Пэт спала в его объятиях.
20
В воскресенье в Сан-Франциско (штат Калифорния) заканчивался оптический конгресс, проходивший в отеле «Сент-Фрэнсис». К десяти часам вечера многие участники уже прощались и разъезжались из города на машинах, автобусах, поездами — на чем прибыли сюда в начале недели. Зал, отведенный им в отеле, был усыпан бумагами и окурками, а вдоль стены выстроились пустые бутылки. Тут и там, сбившись в компании, оптики пожимали друг другу руки и обменивались адресами.
Лица из узкого круга Хью Коллинза собрались для тайного дорогостоящего завершающего кутежа в номере Эда Гаффи в гостинице попроще с более свободными правилами в деловой зоне негритянского гетто близ улиц Филлмор и Эдди. Всего во внутренний, круг входило одиннадцать мужчин, и каждый из них уже готов был взорваться от нетерпения.
Хью Коллинз припер к стене Тони Вакуххи, который уже находился в номере Гаффи, когда ввалилась их группа.
— Где она?
— Сейчас будет, — сказал Вакуххи. — Не выпрыгивайте из штанов.
Всю неделю он терся где-нибудь поблизости от Фисбы, но эта ночь, этот заключительный спектакль, должны были стать венцом всего. Луиза, к его облегчению и удовольствию, любезно осталась в Лос-Анджелесе. Все было улажено. Он едва сдерживался.
— Когда? — спросил Гаффи, дымя сигарой.
— Вот-вот должна прийти, — ответил Коллинз, потирая верхнюю губу тыльной стороной руки.
Такого еще не было: мексиканские безделушки, которые он раздал ребятам, фильмы для избранных, добытые им и Гаффи у работников парка развлечений, его собственные альбомы с фотографиями моделей и поклоняющихся солнцу нудистов — все это не шло ни в какое сравнение.
— Это будет стоить потраченных бабок? — хотел знать Гаффи.
— О чем речь, — заверил его Коллинз. — Можешь не сомневаться.
Он беспокойно зашагал по комнате — скорее бы уже она появилась. Оптики шептались, острили, рассказывали анекдоты, пихали друг друга в бок. У некоторых были с собой мексиканские безделушки — они крутили их в руках. Но ребятам уже становилось скучно, хотелось настоящего. Один из них, сложив руки рупором, прокричал Коллинзу:
— Ну что, дружище? Скоро?
— Скоро, — потея, успокоил его Коллинз.
Другой заорал:
— Где же эта поросятина?
— Эй, эй! — скандировали они. — Подавай поросятину в масле!
— Потише, — одернул их Гаффи.
Оптики кружком присели на корточки и нараспев в унисон повторяли:
— А ну, подавай, а ну, подавай!
Один из них встал и пустился в пляс в своей нейлоновой рубашке и брюках в тонкую полоску. Он закинул руки за голову и принялся вихлять мясистыми бедрами. Галстук болтался, как у клоуна.
И вдруг все затихли. Шумная возня прекратилась. Шуточки смолкли. Все замерли.
В гостиничный номер вкатилась в своем прозрачном пластмассовом шаре Фисба Хольт. Оптики так и охнули. Вакуххи, стоявший в коридоре, пинком вбросил ее в открытую дверь. Затем он закрыл дверь и запер ее. Пузырь остановился посередине комнаты. Фисба целиком заполняла собой шар. Колени ее были подтянуты и прижаты к животу, она обхватила, стиснула их руками. Голова ее была наклонена вперед. Под подбородком, над коленями выпирали вверх ее огромные груди, сплющенные внутренней поверхностью шара.
Шар прокатился еще немного. Теперь Фисба застыла лицом вниз. Стали видны ягодицы — два голых полушария. Из-под искажавшего реальные формы слоя пластика казалось, что они растеклись по поверхности пузыря. Собравшиеся снова охнули. Один из оптиков толкнул шар туфлей, тот покатился и снова явил зрителям вид Фисбы спереди. Ее соски, увеличенные прозрачной поверхностью, краснели расплывшимися и застывшими кровавыми мазками.
Она улыбалась.
Господь всемилостивый, подумал Хью Коллинз, и его затрясло от похоти. В кругу все дергались и гримасничали, по гостиничному номеру прошлась пляска святого Витта.
— Гляньте-ка на эти сиськи, — сказал кто-то из оптиков.
— Вот это да!
— Интересно, какой у нее размер?
— Переверните ее жопой кверху! — крикнул кто-то.
Шар толкнули, он покатился, и всем опять предстала обратная сторона Фисбы.
— Вы только посмотрите, какое мяско! — раздался чей-то голос.
— Можно задок поднять? — попросил какой-то оптик. — Ну, глобус повернуть. Чтоб посмотреть на что было.
Несколько человек легонько стукнули по шару. Он укатился слишком далеко, и снова им пришлось любоваться коленями и грудями Фисбы.
— Еще давайте, — сказал Гаффи, стоявший на четвереньках.
Они пихнули пузырь снова — на этот раз удачно.
— Обалдеть! — выдохнул один из оптиков.
— Нет, вы только посмотрите!
Это было что-то невероятное. Они толкали шар от одной стороны круга к другой. Увеличенная и искаженная Фисба подкатывалась к кому-нибудь, а потом ее отфутболивали в обратном направлении. Шар переворачивался, появлялись и снова исчезали ее злобно усмехавшееся лицо, груди, колени, ступни, ягодицы — поочередно все части взопревшего бледно-желтого тела. Восковая поверхность вращалась, от испарины внутри шара помутнело. Ее рот был теперь прижат к вентиляционным отверстиям пузыря, она начала глубоко и судорожно вдыхать воздух.
— Слушайте, а может, сместим ее на несколько градусов — ну, чтобы отверстие сдвинуть, — предложил кто-то.
Но когда они попробовали повернуть шар, Фисба не изменила своего положения внутри.
Хью Коллинз, сидевший на полу, выставил ногу навстречу катившемуся к нему пузырю. Он, как и большинство оптиков, успел снять туфли и пнул теплый, нагретый заключенной в нем женщиной шар босой ногой. Как будто ее голую плоть лягнул. Он хихикнул.
На другой стороне шар отбил Эд Гаффи.
— Сюда! — завопил один из оптиков, подняв ногу для удара.
Шар покатился к нему.
— Моя очередь! — закричал другой, поставив руку на пути пузыря.
Тот перекатился через нее, и оптик взвизгнул.
Шар двигался все быстрее. Фисба, прильнув губами к отверстиям и пыхтя, хватала воздух. Пузырь запотел от телесных испарений, и ее стало плохо видно. Перед публикой мелькали то алые соски, то сферы ее зада, то пятки, прижатые к внутренней поверхности.
— Здорово! — закричал еще один оптик, во весь рост вытянувшийся на полу. — Прокатите ее по мне! Давайте!
Оргия набирала обороты. Закончилась она внезапно, когда одному из оптиков пришло в голову налить в отверстия для дыхания Фисбы воды из картонного стаканчика.
— Так, — сказал Тони Вакуххи, выступая вперед, чтобы взять дело в свои руки. — Достаточно. Закончили.
Разбрызгивая капли пота, покрасневшая Фисба вылезла из шара.
— Зверюги хреновы, — ругнулась она, вставая и разминая ноги.
Тони бросил ей халат, она надела его и застегнулась.
— И это все? — возмутился Гаффи, грызя сигару.
— За две сотни баксов хотя бы за задницу пощипать дали.
Тони вывел девушку из номера, оттесняя оптиков плечами. Дверь за ним и Фисбой захлопнулась.
— Грабеж какой-то, — пробурчал Гаффи.
Посередине комнаты оставался пустой шар.
Хью Коллинз протиснулся сквозь толпу в коридор и побежал за Фисбой и Вакуххи.
— Постойте, — задыхаясь, сказал он, догнав их.
— В чем дело? — сухо спросил Тони, в то время как Фисба извергала беспрерывный поток ругательств. — Повеселились, за что заплатили — то и получили.
— Подождите. То есть дайте мне минутку поговорить с ней наедине, — сказал Коллинз.
— Что вы хотите сказать ей? Говорите при мне. Ну же, всю ночь, что ли, будем тут торчать? Мне вытереть ее надо.
— Я тут подумал… — Коллинз смотрел на нее с мольбой. — Ну, знаете насчет номера где-нибудь в мотеле. Последняя же ночь.
— Надо же какой! — сквозь зубы бросила Фисба и вышла с Вакуххи на улицу.
Униженный, Коллинз, крадучись, вернулся в номер Гаффи.
В номере стоял озабоченный гул. Некоторые хотели пойти на улицу и продолжить веселье там, другие уже готовы были бросить все это и разъехаться по домам. Один вызывал по телефону такси. У него были знакомые в одном таксопарке, которые якобы могли всем скопом отвезти их во вполне сносный публичный дом.
Гаффи осматривал пустой шар.
— Посмотрите-ка какого он размера, — сказал он Коллинзу. — Сюда можно пару сотен фунтов чего-нибудь запихать.
— Чего, например? — равнодушно спросил Коллинз.
— Да чего угодно. Слушай, кажется, у меня есть обалденная идея… — Он потащил Коллинза к шару. — Вот, его ведь можно заклеить — ну, может, и будет протекать, но совсем немного.
Он поставил часть оболочки на место, закрыв проем, сквозь который влезала и вылезала Фисба.
Оптики собирались вокруг них послушать, что происходит.
— Старая добрая водяная бомбочка, — сказал Гаффи, ударив кулаком о ладонь. — Чмок, прямо с крыши — и сваливаем отсюда!
Оптики собирались вокруг них послушать, что происходит.
— Старая добрая водяная бомбочка, — сказал Гаффи, ударив кулаком о ладонь. — Чмок, прямо с крыши — и сваливаем отсюда!
— Черт подери! — отреагировал Коллинз, надеявшийся спасти хоть что-то из своих рухнувших планов.
— Да, большая ядерная бомбочка. От нее они тут живенько проснутся. Блин, через пару часов или самое позднее завтра нас туг не будет. Ну что, ради старых времен?
На них нахлынули чувства — в этот час прощания с товарищами они остро ощутили свою общность. Они не увидятся еще целый год — до пятьдесят седьмого. За год так много может измениться. Ах, эти узы старой дружбы.
— Хлопнем дверью напоследок, — сказал Гаффи. — Правильно? Чтоб запомнили. «А, это было в пятьдесят шестом, когда ребята сбросили с крыши шар — помните ту ночь в пятьдесят шестом году?» Парни, а ведь эта добрая старая ночка как раз сейчас на дворе!
Так оптики творили историю своих конгрессов. Это была веха в летописи их приключений.
— И чем ты собираешься его наполнить? — спросил Коллинз. — Где мы среди ночи наберем двести фунтов дерьма?
Гаффи засмеялся.
— Давайте начнем. Делового. Вся проблема в том, что у вас, ребята, не хватает воображения.
Они притащили пепельницы, несколько маленьких настольных ламп, туалетную бумагу из ванной, пару старых туфель, банки из-под пива, бутылки и свалили их в шар. И это было только начало.
— Давайте вот как поступим, — сказал Гаффи. — Идем на улицу и собираем всякий хлам, все, что влезет сюда. Банки, жестянки, что на глаза попадется. Возвращаемся через двадцать минут. — Он засек время на своих часах. — Идет?
Через двадцать минут оптики начали вразброд вваливаться в номер: кто провел отведенное время без толку, кто успел набраться еще больше, чем когда уходил, а кто шел с поклажей.
Во все еще работавшем супермаркете они купили несколько дюжин яиц, упаковок молока, лежалых овощей. Из аптеки прихватили жестяных мусорных корзин, набор дешевых тарелок, несколько пустых картонных коробок. Один из оптиков притащил с угла улицы помойный бак. Другой привез на машине ведро с отбросами из-под дверей запертого ресторана.
Они запихнули все это добро в шар. Еще оставалось место.
— Воды, — сообразил Гаффи. — В ванную.
Они покатили шар в ванную. Им удалось подвинуть его достаточно близко к крану, чтобы заполнить оставшееся место водой. Отяжелевший дырявый шар перекатывался по ванной. Из отверстий, сквозь которые дышала Фисба, хлестали фонтанчики.
— Быстрее! — скомандовал Гаффи.
Оптики, ворча и потея, выкатили шар из комнаты и стали толкать его к лестнице. Там они подняли его и медленно вытащили на верхний этаж гостиницы. Дверь на крышу оказалась незапертой, они поставили шар на битумное покрытие и подкатили его к краю.
Под ними раскинулась улица с неоновыми вывесками, машинами и пешеходами.
Потерев склизкие от воды, яиц и молока руки, Гаффи скомандовал:
— Ну что, парни, поехали!
Приподняв увесистый, набитый мусором шар над ограждением, они отпустили его.
— Разбегаемся! — крикнул Гаффи, и оптики, не дожидаясь результата, кинулись вниз по лестнице.
И вот они уже протискивались через черный ход гостиницы и мчались на стоянку, к своим машинам.
Людвиг Гриммельман в своей чердачной комнате на третьем этаже чувствовал, как что-то движется в ночи, и понимал, что ему не ускользнуть от врагов. От реальности не убежать.
Сердцем он чуял, что рано или поздно схватят всех, схватят и его. Он окажется у них в лапах, ему не спастись. Он приблизил глаз к щели, чтобы посмотреть, что происходит на темной улице. Ему виделись неясные формы и тени, движущиеся объекты. На другой стороне улицы кто-то стоял — Гриммельман знал, что он на крючке у мистера Брауна из ФБР. Мистер Браун поджидал его там, во мраке. Мистер Браун поймал его и собирается уничтожить. Людвигам Гриммельманам нет пощады.
Он-то считал, что, откладывая, медля и отсрочивая, он что-то выигрывает. В этом была его ошибка. Ничего он не выиграл — теперь он у них в руках, вернее, чем когда-либо. Они не удовольствуются ничем, кроме ликвидации Гриммельмана, всех его надежд и страхов. А он не был готов к тому, чтобы отдать им это. До сих пор он прятался и сейчас не собирается сдаваться. Он не капитулирует только из-за того, что его положение безнадежно.
Те, кто встречался с ним, и те, кто за ним следил, считали его шизиком, но это было не так, и мистер Браун знал это. Мистер Браун искал его и нашел, для этого ему потребовалось немало времени. На шизиков так много времени не тратят. Но мистер Браун никому ведь не скажет, вот в чем еще штука.
Гриммельман надел свою черную шерстяную шинель, ботинки десантника и нажал на кнопку аварийной сигнализации, спрятанную под углом его рабочего стола. Передатчик войск связи, купленный на армейской распродаже, послал закодированное сообщение. Джо Мантила, получивший его в своей комнате в глубине родительского дома, знал — теперь пора.
Оставалось только бежать. Важные бумаги, газеты, карты, вырезки Гриммельман уже уничтожил. Оставив в комнате свет — чтобы сбить с толку мистера Брауна, он открыл боковое окно, выбросил в него канат и через секунду уже проворно спускался. Когда его ноги коснулись земли, он отпустил канат, и тот втянула обратно на чердак специальная пружина.
Ночь выдалась темная. Он чувствовал невидимое движение, ощущал, как что-то приходит и уходит, как носятся в воздухе сигналы.
Перебравшись через забор, он спрыгнул на лужайку и побежал по дорожке, сгорбившись и оглядываясь — не преследует ли его мистер Браун.
Его никто не заметил. Он тенью перескакивал через заборы, бежал вдоль домов, по газонам, проносился сквозь дворы, крался, снова пускался бежать, лез куда-то, постепенно выбираясь в промышленную зону. Он остановился, чтобы отдышаться, и оглянулся, всматриваясь во тьму. Потом продолжил свой путь. Черная шинель вздымалась, ботинки шлепали по асфальту. Мимо проехала машина, фары ослепили его, и он спрятался за припаркованным грузовиком. Неужели это они? Заметили? Он побежал снова, юркнул на подъездную аллею и перепрыгнул через забор.
Когда он добрался до сарая из гофрированной листовой стали, двигатель «Хорьха» уже работал. Гриммельман отодвинул дверь гаража — там было шумно и дымно. Ему навстречу вышел Джо Мантила и отрапортовал:
— Машина готова.
— Реле от коробки отсоединено? — фыркнул Гриммельман.
— Все на мази. Ферд в «Плимуте». Кто поедет с тобой в «Хорьхе»?
— Иди в «Плимут», и поезжайте обратно, — Гриммельман забрался в «Хорьх» и сел за руль. — Ситуация сложилась негативная. Если мне удастся прорваться сквозь полицейский аппарат, я свяжусь с вами. В противном случае считайте, что Организация перестала существовать.
Джо Мантила уставился на него.
— А ты думал, у нас есть шансы? — спросил Гриммельман.
— Конечно, — кивнул Мантила.
Включив скорость, Гриммельман выехал на «Хорьхе» из гаража. Джо Мантила бегом промчался мимо него на противоположную сторону улицы, к «Плимуту». «Хорьх» повернул направо и поехал к автостраде, ведущей из Сан-Франциско.
В лицо бил ветер. Гриммельман достал из кармана шинели защитные очки и закрыл ими глаза.
На Ван-Несс-авеню он свернул направо.
Через два квартала за ним увязалась машина полиции Сан-Франциско.
Гриммельман увидел ее и понял, что ему не уйти. Он и раньше это знал. Он нажал на газ, и «Хорьх» рванул вперед. Гриммельман пригнулся как можно ниже и дал еще газу — и еще. Полицейские продолжали преследование.
Сначала тихо, потом сильнее завыла сирена. Сзади все мигал и мигал красный свет. Этот свет всматривался в него. Остальные машины на Ван-Несс-авеню остановились — теперь двигался только он, еще прибавив скорости.
Как холоден ночной воздух. Он плотнее укутался в шинель, держа руль одной рукой. Ветер хлестал его по лицу, и на какой-то миг стало ничего не видно. Он поднял руку, чтобы поправить очки. Впереди из боковой улочки выехала вторая полицейская машина, и Гриммельман пересек двойную линию, чтобы не столкнуться. Автомобиль полиции остался позади, и он вернулся на свою полосу.
И тут «Хорьх» бортом задел машину, остановившуюся на звук сирены. Отвалилось крыло, и Гриммельман крутанул руль. «Хорьх» снова съехал влево. Впереди, прямо навстречу «Хорьху», неслись белые, разросшиеся до гигантских размеров фары. Гриммельман вскинул руки, и массивный «Хорьх» врезался в ослепляющий свет.
Вой полицейской сирены сзади смолк. Две полицейские машины приближались к нему справа.
Гриммельман с трудом вылез из разбитого «Хорьха». Шинель на нем порвалась, из глубокой раны на шее стекала кровь. Он пробежал несколько шагов и споткнулся о бордюр. Одна из полицейских машин поехала за ним. Он все так же быстро, не останавливаясь, бежал по тротуару.