Это была маленькая рыбацкая деревушка на берегу лагуны в устье реки Чикамбы. Лагуна сообщалась с Атлантическим океаном, и во время прилива в нее могли заходить суда водоизмещением в двести тонн или около того, а оттуда они попадали прямо в фарватер реки. К тому же в нескольких милях вверх по течению находились обширные крестьянские поля. Хотя за десятилетие жестокой гражданской войны они пришли в запустение на этой ровной, очищенной от леса земле можно было без особого труда оборудовать взлетно-посадочную полосу. Сама деревня также была покинута жителями во время войны, и во всей округе не осталось местного населения, которое, в противном случае, пришлось бы эвакуировать либо уничтожить.
Тем не менее главное достоинство этого места все же заключалось в его удаленности от южноафриканских границ и военных баз. Юаровцы были грозными противниками. Подобно израильтянам, они никогда не останавливались перед нарушением международно признанных границ во время преследования партизанских отрядов. Чикамба же была вне пределов досягаемости южноафриканских вертолетов «Алуэт», а тысячи километров гористой местности, заросшей непролазными джунглями, надежно защищали ее от любых наземных карательных экспедиций со стороны буров. Новая база получила название «Терцио».
Вскоре Рейли Табака привез на базу «Терцио» первую группу из пятисот добровольцев АНК на рыболовном траулере, реквизированном адмиралом Кутиньо в Луанде у португальского консервного завода.
Они немедленно приступили к сооружению взлетно-посадочной полосы и тренировочного лагеря. Когда Рамон спустя десять дней прилетел на базу, полоса уже была очищена, выровнена и ее покрывали красной глиной вперемешку с гравием; такое покрытие, затвердев, становилось прочным, как бетон, и с него можно было взлететь в любую погоду.
Вторично осмотрев местность, Рамон пришел в полный восторг от ее удаленности и безопасности и решил соорудить отдельный лагерь над песчаным пляжем возле устья реки.
По его замыслу, здесь должен был расположиться его личный штаб. Он уже давно мечтал о надежной базе, оборудованной всеми средствами связи, где можно было бы тайно готовить агентуру КГБ, спокойно планировать секретные операции, а также допрашивать и ликвидировать пленных, не опасаясь, что их обнаружат или кто-то сможет ему помешать.
Он распорядился, чтобы Рейли Табака и его люди уделили его личному лагерю у пляжа первоочередное внимание. В свой следующий визит он обнаружил, что участок уже огражден, защитные сооружения воздвигнуты, а работы по строительству помещения для допросов и офицерских казарм идут полным ходом.
Вернувшись в Гавану, он заказал нужное ему радиоэлектронное оборудование и первым же транспортным самолетом переправил его на базу «Терцио».
* * *
Во время своих частых визитов в Гавану и Москву Рамон внимательно следил за тем, как продвигаются десятки курируемых им операций в разных концах Африканского континента, и особенно за ходом его личной операции, связанной с деятельностью Красной Розы.
Теперь, оглядываясь назад, на годы ее вербовки в Лондоне и Испании, он понял, что в свое время явно недооценил ее возможности; раньше он и представить себе не мог, насколько незаменимой станет для него Красная Роза.
С тех пор как она стала сенатором южноафриканского парламента, она приняла участие в работе пяти сенатских комитетов. И каждый раз от нее поступали совершенно уникальные материалы в виде отчетов и рекомендаций по всем вопросам, которыми занимались эти комитеты и комиссии.
Затем, в феврале 1975 года, ее включили в состав сенатского консультативного Совета по африканским делам. И именно через нее Рамон получил самые последние сведения о том, что президент Форд и Генри Киссинджер через каналы ЦРУ дали понять Претории, что не будут возражать против военной операции южноафриканских войск на юге Анголы. Также от Красной Розы он узнал, что ЦРУ обещало Южной Африке дипломатическую и военную поддержку в случае, если ее войска двинутся на Луанду.
Предупредив свое начальство на Лубянке, Рамон вылетел в Гавану, чтобы посоветоваться с Кастро.
— Ты, как всегда, оказался прав, Эль Хефе, — восхищенно сообщил он ему. — Янки и в самом деле поручили бурам сделать за себя всю грязную работу.
— Подождем, пока они сами засунут голову в петлю, — улыбнулся Кастро. — Я хочу, чтобы ты немедленно вернулся в Анголу. Передай мой личный приказ: пусть наши войска отойдут в глубь страны и займут оборонительный рубеж вдоль рек к югу от столицы. Дадим им возможность немного прогуляться, прежде чем мы подергаем дядюшку Сэма за бороду и дадим бурам хорошего пинка под зад.
В октябре южноафриканские моторизованные части перешли реку Кунене и на своих быстроходных бронемашинах «Панхард» совершили впечатляющий марш-бросок на север. В считанные дни они оказались всего в ста пятидесяти милях от столицы Анголы. Эти части были укомплектованы великолепно подготовленными и обученными молодыми бойцами, ими руководили опытные командиры, их боевой дух был очень высок, но они не располагали понтонными средствами для форсирования водных преград и противотанковой артиллерией для борьбы с тяжелой бронетехникой.
Когда они дошли до реки, Рамон известил Гавану.
— А вот теперь, — мрачно заявил Кастро, — мы потянем за веревочку, настало время танков.
Советские «Т-54» и штурмовые вертолеты задержали южноафриканские войска на рубеже рек южнее Луанды. Рамон подбросил информацию о военном присутствии ЮАР в Анголе западным средствам массовой информации, и тут же, как и предвидел Кастро, разразился грандиозный дипломатический скандал.
Нигерия, вторая по своему экономическому потенциалу страна на континенте, на сто восемьдесят градусов изменила свою политику сразу же после того, как советская и кубинская разведки сообщили миру о южноафриканском присутствии в Анголе. Она отказала в поддержке УНИТА и ее лидеру Савимби и официально признала просоветское правительство МПЛА. Более того, чтобы лишний раз подчеркнуть эту позицию, Нигерия предоставила режиму Агостиньо Нето в Луанде безвозмездную помощь в размере тридцати миллионов долларов.
А в американском сенате Дик Кларк, сенатор-демократ от штата Айова, заявил о твердом намерении добиваться того, чтобы южноафриканский экспедиционный корпус в Анголе был полностью изолирован и лишен какой бы то ни было поддержки. Он обвинил ЦРУ в незаконном сотрудничестве с Южной Африкой, и Киссинджеру вместе с ЦРУ пришлось приложить немало усилий, чтобы замять это дело. Члены Объединенного комитета начальников штабов пригрозили коллективной отставкой в случае, если американская помощь ЮАР не будет немедленно прекращена. В декабре сенат единодушно принял поправку Кларка, запрещающую всякую военную помощь ангольским антиправительственным группировкам. План Кастро сработал на все сто процентов.
Итак, еще одна африканская страна, связанная по рукам и ногам, вовлечена в орбиту советской империи, и миллионы коренных жителей Анголы обречены на еще одно десятилетие кровавой гражданской войны.
А в Москве генерал-полковник Рамон Мачадо был удостоен высшей правительственной награды, ордена Ленина, который прикрепил к его груди лично Генеральный Секретарь ЦК КПСС Брежнев.
Сразу же после этого Рамон отбыл в Эфиопию. «Ползучая» революция в этой стране приблизилась к своей решающей стадии.
* * *
Когда «Ил» начал заходить на посадку над Аддис-Абебой, Рамон, сидевший в кабине самолета рядом с советским пилотом, смог без помех рассмотреть дикую горную страну, раскинувшуюся под ним, насколько хватало глаз.
В течение веков деревья, росшие вокруг столицы, спиливались на дрова, так что окружавшие ее холмы были голы и пустынны. Вдали, в голубой дымке, высились причудливые плосковерхие горы, известные под названием Амбас, очень типичные для этого таинственного уголка Восточной Африки, лежащего в основании Великого Африканского Рога. Отвесные склоны Амбас высотой в тысячи футов обрывались в скалистые ущелья, на дне которых бурлили стремительные горные потоки, с каждым годом все глубже вгрызаясь в красную каменистую почву.
Это была необычайно древняя страна, куда еще египетские фараоны посылали свои войска за рабами, слоновой костью и другими экзотическими сокровищами.
Сами эфиопы были чрезвычайно гордым и воинственным народом; большинство из них исповедовало христианство, но принадлежало к так называемой Коптской церкви, старинной ветви католицизма, возникшей когда-то в египетской Александрии.
С 1930 года страной правил Негус Негуста, Великий Император Хайле Селассие. Он был последним в истории абсолютным монархом, управлявшим государством своими указами. Дерг, государственный совет, составленный из вельмож, больших военачальников и вождей племен, лишь чисто формально ратифицировал эти указы. Его власть была настолько всеобъемлюща, что он лично вникал во все без исключения вопросы управления страной — от самых судьбоносных до назначения рядовых провинциальных чиновников.
И в то же время, несмотря на неограниченную власть и феодальный характер возглавляемого им режима, он был просвещенным и великодушным диктатором, пользовавшимся искренней любовью простого народа за необыкновенно добродетельный, чуть ли не до святости, образ жизни и абсолютную честность. Внешне это был невысокий хрупкий человек с маленькими, по-женски изящными ногами и руками и тонкими чертами лица.
В личной жизни он был аскетичен и воздержан. За исключением важных государственных мероприятий, он всегда очень просто одевался и был непритязателен и умерен в еде. В отличие от прочих африканских правителей он не обладал огромным личным состоянием. Его главной, а возможно, и единственной заботой, было благополучие его подданных.
Все сорок пять лет, прошедшие со дня его коронации, он со спокойной мудростью и верностью долгу вел Эфиопию через тяжелые и бурные времена, через годы смут, восстаний и чужеземных нашествий.
Всего через пять лет после его воцарения в его горное королевство вторглись генералы Муссолини, и он был вынужден эмигрировать в Англию. Его народ оказал ожесточенное сопротивление агрессорам, хотя танкам, современной авиации и отравляющим газам эфиопы могли противопоставить лишь старые, заряжающиеся с дула ружья, сабли, а часто и просто голые руки.
После того как война окончилась поражением государств «оси», Хайле Селассие вернулся на эфиопский престол и продолжал править страной все так же великодушно и милосердно. Однако мир изменился, в нем проснулись новые недобрые силы, заявившие о себе в полный голос. И вот, сделав осторожную попытку модернизировать страну, ввести ее патриархальное аграрное общество в русло цивилизации двадцатого века, Хайле Селассие невольно впустил в свое маленькое королевство смертоносный вирус.
Болезнь зародилась в новом университете, который он основал в Аддис-Абебе. Там появились длинноволосые европейцы с безумными глазами и стали вбивать в головы молодых студентов странные, горячечные идеи о том, что все люди равны и что монархи и аристократы не имеют никаких божественных прав. В довершение ко всему, по мере того как физические силы покидали дряхлеющего императора, казалось, сама природа восстала против него. Африка всегда была землей свирепых контрастов, где испепеляющий зной сменяет ледяной холод, а за вселенским потопом следует засуха; в результате периоды плодородия и бесплодия сменяют друг друга без сколь-нибудь четкого ритма и видимых причин.
В тот год ужасная засуха поразила Эфиопию, а следом за ней явился и другой незваный гость, голод. Посевы не взошли, реки и колодцы пересохли, плодородная почва превратилась в сухую пыль, разносимую во все стороны жаркими ветрами. Гибли стада и отары, и младенцы, крохотные скелетики с огромными печальными глазами и обтянутыми кожей черепами, слишком большими для их иссохших тел, тщетно хватали губами сморщенные соски своих матерей.
Вся страна зашлась в предсмертном вопле.
Для Африки голод был обычным явлением, к тому же она была далеко, и окружающий мир долго не обращал на Эфиопию никакого внимания. Но однажды Би-би-си направила в Эфиопию Ричарда Димблеби с командой телевизионщиков. Затем он удостоил своим вниманием официальный банкет в Аддис-Абебе.
По возвращении в Европу он преднамеренно смонтировал сцены голода и смерти с кадрами, изображающими пирующую знать в ниспадающих белоснежных мантиях с пурпурной и золотой каймой и императора, восседавшего за столом, который ломился от изысканных яств.
Фильм Димблеби имел огромный резонанс. Мир обратил наконец внимание на происходящее в Эфиопии. Молодые студенты Аддис-Абебского университета, направляемые своими тщательно подобранными наставниками, вышли на демонстрации протеста и стали призывать народ к бунту.
Церковь и миссионеры в своих проповедях осуждали сосредоточение всей власти в руках одного человека и рисовали радужные утопические картины общества, где люди возлюбят своих ближних и лев будет мирно уживаться с ягненком.
В этой ситуации многие члены дерга увидели возможность свести старые счеты и сделать быструю карьеру. Одновременно, совершенно независимо от событий в Эфиопии, арабские производители нефти удвоили цены на свой товар и заставили весь мир изрядно раскошелиться; для Эфиопии это дополнительное бремя оказалось особенно тяжелым. Стоимость жизни резко возросла, и положение населения, и без того охваченного голодом, стало невыносимым. Инфляция побила все рекорды. Те, кто мог, в огромных количествах запасали еду, а все прочие бастовали, устраивали уличные беспорядки и громили продовольственные лавки.
Многие из молодых офицеров также были выпускниками Аддис-Абебского университета; они и возглавили армейский бунт. Повстанцы сформировали революционный комитет и установили контроль над дергом.
Они арестовали премьер-министра, членов императорской семьи и изолировали императора в его дворце. Затем распустили слух, что Хайле Селассие присвоил большую сумму государственных денег и перевел ее на свой счет в швейцарском банке. Они организовали демонстрации студентов и прочих недовольных у стен императорского дворца. Толпа требовала отречения. Священники Коптской церкви вместе с исламистами присоединились к хору обвинителей и призвали к ликвидации монархии и провозглашению народно-демократической республики.
Военный совет почувствовал, что настало время предпринять следующий важный шаг. Они провели через дерг официальную декларацию о низложении императора и послали во дворец делегацию из нескольких молодых армейских офицеров, чтобы арестовать его и препроводить из дворца в другое место.
Когда они вели его вниз по дворцовой лестнице, этот тщедушный старик спокойно заметил: «Если то, что вы делаете, обернется во благо моему народу, я с радостью подчинюсь вам и буду молиться за успех вашей революции».
Чтобы еще больше унизить его, они поместили бывшего императора в маленькой убогой лачуге на окраине города, но простой народ тысячами собирался у окна его единственной комнатки, выражая ему свое сочувствие и заверяя в своей преданности. В конце концов по приказу военного совета охранники силой разогнали толпу.
Итак, страна уже созрела для грядущих событий, но все еще находилась в подвешенном состоянии в тот момент, когда «Ил» коснулся взлетно-посадочной полосы Аддис-Абебского аэропорта и покатился в дальний конец летного поля, где их уже ожидали примерно двадцать «джипов» и военных грузовиков эфиопской армии.
Как только грузовой трап опустился на землю, Рамон первым вышел из самолета.
— Добро пожаловать, генерал. — Абебе спрыгнул со своего командирского «джипа» и шагнул ему навстречу. Они быстро пожали друг другу руки. — Вы прибыли как раз вовремя, — сообщил Абебе; они оба повернулись и, прикрыв глаза ладонью, посмотрели в сторону слепящего солнца.
Второй «Ил» сделал последний круг и вскоре благополучно приземлился рядом с ними. Когда он съехал с полосы, в небе показался третий, затем четвертый гигантский силуэт; один за другим они развернулись, заслоняя солнце, и также пошли на посадку.
Когда все они выстроились в неровный ряд и заглушили моторы, из их необъятного чрева посыпались вооруженные люди. Это были десантники элитного полка имени Че Гевары.
— Какова обстановка на данный момент? — отрывисто спросил Рамон.
— Дерг проголосовал за Андома, — сказал Абебе, и Рамон нахмурился. Генерал Аман Андом был главнокомандующим вооруженными силами страны. Это был человек кристальной честности и блестящего ума, пользовавшийся популярностью как в армии, так и среди гражданского населения. Так что его избрание на пост нового главы государства было вполне закономерным.
— Где он сейчас?
— В своем дворце — примерно в пяти милях отсюда.
— Сколько у него людей?
— Пятьдесят или шестьдесят человек охраны…
Рамон повернулся, чтобы взглянуть на своих десантников, выгружавшихся из самолетов.
— Сколько членов дерга вас поддерживают?
Абебе с ходу назвал десяток имен, все молодые армейские офицеры, придерживающиеся левых воззрений.
— И Тафу? — переспросил Рамон; Абебе кивнул. Полковник Тафу командовал ротой советских танков «Т-53», самым современным подразделением эфиопской армии.
— Хорошо, — негромко произнес Рамон. — У нас есть шанс, но нам надо торопиться.
Он отдал приказ командиру кубинских десантников. Держа оружие наперевес, штурмовые подразделения в камуфляжной форме выстроились в длинные ряды и трусцой побежали к ожидавшим их грузовикам.
Рамон устроился в командирском «джипе» рядом с Абебе, и длинная автоколонна направилась в сторону города. Густое облако пыли, когда-то красной, а теперь похожей на тальк из-за засухи и палящих солнечных лучей, поднималось за грузовиками и тут же уносилось прочь горячим ветром, беспрерывно дувшим из обширных пустынь на севере страны.