– Серьезное предупреждение… – нахмурился Пьер. – Может и правда – подождать с публикациями до защиты?
– У меня в Белграде две статьи должны выйти в этом месяце.
– Ну-у… публикуйся под псевдонимом.
Мели махнула рукой:
– Да все они знают. Требуют, чтобы отозвала рукописи из журналов. И вот еще, – она вытащила из кармана небрежно оторванный листок. – Мне уже не в первый раз подкладывают это под дворник.
Пьер развернул смятую бумагу и оторопел, глядя на синюю надпись фломастером: «Srbi – na vrbi!»
* * *
Неожиданно позвонил Мирзоев. Сказал, что нужно срочно увидеться.
– Что за срочность такая? – подумал Пьер. – Давно его слышно не было.
Толик Мирзоев два года назад сменил Белогорского (тот ушел на повышение). Особо не надоедал и неприятных предложений не делал. Раз в полгода назначал встречу и подробно расспрашивал о настроениях среди студентов и преподавателей. Правда, помог без волокиты обменять загранпаспорт с истекшим сроком.
– Слушай, мне ориентировка из Москвы пришла, – признался Толик после дежурных расспросов. – Жена твоя, оказывается, в архивах копается, статьи интересные пишет…
– Она к защите готовится. Публикации нужны.
– Очень ее публикации наших товарищей заинтересовали. Просят помочь.
– Хорошо, я попрошу у нее несколько экземпляров. В крайнем случае, сделаю копии на работе.
– Нет, статьи ее мы читали. Нас первоисточники интересуют.
– Ты как себе это представляешь? Весь архив сюда притащить? Выносить ничего не дают.
Мирзоев поморщился:
– Все и не надо. Интересуют только взаимоотношения Штейфона с четниками. Переписка, даты встреч, протоколы… После войны здесь наши военные следователи начинали работать, но Тито им быстро кислород перекрыл.
– Ладно, я попрошу Мели подобрать что-нибудь по этой теме, только, боюсь, с четниками теперь будет сложно.
– Это почму?
Пьер подробно рассказал Толику о реакции университетского руководства на белградские изыскания Мели.
– Ладно, – сказал Мирзоев. – На рожон лезть не надо, но то, что удалось нарыть, приноси. И ссылки на сербские архивы перепиши – найдем кого-нибудь в Белграде. Связи имеются.
* * *
Решение принимали долго и мучительно. Перспектив для Пьера в новой Хорватии не было никаких. В Союзе обстановка была еще хуже – мать по телефону советовала даже в гости пока не приезжать. Полки в магазинах были пустые, а люди, словно перед войной, делали запасы. Многие знакомые уезжали навсегда – кто в Израиль, кто в Штаты, кто в Канаду.
Бросать начатую работу Мели не хотела. Из Белграда звонили – предлагали новые публикации. Звали защищаться в Белградском университете, но просили поменять тему – история четников сейчас была более востребована.
– Будь, что будет, – твердо сказала она. – И диссертацию по Русскому Корпусу писать продолжу, и публикации по четникам отзывать не стану.
Решили так – Пьер будет пытаться найти грант в США, а Мели в течение года или защитится в Загребе, или, если прикроют тему, договорится о защите в Белграде, а потом тоже приедет в Америку. Если муж работает в США, то визу получить будет нетрудно.
Жить после принятого решения стало как-то легче. На следующий день Пьер подошел к Барбаре.
– Я подумал – ты права. Надо уезжать. Твое предложение еще в силе?
– Правильно решил. И жену с собой забирай. Очень уж руководство недовольно ее деятельностью.
* * *
Статьи в сербской прессе вышли с запозданием, когда в университете уже начались летние каникулы. Немедленной реакции не последовало, но понятно было, что тучи сгущаются. Чтобы не терять времени Мели съездила на неделю в Белград. Работала в военном архиве, встречалась с живыми участниками событий. Вернулась озадаченная.
– Много новых фактов. Не знаю, понравится ли это моим сербским друзьям.
– Что ты там еще накопала? – спросил Пьер.
Она рассказала, что есть много свидетельств того, что Драго Михайлович одним из первых на Балканах произнес фразу «этническая чистка». В своем приказе командирам четнических подразделений от 20 декабря 1941 года он так сформулировал стоящие перед ними задачи: «… Создать… Великую Сербию, этнически чистую в границах Сербии, Черногории, Боснии-Герцеговины… Провести чистку государственной территории от всех национальных меньшинств и чуждых элементов… Очистить Боснию от мусульманского и хорватского населения». Кроме того, четники устраивали массовые убийства безоружных жителей. Мели привезла много фотографий, на которых бородатые соратники Драго длинными ножами расправлялись с родственниками партизан Тито. Удалось найти и документы, подтверждающие контакты командования четников с итальянцами и немцами, несмотря на боевые действия против оккупантов. В конце войны они не раз пользовались «итальянским коридором» для доставки крупных сумм из Швейцарии. От кого поступали деньги и какова их судьба выяснить не удалось.
– Ну, и что ты решила? Будешь об этом писать?
– Писать буду – я же ученый. А вот станут ли они это публиковать…
* * *
День рожденья Веры был в среду, поэтому собирались попозже, после работы. У Пьера уже начались каникулы, поэтому он вызвался помочь и поехал в Самобор днем, на автобусе. По дороге зашел в магазин, купил ракию и продукты по списку. Подойдя к дому, оглянулся и достал из-за «тайного кирпича» спрятанные там ключи. Впрочем, так же хранили ключи почти все соседи Хаджичей – нравы здесь были почти деревенские. Прошел на кухню, поставил цветы в вазу, а ракию спрятал в холодильник. Вытащил стол на середину гостиной, притащил стулья. Скатерть взял в шкафу, тарелки – на кухне. Готово. Что мог, сделал. До прихода хозяев и гостей был еще час. Мели обещала приехать прямо из библиотеки, не заходя домой.
Пошел наверх – в комнату, в которой они жили с Мели сразу после приезда из Никарагуа. Здесь до сих пор лежали плюшевые медведи из ее детства, а на полке было много русских книг. Пробежался взглядом по корешкам – классика, скучно… Ничего, Лесков подойдет. «Очарованного странника» Пьер мог читать с любого места. Включил бра и с удовольствием завалился на тахту.
Разбудила его музыка, доносившаяся из гостиной. С трудом открыл глаза. Кто-то, видимо Вера, укрыл его пледом, пока он спал. Поднес к глазам руку с часами – ого, часа два проспал… Неудобно – надо идти к гостям.
Веселье было в разгаре. Гремела народная музыка, лилась ракия в длинные рюмки-пробирки. Пьеру тоже сунули в руки пробирку. Чтобы не пить натощак, он взял со стола ломтик пршута (сыровяленой ветчины), завернул в него сыр и быстро запихал в рот. Поискал глазами Мели – ее пока не было видно. Задерживается…
Звонок телефона из-за музыки услышали не сразу, Когда Вера взяла трубку, то еще долго сквозь шум не могла понять, кто говорит. Происходившее потом казалось Пьеру кадрами какой-то некачественной кинохроники. Какие-то люди пытались ему что-то объяснять, куда-то его звали, но он реагировал только на физическое воздействие, когда его брали за руку и вели, сажали в машину. Ночная дорога. Какой-то город. Кажется, Загреб. А вот Университетская клиника, только нет толпы у входа, как после матча на Максимире. Его ведут по коридорам. Кто-то сует в руки белый халат. Зачем? Белый кафель на стенах. Небойша плачет. А Вера не плачет… Виноватое лицо медсестры. Сквозняк в коридоре.
***
Следователь потом показал Пьеру странный нож в полиэтиленовом пакете. Длинный клинок, а вместо ручки – кожаная перчатка без пальцев. Тисненая на коже надпись «Gräwiso». Следы крови. Ее крови.
– Это сербосек, – объяснил он. – Усташи во время войны такими ножами резали сербов.
Нож не был потерян убийцей. Его аккуратно положили на капот Фиата, рядом с которым лежала Мели. А под дворником нашли записку: «Srbi – na vrbi!»
* * *
Мирзоев позвонил через две недели после похорон. Может, он звонил и раньше, но эти дни Пьер прожил в Самоборе, в доме родителей Мели, на воротах которого появилось объявление– «посмертница» с черным крестом и фотографией.
– Что делать планируешь?
– В Штаты хочу уехать, но пока не получается. Заявку на грант уже давно отправил, а ответа все нет.
– Это ты правильно решил. В новых обстоятельствах хорваты твой вид на жительство могут и не продлить.
С соболезнованиями не лез. Записал координаты ACTR, куда ушла заявка. Пообещал навести справки «по своим каналам». Выпил, не чокаясь, рюмку принесенного с собой коньяка и ушел, пообещав позвонить через неделю. Про архив пока не вспоминал.
Особых надежд на его помощь Пьер не питал. Постепенно привыкал к мысли, что надо будет возвращаться в Ленинград. Особо, впрочем, его это не огорчало. В Загребе становилось неуютно. На старых площадях гремели митинги. Лозунги день ото дня становились все более злыми и от призывов «бороться ЗА» все чаще переходили к призывам «бороться ПРОТИВ». Был конец лета, но цены на продукты росли. Во всем, разумеется, были виноваты коммунисты, сербы, мусульмане. Прямо возле храма избили православного священника.
Ровно через неделю Толик объявился. Встречу назначил не на служебной квартире «с флажком», а сам пришел в гости. Пытливо осмотрел книжные полки, подвигал папки на письменном столе.
– Можешь собирать вещи.
– Куда собираться-то, – удивился Пьер.
– А ты куда хотел? В Североамериканские Соединенные Штаты, естественно. Только сначала надо будет в Ленинграде объявиться. Ну, я думаю, с родителями повидаться ты не против?
– Объясни все толком.
– Короче. Этот твой самый ACTR прислал в Министерство образования СССР заявку на преподавателей русского языка в разные школы и университеты США. Платит за все Ford Foundation. Требования – более трех лет работы по специальности и рекомендация советского ВУЗа.
– Со стажем все в порядке, а где я рекомендацию возьму?
– Не парься. По документам ты будешь преподаватель ФРЯКИ. Ну и название! Это – Факультет русского языка как иностранного в твоем Ленгосуниверситете. Последние несколько лет ты был в загранкомандировке в Югославии. Все чисто!
– Спасибо, Толик!
– Ну, как говорится, спасибо не булькает…
– Так я сейчас… – вскочил было Пьер.
Мирзоев положил руку ему на колено и заставил опять сесть.
– Архив жены передашь нам. Полностью.
Пьер пожал плечами:
– Хорошо. Только разберу – здесь и мои бумаги.
– Вот и славно. Отсортируешь, перевяжешь все в стопочки и звони. Только не затягивай.
Тянуть Пьер и не собирался. После всего, что произошло, интерес к военной истории у него как-то пропал, и совсем не жаль было собранного материала. Ему казалось, что вместе с бумагами можно отдать и часть воспоминаний о том страшном вечере. Сначала он перечитывал архивные копии, сортировал, подклеивал отвалившиеся фотографии, но потом махнул рукой и просто стал складывать бумаги в аккуратные стопки и перевязывать их шпагатом. Из папки с надписью «Штейфон 1945“ вдруг выпал листок. Наклонился, чтобы его поднять. Это была копия, снятая им самим – лист бумаги с написанным от руки странным набором букв и цифр:»«I&E4EIV9P-GATEE1C – N6TCE3». Внизу листа – подпись Штейфона и печать Корпуса. Пьер подержал листок в руках, подумал, потом сложил его пополам и спрятал в портфель.
* * *
20.08.1990. Ленинград
Главное здание Университета за шесть лет совсем не изменилось. Только краска на фасаде облезла и на входе появился турникет. Теперь внутрь пускали по студенческим билетам. Пришлось долго объясняться с настырным старичком-вахтером, но в результате удалось проникнуть в аlma mater. Коридор второго этажа все также бесконечной перспективой поражал воображение, так же скрипел паркет под ногами множества спешащих людей и даже молодой Ленин с картины Орешникова все так же гордо взирал на своих экзаменаторов.
Пьер прошел мимо массивных дверей с новой бронзовой табличкой: «Ректор. Меркурьев Станислав Петрович» и остановился у дверей попроще. И табличка здесь была скромнее по размерам.
– «Помощник ректора по международным вопросам В. В. Путин», – прочитал Пьер. – Сюда мне и надо.
Войдя в кабинет, вынужден был сразу остановиться, почти физически уперевшись в пристальный взгляд серо-голубых глаз. Сидящий за столом светловолосый мужчина не здоровался и не делал приглашающих жестов. Он просто смотрел исподлобья.
Пьер потоптался на пороге и, почему-то заикаясь, промямлил:
– З-здравствуйте. Моя фамилия…
– Вы пришли вовремя, как было назначено, – спокойно ответил хозяин кабинета. – Ваши документы готовы.
Он открыл картонную папку, лежащую на столе.
– Это ваше командировочное удостоверение в Москву. Трудовая книжка остается здесь. Распишитесь, что ознакомлены с приказом о командировании. Новый паспорт с визой получите в Министерстве образования. Вот адрес и телефон. Счастливого пути.
– Скажите, а… – начал было Пьер.
– Ваш вопрос касается этих документов?
– В общем-то, нет…
– Тогда счастливого пути.
Поза и взгляд светловолосого не изменились. Выражение лица было любезным, но серо-голубые глаза подталкивали к двери.
Оказавшись в коридоре, Пьер перевел дух.
– Всегда бы так – коротко и ясно.
* * *
01.09.1990. Международный аэропорт Даллес. Вашингтон
– Наш самолет совершил посадку в международном аэропорту Даллес столицы Соединенных Штатов Америки…
Сидевшие рядом тетки зашевелились, отстегнули ремни, полезли за сумками на багажную полку.
– Товарищ начальник, вставайте. Приехали.
В Шереметьево провожавший группу преподавателей мелкий чиновник из министерства оглядел стайку пожилых дам и, с облегчением обнаружив единственное мужское лицо, протянул Пьеру какой-то листок:
– Будете старшим группы.
– А что это за документ? – осторожно спросил Пьер.
– Список группы и письмо на таможню, чтобы вашу водку и матрешки не отобрали. Ну, и вообще, должен же быть старший.
Выйдя из самолета, пассажиры оказывались почему-то не на трапе, а прямо в салоне автобуса, попадая в него через двери, расположенные в торце. Как автобус оказался на высоте авиалайнера, было непонятно. Внезапно почва ушла из-под ног и летное поле за окном стало приближаться. Салон явно опускался вниз. Пьер с интересом смотрел на соседние самолеты. Возле некоторых из них тоже стояли автобусы, чьи салоны поднимались или опускались на складывающихся в гармошку ножничных подъемниках. Подъехав к зданию аэропорта, салон снова поехал вверх и пассажиры вышли прямо на второй этаж.
Вашингтон встретил прилетевших прямо-таки тропической жарой. Обшитые серебристым железом автобусы на парковке изрыгали на прохожих дизельный рык и горячий воздух, и вообще, выглядели архаично. Зато внутри грохочущего монстра с табличкой «ACTR» на лобовом стекле оказалось тихо и прохладно.
Столица оказалась, в основном, малоэтажной. Небоскребов не было, на площадях росли пальмы, но зеленых газонах валялись чернокожие дети и взрослые.
«Жара, пальмы, негры… – подумалось Пьеру. – Так я себе Анголу представлял».
Гостиница Ramada Inn была расположена в самом центре. Встречающие от ACTR собрали преподавателей в лобби и раздали всем толстые конверты, в которых были: медицинская страховка, билеты до места назначения (Пьер попал в Нью-Йорк), карта Вашингтона и странная брошюра «Американцы – модель поведения». Кроме того, выдали под расписку по 120 долларов. Объявили, что гостиница оплачена до послезавтра и откланялись.
Билеты и страховку Пьер спрятал в сейф в номере, брошюру выбросил в ведро и, взяв карту и деньги, отправился осматривать достопримечательности.
«Модель поведения», о которой, вероятно, повествовала выброшенная брошюра, он почувствовал сразу. Вошедшая в лифт пожилая супружеская пара заискивающим тоном произнесла:
– Excuse us.
Люди извинились за то, что его лифт остановился по дороге! Эти извинения он потом часто слышал не только в лифте, но и в крупных магазинах, если кто-нибудь слишком близко, по местным меркам, проходил мимо. «Слишком близко» для американцев означало менее 40 см!
Жара на улице стояла невыносимая, но отменять экскурсию не хотелось. Зайдя в маленький магазин самообслуживания, Пьер с вожделением направился к холодильному шкафу, достал оттуда банку ледяного пива, расплатился и начал дергать за алюминиевое колечко. Банка издала характерное шипение и он припал к ней, высасывая живительную влагу.
– Сэр! – раздался за его спиной голос. – Вы иностранец?
Продавец догнал его.
– Возьмите пакетик, – протянул он Пьеру фунтик из коричневой бумаги. – Или вас оштрафуют!
Видимо, не стоило выбрасывать брошюру…
За два дня он стер ноги в кровь, но успел увидеть то, что полагалось каждому уважающему себя туристу. Мемориал Линкольна, Белый дом и Капитолий были удобно расположены на одной линии, правда, линия эта протянулась на несколько километров. Длинный бассейн и здания музея Смитсониан по обеим сторонам чем-то напоминали ВДНХ. Пешком Пьер дошел до Арлингтонского кладбища, ожидая увидеть монументальные надгробия, величественное воплощение американской военной славы. Но был разочарован – длинные ряды одинаковых белых плит на зеленой траве, вечный огонь и роза на могиле Кеннеди.
«Не Мамаев курган…» – разочарованно подумал он.
Из двухдневного пребывания в Вашингтоне наибольшее впечатление произвели на него советская ракета SS-20 в Аэрокосмическом музее и неожиданный адрес посольства СССР – Andrei Sakharov Plaza. Злокозненные американцы переименовали кусок 16– й улицы, на котором находилась дипмиссия, в честь советского диссидента.
* * *
Работа в New York University (NYU) мало чем отличалась от того, чем Пьеру приходилось заниматься в Загребе. Утренние пары с «нулевиками» в Вандербилт-Холле, после ланча – «продвинутые» в Таунхауз Роу. Вечером – проверка тестов и подготовка к следующему дню. Но были и отличия – отличалась та самая «модель поведения» из брошюры, которую Пьер все-таки достал из помойного ведра.