В витрине были выставлены серебряные и посеребренные предметы. Рейчел заставила продавца вытащить их один за другим и осмотрела. После долгих раздумий она купила лопаточку для торта, и продавец завернул ее в подарочную бумагу.
— Ей понравится, — сказала она, когда они вышли из магазина. — Да ведь?
— Конечно, — согласился он.
— Ты рассмотрел ее? — спросила Рейчел. — Сделано в Голландии. Небольшая, правда, и не такая нарядная, как другие вещи.
Дома она развернула лопатку и заново обернула ее собственной бумагой, по-своему запечатала и обвязала ленточкой.
— Так лучше, — сказала она, скручивая ленту лезвием ножниц. — Мне на Рождество приходилось в универмаге в центре города работать — покупки заворачивать.
В ленту она вставила гладиолус и несколько зеленых листьев и закрепила их скотчем.
— Очень красиво, — сказал он.
Она положила подарок в бумажный пакет.
— Это вам обоим.
— Спасибо, — поблагодарил он ее.
— А я, наверно, не пойду, — сказала она.
— Хорошо, — согласился он.
Проводив его до двери, она спросила:
— Можно, мы к вам в гости придем?
— В любое время, — ответил Джим.
Она мешкала у двери, говорила медленно, не глядя ему в глаза.
— Можно задать тебе вопрос?
— Сколько угодно.
— Или, может, попросить об одолжении. Я тут думала, вернешься ты на радио со своей программой или нет.
— Ты хочешь, чтобы я вернулся?
— Если ты это сделаешь, мы снова сможем слушать тебя.
— Я вернусь.
— Здорово, — кивнула она. — Я хочу снова услышать тебя. Мне всегда от этого как-то лучше становилось. Верилось, что тебе на нас не наплевать.
— Конечно, не наплевать, — сказал он. — И тогда, и сейчас.
— Даже сейчас? Вот сейчас?
— Ну конечно.
— До свидания, — попрощалась она, протянув ему руку, и он пожал ее.
— Спасибо за обед, — поблагодарил он. — За то, что готовила для меня.
— Я ведь неплохо готовлю, правда?
— Очень даже неплохо.
Она отошла от двери. А затем он вышел на улицу и стал подниматься по ступенькам.
— Постой, — окликнула его Рейчел. — Ты забыл.
В руке у нее был завернутый подарок.
Он вернулся и забрал его. На этот раз она смотрела, как он уходит Вышла на порог и стояла, пока он не сел в машину и не запустил двигатель. Отъезжая, он видел ее. Она не плакала. Она вообще не показывала никаких чувств. Она уже приняла все, как есть, и теперь строила планы, решала, что делать дальше. Размышляла, как преодолеть трудности, думала о себе, о муже, о своей работе, о будущем своей семьи. Джим еще не успел скрыться из виду, а она снова принялась за работу.
Когда он поставил машину у своего дома и начал подниматься по лестнице, было четыре часа дня. Он открыл незапертую дверь. В квартире было темно и тихо, шторы опущены.
— Пэт! — позвал он.
У шкафа с пластинками гудел проигрыватель, на диске вращалась стопка пластинок. Он выключил проигрыватель и поднял шторы.
Комната была испачкана краской. Размазанная рукой краска блестела на мебели, на стенах, на портьерах — повсюду были маленькие, словно детские отпечатки больших пальцев и ладоней Пэт. Она ходила по квартире и прижимала руки ко всему, что попадалось ей на пути. Мольберт, кисти и тюбики были беспорядочно свалены в кучу на полу, у опрокинутого стакана. По ковру тянулся красный след, и он вдруг подумал, что это не краска, а кровь. Она наклонился и потрогал. Липко и горячо. Это краска смешалась с кровью — по всей квартире.
В спальне Пэт не было. Но и здесь все было в краске и крови — покрывало, стены.
— Пэт! — снова позвал он.
Он был настороже, ум ясно работал. Он прошел на кухню.
Там, в углу, сгорбившись и прижавшись к шкафам, сидела и снизу вверх смотрела на него она, вся в крови и краске. С ее одежды капала блестящая, вязкая красная жидкость — теплая смесь, из тюбиков и из ее тела. Он подошел к ней. Она подняла трясущуюся руку.
— Что случилось? — спросил он, опустившись на колени.
— Я… порезалась, — прошептала она.
Рядом с ней лежал кухонный нож. Она порезала руку почти до кости. Запястье было перевязано пропитавшимся кровью носовым платком. Загустевшая кровь в месте пореза засыхала, она теперь не текла, а только сочилась. Пэт жалобно глядела на него, приоткрыв рот, желая что-то сказать.
— Когда это случилось?
— Не знаю, — сказала она.
— И как?
— Не знаю.
— Больно? — спросил он.
— Да. Очень больно.
Лицо ее было в запекшихся и засохших пятнах слез.
— Ты нарочно это сделала?
— Я… не знаю.
На сушильной полке раковины растаяли кубики льда, лежал лимон, оставалось немного джина.
— Надо было мне раньше вернуться, — сказал он.
— Что со мной будет? — спросила она.
— Все будет хорошо.
Он ласково убрал волосы с ее лица.
Прилипшие красные капли крови и краски сверкали в ее волосах. Полосы краски покрывали лицо, шею, руки; краской были испачканы рубашка, джинсы, ноги. А на лбу был темный кровоподтек.
— Я упала, — сказала она.
— Тогда и порезалась?
— Да…
— Ты держала в руках нож?
— Я шла с ним в гостиную.
— Я отвезу тебя к врачу, — сказал он.
— Не надо, пожалуйста.
— Тогда давай сюда врача вызову.
— Не надо, — покачала она головой. — Просто останься со мной.
— Нужно перевязать, — сказал он.
— Давай.
Из аптечки в ванной он достал марлю, лейкопластырь и меркурохром[65]. Порез оказался чистым, хотя крови вытекло порядочно. Он промыл ей руку и смазал меркурохромом. Боли она, похоже, не чувствовала, как будто впала в какое-то онемение.
— Тебе чертовски повезло, — сказал он.
— Очень больно было.
— Впредь будь осторожнее. Не расхаживай с ножами.
— Ты насовсем вернулся?
— Да, — сказал он.
Он помог ей встать и, обхватив рукой, отвел в гостиную. Она прильнула к нему.
— Я думала, что умру, — сказала она. — Кровь все текла и текла.
— Ты не умерла бы.
— Правда?
— От этого — нет. С детьми такое постоянно случается. То с дерева упадут, то руку порежут, то коленки обдерут.
Она растянулась на диване, и он, обмакнув носовой платок в скипидар, стал смывать ей краску с волос.
— Я думала, что умру от потери крови, — сказала она.
Отмыв ей волосы, он нашел чистую рубашку и помог надеть ее. Потом показал:
— Вот. Это подарок.
И отдал ей подарочный сверток с гладиолусом, листьями и скрученной ленточкой.
— Это мне?
Она стала разворачивать подарок. Ему пришлось помочь ей.
— От кого это?
— От Рейчел, — сказал он.
Она лежала с лопаткой для торта на коленях, упаковка была брошена кучкой на пол у дивана.
— Мило с ее стороны.
— Ты все краской испачкала.
— Она отчистится?
— Наверное.
— Ты злишься, наверное, очень.
— Я только рад, что ты жива, — сказал он, поднимая с пола оберточную бумагу.
— Я никогда больше так не сделаю.
Он обнял ее и прижал к себе. От нее пахло краской и скипидаром, волосы у нее были влажные, а горло пестрело у его лица пятнышками синей и оранжевой краски — от уха до ключицы. Он крепко держал ее, но она осталась неподвижна, тело было неподатливо. Застегнув верхнюю пуговицу на ее блузке, он сказал:
— Я больше никогда не уйду от тебя.
— Правда? Обещаешь?
— Обещаю, — сказал он.
Он так и сидел на диване, прижимая ее к себе, пока в комнате не сгустились сумерки. Стало прохладно, но он не двигался. Наконец, совсем стемнело. Стихли звуки улицы за окном. Зажглись фонари. Вспыхнула неоновая вывеска.
Пэт спала в его объятиях.